Глава 19. Возвращение в свою часть
В результате 3 ноября 1944 года мы возвратились в нашу часть в Альфельде, в Ганновере, где размещаются запасные подразделения. Ersatzkompanie, запасная рота, – это подразделение, которое принимает, помимо всех прочих, возвращающихся из госпиталей и отправляет их в соответствующие части или задерживает на время, пока они не станут годными для Dienstfähig (DF), для фронта и строевой службы, или для Kampffähig (KF), боевой службы. К своей огромной радости, я встречаю здесь нескольких ветеранов, в основном из унтер-офицерского состава, и у нас сколачивается сплоченная группа, собирающаяся каждую свободную минуту. У нас мало служебных обязанностей, всего несколько часов теоретических занятий в день, которые мы посещаем поочередно с вновь прибывшими рекрутами, потому что новобранцы тоже сперва проходят через Ersatz, запасную роту. Занятия проводятся в здании Красной школы, которая одновременно служит и казармами, и главной канцелярией Ersatz.
Немного дальше по Кайзерштрассе находится здание лазарета, где располагаются службы нашего доктора-румына Маркуса и унтер-офицера-квартирмейстера Х. Кайсона. В третьем здании в барочном стиле канцелярии мирового судьи, естественно, размещается наш начальник военной полиции Эдриен Годсдеел. Это «человек с характером», у которого недостает ноги и глаза, которые он потерял в бою под Громовой Балкой – очень точное название.
В Альфельде также проживает немалое количество бельгийских беженцев, но они рассеяны по всему Ганноверу. Самые здоровые из них вступили в легион. Это члены молодежных организаций Jeunesses, рексистского движения и других организаций. Это люди всех возрастов и состояний здоровья, что так отличается от предыдущего набора добровольцев. Есть также и парни из Валлонской гвардии, отступившие к Ганноверу, когда союзники вторглись в Бельгию, и посылавшие нам теперь подкрепления.
Среди всех этих хороших, действительно хороших людей, как и везде, попадались также и совсем другие. Но последние чаще всего составляли незначительное меньшинство, и в любом месте всегда наткнешься на такое неравенство в тех или иных пропорциях. Что до меня, то я искренне рад, имея хороших товарищей, зачастую просто выдающихся, в лучшем смысле этого слова, особенно среди «ветеранов», а также вновь прибывших. Но ведь попадались и другие люди, глупо было бы это отрицать. Всегда есть любители наживы, рассчитывающие извлечь выгоду при любом режиме. Но поскольку всем пришлось пройти испытание огнем, эти последние исчезли с течением времени, сгинули в безвестность.
Среди вновь прибывших есть французские добровольцы из «Шарлемань», моряки из немецкого ВМФ, испанские волонтеры из Голубой дивизии, бившиеся до последнего, из NSKK и многие другие, о которых я наверняка забыл упомянуть. Короче, множество людей со всех сторон света, увеличивших численность боеспособных солдат до 4500 человек.
Похоже, французские, испанские и другие добровольцы, присоединившиеся к легиону «Валлония», прибыли сюда ради чести мундира и еще потому, что наверняка слышали передаваемые из уст в уста рассказы о славе легиона. Ведь в боевых сводках немецкой армии легион упоминался не один раз. Кроме того, кое-кто из них говорил мне, что хотел бы присоединиться к Вождю, Дегрелю, чья слава и известность пленяла их.
Здесь, в Ersatz, свободного времени было у нас в избытке – после обычных часов исполнения служебных обязанностей, состоявших из строевой подготовки, проверок и теоретических занятий, о которых я уже упоминал. Очень часто, практически каждый день – кроме тех, когда я исполняю обязанности UvD, дежурного сержанта, – мы, товарищи из легиона и беженцы, собираемся в соседних заведениях, в пивных или в той или иной кондитерской или чайной, где, как ни парадоксально, пьем в основном эрзац-кофе. Заведения, в большинстве своем, расположены на Лайнештрассе. Но есть у нас и другое место сбора, в скверике возле ратуши, который мы окрестили «Бульон», потому что большую часть времени проводили здесь, поглощая разные фрикадельки с очень тонкими тостами. В то время подобного рода заведения назывались закусочные, хотя в нынешнее время (когда автор пишет эти строки) вывеска над ними наверняка гласит «Фастфуд», или «Быстрое питание», поскольку сегодня все спешат куда больше, чем тогда, даже если для этого нет особых причин. Кроме того, наш товарищ Р. Ленгле выбрал это место, чтобы делать наброски людей и рисовать на них карикатуры.
