Глава 9. 21 октября 1942 года: эвакуированный
Грузовики громыхают и раскачиваются на ухабистой дороге, и мои товарищи пропадают из вида в сумерках сельской местности. В этом грузовике нас примерно 20 человек, немцы и несколько «бургундцев». Вяло разговариваем, но на самом деле ни у кого нет особого желания продолжать беседу. Думаю, каждому нужно немного покоя, чтобы побыть наедине с собой, восстановить душевное равновесие, обдумать планы и, быть может, просто подремать. Сегодня утром – гора Пшехо (Пшеха-Су), вечером – железнодорожная насыпь и тоннель возле Ширванской. Все это теперь кажется таким далеким, словно окутанным пеленой тумана, а ведь прошел всего час, как мы расстались с товарищами! Такова человеческая природа.
Тряска не дает нам заснуть, но разговоры очень редкие и вялые. Ночью, около 2:00, мы прибываем в Майкоп, на Hauptverbandplat – эвакуационный пункт; все тело болит, но мы счастливы, зная, что скоро насладимся теплыми постелями. Это впервые с 23 мая, за исключением, быть может, пары случаев.
Санитары и медсестры помогают нам слезть с грузовиков, и мы сразу же чувствуем себя окруженными заботой и вниманием; и это прекрасно! С другого грузовика снимают носилочных раненых. Кажется, по дороге кто-то умер. Десять минут спустя мы уже в постели, наши вещи проходят дезинфекцию в автоклаве. Измерение температуры, пульса, таблетки, и я засыпаю. Как хорошо, после стольких выматывающих месяцев, напряженных дней и ночей, забыть обо всем и наконец расслабиться. Здесь нет дождя, сухо, а электрическая лампочка под потолком создает иллюзию солнца!
22 октября: подъем в 10:00. О таком я даже не мечтал! Термометр, лекарства, мытье. Здесь не надо выполнять приказы – кругом только улыбки и дружелюбие. Около 14:00 мы выезжаем с санитарной колонной. С десяток грузовиков. Около 20:00 прибываем в Revier – лазарет, в Усть-Лабинске.
С момента эвакуации я так много спал, просыпаясь только для процедур и еды, что мои записи о следующих 10–15 днях неточны и расплывчаты. Одни воспоминания достаточно ясные, другие нет. Даты могут различаться на день-два, но на самом деле и погода, и даты не имеют особого значения. Важно лишь то, что тогда я ощущал покой и заботу! Нужно было наверстать все бессонные ночи и избавиться от влаги, впитавшейся в тело за последний месяц! Грузовики доставили нас к санитарному поезду, следующему до госпиталя. Он находился в Майкопе или, быть может, в Ставрополе – в полусне я слышал оба этих названия. Кажется, провели по паре дней в госпиталях обоих городов. Во всяком случае, я точно убедился, что в моей Krankenzettel – справке о заболевании и эвакуации – упоминается Heimat-Lazarett – госпиталь на родине.
29 октября JU-52 («Юнкерс-52» – трехмоторный немецкий пассажирский и военно-транспортный самолет. – Пер.) доставил нас в Крым, приземлившись на аэродроме Симферополя; потом, дозаправившись – как и мы, вылетел снова. После довольно короткого перелета мы снова приземлились, теперь уже на Украине, но название места мне неизвестно. Там нас уже ожидал санитарный поезд. По крайней мере, нас не везли обратно, не туда, откуда мы прибыли. На самом деле складывалось такое впечатление, будто нас возят по кругу. Но поскольку до нас дошли разговоры об окружении на Кавказе, это неудивительно.
Но нет, наш путь лежит на запад. Мы можем забыть о своем беспокойстве, нами занимаются, о нас заботятся другие. Хоть я все еще болен, чувствую себя лучше. Сейчас жар и все мои недуги кажутся вполне терпимыми! Остается одолеть только этих врагов! Еще вчера мне пришлось противостоять голоду, жажде, холоду, грязи… и все это вместе ополчилось против меня!
