В первые недели войны османы потерпели череду поражений на окраинах своей огромной империи. Но их армия была цела, и они еще не разыграли против держав Антанты карту джихада. В немецком верховном командовании многие считали, что наибольшую пользу Центральным державам османы могли бы принести не столько участием в боевых действиях, сколько тем, что спровоцировали бы религиозные волнения среди мусульманского населения, жившего под французским колониальным господством в Северной Африке, под господством британцев в Египте и Индии и под властью Российской империи на Кавказе и в Центральной Азии. Одна только угроза подобных восстаний могла вынудить державы Антанты перебросить часть войск в Азию и Африку, чтобы поддержать порядок на своих мусульманских территориях, и это облегчило бы положение немецких и австро-венгерских войск на Западном и Восточном фронтах.

А оно с середины сентября 1914 года только ухудшалось. Совместное контрнаступление французских и британских войск на Марне 5–12 сентября положило конец маневренной войне немецкой армии и заставило ее рыть окопы. Разработанный немцами план войны предполагал, что Германия одержит быструю победу над Францией, после чего бросит освободившиеся войска на помощь Австрии, чтобы в полную силу обрушиться на Россию. Однако, завязнув на западном направлении, Германия была вынуждена воевать на два фронта. Между тем положение австрийцев на Восточном фронте было сложным. В августе и сентябре 1914 года Австро-Венгрия потерпела ряд крупных поражений от сербов на Балканах и от русских в Галиции, области на востоке империи. В одной только Галиции австрийцы потеряли 350 000 человек. Чтобы срочно облегчить положение союзников, немцы принялись давить на османов, требуя начать военные действия против Британии и России.

Согласно немецкому плану, османы должны были напасть на Британию и Россию в таких местах, где это принесло бы максимальную пользу австрийцам и немцам. Генерал Лиман фон Сандерс, командующий немецкой военной миссией в Османской империи, предложил отправить пять османских армейских корпусов (примерно 150 000 человек) через Черное море в Одессу, что заставило бы русских распределить силы между османами и австрийцами и позволило бы облегчить положение последних в Галиции. Берлин высказывался за нападение на британские позиции в Суэцком канале, чтобы прервать морское сообщение Великобритании с ее заморскими доминионами и сыграть на враждебном отношении египтян к британским оккупантам. Кайзер и его военачальники надеялись, что такими дерзкими ударами по Антанте османы смогут воодушевить мусульман в Азии и Африке и те откликнутся на призыв к джихаду.

Однако младотурки преследовали свои цели, рассчитывая воспользоваться войной для возвращения утраченных территорий в Египте и Восточной Анатолии. Контролируемый британцами Египет и три провинции, отошедшие России в 1878 году, были мусульманскими землями. Младотурки пребывали в уверенности, что их солдаты будут сражаться не на жизнь, а на смерть, чтобы вернуть эти османские территории, и надеялись, что их победы побудят местных мусульман восстать против британцев и русских.

В середине ноября 1914 года военный министр Энвер-паша пригласил своего близкого друга и соратника Джемаль-пашу, в то время морского министра, к себе домой на личную встречу. «Я хочу начать наступление на Суэцкий канал, чтобы англичане стянули все силы в Египет, — сообщил Энвер. — Это вынудит их оставить здесь индийские дивизии, которые сейчас отправляются на Западный фронт, а также помешает сконцентрировать силы для атаки на Дарданеллы». Он предложил Джемалю собрать в Сирии армию и возглавить военную кампанию против британцев на Синае. Джемаль с готовностью согласился и пообещал претворить этот план в жизнь в течение нескольких недель.