Ядро нашего coterie, тесного круга, составляли Генри Ф., Раймон В. Л., Р. Мархал, Вроонен, Й. Ванденбош, П. Стокман и кое-кто из гражданских беженцев. Мы пользуемся этими благословленными моментами так часто, как это представляется возможным, поскольку знаем, что их больше может и не быть. Придет время, когда одни выздоровеют, другие отправятся на фронт. А сейчас мы просто наслаждаемся моментом. По сравнению с тем, что нас ждет и что мы уже пережили, нам кажется, будто мы живем среди роскоши Капуи, хоть и – поверьте мне на слово! – с учетом всех ограничений военного времени! Тем не менее присутствие здесь всех этих беженцев, в том же самом секторе, где расквартированы и мы, не совсем уместно. Несмотря на то что нас это радует, их присутствие никак не способствует сложному делу переформирования дивизии, поскольку нам слишком близки страдания некоторых беженцев, большинство из которых далеко не молоды. Страх за оставшихся дома родных, финансовые проблемы некоторых из них плюс отсутствие одежды, поскольку многие лишились всего, если не считать нескольких жалких чемоданов. К счастью, немецкие социальные службы намерены вмешаться в их положение и помочь большинству, если не всем беженцам.
Одни беженцы нашли работу, другие нет. Не знаю, искали ли они ее или нет. Я не задаю вопросов. Предпочитаю не поддаваться чувству жалости. Не то сейчас время! Эгоистично? Разумеется, но это необходимый, осознанный эгоизм. Что до остального, то, будучи хорошим солдатом, проживаешь лишь по одному дню за раз, пользуясь каждой подвернувшейся благоприятной возможностью, чтобы отвлечься. Я по достоинству ценю каждый день, каждый час. Мой моральный дух крепок как никогда, и мне кажется, что можно сказать то же самое обо всех товарищах вокруг меня.
В течение этого времени переформирование закончилось воссозданием неполной пехотной дивизии. Зенитные и противотанковые подразделения формируются в Бреслау, артиллерийские в Сельчанах, а саперные в Радицко – двух городках в Богемии (Чехии). TTR, troupes de transmission, части связи, дислоцируются в Италии. Здесь, в Ганновере, в Гронау, расположен штаб дивизии, один батальон в Брюггене, другой в Бенсдорфе и Ersatz, запасная рота, в Альфельде. И все это находится в подчинении майора BEM, Breveté d’État-Major, начальника общей части главного штаба. Франц Геллебаут, крупного сложения человек, пользующийся всеобщим уважением как за свой ум, так и человеческие качества, является здесь высшей властью.
Люсьен Липперт, командир, которого нам так не хватает, навещал Геллебаута 12 февраля 1943 года в лагере для офицеров в Фишбеке и спросил, не согласится ли он, в случае его гибели, занять пост командира легиона. Однако никто, особенно легионеры, не сомневался в преданности командира Липперта своим подчиненным, в его заботе о них! Когда, много позднее, после гибели Люсьена Липперта, в процессе переформирования легиона и создания неполной дивизии, наш капитан, Й. Вермерье, отправился к майору Геллебауту в его лагерь, тот, будучи верным данному слову, после краткого отпуска присоединился к нам. Таким образом, легион снова оказался под собственным командованием.