Последние дни в лазарете наполнены чередой больших и маленьких радостей, о существовании которых я до сих пор и не подозревал. Самоотверженность, оперативность и исключительное дружелюбие DRK Schwestern – медсестер немецкого Красного Креста, санитаров и, разумеется, врачей! Но на первое место я должен поставить тех тайных ангелов-хранителей, которые незамедлительно берут на себя все заботы о каждом раненом, каждом больном так, словно это единственный раненый или больной, которым им приходится заниматься. Мужчины и женщины отдают делу всех себя, без остатка. Такое у меня сложилось о них впечатление! Не могу выразить свои чувства словами. Разве можно высказать им всю свою благодарность? Среди медсестер мне повстречалась лишь одна настоящая корова, и все же… Легко принять верблюда за дромадера – у первого два горба, тогда как у другого только один! Я пока не знаю, где мне сходить или где заканчивается мое путешествие, и эти мысли занимают меня. От доктора я узнаю, что у меня рецидив плеврита. Чего я больше всего и боялся, хоть это и неудивительно. Две долгие недели мы жили под открытым небом, под дождем, не меняя одежды, не имея возможности согреться!
Я никого не виню за маршрут этого, несомненно изматывающего путешествия, а наоборот, наслаждаюсь каждым его моментом. Днепропетровск, Тернополь, Люблин, Катовице, Мангейм, Карлсруэ, и 4 ноября мы прибываем в Бад-Триберг в Шварцвальде.
Некоторых больных и раненых снимали с поезда по пути и оставляли в других госпиталях. Мой госпиталь – я уже называю его «своим» – расположен в отеле «Сонне»; все такие отели переоборудованы в Reserve-Lazarett – госпитали общего типа, занимающиеся больными и ранеными. Интенсивный уход, чередование горячих и холодных компрессов на протяжении трех-четырех дней, таблетки всевозможных цветов, уколы шприцами всех размеров. С Weintraubenzucker – глюкозой – самые большие!
Оказывается, у меня еще и желтуха! Однако сочетание плеврита с желтухой кажется мне наименьшим из зол после всего того, что я пережил!
Где-то 20 ноября уже могу занять место рядом с другими за обеденным столом на первом этаже. Прямо-таки семейная жизнь с домашним питанием! Мне здесь чудесно, и, вместо того чтобы говорить о фронте, откуда я только что прибыл, я рассказал бы вам о том, что делает меня здесь счастливым, но это же никому не интересно! Однако знайте, что лечение продолжается, что из-за желтухи у меня замечательный режим, что отель нарядно украшен венками из пихты с сосновыми шишками. Здесь уже готовятся к Рождеству, а из окна палаты, в которой нас трое, открывается живописный вид на Шварцвальд, покрытый роскошным белым нарядом. Ах да, чуть не забыл – наша Oberschwester – старшая медсестра – просто ангел! И достаточно молода! Она жила в городке Санкт-Георген-им-Шварцвальд возле Филлингена, но, кроме этого, ничего не могу сказать, поскольку никогда не знал ее точного адреса!
30 ноября получаю рождественскую посылку, которые армия заранее раздает всем своим солдатам, и 1 декабря, с помощью санитара, что несет мой единственный багаж и занимает мне удобное место, сажусь на поезд в Брюссель. Это всего лишь любезность, поскольку я в состоянии сам нести свои вещи. А может, это благодаря тому, что я иностранный доброволец, потому что сомневаюсь, что все солдаты в моем состоянии удостаиваются такой же чести.
Этот маленький багаж, что лежит рядом со мной на скамье, мое единственное имущество, все, что у меня есть, но он кажется больше, когда я окружен такой заботой.
Штутгарт, Франкфурт-на-Майне, Маасейк – всегда в объезд, – и вот наконец Брюссель, куда я прибываю 2 декабря. Мой отец растроган и очень рад меня видеть. Ночь в моей собственной кровати, а потом, 3-го, я докладываюсь в военном госпитале на аллее Короны. Здесь я встречаюсь со своими товарищами, П. Мецетой, старшиной Мэтью, Гансом, Е. Потом, Пурбе и другими, включая некоего Раскина, которого больше никогда не видел и который позднее был казнен. Но в тот момент меня с ним связывали такие же товарищеские отношения, как и с остальными, включая тех, кого я до сих пор не встречал. Раскин проник в наши ряды по причинам мне неведомым, но которые не имели ничего общего с нашими мотивами.
Тогда я этого не знал, но я только что завершил очень тяжелую кампанию, хоть и не самую выдающуюся и не самую кровопролитную, и горе тем, кто выжил и кто собирался проявить себя в кампаниях, ожидавших их впереди!
Товарищи, потерявшие жизнь в этой первой кампании, погибли, не успев лишиться своих иллюзий. К счастью, они не знали, что принесли в жертву свою жизнь, свои 20 лет, впустую. Но, разумеется, они не искали выгоды и действовали не из какого-либо расчета! И как тогда возможно утверждать, что все это, абсолютно все, было впустую?
