21. Янда говорит

я должна от него зачать

только тогда мой Тиша вернётся ко мне

но если его нет, то всё бессмысленно

тогда как я смогу зачать от него

и Тишу тогда не вернуть

Тиша – это твой ребёнок. Так?

Янда закрывает глаза, и потоки лёгких слёз льются по щекам ручьями.

Вы знаете какая у нас медицина

вот моя мама говорила мне всегда

Дада, – бормочет Паскаль, сидя рядом и уже не пытаясь лезть с утешениями. – Дада.

Она мне говорила всегда

(гнёт своё Янда)

говорила не слушай наших врачей

вообще делай все сама зачинай без мужчин и рожай без врачей женщина сама всё может сделать если захочет

зачем я их послушала зачем зачем

(сдавленные рыдания, потоки слёз)

Сколько прошло, говорит Паскаль, с тех пор сколько времени прошло

семь лет назад всё это было

он родился на 24 неделе…

беременности…

я его не доносила…

говорили – пороки развития, несовместимые

но разве можно им верить

нельзя врачам верить

Боба судорожно вздыхает, Янда, взглянув на него, яростно шепчет:

да, да, да, выживают такие дети! И в отличие от твоей – здоровые растут

я думаешь дура, да?! Думаешь я дура деревенская?!

я тоже в интернете была

только за этим туда и ходила

только про это и читала

Джейкоб, в Англии, – на 22 неделе

Фрида, в Германии, – весила 450 граммов, на 22-й

их спасали и спасли

Эмили Хоуп и Артур Бэрден – близнецы! Двое – на 23-й

Четверть! Рождённых! На 22–23 неделе! Выживают! В мире – четверть!! а они

это не врачи это убийцы

но суд не принимает

(у Бармалея кружится голова, висок, из которого он выдрал чип, сильно ноет, и ему кажется, что он на миг отрывается от земли – и лунный свет Янде в лицо – лунный конус – на её лицо, страшное, пустое и красивое, как поле)

а они не стали спасать, да? – бормочет Паскаль.

Он жил, – слёз становится меньше, меньше, последние жгучие капли. – Он прожил пять недель

он был рыженький

идите все на хрен

все кто что думает по этому поводу

меня не интересует

Алексис:

а ты его похоронила? – да

тебе дали его похоронить

просто многие женщины…

некоторым, многим женщинам…

не удаётся похоронить, ну, такого ребёнка

ну и вообще ты вот помнишь его

горюешь по нему

у него даже имя было

не просто «ребёнок» или «плод»

ведь если умирает в первые сутки, то, кажется, они называют – «плод»

а уж если в утробе, тем более

а у тебя всё-таки был Тиша, целых пять недель

не было его «у меня», – Янда

его чужие люди трогали

я даже кормить его не могла

переодевать на руки брать качать

он лежал там в этом ихнем, как его…

его трогали только чужие люди…

Снова слёзы, но видно, что от слёз этих ей не легче, что она так плакала уже много раз, плачет так уже семь лет, но почему-то не может перестать. Что-то застряло. И может быть, дело не в Тише или не только в нём.

но я их заставлю его вернуть, – говорит Янда злобно, – они мне его вернут

я скажу ему, чтобы он мне его вернул

я знаю – есть такие технологии

я попрошу его, чтобы он их позволил применить

знаю – всё там по квотам, но можно

тем более если я попрошу о его личном участии

он не сможет мне отказать, он мой земляк

я всегда только за него голосовала и под подушкой его портрет у меня

он тех плохих накажет, а мне сына вернёт

я молодая, он мною не побрезгует

он сам же говорит, поощрять рождаемость

я знаю, он сам делает всем детей, кто просит, у него даже бесплодные беременеют

а я не бесплодная

я могу от кого угодно, но мне не нужны другие дети

мне нужен только мой, мне нужен мой Тиша

а это только он может сделать

я бы просила, а если бы он отказал, я бы угрожала

я бы на коленях его просила и пистолет к виску приставила бы нож взяла с собой отобрали суки на рамке

ну и что, это немного, небольшая разница

у моего отца с мамой тоже было двадцать пять лет

ну а у нас с ним двадцать три

мне тридцать семь, ему шестьдесят

к тому же я девушка

я специально восстановила девственную плеву

специально

у меня только один раз был

я в тот раз и забеременела

только один раз

теперь я девушка

и он тем более должен согласиться…

Да к чёртовой матери этого вашего царя! – возмущённо кричит вдруг Боба, перебивая Янду, и все приходят в себя ненадолго. – Что вы его все… обожествляете, ругаете, что на нём – свет клином сошёлся?! Царь как царь, отстаньте от него, вон – человечка на бумаге нарисовали – карандашиком – вот реально – вот ваш царь… у него даже и лица-то нет, ему лицо-то каждый сам подставляет… что от него можно родить?! Да ещё и – «того самого»… да он сам не тот самый! Что вы все с ума по нему посходили?!

Янда плачет. Паскаль задумчиво смотрит на неё. Алексис отворачивается.

Дядя Фёдор говорит:

Если, например, меня спросить…

Янда поднимает голову и вытирает слёзы.

Спросить?

Иди в жопу, старый мудак.

Что я буду у тебя спрашивать?

Что ты можешь мне сказать? Мне ничего не нужно!

Чего ты лезешь, куда не просят?

Я счас тебя уебу с ноги, «если хочешь».

Добра мне желаешь? Добренький? Молчи!

Знает он всё! Тебе легко, – вам тут всем легче, – короче, заткни пасть свою беззубую, бомж, и не вякай мне тут.

Не нравится? А мне посрать, нравится тебе или не нравится.

Ну что, что ты знаешь? Что ты мне скажешь? А?