Итак, у нас теперь есть замечательный офицер, майор общей части главного штаба, который, зная, что война проиграна, присоединился к нам, дабы спасти хотя бы то, что еще можно спасти. Об этом он сам говорил мне в наших более поздних беседах, сначала в тюрьме Святого Жиля и потом после его освобождения. Прекрасно осознавая ситуацию, но храня верность профессии, он пришел к нам, против всех ветров и течений! Это и есть чувство долга, как мы понимали его тогда и как понимаем по сей день! Но есть и такие, кто не понимал этого и никогда не поймет, потому что у них нет такого понимания чести, как у нас! Именно поэтому майор Геллебаут сразу же заслужил наше глубокое уважение и нашу искреннюю дружбу. Он был действительно одним из нас. Майор Геллебаут, умерший в 1984 году в возрасте 85 лет, заплатил за выполнение данного им слова и за свою честь 16 годами тюремного заключения.
Жизнь в Альфельде спокойная, дни тянутся неспешно. В первый же час я не только нашел своих друзей и товарищей, но также встретил и старых знакомых среди беженцев. Что ведет к всевозможным разговорам, но даже со своими товарищами из легиона войну мы, по большей части, почти не обсуждаем.
Однако, когда 17 или 18 декабря мы узнаем о генеральном немецком контрнаступлении, ситуация резко меняется! Много позже я узнал – вот смех-то! – что 15 декабря, практически накануне этой большой операции, маршал Монтгомери заявил перед своими союзниками: «На всех фронтах немцы перешли к оборонительным действиям. На самом деле их военное и стратегическое положение не позволяет им планировать сколь-нибудь масштабные операции!»
И более того, из того же самого источника следует: «Немцы должны были концентрировать силы на Восточном фронте, но, вопреки всем ожиданиям, бросили в контрнаступление 30 дивизий общей численностью около 250 000 человек, около 2000 орудий, 1000 танков и 1500 самолетов».
Тогда, 16 декабря 1944 года, маршал Монтгомери должен был гордиться собой! Тем более что еще одна «маленькая ошибка» того же маршала под Арнемом, во время операции «Маркет Гарден» (в нашей военной историографии она носит название Голландская операция. – Пер.) стоила жизни 17 тысяч солдат союзников, не считая 10 тысяч гражданских – намного больше, чем массированное вторжение в Нормандию, которое обошлось союзникам в 10–12 тысяч человек убитыми. И это притом, что для проведения операции в распоряжении Монтгомери имелось 5 тысяч самолетов и 2500 планеров. К счастью для союзников, у них имелись и другие генералы, способные руководить их операциями.
Арденнское наступление, называемое также «наступлением фон Рундштедта», началось 16 декабря 1944 года после короткой, но интенсивной артиллерийской подготовки по всему фронту, от Моншау до Эхтернаха, начавшейся в 5:30 утра.
Только при более позднем обращении к документам я узнал подробности этого сражения, но тогда, в Альфельде, новости до нас доходили лишь частично, неизбежно отрывочно и, само собой, с задержкой в 24 часа. Нужно ли говорить, что такое развитие событий вселяло в нас большие надежды? Оно оживило наши беседы, заставляя говорить даже тех, кто раньше рта не открывал. Эти комментарии, уместные и неуместные, были в общем-то вполне естественными. Тем более что операция в своей начальной стадии имела некоторую схожесть с блицкригом 1940 года и вторжением в Россию в 1941-м. Каждый или почти каждый день мы слышали названия таких знакомых для нашего слуха мест, отбитых у неприятеля!
Наши войска находились в боевой готовности, и ходили слухи об отправке на фронт. И точно, 21 или 22 декабря 1-я и 5-я роты 69-го полка передислоцируются на запад, точнее, в Рейнскую область. Однако вопрос об использовании наших сил на Западном фронте в данном случае даже не стоял, он находился за пределами условий наших обязательств. Тем не менее, что касается меня, – и здесь, как и во всем, что мной написано, я говорю только за себя, – я не вижу большой разницы между моим добровольным участием в действиях на Восточном фронте и возможным исполнением обязательств на Западе против тех, кто стал союзниками СССР и, соответственно, его сообщниками в порабощении Запада, что было подтверждено на Ялтинской конференции в январе-феврале 1945 года! Однако я никогда не воевал против своих соотечественников.
