Остаток того дня и два или три последующих Фрэнсис с матерью регулярно беспокоили репортеры, но никаких признаков полицейской активности на окрестных улицах больше не наблюдалось – никто не бродил по сточным канавам, никто не стучался в дома обитателей Чемпион-Хилл. Проулок уже открыли для общего доступа, и Фрэнсис, собравшись с духом, прошла через сад, чтобы взглянуть на него. Но смотреть там было нечего. Она даже не сумела с уверенностью опознать место, где они с Лилианой оставили тело Леонарда. Эта часть истории, кромешно-темная, горячечно-бредовая, теперь начинала казаться порождением ночного кошмара: одним из диких, жестоких поступков, которые Фрэнсис порой совершала во снах и которым дивилась по пробуждении.

Во вторник утром явилась Вера, чтобы собрать чемоданчик Лилианиных вещей. Фрэнсис поднялась с ней в спальню, полная решимости использовать наилучшим образом эту единственную связь с Уолвортом – расспросить прямо или исподволь, как там Лилиана. Вера сообщила, что Лилиана уже немного оправилась, аппетит и сон потихоньку к ней возвращаются. Вчера вечером заходил инспектор Кемп, чтобы еще раз с ней побеседовать…

– Еще раз? – переспросила Фрэнсис. – Что ему было нужно?

Вера не знала. Очевидно, у него появились какие-то новые вопросы. В любом случае он долго не задержался. А также к ним наведывались газетчики, вот они действительно не на шутку досадили. Мисс Рэй видела сегодняшние газеты? Все пишут об убийстве Лена, прямо ужас какой-то. Лилиана лишь разок глянула – и в слезы.

Фрэнсис читала только утреннюю «Таймс» – и уже успела расстроиться, поскольку первоначальная коротенькая заметка с неточностями теперь разрослась до подробного рассказа о начатом и приостановленном дознании и присутствии на нем «бледной и дрожащей» миссис Барбер. Поэтому она дошла вместе с Верой до ближайшего газетного ларька и купила все газеты, которые были ей по карману: «Миррор», «Мейл», «Скетч», «Экспресс», а также несколько местных изданий. Все до единого репортажи сопровождались фотографией Лилианы, при виде чего у Фрэнсис упало сердце. Она сунула сверток газет под мышку, не находя в себе сил заглянуть в них прямо там, на улице. И чтобы мать их видела, она тоже не хотела. А потому, вернувшись домой, сразу отнесла газеты в свою спальню и разложила на полу.

Фрэнсис вспомнила вчерашнего мужчину с камерой. На снимке был запечатлен момент, когда Лилиана выходила из здания суда, нервно опустив голову, опираясь на руку сестры. Крупнозернистая и нечеткая, даже попросту смазанная, фотография эта тем не менее передавала общий образ Лилианы, ее живую телесность, и Фрэнсис замутило, затрясло от мысли, что сегодня утром тысячи людей внимательно рассматривали за завтраком ее лицо, в поездах и автобусах и наверняка глазеют на него прямо сейчас, вот сию минуту. В «Дейли миррор» содержалась еще одна фотография – вероятно, тоже предоставленная услужливым дядей Тедом, вместе со студийным портретом Леонарда. На ней Леонард с Лилианой стояли в чьем-то заднем саду: Леонард обнимал Лилиану за талию, Лилиана тесно прижималась к нему бедром, и выглядели они как самая обычная молодая чета из сословия служащих, которая с улыбкой смотрит в свое будущее в Хаммерсмите или Форест-Хилл. Подпись гласила: «Мистер и миссис Барбер задолго до трагедии».

Все другие газеты писали в таком же тоне: без малейшего сомнения, что брак Барберов был счастливым, и с глубоким сочувствием к Лилиане, «злополучной молодой вдове», «убитой горем жене». Во всех репортажах о дознании отмечались ее мужество, ее волнение, ее внешний облик; подробно и одобрительно описывался ее наряд. Убийство признавалось умышленным деянием какого-то негодяя, которого скоро арестуют. Говорилось, что «расследование ведется по нескольким линиям», – в частности, отрабатывалась версия, упомянутая вчера Чарли Уисмутом: что убийца приметил Леонарда еще в Сити и следовал за ним до дома. Инспектор Кемп призывает всех граждан, заметивших что-нибудь подозрительное на улицах Блэкфрайарз или Чемпион-Хилл в роковую ночь, прийти и дать показания.

Переходя от статьи к статье, от фотографии к фотографии, Фрэнсис испытывала такое чувство, будто что-то, что она до сих пор крепко держала в своих руках, выскользнуло и разбилось, разлетелось на тысячу осколков. С другой стороны… ну разве все это не отвечает их с Лилианой самым смелым надеждам? Ложь Чарли, чем бы она ни объяснялась, пустила полицию по неверному следу, и не важно, в каком направлении они сейчас двигаются, – главное, чтобы прочь от них с Лилианой. Да и сколько еще времени дело будет вызывать острый интерес? День, два? От силы неделю? Конечно же, скоро станет ясно, что все линии расследования тупиковые, что инспектор Кемп, несмотря на всю свою самонадеянность, так и не сумел поймать преступника, – и тогда пресса переключит свое внимание на что-нибудь другое. Не сегодня завтра непременно произойдет какая-нибудь более сенсационная история. Нужно набраться терпения и переждать, думала Фрэнсис. Но она продолжала смотреть на эти зернистые расплывчатые фантомы на первых полосах, все сильнее расстраиваясь от мысли, что они беспардонно выставлены на всеобщее обозрение. В конце концов Фрэнсис вырвала из газет все до единой Лилианины фотографии, смяла в комок, отнесла вниз, в кухню, и затолкала в печь.

Потом начали по очереди заходить соседи. Они тоже купили сегодняшние газеты (хотя все утверждали, что им кто-то из слуг показал) и горели желанием обсудить последние события. Миссис Доусон слышала, что на дознании с миссис Барбер случился припадок, – правда ли это? А старшая миссис Дезборо проведала, что на днях произошло второе убийство, но полиция по каким-то своим причинам держит дело в тайне. Мистер Лэмб и Маргарет, с другой стороны, узнали из достоверного источника, что полицейские уже готовы арестовать преступника. Нет-нет, совершенно точно. Это кто-то из местных – какой-то лавочник, воспылавший ненавистью к мистеру Барберу из-за неоплаченного счета.

На следующий день явилась миссис Плейфер. Она только что вернулась из Сассекса, прервав свой отдых ради дорогих подруг.

– Просто не могу поверить! – воскликнула она, переступив через порог.

– Да, все так говорят, – скупо ответила Фрэнсис.

– Я открыла «Таймс» – и прямо заорала, честное слово. У тебя совсем больной вид, Фрэнсис.

– Я очень устала, вот и все. Последние дни были тяжелыми.

– Ах, ну почему меня здесь не было? Я бы вас всячески поддержала! Но скажи, как твоя матушка?

Вместо ответа Фрэнсис провела ее в гостиную. Мать, услышавшая голос миссис Плейфер в холле, при виде нее чуть не расплакалась. Миссис Плейфер быстро подошла к ней и взяла за обе руки:

– Какое страшное испытание, Эмили! Ты выглядишь еще хуже, чем Фрэнсис. Оно и неудивительно. А мы-то думали, что все ужасы остались в прошлом!

Мать кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Однако, промокнув глаза и убрав носовой платок в карман, она несколько справилась со своим волнением.

– Господи! Какое облегчение видеть тебя, Джейн!

– Тебе следовало сейчас же телеграфировать мне!

– Да я ничего не соображала, сама не своя была. Все заботы на Фрэнсис свалились, но… не знаю даже. Это совсем не то, что обычная смерть или тяжелая болезнь какая-нибудь.

Миссис Плейфер села и принялась стягивать перчатки:

– Я хочу знать, что же здесь произошло, в мельчайших подробностях.

Фрэнсис тоже села. При одной мысли, что все придется рассказывать в очередной раз, она бессильно обмякла. Впрочем, тотчас же сообразила, что сейчас ей предоставляется возможность изложить историю убийства в полном соответствии с выстроенной полицейскими версией – понадежнее закрепить все в уме. И вот, при участии матери, изредка дополнявшей рассказ подробностями, она с предельной обстоятельностью поведала о событиях последних нескольких дней, начиная с прихода констебля Харди в субботу утром и заканчивая вчерашним дознанием. Миссис Плейфер слушала с видом крайне шокированным, но одновременно и возбужденным. Едва Фрэнсис умолкла, она прищурила глаза:

– А кто у нас коронер сейчас? По-прежнему Эдвард Самсон? Я немного с ним знакома. Он приятельствовал с Джорджем. Я могу нанести ему визит, разнюхать что-нибудь о деле. Как вам такая идея?

– Ах, хорошо бы, – сказала мать Фрэнсис. – Если коронеру известно что-нибудь, о чем умалчивает полиция, я бы очень хотела знать. Больше всего меня ужасает именно бессмысленность убийства. Его случайность, бесцельность. Бедный, бедный мистер Барбер! Такой славный молодой человек, такой веселый, полный жизни… Неужели ты, как и инспектор Кемп, веришь, что кто-то убил его преднамеренно? Кто-то, державший на него зло?

