Маяковский чувствовал досаду. Проделка с автомобилем казалась ему подвигом, достойным восхищения. Но Лиля уже забыла, как была потрясена в первые минуты, и стала вести себя так, словно прогулка в императорском лимузине — дело для неё привычное.

Замёрзший город словно вымер. Они покатались по Коломне, сделали круг на площади у Николы Чудотворца и около Покровской церкви, по Забалканскому проспекту доехали до Московского шоссе, потом вернулись к особнякам Фонтанки…

— Теперь на Мойку, — велела Лиля, и Маяковский покорно кивнул.

Обогнув Мариинский театр, на углу Крюкова канала с Офицерской он упёрся взглядом в мрачное здание отвратительного вида. Хотя какой ещё может быть городская тюрьма, тем более в такую холодину…

— Ты слышал? Как будто стреляют, — сказала Лиля, когда лимузин вывернул на набережную Мойки. Двигатель работал едва слышно, и Маяковскому тоже почудились выстрелы. Ерунда какая-то. Кто здесь может стрелять, а главное — зачем? Но всё же лучше побыстрее проскочить по набережной, и для форсу — мимо Мариинского дворца, где собирался Государственный совет. Дальше по Гороховой они приедут к Царскосельскому вокзалу — и Маяковский вернёт лимузин в гараж. Он придавил акселератор. Хватит, накатались, пора и честь знать!

С пулей в голове Распутин отшатнулся, переступил с ноги на ногу и рухнул в сугроб за пару шагов от Дмитрия Павловича и подоспевшего Сухотина. Когда Пуришкевич трусцой приблизился к ним из глубины двора, великий князь поинтересовался:

— Решили перебудить весь город? И меня заодно укокошить?

Сухотин силился понять, что происходит. Стрельба, труп в снегу… Со стороны Прачечного переулка по набережной к воротам бежали двое. Поручик пригляделся и сказал Пуришкевичу:

— Там доктор ваш и с ним ещё кто-то…

Скоро Келл и Рейнер уже стояли возле тела Распутина, переводя дух.

— Вы продолжаете удивлять меня, джентльмены. — Британский полковник с трудом сохранял спокойствие. — Это кто же, скажите на милость, додумался среди ночи?..

Пуришкевич виновато вертел в руках пистолет. По его виду Келл всё понял.

— Помнится, когда-то давно мы поспорили об оружии, — сказал он великому князю. — Полагаю, теперь спор окончен.

Дмитрий Павлович убрал револьвер в кобуру и нервно усмехнулся.

— Плохо, что вы тоже стреляли, — продолжал британец. — Но хорошо, что у вас револьвер: по крайней мере, следов не оставили. А вот Владимиру Митрофановичу придётся собрать все гильзы.

— Не успеет, — мотнул головой Рейнер, и он был прав. Городовой, которого они с Келлом издалека видели в Максимилиановском переулке, наверняка тоже слышал стрельбу. Конечно, бегать он не станет, но пойдёт на звук, осматривая по дороге дома, и минут через десять, или пятнадцать, или через полчаса всё равно доберётся до Юсуповского дворца. А может статься, первыми полюбопытствуют из соседнего полицейского участка…

— Гильзы не так важны. Есть у меня мысль, если позволите, — сказал лейтенант. — Только тело надо убрать, и ещё нужна дворовая собака. Немедленно. Где Феликс?

Когда Дмитрий Павлович с Пуришкевичем выбежали из кабинета, Юсупов остался один. Перед глазами стоял змеиный взгляд Распутина, падающая на бороду пена, окровавленный кулак с зажатым в нём погоном… Ещё мутило от мешанины запахов крови, «Вербены» и винного перегара.

Феликс вытер слёзы. Взгляд его наткнулся на лежащие в углу небольшие гантели, привезённые из Англии, с которыми он порой делал гимнастику. Обрезиненные чугунные болванки вызвали в памяти слова Келла о том, что Оскар убил бы Распутина кастетом. Феликс поднял гантель. Два фунта удобно легли в руку и сообщили ей приятную тяжесть. Если бы эта штука подвернулась ему там, в подвале, — всё было бы кончено разом!

С гантелью в кулаке князь бросился тем же путём, что и Дмитрий Павлович. Миновав пустую переднюю и распахнув парадную дверь, Феликс успел сделать лишь несколько шагов, поскользнулся и вылетел на мостовую — прямо перед проезжавшим автомобилем…

…который взвизгнул тормозами и вильнул в сторону. Его понесло по обледенелой мостовой, а потом развернуло; лимузин уткнулся в поребрик и замер. Двигатель заглох.

— Лиличка, Лиличка! Ты цела? — спрашивал Маяковский, а перепуганная Лиля только скулила, баюкая ушибленную руку. — Миленькая моя, прости, прости!

Володя закашлялся. Грудь болела от удара об руль. Надо посмотреть, жив ли тот, кто бросился под колёса и лежал теперь в снегу…

Чехарда событий перепутала мысли в контуженной голове Сухотина. Каких-то несколько часов назад, сопровождая Дмитрия Павловича с великой княжной, поручик приехал во дворец. Посмотрел на Пуришкевича, о котором давеча слыхал солёный анекдотец. Изловчился и взял автограф у самой Веры Каралли — то-то в полку завидовать будут! Поболтал с иностранным доктором и угощался вином в передней, ожидая распоряжений, когда что-то изменилось. Рассерженные дамы уехали, а Дмитрий Павлович вдруг бросился бежать и вместе с Пуришкевичем расстрелял во дворе человека. Великий князь с депутатом Государственной думы изрешетили пулями безоружного — и кого?! Когда Сухотин признал в убитом Распутина, он растерялся.