В связи с отправкой на запад некоторой части наших войск возбуждение в Альфельде и других местах дислокации наших частей достигает наивысшей точки. Несомненно, кто-то уже возвращается в Бельгию. А может, кое-кто даже мечтает об этом? Я узнаю, что некоторые бельгийские гражданские уже отправились на запад в надежде восстановить, насколько это возможно, управление страной. Такие вот слухи вращаются здесь. И в перспективе событий всегда непросто разобраться, правдивы они или нет. А тем временем мы следим за стремительным продвижением некоторых конкретных немецких бронированных дивизий по карте, приколотой к классной доске в Rote Schule, «Красной школе». После Моншау мы говорим о Труа-Пон, Сен-Вите (Санкт-Вите), Уффализе, осаде Бастони, Оттоне, Шерноне, вплоть до самого Динана!
В это время, чтобы избежать незанятости новобранцев, еще не приписанных к частям и подразделениям, и ввиду прибытия пополнения, П. Стокмана и меня, вместе с двумя другими унтер-офицерами, просят по очереди давать обзор информации о событиях на Западном фронте. Предоставленные нам для этого материалы столь скудны, что работа представляется крайне сложной, тем более что мы в ней совершенно некомпетентны. Вот почему после второго или третьего занятия, с согласия коменданта Денжи, мы меняем тему наших бесед на рассказы о наших кампаниях, в которых сами принимали участие и о чем можем говорить с куда большей уверенностью.
Приближалось Рождество, и, несмотря на войну, которая проявляла себя частыми воздушными тревогами и бомбардировками, Германия остается верной себе – спокойной, невозмутимой и приверженной своим традициям. На всех улицах, на каждом углу мы встречаем горожан и жителей деревень с огромными блюдами, наполненными всевозможными фигурками из теста, которые они несут к своим кондитерам, чтобы те испекли их для них. Тот же самый обычай практикуется и в канун Пасхи. Наши хозяева угощают нас этой выпечкой на протяжении всех праздников! Мне кажется интересным, по крайней мере, полезным описать все эти мелкие детали, помогающие погрузиться в атмосферу нашего житья-бытья, чтобы те, кто не испытал этого на себе, могли лучше понять то время.
Невозможно в полной мере оценить мужество гражданского населения, подчиненного требованиям военного времени! С нами, хоть многие из нас еще молоды, совсем другое дело, ведь мы добровольно выбрали участие в военных действиях и подставили себя под пули.
Как-то утром, за несколько дней до Рождества, я просыпаюсь с острой болью в указательном пальце левой руки. Он распух и покраснел. Дергающая боль столь сильна, что я вынужден тут же идти к доктору Маркусу. Он делает разрез на пальце, мажет его какой-то зеленой мазью и забинтовывает. Я чувствую облегчение. Тем не менее в само Рождество мне приходится снова обратиться к доктору, потому что боли возобновились и стали еще сильнее. Доктор в отпуске на несколько дней, и мной занимается санитар фон Сахновски – судя по имени, из русских белоэмигрантов, – но делает это не слишком хорошо, накладывая на гноящийся палец мазь для заживления ран! Мне жаль его, ведь я понимаю этого совсем молодого человека, однако пальцу становится еще хуже.
Придется ждать до утра 3 января, чтобы показаться доктору Маркусу, который отправляет меня для оказания экстренной помощи в госпиталь, в Гронау. Я пишу об этом случае потому, что хочу понемногу рассказать обо всем, что в той или иной степени отразилось на мне, на моем моральном состоянии или на теле, однако опускаю подробности. В госпитале мой палец ампутируют по последнюю фалангу – под местной анестезией, поскольку я отказываюсь от маски, которую терпеть не могу. После часового отдыха в кресле доктор спрашивает, не отвезти ли меня в часть. Нет, я думаю, что смогу добраться до Альфельда собственными силами. И возвращаюсь туда пешком, а это больше 10 километров! Но я сам этого захотел. И тем не менее я рад видеть чудесные домики Альфельда.