– Пожалуй, не верю, – ответила миссис Плейфер. – Судя по всему, нет ни одного доказательства, подтверждающего такое предположение. Это наверняка дело рук какого-нибудь грубого мужлана из тех, что околачиваются здесь, на углах! Спрашивается, почему бы инспектору просто не задержать всех разом и не допросить по очереди? Я бы именно так поступила.

Она продолжала в том же духе, приводя довод за доводом, – и говорила настолько уверенным тоном, до странного похожим на тон самого инспектора, что Фрэнсис вдруг снова воспрянула духом, как в воскресенье, когда слушала рассуждения Кемпа. Да какая вообще разница, кем представляется им преступник – грубым мужланом или разозленным лавочником? Главное, чтобы никто не подумал про них с Лилианой. Главное, чтобы никому не пришло в голову, что они могли стащить мертвого Леонарда по лестнице и пронести через сад в проулок… Фрэнсис вспомнила, как уходила прочь от него, лежащего там, в темноте. Как закрывала за собой калитку. А следом невольно явилась другая мысль – будто шепот, приглушенный ладонью. Его больше нет. Теперь Лилиана свободна. Им нужно только сохранять самообладание и терпеливо дожидаться, когда все уляжется…

Она поспешно прогнала эту мысль, но легкая эйфория не проходила. Фрэнсис откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза, пока миссис Плейфер излагала свои планы.

Вечером, после чаепития, она вернулась, и на сей раз вид имела подавленный, совсем для нее не характерный. Да, она навестила мистера Самсона, сказала миссис Плейфер. Он был не прочь поговорить с ней о деле, строго конфиденциально. Еще она порасспрашивала свою горничную, Пэтти.

– Пэтти? – недоуменно переспросила Фрэнсис.

– Ее племянница живет в Брикстоне и помолвлена с местным констеблем. Так вот он кое-что сболтнул ей ненароком.

Фрэнсис не поверила своим ушам:

– Вы прямо как мистер Лэмб! Он утверждает, что Леонарда убил какой-то рассерженный бакалейщик. В таком случае мы с мамой будем следующими в списке подозреваемых.

– Ах, Фрэнсис, перестань, – устало запротестовала мать.

– Ну, он хорошо осведомлен, этот парень, – продолжала миссис Плейфер. – Пэтти очень высокого мнения о нем. И видите ли какое дело… и он, и мистер Самсон… – Она смущенно замялась. – Это стало для меня полной неожиданностью, доложу я вам. В общем, оба они высказываются примерно в одном духе. Оба довольно ясно намекают… гм… что в этой истории что-то нечисто.

Фрэнсис уставилась на нее:

– Что значит «нечисто»?

Миссис Плейфер опять замялась – очевидно, старательно подбирая слова.

– Ну… во-первых, предположительно мистер Барбер провел вечер пятницы со своим другом, мистером… как его имя?

– Уисмут.

– С мистером Уисмутом, да. Предположительно они шатались из бара в бар, напиваясь до безобразия. Но полицейские обошли все до единого питейные заведения в Сити, показывая фотографии обоих мужчин, и ни один бармен их не вспомнил. Вдобавок полицейский врач, мистер Палмер, производивший вскрытие, проверил кровь мистера Барбера на алкоголь и обнаружил лишь очень малое его количество – эквивалентное половине бокала пива. Выглядит странно, вы не находите?

Фрэнсис ответила не сразу.

– Ну, значит, пил один только мистер Уисмут.

– Да, возможно, – согласилась миссис Плейфер. – Но вот что самое странное. Вчера вечером в полицию явились мужчина и девушка, которые утверждают, что в пятницу вечером слышали какой-то шум в проулке и…

При этих словах Фрэнсис словно током шарахнуло. Она начала краснеть – ужасное чувство, ничего похожего на обычное смущение: щеки горели, как ошпаренные кипятком. Миссис Плейфер, заметив и неверно истолковав ее состояние, сказала:

– Да, даже представить страшно. Так вот, девушка работает служанкой в одном из домов неподалеку. Она выскользнула на улицу без ведома хозяев – испорченная девица, надо думать, но от этого никому не легче. Она ничего не видела, полагаю, поскольку было слишком темно и находилась она слишком далеко – там, где выступает стена Гильярдов. Но и она, и мужчина говорят, что слышали шаги и какое-то пыхтение в проулке. Тогда мужчина не придал этому значения. Сказал, мол, наверняка там еще какая-нибудь влюбленная парочка. Конечно, потом, когда они узнали про убийство… Они долго колебались и только вчера вечером решились наконец дать показания. Девушка боялась потерять место, а мужчина не хотел идти в полицию один, опасаясь превратиться из свидетеля в подозреваемого. Но дело в том, видите ли, все дело в том, что эти двое были в проулке довольно рано вечером – не позднее половины десятого. А по словам мистера Уисмута, он и мистер Барбер тогда гуляли в Сити.

Кровь шумела у Фрэнсис в ушах. Подумать только, что все время, пока они с Лилианой, пыхтя, тащили в темноте тело Леонарда, пока она одергивала и поправляла одежду на нем – все это время меньше чем в пятидесяти ярдах от них стояла в обнимку эта парочка, эта зловещая влюбленная парочка…

– Должно быть, они ошибаются, – сказала Фрэнсис, усилием воли пытаясь согнать с лица жаркую краску. – Что бы они ни слышали, – скорее всего, там действительно была еще одна парочка. Я сама тысячу раз видела в проулке таких вот воркующих голубков. А может, им все примерещилось – или они просто лгут развлечения ради.

– Не исключено, конечно, – с сомнением произнесла миссис Плейфер. – Но полицейские, похоже, отнеслись к ним серьезно. Они пока что не сообщают газетчикам о новых свидетелях. И они… гм… пристально наблюдают за мистером Уисмутом, это совершенно точно.

На сей раз Фрэнсис ничего не смогла ответить. Вчера миссис Дезборо говорила, что полицейские многое скрывают от прессы, и Фрэнсис не поверила. Но если они и впрямь ведут какую-то хитрую игру, если строят тайные планы и смотрят в оба… Если и впрямь подозревают Чарли!..

Мать нервно заерзала в кресле:

– Дикость какая-то. Никто ведь, надеюсь, всерьез не думает, что мистер Уисмут имеет отношение к смерти мистера Барбера? Милый, славный мистер Уисмут? Они двое были большие друзья. Всю войну прошли вместе. Нет, не верю.

– Ну, кто-то же убил мистера Барбера, – сказала миссис Плейфер. – И нельзя отрицать, что все выглядит так, будто мистер Уисмут что-то скрывает.

– Но зачем бы он пошел на такое злодейство?

– А что инспектор говорил Фрэнсис? Что, возможно, убийца хотел убрать мистера Барбера со своего пути.

– Да, но почему?

– Не хотелось бы выступать в роли доморощенного детектива, но… – Миссис Плейфер опять тщательно подбирала слова. – Подумай сама. С одной стороны, у нас имеется мистер Уисмут, который проводит много времени с мистером Барбером и его женой. А с другой стороны… ну, сама жена. Чрезвычайно привлекательная женщина, очень необычная. И ты же неоднократно говорила, что супруги не ладили между собой.

Фрэнсис скорее почувствовала, чем увидела ошеломленный взгляд матери, и не нашла в себе сил на него ответить. Не так ли думают и полицейские? Может, у них с самого начала возникла такая мысль? Она принялась вспоминать отдельные моменты своего общения с инспектором, странные вопросы про Лилиану, про Чарли…

Она повернулась к миссис Плейфер:

– Вы упоминали об этом в разговоре с мистером Самсоном или с Пэтти? О том, что Лилиана и Леонард не ладили?

Миссис Плейфер моргнула, озадаченная ее тоном:

– Я… я не помню.

Фрэнсис еще пару секунд сидела неподвижно, потом порывисто встала:

– Глупости! Полная чепуха! Что именно, по-вашему, могла сделать Лилиана? В пятницу она весь вечер была здесь, со мной.

Миссис Плейфер оторопела:

– Помилуй, да никто и не обвиняет миссис Барбер. Я лично считаю, что она вообще ни при чем.

– Считаете ли?

– Да… да, безусловно. Но разве нельзя предположить, что мистер Уисмут питал к ней тайную страсть? Я знаю, Фрэнсис, что ты тепло относишься к миссис Барбер. Но давай смотреть правде в глаза. Мужчины не убивают друг друга без всякой причины.

– Неужели? А по-моему, они постоянно этим занимаются. Совсем недавно закончилась война, где мужчины только и делали, что убивали друг друга. Эрик, Ноэль, Джон-Артур – из-за чего они были убиты? Да не из-за чего – из-за чужих амбиций и лжи! И кто протестовал против всего этого? Не вы и не моя мать! А теперь один-единственный человек лишился жизни, и все бросаются строить нелепейшие предположения…

Миссис Плейфер смотрела на нее в крайнем изумлении:

– О господи, Фрэнсис!..