Двадцать первого ноября Джемаль прибыл на стамбульский железнодорожный вокзал Хайдарпаша, чтобы сесть на поезд до Сирии. Его провожала целая толпа из членов кабинета, высокопоставленных чиновников и сотрудников дипломатических корпусов, которые, по едкому замечанию посла США Генри Моргентау, «устроили отъезжающему сатрапу торжественные проводы». В порыве военного энтузиазма патриотически настроенная толпа досрочно прославляла Джемаля как «спасителя Египта». И прежде чем поезд тронулся, Джемаль поклялся своим сторонникам, что «не вернется, пока не вернет Египет своей империи». Поскольку Моргентау не был большим поклонником младотурков, он нашел «весь спектакль несколько помпезным».

Энвер-паша взял на себя войну с Россией. Его ничуть не заинтересовало предложение немцев провести операцию на северном побережье Черного моря вдали от османских границ. Гораздо больше его привлекала возможность вернуть три утраченные провинции в Восточной Анатолии. Энвер был уверен, что многочисленное мусульманское население Кавказа с энтузиазмом поддержит наступление османов. Кроме того, османские войска уже получили опыт боевых действий против русской Кавказской армии. Недавний успех османов, когда было остановлено продвижение русских в сражении у деревни Кёпрюкёй, только подогревал амбиции Энвера. Шестого декабря он вызвал к себе Лимана фон Сандерса и объявил, что этой ночью отплывает в черноморский порт Трабзон, чтобы возглавить военные действия на кавказской границе. Как впоследствии вспоминал Лиман: «Держа в руках карту, Энвер вкратце обрисовал мне план операций Третьей армии. Одиннадцатый армейский корпус должен был атаковать русских на главном направлении, в то время как два других корпуса, девятый и десятый, должны были перейти через горы за несколько маршей и напасть на русских с фланга и с тыла в районе Сарыкамыша. После этого Третья армия должна была взять Карс». Разработанный Энвером план был сопряжен со значительными рисками. Лиман предупредил о том, что передвижение войск в горах в отсутствие хороших дорог будет чрезвычайно затруднено, как и налаживание линий связи и снабжения. Но Энвер в ответ заявил, что эти вопросы «уже приняты во внимание и разведка местности произведена».

В конце встречи Энвер затронул тему джихада, на которую Берлин возлагал главные надежды. Как вспоминал немецкий генерал: «Энвер озвучил фантастические, но довольно интересные идеи. Он сказал мне, что обдумывает возможность пройти маршем через Афганистан до самой Индии. Затем он удалился». Лиман оценил шансы Энвера на успех как не очень высокие, но не собирался становиться у него на пути.

Таким образом, двое из трех членов правящего младотурецкого триумвирата отправились возглавить первые кампании османов против держав Антанты. Возможно, сосредоточь они усилия в одном направлении, у них были бы шансы на успех. Но решение вступить в схватку сразу с двумя великими державами обрекло обе кампании на катастрофический провал.

Восьмого декабря Энвер-паша сошел с корабля в порту Трабзон в сопровождении своих ближайших немецких советников — полковника Пауля Бронзарта фон Шеллендорфа и майора Отто фон Фельдмана. Далее они продолжили свой путь до штаб-квартиры Третьей османской армии в Эрзуруме по суше. Многие в верховном командовании выказывали недовольство тем, что немцы имеют слишком большое влияние на их военного министра. И действительно, общая концепция смелого плана Энвера по разгрому русской Кавказской армии появилась на свет не без участия германских советников.

В конце августа 1914 года немецкие войска провели чрезвычайно успешную операцию против русских в Танненберге в Восточной Пруссии. Ведя интенсивные бои с российской армией на основном направлении, немцы отправили пехоту и артиллерию автомобильным и железнодорожным транспортом, чтобы обойти позиции русских с левого фланга. Им удалось отрезать линии связи и снабжения и взять российские войска в окружение. Когда русские осознали, в сколь опасном положении они оказались, было уже слишком поздно. Немцы разгромили 2-ю армию генерала Самсонова. Около 30 000 человек были убиты, 92 000 попали в плен, и это стало самой крупной победой Германии в Первой мировой войне. Энвер решил применить немецкую тактику и привести османскую армию к аналогичному триумфу над русскими на Кавказе.