Когда на следующий день я навещаю доктора Маркуса, он предлагает мне перебраться на частные квартиры у местного жителя – вместе с ординарцем! Какая роскошь! Моим ординарцем будет Р. Лоос, шестнадцатилетний мальчик, член молодежного движения Jeunesses, прибывший в Германию вместе с матерью. Вместе со скаутом мы находим свое жилье, расположенное в пяти минутах ходьбы от Rote Schule. Это вилла на соседней улице. Хозяева, пожилая пара за шестьдесят, простые и очаровательные люди, приглашают меня присоединяться к их трапезе, когда мне только захочется.
Какая сложилась ситуация в конце этого декабря? Между Рождеством и Новым годом на Западе не стихают бои, на Востоке разгорается битва за Будапешт. Зима выдалась суровая, и здесь, в Альфельде, стоят сильные морозы. Западнее Трира и Труавьержа немецкие войска за девять дней совершили прорыв глубиной более чем на 100 километров. Захваченная территория образует участок вроде треугольной формы, основанием которого является прямая в 135 километров длиной, от Трира до Динана. Высота этого треугольника составляет 75 километров, если измерять ее от основания, в точке чуть севернее Мартеланжа, до Моншау.
Канун Нового года: мы с Жозефом Дюпоном приглашены в дом нашего товарища Вильгемма. Праздничный ужин и шахматы до двух ночи.
В первые дни января продолжается битва при Арденнах, и немецкие войска, похоже, продвинулись еще дальше. В то же время люфтваффе интенсивно бомбили аэродромы союзников в Бельгии, Голландии и Франции, уничтожив или выведя из строя более 500 машин, что стало для союзников крайне неприятным сюрпризом.
К середине января мы узнаем об отступлении немецких дивизий, участвовавших в битве в Арденнах, а также об успешном прорыве из осажденной Варшавы группировки немецких войск. К концу января – началу февраля, когда нам становится известно о провале так называемого «наступления фон Рундштедта», умирают последние надежды. Немецкие войска откатываются на исходные позиции, с которых они начинали 16 декабря 1944 года. Битва в Арденнах длилась целый месяц!
Между серединой января и серединой марта происходит несколько событий, о которых мы узнаем спустя несколько часов, несколько дней или даже месяцев после того, как они имели место быть. Одни невероятно комичные, другие драматичные. Среди последних торпедирование русской подводной лодкой С-13 (советская дизель-электрическая торпедная подводная лодка серии IX-бис времен Второй мировой войны. – Пер.) пассажирского лайнера «Вильгельм Густлов», перевозившего более 6 тысяч раненых и беженцев (по заключению Института морского права в Киле, атака была правомерной: «Вильгельм Густлов» являлся законной военной целью, на нем находились сотни специалистов-подводников, зенитные орудия… Имелись раненые, но отсутствовал статус плавучего лазарета. Правительство Германии 11.11.1944 г. объявило Балтийское море районом военных операций и приказало уничтожать все, что плавает. Советские вооруженные силы имели право отвечать тем же». – Пер.). Более чем 5 тысяч из них погибло в водах Балтийского моря при температуре воздуха -20. Но был еще и пароход «Гойя», потопленный другой русской субмариной, что привело к гибели 6 тысяч человек, не считая других плавучих лазаретов, потопленных русскими или союзниками.
Среди других событий с уверенностью можно отметить следующие, наиболее комичные: 2 февраля 1945 года Эквадор объявляет войну Германии и Японии, 8-го числа того же месяца то же самое делает Парагвай! Прямо инфекция какая-то! 12 февраля наступает черед Перу объявить войну Германии и Японии. Египет и Сирия сделали то же самое 26 февраля, Ливан 27-го, Саудовская Аравия 28-го и, в марте, Турция 1-го, Финляндия 3-го, но, как бы в качестве дополнительного покаяния, у последней декларация об объявлении войны имела обратную силу, а именно с 15 сентября 1944 года! Не станет ли подобная запоздалая реакция заразной? Какая разница, пока это далеко от нашей страны! И раз уж мы заговорили об этом, почему бы не использовать обратную силу с 3 сентября 1939 года? Хотя в конце концов стоит пожалеть несчастную Финляндию, которой и без того пришлось несладко.