– Это вам не роман Эдгара Уоллеса. Если мы станем слушать похвальбы полицейских, сплетни прислуги…

Она вся дрожала и не могла продолжать.

– Фрэнсис, пожалуйста, сядь, – попросила мать.

Но Фрэнсис чувствовала, что если сядет – тотчас же снова вскочит. Она подошла к камину и положила руку на каминную полку: хоть какая-то твердая опора.

После неловкого молчания миссис Плейфер по-птичьи дернула головой и плечом:

– Да, разумеется, ты расстроена. Да, это страшное потрясение для всех, кто так или иначе связан с трагическим происшествием. Да, человек лишился жизни, причем явно не естественным путем. Но я не понимаю, при чем здесь война. Хотя нет… – Голос ее зазвучал резче. – Я прекрасно понимаю, при чем здесь война, и твоя мать, полагаю, тоже понимает. Война забрала наших лучших мужчин. Говорить так не положено, но я все же скажу. Война забрала наших лучших мужчин, а вместе с ними исчезли всякие понятия о порядке и законе… – Она подалась вперед в своем кресле. – Убийство, Фрэнсис! На Чемпион-Хилл! Могло ли такое случиться еще десять лет назад?

И опять Фрэнсис не смогла ответить. Она по-прежнему держала руку на каминной полке, не желая отнимать ладонь от прохладного твердого мрамора. Подняв голову, она уставилась на свое отражение в зеркале над камином и сказала себе: «Успокойся! Бога ради! Ты же выдаешь себя!»

Немного переместив взгляд, она встретилась в зеркале глазами с матерью. Мать наблюдала за ней с несчастным, сконфуженным видом – но было в ее лице еще что-то странное… да-да, то самое сомнение, тот самый страх…

Фрэнсис круто отвернулась от зеркала:

– Простите меня, миссис Плейфер.

Она пересекла комнату и встала у окна на улицу, неподвижно в него глядя.

Но теперь между всеми ними возникла неловкость. Еще какое-то время мать и миссис Плейфер приглушенно переговаривались, потом Фрэнсис услышала движение за спиной и, повернувшись, увидела, что обе поднялись на ноги и гостья надевает пальто, застегивает цепочку лисьего воротника.

– Не утруждайся, – спокойно сказала миссис Плейфер, когда Фрэнсис двинулась к ней, чтобы проводить. – Я сама закрою за собой дверь. Поверь, мне очень жаль, что я пришла и только расстроила тебя еще больше.

Когда она удалилась, Фрэнсис вернулась к дивану и села. Мать стояла на прежнем месте и смотрела на нее, словно не узнавая:

– Как ты посмела говорить с миссис Плейфер о войне в таком тоне?

– Миссис Плейфер прекрасно знает, что` я думаю о войне. В свое время она называла меня предателем родины, помнишь?

– Не понимаю, что с тобой творится. Вообще уже ничего не понимаю. Если бы только твой отец мог предвидеть…

– Ой, да отец никогда ничего не предвидел, – машинально ответила Фрэнсис. – В этом был единственный его талант.

– Ну да, конечно, – с неожиданной горечью произнесла мать. – А твой единственный талант… – Не договорив, она пожала плечами.

Фрэнсис прищурилась на нее:

– И что же у меня за талант, интересно?

Но мать отвернула голову и молчала. Фрэнсис немного подождала и поняла, что ответа не последует. Она постучала большим пальцем по губам:

– Как подумаешь, что полицейские там воображают такое и «пристально наблюдают» за Чарли… что люди болтают весь этот вздор про Лилиану! Полный абсурд! – Она решительно встала. – Мне нужно увидеться с ней. Нужно ее предупредить.

Мать резко повернула голову обратно:

– Нет, Фрэнсис. Не вмешивайся уже.

– Да как же тут не вмешиваться-то?

– С нас довольно, я считаю. Полиция знает свое дело.

– Да ни черта полиция не знает!

– Что ты имеешь в виду?

Фрэнсис шагнула прочь от дивана:

– Ничего ровным счетом. Я просто…

Тут раздался громкий стук в дверь, и она вздрогнула, как от удара.

– Боже! – невольно вырвалось у нее. – Что там еще?

Она застыла на месте, с бешено колотящимся сердцем. Но уже через несколько секунд сообразила, что ничего страшного, всего лишь очередной репортер, и сейчас она даст ему от ворот поворот.

Однако на крыльце стоял подтянутый паренек в военной форме – почтовый курьер, который вручил ей телеграмму, адресованную на имя мисс Рэй.

Первой ее мыслью было, что что-то стряслось с Лилианой. Она не выдержала и все рассказала. Она тяжело заболела. Она умерла. Обуреваемая черными мыслями, Фрэнсис долго не решалась открыть конверт. Так, значит, вот он? Момент, когда все рушится?

Наконец она отклеила клапан конверта, достала и развернула оранжево-розовый листок.

УВИДЕЛА НОВОСТИ ПОТРЯСЕНА ПОЖАЛУЙСТА ПОДТВЕРДИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ ЖДУ К.

Смысл текста оставался непонятным, пока Фрэнсис не увидела штамп почтового отделения на Клипстон-стрит.

Потом она осознала, что мать вышла следом за ней в холл и с тревогой на нее смотрит.

– Что там? От кого это? Неужели еще какие-то скверные новости? – Она подошла, взяла у Фрэнсис телеграмму и нахмурилась. – А кто отправитель? Не понимаю. Кузина Кэролайн, что ли?

Фрэнсис открыла было рот, чтобы по привычке соврать что-нибудь, но ложь вдруг показалась страшно утомительной. Утомительной и бессмысленной, даже нелепой.

– Это от Кристины, – сказала она.

Мать недоуменно похлопала глазами, потом лицо ее напряглось.

– Ах, от нее. – Она отдала телеграмму Фрэнсис. – С чего вдруг она тебе пишет?

– Говорит, что прочитала о деле в газетах.

– Но как она связала его с тобой? Или там уже и наши имена появились?

– Должно быть, узнала Барберов на фотографии.

– Но…

– Я ей рассказывала о них.

Переварив услышанное, мать заговорила холодным тоном:

– Так, значит, вы с ней виделись.

– Да, несколько раз в этом году, когда я выбиралась в город. Она живет около Оксфорд-стрит, с подругой… Я думала, ты давно догадалась.

Мать скривилась:

– Нет, конечно! Откуда бы у меня взялись такие мысли?

– Не знаю. Я как-то не задумывалась.

– Мне даже в голову не приходило, что ты можешь меня обманывать. После того как клятвенно пообещала не видеться с ней!

Фрэнсис опешила:

– Ничего такого я тебе не обещала.

– Ну, значит, косвенно дала понять.

– Нет, и такого не было. Мы с тобой никогда не разговаривали про Кристину. Ты никогда не хотела ничего знать. И наверное, все-таки мне решать – да? – с кем из моих друзей мне видеться, а с кем нет? И вообще, какое это имеет значение?

– Большое, по всей очевидности, раз ты так скрытничала.

– Да я просто знала, как ты отреагируешь!

– Не желаю дальше обсуждать эту тему, – произнесла мать совсем уже ледяным голосом. – Тебе прекрасно известно, какого я мнения о твоей подруге. Продолжай встречаться с ней, если тебе это так необходимо. Мне ваша дружба совсем не нравится, я ее не понимаю, решительно не одобряю и никогда не пойму и не одобрю. Но еще больше я не понимаю твой обман. Вдобавок ко всем неприятностям! Даже не знаю, чего еще ожидать! Сейчас у меня такое чувство, что я и тебя-то толком не знаю. О чем еще ты лгала мне?

Вопрос, хотя и заданный без всякого подвоха, застиг Фрэнсис врасплох, и она снова почувствовала, как заливается предательской жгучей краской… Неожиданно у нее возникло полное впечатление, будто сейчас опять вечер пятницы и она только что стащила мертвого Леонарда вниз по лестнице. Все ощущения были более острыми, чем в обычных воспоминаниях или во сне: рвущая мышцы тяжесть его тела, огромная мягкая голова на плече, даже дурацкое давление котелка на лбу. Сердце замолотило, как механический двигатель, словно зажив своей отдельной жизнью. Фрэнсис шагнула к одному из отцовских кресел и тяжело оперлась на спинку. Когда немного погодя она подняла глаза, мать пристально смотрела на нее, все с тем же страхом и подозрением…

Фрэнсис неловко засунула телеграмму обратно в конверт.

– Пожалуйста, давай не будем ссориться, – через силу выговорила она. – Что бы ты ни думала про Кристину и про… про что угодно – на самом деле все не так. И право, оно того не стоит. Пойдем в тепло, а? – Она двинулась мимо матери к двери гостиной.

Но мать странным, быстрым движением схватила ее за руку:

– Фрэнсис. – У нее был вид человека, который решился сказать что-то, но если не скажет сейчас же, то уже никогда не скажет. – Фрэнсис, в пятницу вечером, когда умер мистер Барбер, я вернулась домой с мистером Лэмбом, и ты… ты была сама не своя. Ответь мне честно – тогда что-то случилось?