— Мы спасаем сейчас государя и Россию, — сказал поручику Дмитрий Павлович. — Поверьте, так надо. У нас не оставалось другого выхода. Позже я всё вам объясню. Приказать не могу, но прошу — поверьте. Поверьте и помогите.

Простые слова царского кузена звучали убедительно. К тому же гвардии поручик умел подчиняться и смерть видел не впервой. Сухотин стал помогать Рейнеру: подхватив тело Распутина за руки, они поволокли его обратно в подвал. Впереди семенил Пуришкевич…

…а Дмитрий Павлович с Келлом задержались во дворе, чтобы закрыть и запереть ворота, но тут набережная осветилась автомобильными фарами, в тишине кто-то вскрикнул, послышался визг покрышек и металлический скрежет. Великий князь выглянул из ворот наружу.

— Что за чёрт…

Он не поверил собственным глазам, увидав автомобиль, на котором ездил утром. Лимузину с императорскими флажками полагалось стоять в гараже, и тем не менее он только что врезался в поребрик против дворца. Рядом на заснеженной мостовой неподвижно лежал человек.

— Только этого не хватало, — сквозь зубы процедил Келл. — Ещё один подарок полиции…

— Запирайте ворота, — сказал Дмитрий Павлович, снова расстёгивая кобуру. — Я погляжу.

Увидев Маяковского, великий князь опешил.

— Вы?! — Он опустил револьвер. — Вон из автомобиля, живо!

Лежавший человек со стоном сел. Дмитрий Павлович обернулся, узнал Юсупова и помог ему подняться.

— Решительно не везёт мне сегодня. — Феликс морщился, отряхивая снег с мундира. — Кажется, я повредил ногу.

— Спасибо скажи, что живой, — посоветовал Дмитрий Павлович и снова гаркнул: — Маяковский! Ко мне, бегом!

— Я здесь одна не останусь! — пискнула не замеченная великим князем Лиля, и Володя помог ей выбраться из лимузина.

Юсупов подобрал оброненную гантель и подкинул на ладони.

— Да никак это господин поэт?

— Да никак он с девкой?! — добавил Дмитрий Павлович. Теперь его изумила уже солдатская наглость: мало того, что Маяковский катается ночью на царском автомобиле, так ещё и пигалицу какую-то с собой таскает! Великий князь погнал пленников впереди себя к парадому входу, а сам поддерживал хромавшего Феликса.

В передней им навстречу вышли Келл, Пуришкевич и Сухотин.

— Господин поручик, — Дмитрий Павлович больно подтолкнул Маяковского стволом револьвера в спину, — его я поручаю вам. Если что — не церемоньтесь.

Лиля снизу вверх посмотрела на великого князя и храбро спросила:

— Что всё это значит?

— Молчать! — вдруг рявкнул Пуришкевич.

— Владимир Митрофанович, — урезонил его Келл, — постарайтесь держать себя в руках. Мы все нервничаем… Леди — и джентльмены, идёмте в гарсоньерку!

В кабинете Феликс наконец-то встретил Освальда Рейнера, который уклонился от объятий, в недоумении посмотрев на князя:

— Бог мой, да тебя не узнать! Что случилось, дорогой?

Выглядел Юсупов и впрямь плачевно: волосы всклокочены, перепачканный мундир в пятнах растаявшего снега, портупея сбилась, один погон выдран, императорский вензель на втором измазан кровью, а в ободранном о мостовую кулаке зажата гантель.

— Прошу вас, — Келл обратился к Феликсу, — переоденьтесь в домашнее. Хотя бы накиньте халат. Полиция будет здесь с минуты на минуту. И объясните Освальду, где у вас держат собак.

Юсупов с Рейнером вышли. Пуришкевич налил вина в бокал, из которого пил ещё с баронессой, и осушил залпом. Келл завёл граммофон: по кабинету снова разнёсся режущий слух мотивчик Yankee Doodle. Дмитрий Павлович закатил глаза.

— Пожалуй, надо напоследок воспользоваться любезностью вашего буфетчика, — сказал ему британец. — Пусть обслужит Владимира Митрофановича… и новых гостей, а после отпустите его с миром, он будет лишним.

Шубку и солдатскую шинель Сухотин куда-то унёс, а Лилю и Маяковского усадили в кресла по разные стороны комнаты. Обоим казалось, что это происходило не с ними: весёлое застолье на улице Жуковского, ссора из-за Распутина, побег на Надеждинскую, долгожданная исступлённая близость, похищение царского лимузина, катание по ночному городу, авария, странный арест — столько событий всего за несколько часов! А теперь они оказались в Юсуповском дворце, в более чем странной компании великого князя, мрачного гвардейского поручика, двух иностранцев и депутата Государственной думы…

— Дать вам йоду? — спросил его Маяковский.

Пуришкевич не понял:

— Что?

— Йоду вам дать? У вас рука в крови, надо прижечь.

Руку, прокушенную перед стрельбой в Распутина, депутат наскоро замотал носовым платком; тот сполз, и рана продолжала кровоточить. Маяковский вынул из кармана небольшой флакон. Келл с интересом смотрел на него.

— Вы держите при себе йод? Странные бывают привычки у молодых людей.

— Я перевяжу, — сказала Лиля. — Кто это вас так?