К тому времени, когда 27 марта 1945 года настал черед Аргентины объявить войну Германии, это сделали уже 53 государства! Какой удар по нашему моральному состоянию – узнать, что все эти банановые республики и иже с ними собираются напасть на нас! Но наверняка все эти страны сказали себе: «Сделаем это ради смеха, а не ради войны!» – поскольку были уверены, что им не придется воевать! Чехарда безумия набирает обороты, и каждый подыскивает подходящее место, где можно убивать!
Между тем 13 февраля, среди прочих немецких городов, две волны бомбардировок обрушились на Дрезден, и только в нем одном погибло от 200 до 300 тысяч человек. Позднее, 6 августа 1945 года, в Хиросиме погибло «всего» 70 тысяч человек! Кровавая бойня в Дрездене была столь ужасающей, что, когда подсчет жертв дошел до 70 тысяч, их просто перестали считать. Трагическое для Японии событие обсуждали значительно больше и даже сняли фильм. Но Дрезден имел для средств массовой информации меньшее значение, ведь немецкие трупы недорого ценятся. Хотя к нам это гораздо ближе! (Согласно Le Petit Robert, 250 тысяч погибших; согласно немецким официальным данным, 300 тысяч. – Пер.)
Тем временем завершилась битва за Будапешт. Нескольким сотням немецких солдат, после отчаянной схватки, удалось вырваться из Буды и пробиться к позициям немецкой армии. В последнюю неделю февраля меня вызывают в Грюненплан, чтобы провести некоторое время в компании нескольких офицеров Валлонской гвардии, но с какой целью, мне неизвестно. Эти офицеры решили не вступать в ряды легиона. Один из них, лейтенант Глб., передумывает и записывается в легион. Но тот другой, который не меняет решения, – это капитан Гб., тот самый, что в Намюре столь страстно убеждал своих подчиненных вступать в легион. Я чувствую, что он находится в крайнем замешательстве, когда мы всякий раз сталкиваемся с ним, поскольку ему известно, что я о нем думаю, – у меня была возможность высказать ему все в лицо. И теперь мне намного лучше, потому что я не стал дожидаться для этого его обличительных речей. Несколько раз меня должны были поселить вместе с ним в казармах, что находятся в нашем расположении под огромной липой. Но я не остаюсь здесь, потому что рана на месте ампутации зажила, и я хочу вернуться к своим товарищам, находящимся на Одере. Я подаю рапорт коменданту Денжи и 2 или 3 марта отбываю в Сак, маленькую деревушку северо-западнее Альфельда.
Меня прислали к унтер-офицеру Фонтиньи, чтобы помочь ему в обучении расположенного здесь взвода. Фонтиньи пришел из Национал-социалистического механизированного корпуса, а 30 человек прибыло из Бельгии в сентябре. Трое или четверо оставили свою работу на немецких заводах, чтобы присоединиться к нам. Мы с Фонтиньи на постое у местного жителя, солдаты в деревенском зале для собраний. Старое кафе служит нам канцелярией. Несколько раз именитые жители деревни, да и остальные тоже приходят, дабы провести немного времени в нашем обществе. Среди них и управляющий местной пивоварней, который, как мне кажется, также и бургомистр. Они приходят поговорить, обсудить с нами ситуацию, спросить, что мы о ней думаем, словно нас посвятили во все секреты небожителей!
Думаю, они хотят, чтобы их успокоили. Нам не остается ничего другого, кроме как подбадривать их. Они читали о нас хвалебные статьи в газетах. Слышали по радио военные сводки, в которых упоминается наш легион. В кинохрониках они видели, как фюрер награждает Леона Дегреля. И относятся к нам с огромным уважением.
Мне кажется, что дочь пивовара и одна из ее подруг тоже высокого мнения о нас, потому что они регулярно приходят повидаться с нами, поболтать и провести остаток дня или вечер в нашей канцелярии. Первая, высокая брюнетка, настоящая красавица. Ее подруга, пухленькая блондинка, тоже недурна собой. Обе просто очаровательны и скрашивают наше пребывание в этой маленькой деревушке.
Так проходят 15 замечательных дней, а 19 марта мы получаем уведомление, что наша отправка на Восток запланирована на завтра.