Фрэнсис попыталась вырваться:

– Нет.

Мать не отпускала:

– Я имею в виду – с миссис Барбер? Не произошла ли какая-нибудь ссора между ней и мистером Барбером?

– Нет. О чем ты вообще? Ведь Леонарда даже дома не было. Мы вообще не видели его в тот вечер.

– А она ничего тебе не рассказывала по секрету? Про мистера Уисмута или другого мужчину? Ты ничего не скрываешь от полиции?

– Нет.

– Я очень хочу верить тебе, Фрэнсис. Но у тебя всю жизнь были эти твои… странные увлечения. Стоит мне представить, хотя бы на секунду, что эта женщина втянула тебя во что-то…

– Ничего такого нет, мама.

– Правда? Ты клянешься? Честью клянешься?

Фрэнсис не ответила. Несколько мгновений они молча боролись, обе испуганные столько же неестественностью своих напряженных поз, сколько мыслями обо всем, что осталось не сказанным.

Наконец Фрэнсис, резко крутанув запястьем, выдернула руку. Мать сильно шатнулась вперед и едва не упала. С помощью Фрэнсис она восстановила равновесие, но тотчас же отступила от нее на шаг. Тяжело дыша, они стояли лицом к лицу, на черно-белых плитках пола.

– Ничего такого нет, – повторила Фрэнсис успокоительным тоном. – Слышишь? Давай пойдем в гостиную. – Она протянула руку.

Но мать не пошевелилась. Вид у нее теперь стал настороженный, подозрительный. Все еще задыхаясь, она ответила:

– Нет… не хочу. У меня голова разболелась. Пожалуй, прилягу на часик-другой.

Не встречаясь глазами с Фрэнсис, но искоса поглядывая на нее чуть ли не с опаской, она прошла через холл к своей спальне и тихо затворила за собой дверь.

Внезапно почувствовав страшную слабость в коленях, Фрэнсис доковыляла до черного жесткого кресла и рухнула в него. Мысли ее лихорадочно заметались. Что делать? Что делать? Мать знает. Мать догадалась! По крайней мере, о части правды точно догадалась. Но сколько еще времени ей понадобится, чтобы понять и все остальное? Чтобы полная картина составилась у нее в уме, как один из ее чертовых акростихов? И если уж она сумеет увязать все факты в единое целое, то как скоро инспектор Кемп, и сержант Хит, и жених племянницы Пэтти, и коронер мистер Самсон… как скоро они… как скоро…

Фрэнсис боялась даже про себя произнести следующие слова. Она крепко прижала ладони к глазам. Ей позарез нужно увидеться с Лилианой. Но что подумает мать, если она сейчас сорвется из дома и помчится в Уолворт? И потом, вдруг здесь что-нибудь произойдет в ее отсутствие? Вдруг заявится сержант Хит, чтобы собрать свой очередной таинственный сверток? Вдруг он пожелает поговорить с матерью, которая находится в таком вот взвинченном состоянии? Нет, так рисковать нельзя – нельзя! Фрэнсис трясло от страха – дикого страха – при одной мысли о том, чтобы оставить все здесь без надзора.

Но ведь она может написать Лилиане! Вся встрепенувшись, она вскочила на ноги и кинулась наверх, в свою комнату. Там взяла бумагу, перо, чернила и принялась торопливо писать обо всем, что рассказала миссис Плейфер. Она исписала уже добрых три четверти листа, когда вдруг осознала свое безрассудство. Тебе нужно быть предельно осторожной, Лили. Бога ради, не делай и не говори ничего такого, что может навести полицию на подозрение… Господи, о чем она, вообще, думает? В ужасе Фрэнсис скомкала незаконченное письмо, бросила на пустой каминный колосник и поднесла к нему зажженную спичку. Если она сейчас совершает поступки столь необдуманные, значит наверняка и прежде где-то промахнулась. Она считала, что владеет ситуацией. Но на самом-то деле – ничего подобного! Родная мать подозревает, что она каким-то образом причастна к убийству. От уверенности, владевшей ею еще вчера, не осталось и следа. Фрэнсис дрожащими пальцами скрутила сигарету, просыпав половину табака на пол. Выкурила ее у окна, глядя в сад, на калитку в стене – задаваясь вопросом, как она вообще могла помыслить, что все обойдется.

Фрэнсис решила, по крайней мере, ответить Кристине. Она торопливо оделась и, не сказавшись матери, отправилась в почтовую контору у Камберуэлл-Грин. АХ КРИССИ СТРАШНАЯ БЕДА НО ДЕРЖИМСЯ СКОРО ЗАЙДУ ОБЕЩАЮ ЛЮБЛЮ. Девушка за стойкой посмотрела на нее как на ненормальную. «Может, я и впрямь тронулась умом», – подумала Фрэнсис. Выйдя из здания, она немного постояла в мучительной нерешительности, глядя в сторону Уолворта и раздумывая, не дойти ли сейчас до лавки мистера Вайни. Желание увидеть Лилиану было сродни неодолимой тяге, возникающей после первого приема наркотика. Но потом она представила, какую суету вызовет своим неожиданным появлением. И смогут ли они уединиться там, хоть ненадолго? Да и вообще, есть ли у нее что сказать Лилиане? Сейчас в опасности не она, а Чарли. Вероятно, Лилиана скажет, что надо его предупредить, но они не могут сделать этого, не выдав себя. В конечном счете Лилиана только разнервничается еще сильнее и, не дай бог, как-нибудь проговорится.

Вдобавок, хотя Фрэнсис ушла из дома всего минут двадцать назад, она уже начала тревожиться, не произошло ли там чего-нибудь в ее отсутствие. Она повернулась прочь от Уолворта и поспешно зашагала вверх по холму, с каждой секундой исполняясь все большей уверенности, что застанет в доме толпу полицейских.

Но нет, там все было по-прежнему. Мать оставалась в своей спальне и вышла только в начале восьмого, когда Фрэнсис робко постучалась к ней и сообщила, что ужин готов. Вечер прошел в натянутой атмосфере: миссис Рэй сидела в своем кресле, с пледом на коленях, и отвечала на каждую реплику Фрэнсис с задержкой, уклончиво и неопределенно… Ночью Фрэнсис долго лежала в постели без сна в глазу, точно зная, что мать тоже не спит, тоже лежит там без сна в глазу и медленно, но верно связывает в уме разрозненные факты в единую картину.

Однако и наутро мать ничего не сказала. Она была бледна, спокойна и держалась отчужденно. Фрэнсис при первой же возможности сбегала за утренними газетами, ожидая увидеть в них что-нибудь новое насчет следствия. Но о влюбленной парочке нигде не упоминалось. Полиция продолжала искать преступника и теперь, похоже, значительно расширила зону поисков: сообщалось, что они допрашивают людей в Далидже. Имя Чарли не встретилось ни в одной из заметок, и к Фрэнсис начала возвращаться прежняя уверенность. В конце концов, что у них есть против него? Это же все пустые предположения, верно? Не подкрепленные никакими доказательствами. И даже если его арестуют… ну, арест все-таки не равнозначен обвинению, решительно подумала Фрэнсис. Чарли всего лишь придется признаться, где он провел вечер пятницы. Если он был в каком-то борделе, или наркопритоне, или черт знает где еще, конечно же, он предпочтет сказать правду, чем быть обвиненным в убийстве своего лучшего друга. А что касается конкретного времени событий – так не важно, когда именно Леонард был убит. Абсолютно ничего не указывает на то, что убийство произошло в доме; ничего не связывает смерть Леонарда с Лилианой или с ней.

После обеда, прошедшего в тяжелом молчании, мать холодным тоном объявила, что уйдет на час-другой. Фрэнсис почувствовала, как кровь отливает у нее от лица: неужели она все-таки решила пойти в полицию и рассказать о своих подозрениях? Но она отправлялась по своим благотворительным делам. Нужно отнести в комитет протоколы собраний, сообщила мать, надевая пальто. Очень любезно со стороны Фрэнсис предложить свою помощь, но нет, она сама, пожалуй. Она хочет зайти в церковь, да, хочет зайти в церковь на обратном пути.

Так, может, мать намеревается выложить все не полицейским, а викарию? Фрэнсис проводила ее обреченным взглядом. А вдруг мистер Гарниш заговорит? Нужно все продумать, быть ко всему готовой.

Но она наконец-то осталась в доме одна – просто подарок судьбы. Впервые со времени смерти Леонарда она здесь совсем одна, и нужно использовать следующие два часа наилучшим образом. Тщательно проверить, не осталось ли где каких улик.

Ей заметно полегчало, когда она взялась за дело. Следы крови на ковре в Лилианиной гостиной никуда не делись, но теперь Фрэнсис увидела на нем и другие пятна, грязные полосы, чернильные кляксы, что-то похожее на следы от пролитого чая – замытые кровавые пятна попросту терялись среди них всех. То же самое и с напольной пепельницей. Подпалина на основании ничего не значит. Конечно, можно вынести пепельницу из дома, спрятать где-нибудь – но вдруг полицейские вспомнят про нее и заподозрят неладное? Нет, лучше пусть стоит себе где стояла… В камине новая куча золы с воскресенья, и это хорошо, но вот в зольном ведре так и остаются обожженные лоскуты клетчатой ткани и спекшиеся комья, похожие на черные сгустки жира, какие порой находишь на дне чугунной латки. Ну, по крайней мере, об этом она может позаботиться. Фрэнсис осторожно отнесла ведро вниз, надела фартук и галоши и прошла через слякотный сад к компостной куче. Торопиться она не стала: медленно вытряхнула содержимое ведра, нимало не беспокоясь, что соседи могут увидеть, – в конце концов, она каждый день выбрасывает здесь мусор. И даже когда она заметила в сером месиве несгоревший лоскуток желтой ткани, нервы у нее не дрогнули. Она сходила за лопатой, глубоко копнула возле розмаринового куста, кинула желтый лоскуток в ямку и засыпала землей.

Затем Фрэнсис взяла щетку и совок, ведро с мыльной водой и принялась надраивать лестничные ступени, пол в холле, в коридоре, в кухне – по всему пути, которым они с Лилианой протащили труп Леонарда. Она работала медленно, методично, с излишней тщательностью: сдвигала с места кресла, тумбочки и столики, даже дубовый шкаф для верхней одежды отодвинула от стены, чтобы залезть за и под него. Около кухонного порога Фрэнсис нашла единственную засохшую каплю крови – скорее Лилианиной, чем Леонардовой; а в самом темном углу коридора обнаружила черную запоночную пуговку, которая, возможно, отскочила у Леонарда от манжеты, когда она волокла его вниз по лестнице. Но бурое пятно на полу легко отмылось, а пуговку Фрэнсис отнесла к кухонной плите, чтобы бросить в топку вместе с содержимым мусорного совка. Однако в последний момент заколебалась. Если вдруг полицейским взбредет в голову порыться в золе… В конечном счете, вспомнив, как она избавилась от обгорелого желтого лоскутка, Фрэнсис вдавила пуговку поглубже в землю у корней горшечной аспидистры, которая на ее памяти всегда стояла на самом большом столике в холле, рядом с обеденным гонгом. Уж там-то полицейские наверняка искать не станут.

Едва она, чрезвычайно собой довольная, отошла от столика, вычищая грязь из-под ногтя, как услышала стук калитки и неторопливые шаги в палисаднике. Проскрипели ступеньки крыльца, последовала секунда наэлектризованной тишины, потом дверной молоток поднялся и опустился.

Не открывай, сказала себе Фрэнсис. Она затаила дыхание и не шелохнулась.

Стук повторился. Нет, надо все-таки открыть. Вдруг там какие-нибудь новости от Лилианы? Она прошла через холл, отворила дверь – и оказалась лицом к лицу с инспектором Кемпом.

Он приподнял шляпу:

– Добрый день, мисс Рэй.

– Добрый день, инспектор, – отозвалась Фрэнсис без всякого тепла в голосе.

Увидев ее фартук и засученные рукава, скользнув взглядом по сдвинутым со своих мест предметам обстановки, он сказал:

– О! Боюсь, я вам помешал.

Фрэнсис попыталась взять более приветливый тон:

– Ничего страшного. Но вы, вероятно, пришли к миссис Барбер? Так ее здесь нет. Я думала, вы знаете…

– Да, знаю. Я хотел бы поговорить не с миссис Барбер, а… – Он выдержал небольшую паузу. – С вами. Не уделите ли мне несколько минут?

Больше всего на свете Фрэнсис не хотелось впускать его в дом. Но делать нечего – она молча посторонилась. Инспектор осторожно ступил на все еще влажные плитки пола, придав своему лицу извиняющееся выражение: мол, прошу прощения, что натопчу тут у вас.

Сняв фартук и приспустив засученные рукава, Фрэнсис провела Кемпа в гостиную. Он сел, расстегнул пальто и достал из внутреннего кармана блокнот.

Настороженно глядя на блокнот, Фрэнсис спросила:

– Что, есть какие-то новости? Вы поэтому пришли?

– Ну… и да и нет, – ответил он, листая странички большим пальцем. – К сожалению, пока еще об аресте речи не идет. Но мы надеемся задержать преступника в самом ближайшем времени. Видите ли, в деле появились новые обстоятельства, представляющиеся нам важными.

Фрэнсис нервно сглотнула:

– О, неужели?

– Да, мы о них не распространялись в интересах следствия, но газетчики неведомым образом пронюхали, а значит, очень скоро это перестанет быть секретом. – Он поднял глаза. – Два предполагаемых свидетеля преступления…

И он пустился рассказывать все, что Фрэнсис уже слышала от миссис Плейфер: про влюбленную парочку, про непонятную возню в проулке… Поначалу она изо всех сил старалась изобразить на лице удивление и тревогу, смешанные в нужном соотношении, но чем дольше инспектор говорил, тем спокойнее она становилась. Если это все, с чем он явился…

– Разумеется, – закончил Кемп, – самой большой загадкой для нас остаются показания мистера Уисмута. Он упорно утверждает, что в последний раз видел мистера Барбера в Блэкфрайарз, в десять вечера. Но…

– Да, – сочувственно кивнула Фрэнсис. – Понимаю, в какое положение это вас ставит.

– И, честно говоря, в его показаниях есть еще один-два момента, вызывающие у нас сомнение.

Фрэнсис немного помолчала, словно только сейчас сообразив, о чем речь.

– Но вы же, надеюсь, не подозреваете, что мистер Уисмут имеет какое-то отношение к убийству?

– Мы рассматриваем все возможные версии.

– Но мистер Уисмут… Нет-нет, он точно ни при чем!

Инспектор пытливо прищурился:

– Вы твердо уверены? Хорошо, приму это к сведению. Впрочем… – Он перелистнул страничку блокнота. – На самом деле сегодня я хотел бы поговорить с вами о мистере и миссис Барбер. Не возражаете, если я буду записывать?

Фрэнсис снова опасливо взглянула на блокнот:

– Да ради бога. А что именно вас интересует?

Он достал карандаш:

– О, самые общие вопросы, касающиеся четы Барберов и их повседневной жизни. Насколько близко вы и ваша матушка их знаете?

Фрэнсис сделала вид, будто задумалась:

– Да не особо близко, я бы сказала.

– Вы с ними много общались?

– У нас совершенно разные привычки. Моя мать иногда болтала с мистером Барбером.

– Она хорошо с ним ладила?

– Да.

– А вы? Вы с мистером Барбером ладили?

– Да, вполне.

– Когда-нибудь общались с ним наедине?

– Нет, ни разу.

– Даже случайно, где-нибудь в доме?

– Ну разумеется, мы сталкивались на лестнице, в холле и прочих местах…

– А с миссис Барбер? Полагаю, с ней вы больше общались?

Фрэнсис кивнула:

– Да, немного больше.

– На разных вечеринках и прочих подобных мероприятиях?

Вопрос застиг Фрэнсис врасплох. Не дождавшись ответа, инспектор продолжил:

– Насколько я понимаю, вы были с миссис Барбер на дне рождения ее сестры в июле – в тот самый вечер, собственно, когда произошло первое нападение на мистера Барбера. Вы не упомянули об этом, мисс Рэй, когда в субботу я расспрашивал вас о событиях того вечера.

Фрэнсис заставила себя говорить очень спокойным тоном:

– Разве? Мне тогда было трудно сосредоточиться.

– Но вечеринка, по общим отзывам, была незабываемой. Я побеседовал с рядом людей, на ней присутствовавших. Все в один голос утверждают, что миссис Барбер… скажем так, наилучшим образом воспользовалась отсутствием мужа. Довольно много выпила, да? Танцевала с разными мужчинами?

Теперь стало окончательно ясно, к чему он клонит и зачем явился.

– Если мне не изменяет память, – хладнокровно ответила Фрэнсис, – миссис Барбер танцевала со своими кузенами.

Инспектор сверился с блокнотом:

– Джеймсом Дейли, Патриком Дейли, Томасом Линчем…

– Боюсь, имен я не знаю.

– Но миссис Барбер танцевала с ними весьма охотно?

– Это была семейная вечеринка. Миссис Барбер со многими там танцевала. И со мной тоже, коли на то пошло.

– Вот как?

Он произнес это с обычным своим бесстрастным видом, который действовал наподобие стекол очков, делая взгляд острее и одновременно непроницаемее.

Секунду спустя Фрэнсис продолжила:

– Я хочу лишь сказать, что в танцах миссис Барбер не было ничего предосудительного.

– А вы не помните, был ли там кто-нибудь – кузен или какой-то другой мужчина, – с кем миссис Барбер держалась особенно дружелюбно?

– Нет, не помню.

– Кто-нибудь, у кого она вызывала особое восхищение? Вы напрягите память, пожалуйста.

Но Фрэнсис уже вспомнила. Вспомнила, как наблюдала за Лилианой, сидя на диване. Как стояла рядом с ней около патефона и пространство между ними упруго сжималось.

Она покачала головой и повторила:

– Нет, не помню.

– Вы были с ней весь вечер? И ушли оттуда вместе? Кто-нибудь сопровождал вас? Вы, случайно, не заметили, не договаривалась ли миссис Барбер перед уходом о чем-нибудь с кем-нибудь из гостей? Я почему спрашиваю – все люди, с которыми я беседовал, единодушно утверждают, что в миссис Барбер чувствовалось что-то необычное. Никто не может объяснить, что именно, но что-то необычное. Насколько я понял, она уделила большое внимание своему наряду, собираясь на вечеринку. Вы это заметили?

– Нет.

– Не могли бы вы описать характер миссис Барбер?

– Характер?

– Что ей нравится, что не нравится – и тому подобное. У меня сложилось впечатление, что она натура романтичная – мечтательная, неудовлетворенная. Мне кажется, все ее родственники и друзья знают, что она была не очень счастлива в браке.

– Ну, то же самое можно сказать про добрую половину английских жен.

Инспектор слабо улыбнулся:

– Да? Нужно будет спросить у моей. Значит, вы тоже знаете, что она была несчастна?

Фрэнсис поколебалась:

– Что вы имеете в виду?

– Вам не удивительно слышать про нее такое?

– Я… я никогда не задумывалась на сей счет.

– Миссис Барбер не делилась с вами своими секретами? В субботу, в полицейском участке, она отчаянно цеплялась за вас, как за близкую подругу.

– Тогда она только что увидела тело своего мужа. И полагаю, цеплялась бы за любого человека, испытывающего к ней сочувствие.

– Никаких необычных посетителей в доме не припомните? Может, странные письма какие приходили? Записки?

– Вы меня уже спрашивали.

– Да, но вы же сами сказали, что тогда не могли толком сосредоточиться. Ничего не всплыло в памяти с тех пор? Возьмем день убийства, например. Вы и ваша мать обе упомянули в своих показаниях, что слышали такой шум, будто миссис Барбер занимается генеральной уборкой: передвигает мебель, вываливает все из шкафов и комодов. Мне вот какая мысль не дает покоя, мисс Рэй. Не странно ли, что миссис Барбер вдруг затеяла столь трудоемкое дело – в тогдашнем-то своем положении, о котором нам теперь известно. А не могла ли она… ну, просто собирать вещи – одежду и прочее – для какого-то путешествия?

Фрэнсис тупо уставилась на него:

– Путешествия?

– Для поспешного отъезда? Побега?

Она опешила:

– Нет! Нет, конечно же!

– Вы, похоже, совершенно уверены.

– Да, абсолютно.

– А вам известно, что жизнь мистера Барбера была застрахована и единственным выгодоприобретателем является миссис Барбер?

Вопрос был точно проволока, туго натянутая на уровне щиколоток: Фрэнсис запнулась об него и с размаху упала. Жизнь Леонарда застрахована? Ничего подобного ей и в голову не приходило. Она лихорадочно попыталась обдумать все вытекающие отсюда последствия. Но сейчас, под пронзительным взглядом инспектора, вообще перестала соображать что-либо. Фрэнсис облизала сухие губы:

– Нет, я этого не знала.

Он кивнул:

– Сержант Хит нашел страховой документ, когда разбирался в бумагах мистера Барбера. В «Перле» подтвердили его подлинность. Полис был оформлен сразу после бракосочетания и продлен в июле сего года – буквально через несколько дней после той самой вечеринки. Жизнь мистера Барбера застрахована на пятьсот фунтов.

Пятьсот фунтов! Сумма попросту ошеломила Фрэнсис. После долгого неловкого молчания она с усилием произнесла:

– Ну, мистер Барбер работал в страховании и хорошо знал свое дело.

– Да, не спорю.

– Мне кажется, вы готовы ухватиться за любое обстоятельство, для вас удобное, чтобы вывести из него самые дикие умозаключения…

Стоп! Она не должна терять самообладания, как вчера! С минуту инспектор выжидательно смотрел на нее, а потом, поняв, что продолжения не последует, закрыл блокнот и сказал успокоительным тоном:

– В общем-то, вы правы. Говорю же, я обязан рассмотреть все возможные версии; не сделать этого было бы несправедливо по отношению к убитому. Надеюсь, вы будете держать в уме мои вопросы? И сразу дадите мне знать, если вдруг что-нибудь припомните? Все это неприятно, понимаю, – особенно для таких добропорядочных дам, как вы и ваша матушка. Но к сожалению, даже самые добропорядочные люди иногда оказываются втянутыми в пренеприятные истории. – Он встал. – И да… вы меня очень обяжете, если не станете рассказывать о нашем разговоре миссис Барбер. Полагаю, вы с ней общаетесь?

Что это, очередной вопрос с подвохом?

– Я ни разу не виделась с миссис Барбер после дознания, – ответила Фрэнсис, поднимаясь на ноги.

– Да? Я собираюсь зайти к ней сегодня. Хочу сообщить, среди всего прочего, что мы получили ответ из полицейской лаборатории. Мы не ошибались насчет волос, обнаруженных на пальто мистера Барбера. Несколько из них, несомненно, принадлежат миссис Барбер. Несколько… – Он ненадолго умолк, убирая блокнот обратно в карман и не сводя глаз с Фрэнсис. – Несколько по всем признакам совпадают с вашими. Один определенно с головы мистера Уисмута. А остальные неизвестно чьи. Возможно, они вообще ничего нам не дадут, но… никогда ведь не знаешь наперед. Не исключено, что они еще пригодятся впоследствии.

Теперь инспектор держался почти дружелюбно. Он застегнул пальто, обронив замечание по поводу погоды, не по сезону холодной. Фрэнсис вышла с ним в холл, и при виде своих грязных следов на почти уже высохшем полу он снова сделал извиняющееся лицо:

– Ох, боюсь, я добавил вам работы.

Фрэнсис направилась к двери:

– Ничего страшного. Здесь всегда есть какая-нибудь работа.

– Которую, похоже, приходится выполнять в любое урочное и неурочное время… Вы одна управляетесь по хозяйству? Я заметил, у вас нет прислуги.

– Да, все на мне. Прислуги мы лишились еще в войну. Но я давно привыкла.

Ей не терпелось избавиться от него поскорее. Она уже взялась за дверной замок, но, обернувшись, увидела, что инспектор замедлил шаг и внимательно озирается вокруг: смотрит на лестницу, на сдвинутые со своих мест предметы обстановки; задерживает взгляд на громоздком дубовом шкафу, явно удивленный, что у Фрэнсис хватило сил оттащить его от стены. Кемп перевел глаза на саму Фрэнсис – сначала на ее плоские домашние туфли, затем на бедра, на плечи, на поднятую руку, на голые сильные запястья.

Наконец он взглянул ей в лицо, со слабой странной улыбкой:

– Вы очень интересная женщина, мисс Рэй, позвольте заметить. У вас бурное прошлое, насколько я понимаю.

Фрэнсис оставила замок неоткрытым.

– Что вы имеете в виду?

– О, в ходе следствия нередко всплывают разные факты – из старых полицейских досье, в частности. Мы всегда проверяем, не было ли у наших свидетелей приводов раньше. Должен признаться, я заказал проверку по вашему имени в порядке чистой формальности. Но выяснилось, что мои коллеги из центрального управления уже имели с вами дело несколько лет назад.

До Фрэнсис дошло, что он говорит о дурацком случае, произошедшем во время войны, когда она швырнула туфли в члена парламента, после чего провела ночь в полицейском участке. У нее запылали щеки.

– Ах вот вы о чем. Знаете, мне тогда просто хотелось позлить отца.

– И как, получилось?

– Да, очень даже.

Теперь инспектор широко улыбался. Фрэнсис тоже, но с таким ощущением, будто улыбка приколочена к лицу гвоздями. Она распахнула дверь, и очки Кемпа блеснули в водянистых солнечных лучах, когда он нахлобучил шляпу и двинулся мимо Фрэнсис, все с тем же благожелательным видом.

Она тихо затворила за ним дверь и изнеможенно привалилась к ней, задыхаясь от облегчения, что наконец-то выпроводила нежеланного гостя, и одновременно от тревоги, вызванной всем от него услышанным. Дело обстоит гораздо хуже, чем она предполагала! Инспектор подозревает не только Чарли – это очевидно. Возможно, он его вообще не подозревает. Но он пришел к мысли, что в истории замешан любовник. Все эти вопросы про вечеринку, про танцы, про других мужчин… Как скоро профессиональное чутье приведет Кемпа от них к ней?

А может, он уже напал на верный след. Фрэнсис вспомнила, как он сообщил ей про страховой полис: с такой же нарочитой резкостью, с какой впервые упомянул про убийство в разговоре с Лилианой – словно рассчитывая застигнуть ее врасплох, увидеть ее реакцию. Значит, инспектор знает, что она что-то скрывает, – но догадывается ли, что именно? Почему он счел нужным доложить про волосы с пальто Леонарда? Зачем как бы между прочим завел речь про ее «бурное прошлое»?

Фрэнсис не знала, что и думать. Разговор с Кемпом сейчас виделся ей как целый ряд хитрых проверок. И совершенно непонятно, прошла она их или провалила.

Она должна увидеться с Лилианой. Непременно должна увидеться с Лилианой! Она не решилась пойти к ней после визита миссис Плейфер, но теперь обязательно должна пойти, причем успеть раньше него. Фрэнсис торопливо обошла холл, задвигая кресла, столики и прочее обратно на места, потом кинулась наверх, в свою комнату, за туфлями, пальто и шляпой. Слава богу, хоть матери нет дома! Быстро одевшись там, она рванулась к двери столь резко, что ковер поехал у нее под ногами. На лестнице она в спешке оступилась и чуть не упала, после чего замедлила шаг и, спустившись в холл, остановилась перед зеркалом, чтобы привести себя в порядок и успокоиться.

Едва выйдя из дома, Фрэнсис снова помертвела от страха: а вдруг инспектор все еще где-то здесь, на улице? Вдруг он задержался, чтобы сделать какие-нибудь пометки в блокноте? Или еще раз заглянуть в сточные канавы, обследовать палисадники? Однако она нигде не увидела Кемпа, когда двинулась вниз по склону, напряженно озираясь вокруг. Нянюшка катит детскую коляску. Мальчишка-посыльный, что-то насвистывая, едет на велосипеде. Мужчина в сером макинтоше с металлическими застежками стоит на повороте дороги и достает сигарету – он повернулся спиной к ветру, чиркнул спичкой и прикрыл огонек ладонью, когда Фрэнсис проходила мимо. Никто даже мельком не взглянул на нее. Она подняла воротник пальто и прибавила шагу.

Была среда – короткий рабочий день. У подножия холма густо шумел транспорт, идущий в город и из города. Но тротуар был по-воскресному малолюдный, и Фрэнсис казалось, будто все на нее смотрят, каковое ощущение усилилось, когда лавки и магазинчики по пути стали заметно скромнее, что произошло сразу за пределами Камберуэлла. Фрэнсис запоздало сообразила, что нужно сесть на автобус или трамвай, но всякий раз, когда останавливалась на остановке, умудрялась промахиваться со временем: после долгого ожидания двигалась дальше на своих двоих, и тут же мимо проезжал автобус или трамвай, который подкатил к остановке буквально через минуту после того, как она оттуда ушла. Нет, лучше уж пешком. Тем более что идти-то недалеко. Где-то через полчаса после выхода из дома Фрэнсис добралась до начала Уолворт-роуд.

Лавка миссис Вайни стояла в нескольких сотнях ярдах дальше: непритязательный викторианский фасад с зеркальной вывеской еще семидесятых годов. Одну половину витрины занимали жилеты, брюки и воротнички, а другую – гирлянды чулок и эластичные корсеты. Жалюзи на двери в лавку были опущены, и Фрэнсис не заметила внутри никаких признаков жизни. Но слева от витрины находилась еще одна дверь – обычная входная дверь, покрытая коричневым лаком, которая, по всей видимости, вела в комнаты наверху. Фрэнсис надавила на кнопку звонка и немного подождала. Потом надавила еще раз.

Наконец дверь рывком открыла крепко сбитая конопатая девушка лет пятнадцати. Одна из кузин Лилианы? Она смерила Фрэнсис холодным взглядом:

– Да? Что вам угодно?

Фрэнсис объяснила, что хотела бы увидеться с миссис Барбер. Лицо девушки стало еще холоднее.

– Она не общается с газетчиками.

– Я не из газеты. Я мисс Рэй, ее подруга, с Чемпион-Хилл.

– Про это мне ничего не ведомо.

– Я уверена, миссис Барбер будет рада меня видеть.

– Ну…

– У меня к ней срочное дело.

– Ну ладно, – неохотно сказала девушка. – Только учтите: если вы не та, за кого себя выдаете, вам не сдобровать! – Все с тем же неприветливым видом она посторонилась, широко распахивая дверь и стараясь распластать по стене свое крупное тело.

Переступив через порог, Фрэнсис оказалась в длинном коридоре с коричневыми стенами, ведущем к узкой лестнице. Где-то наверху заливалась визгливым лаем собачонка, и идти было некуда, кроме как на звук. Когда входная дверь закрылась, коридор погрузился в темноту, которую рассеивал лишь тусклый свет, проникавший сквозь пыльную фрамугу. Фрэнсис остановилась, и девушка протиснулась мимо нее, чтобы подниматься по ступенькам первой. Едва они достигли крохотной промежуточной площадки, одна из дверей наверху лестницы отворилась, и из нее, скребя когтями по полу, выбежал джек-рассел-терьер. За ним следом вышла розоволицая миссис Вайни и вгляделась во мрак. Когда она узнала Фрэнсис, ее круглые глазки стали еще круглее.

– Ах, мисс Рэй, это вы? И мы заставили вас ждать под дверью! Представляю, что вы о нас подумали! Место, Монти, место! Вот же паршивец какой! – Терьер прыгал и истерически лаял. – Придержи его, Лидия, пока он не столкнул бедную мисс Рэй с лестницы! Это Лидия, мисс Рэй, наша соседка, она здорово нас выручает все последние дни, что Лил здесь. Видите ли, к нам разные нежеланные гости валом валят, до смерти уже надоели, но у Лидии с ними разговор короткий! Подумать только, такая гостья к нам пожаловала! А я в фартуке! Ах, входите же, не стойте на лестнице, тут сквозняк страшный! Монти, молчать! Кому говорю!

Фрэнсис двинулась вперед, стараясь держаться подальше от дурной собачонки, и проследовала за миссис Вайни в душную кухню. Она окинула глазами камин с черной зияющей топкой, развешанное над ней для просушки белье, кокосовую циновку на полу, громоздкий буфет, забитый синей фарфоровой посудой, – все здесь выглядело настолько беднее и старомоднее, чем она ожидала, что в первый момент Фрэнсис даже слегка растерялась. Чтобы скрыть свое замешательство, она наклонилась к прыгающему рядом Монти и попыталась его погладить, успокоить; терьер выворачивал голову к ее рукам и яростно щелкал зубами.

Выпрямившись, Фрэнсис увидела Лилиану, которая появилась в кухне через вторую дверь. Сейчас, в платье из искусственного шелка с неярким цветочным узором (очевидно, Верином) и с заколотыми двумя гребнями волосами, она походила на себя еще меньше, чем в понедельник, на дознании. Однако нездоровая отечность уже сошла с ее лица, и на нем появился слабый румянец – который, правда, опять отхлынул от щек, когда она встретилась глазами с Фрэнсис и поняла, что случилось что-то неладное. Лилиана приблизилась, подхватила собачку на руки и, отворачивая лицо от ее морды, сказала:

– Привет. Как дела?

Плохо, ответила Фрэнсис взглядом, дыханием, кожей, всем своим существом.

– Хорошо, – сказала она вслух. – Я тут проходила мимо и… ну, решила заглянуть проведать тебя. Надеюсь, ты не возражаешь?

Лилиана беспокойно осмотрелась вокруг:

– Нет, нисколько… я… я рада тебя видеть. Но здесь негде тебя принять. Наверху Вера и Вайолет. Вайолет сегодня не пошла в школу, ее все утро тошнило…

– Да ты что! – всполошилась миссис Вайни. – Придумаешь тоже – наверху! Наша гостья проделала долгий путь и хочет отдохнуть в удобном кресле! Проводи мисс Рэй в гостиную. Твой отчим не будет против. Наоборот, будет счастлив с ней познакомиться, он ведь столько о ней слышал. Давай-давай, отведи мисс Рэй в гостиную, а мы с Лидией сейчас чайку приготовим.

Выбора не оставалось. Явно удрученная и разочарованная, Лилиана провела Фрэнсис из кухни в неопрятную маленькую гостиную, загроможденную мебелью и слишком жарко натопленную, где находился худой плешивый старик с усами щеточкой – мистер Вайни. Он услышал их шаги за дверью и уже поднялся на ноги. Он поприветствовал Фрэнсис с расстроенным и несколько недовольным видом человека, который еле успел натянуть пиджак или, давясь, проглотить последний кусок.

– Вы пришли в связи с Лилианиными делами, надо полагать? – ворчливо осведомился он. – Вас тоже газетчики донимают? Нам они просто житья не дают. Паразиты – вот они кто! Кровопийцы ненасытные!

Он продолжал безостановочно брюзжать – по-видимому, в обычном своем духе, – пока миссис Вайни и Лидия не принесли чай; у него была своя отдельная чашка, побольше остальных. Потом все ненадолго отвлеклись на собачонку, которую заставляли подавать лапу за кусочек печенья. Миссис Вайни справилась у Фрэнсис о здоровье матушки; они обсудили приготовления к похоронам, недавний визит инспектора и тот факт, что расследование, похоже, не продвигается дальше… Разговор все тянулся и тянулся; Фрэнсис сидела, напряженно выпрямившись, и неотрывно смотрела через комнату на Лилиану, в чьей позе тоже чувствовалось напряжение. Только когда с верхнего этажа, шаркая шлепанцами, спустилась Вера и сообщила, что Вайолет уже немного оклемалась и просит хлебушка с маслом, но хочет, чтобы бабуля принесла, – только тогда, в возникшей суматохе, пока все ловили вновь разлаявшегося Монти, который выскальзывал из рук, точно намазанный жиром поросенок, Фрэнсис и Лилиана наконец-то получили возможность ненадолго остаться наедине.

– Мне нужно решить с Фрэнсис кое-какие хозяйственные вопросы, – сказала Лилиана, когда Фрэнсис встала и попрощалась.

И прежде чем миссис Вайни успела запротестовать, они стали спускаться по узкой лестнице в тускло освещенный коридор. Позади них по-прежнему заходилась безудержным лаем собачонка. По другую сторону входной двери грохотал, казалось, сразу весь городской транспорт. Фрэнсис подумала обо всем, что нужно сказать, – обо всем, что нужно обсудить и спланировать за считаные минуты, в такой нервозной обстановке, – и почувствовала отчаяние.

– В чем дело? – спросила Лилиана. – Что-то случилось?

Фрэнсис кивнула:

– Но я не знаю, насколько это опасно для нас. Вообще не знаю, что думать.

Она торопливо рассказала полушепотом о последних событиях: о разговоре с миссис Плейфер, о ссоре с матерью, о визите инспектора… Лилиана, слушая, бледнела все сильнее. Ко времени, когда Фрэнсис закончила, она держалась за опорную стойку перил, будто в предобморочном состоянии.

– Ах, Фрэнсис, все кончено! Если твоя мать догадалась…

– Она не обо всем догадалась.

– И эти двое в проулке…

– Они ничего не видели. Даже инспектор признает это.

– Но зачем он вообще сообщил тебе про них? С какой стати Кемпу столько всего тебе рассказывать?

– Да, вот это меня пугает. Он явно пытался вытянуть из меня какое-то признание. Может, насчет тебя и Чарли? Или насчет тебя и других мужчин?

– Но не… не насчет нас с тобой?

– Не знаю. Да нет, вряд ли. Но он знает, что я была с тобой на вечеринке у Нетты и скрыла это от него. Господи, зря я сразу не сказала про вечеринку! И зря брякнула про твою генеральную уборку в день смерти Леонарда! Но тут уже ничего не поправить. Это записано в наших показаниях. Все новые факты, которые Кемп обнаруживает, играют против нас! И еще этот… чертов страховой полис!

Последние слова, должно быть, прозвучали странно. Лилиана взглянула на нее с недоумением:

– Но это вообще ничего не значит. У всех женатых сотрудников «Перла» есть страховые полисы. Они оформляются в обязательном порядке.

– Пятьсот фунтов, однако. Огромная сумма.

– Да я напрочь про него забыла.

– Прямо так и забыла?

– Да! Ну или… – Лилиана потрясла головой. – Не знаю. Лен постоянно отпускал шуточки по поводу своей страховки. Ты же не думаешь?…

– Нет, – быстро сказала Фрэнсис. – Конечно нет. – Она и мысли такой не допускала. – Я всего лишь пытаюсь посмотреть на дело его глазами.

При упоминании об инспекторе Лилиана бессильно опустилась на нижнюю ступеньку.

– Ах, он до смерти меня пугает! Я уже поняла, что он думает всякое про меня и Чарли. Догадалась по вопросам, которые он задавал мне в понедельник вечером. Если бы только Чарли сказал правду! Теперь-то ему никуда не деться, верно? Если те двое действительно были там, в проулке? С другой стороны, если он скажет правду… Ах, Фрэнсис, я не знаю, что будет дальше! Каждый раз, когда звонят в дверь, я думаю, что явилась полиция. Но если они следят именно за Чарли… Вчера Бетти заходила, так я ей в глаза посмотреть боялась. Никому не могу смотреть в глаза, кроме тебя. Они же не арестуют Чарли, ничего такого, а?

Фрэнсис присела на корточки рядом с ней:

– Не знаю. Возможно, и арестуют.

На лице Лилианы отразился ужас.

– Ах, не говори так! Господи, все только хуже и хуже и становится! Сначала тебя затянуло в эту историю, теперь бедного Чарли. И ведь все из-за одного дурацкого, дурацкого момента…

Было совершенно очевидно, чтó она вспоминает: замах пепельницей, смачный треск проломленного черепа, тяжелое падение Леонарда на пол. Сверху, из кухни, доносились голоса и стук собачьих когтей по линолеуму, но Лилиана, казалось, ничего не слышала. Она понурила голову и продолжила тусклым, несчастным голосом:

– Ты ведь хотела побежать за доктором, да? Мне не следовало тебя отговаривать, теперь я понимаю. Не знаю, как все повернулось бы для нас, признайся мы во всем тогда же, но хуже, чем сейчас, точно не было бы. Я уже начала думать… – Она умолкла, не решаясь произнести следующие слова.

Фрэнсис впилась в нее взглядом:

– Что?

– Я начала думать, не стоит ли мне рассказать все полицейским.

– Что-о?

– Я возьму все на себя. Скажу, что ты ничего не знала.

– Нет, Лилиана! Ни в коем случае! Мы уже слишком затянули с признанием. И тебе никто не поверит.

– Но это же правда. Им придется поверить.

– Что ты одна тащила Леонарда? Вниз по лестнице? Через сад до проулка? А я ни сном ни духом?

У Лилианы запрыгали губы.

– Я просто ума не приложу, как мне поступить! Я втянула тебя в эту историю…

– Не думай обо мне.

– Ты столько сделала. Да вообще все!

– Ты тоже держалась молодцом. И тебе нужно выстоять еще совсем немного.

– Не знаю, сумею ли. Чем дальше, тем больше все походит на какой-то чудовищный кошмар.

– Да, ощущение именно такое, – сказала Фрэнсис. – Но у них нет доказательств – ни против нас, ни против Чарли. А без доказательств они не могут никого арестовать. Не могут…

Но теперь голос у нее дрожал, и последние остатки уверенности улетучивались. Лилиана тревожно взглянула на Фрэнсис, потом схватила за руки:

– Прошу тебя, только не поддавайся страху! Ты не должна поддаваться страху! Если я пойму, что ты тоже боишься, – умру!

Она судорожно стискивала пальцы Фрэнсис. И опять нахлынула паника, темный электрический страх. Они крепко вцеплялись друг в друга, но казалось, огромная пропасть лежит между ними, объединенными и одновременно разделенными своим ужасом.

Как уже бывало раньше, паника пробежала сквозь них мощным электрическим разрядом и сама собой выгорела. Лилиана высвободилась и уткнулась лицом в ладони.

– Я хотела бы все изменить, – глухо проговорила она. – Хотела бы отменить происшедшее. Я очень хотела бы… – Она осеклась, совершенно изнеможенная. – Но в сожалениях нет никакого толку. Никогда нет, верно ведь?

Фрэнсис обняла ее, поцеловала в бледную щеку:

– Просто будь начеку, когда придет инспектор. Не дай подловить себя на чем-нибудь. Мы уже через столько всего прошли; мы сумеем выстоять до конца, я уверена. И пожалуйста, выброси из головы все мысли насчет признания. Выбросишь?

После недолгого колебания Лилиана кивнула:

– Да, если ты настаиваешь.

Они поднялись на ноги, немного постояли лицом к лицу и на прощание неловко поцеловались сухими губами.

Выйдя за дверь, Фрэнсис прищурилась от дневного света. У витрины лавки стоял мужчина, разглядывая товары, и Фрэнсис, на миг ослепленная, едва на него не натолкнулась. Встретившись взглядом с его отражением в пыльном стекле, она пробормотала извинение и двинулась дальше.

Но через пару секунд обернулась и увидела, что он быстро шагает по тротуару в противоположном направлении. На нем серый макинтош с металлическими застежками, осознала Фрэнсис. Уж не тот ли самый это мужчина, мимо которого она проходила раньше днем, по пути из дома? Она не была уверена, но эта мысль вызвала у нее новый приступ паники. Прежде ей такое не приходило в голову – но разве не может быть, что инспектор Кемп поставил своих людей наблюдать за домом? И велел повсюду за ней следовать, когда она выходит? Возможно, они уже не первый день ведут слежку. Иначе откуда бы он узнал, что застанет ее одну сегодня? А она сделала ровно то, чего он от нее хотел! Сейчас же бросилась к Лилиане! Помчалась к Лилиане, чтобы опередить инспектора, поскольку он счел нужным сообщить ей, что ближе к вечеру сам туда наведается…

Фрэнсис направилась домой, испытывая дурноту, чувствуя себя пойманной в ловушку и беспомощной. Время от времени она украдкой оглядывалась через плечо, но мужчины в сером макинтоше ни разу нигде поблизости не заметила.