Будучи человеком горячим, Энвер сделал карьеру благодаря смелым, рискованным инициативам. Он был одним из лидеров Младотурецкой революции 1908 года, архитектором священной войны в Ливии в 1911 году, в 1913 году возглавил налет на Блистательную Порту и под дулом пистолета заставил премьер-министра уйти в отставку, а также стал «освободителем Эдирне» во время Второй Балканской войны. Энвер верил в преимущество решительных действий и не сомневался в собственных суждениях и способностях. Он был уверен, что сможет привести османскую армию к победе над русскими и эта победа даст туркам впоследствии большое преимущество. Османы не только вернут себе территории, утраченные в 1878 году, но и заставят Россию отказаться от всех притязаний на османские земли — особенно на проливы и Стамбул, и, как предположил Энвер в разговоре с Лиманом фон Сандерсом, эта блестящая победа на поле боя может привести к подъему исламского движения по всей Центральной Азии и тем самым открыть османам путь в Афганистан и Индию.

Однако османские командиры на местах сомневались в том, что план сражения, сработавший в европейском Танненберге в разгар лета, может быть так же успешно реализован в Понтийских горах в зимнее время. Немцы вели боевые действия вблизи баз снабжения и использовали для переброски крупных группировок войск и военной техники автомобильные и железные дороги, что позволило им быстро окружить русские войска. Грунтовые дороги и тропы в покрытых лесом горах Восточной Анатолии были практически непроходимы для колесного транспорта, тем более в зимний период. В горах высотой более 3000 метров, где температура зимой опускалась ниже –20 °C, а глубина снега доходила до полутора метров, могли выжить только солдаты, имеющие специальную подготовку и снаряжение. Возможность ведения успешных боевых действий в таких неблагоприятных условиях казалась более чем сомнительной. Тем не менее даже самые скептически настроенные османские офицеры верили в невероятную удачливость Энвера и считали, что он может одержать победу вопреки всему.

В течение лета 1914 года Энвер консолидировал османские силы в Кавказском регионе Восточной Анатолии под крылом Третьей армии со штаб-квартирой в Эрзуруме. В сентябре 9-й корпус был передислоцирован со своей базы в Ване в Эрзурум, где уже находился 11-й корпус, а в октябре сюда же тайно переправился из Эрзинджана 10-й корпус. Третья османская армия была приведена в боевую готовность. В декабре 1914 года, когда Энвер прибыл в Эрзурум, общая ее численность составляла около 150 000 человек (включая нерегулярные части курдской конницы и другие вспомогательные войска). Таким образом, в распоряжении османов имелось примерно 100 000 человек, которых можно было использовать для нападения на русских, тогда как остальные должны были остаться в резерве, чтобы обеспечить защиту Эрзурума и кавказской границы от озера Ван до Черного моря — почти 500 км.

Командующий Третьей османской армией Хасан Иззет-паша, опытный военный, изучив план Энвера, высказал ряд здравых соображений. Он заявил, что для зимней кампании его людям требуется соответствующее снаряжение, в том числе теплая одежда и обувь, достаточное количество провианта и боеприпасов. Однако Энвер воспринял эти логистические соображения как тактику затягивания со стороны чрезмерно осторожного командира. Гораздо больше он доверял амбициозному офицеру по имени Хафыз Хаккы-бей, написавшему Энверу тайное письмо, в котором сообщалось, что он провел рекогносцировку дорог и перевалов и убежден, что они пригодны для прохода пехоты с горными пушками (легкими орудиями, перевозившимися на мулах) в зимний период. «Наши командиры не поддерживают идею зимней кампании, потому что им не хватает мужества и стойкости, — написал он в письме Энверу. — Но я бы с готовностью взялся выполнить эту задачу, имей я надлежащие полномочия».

Когда Энвер прибыл в Эрзурум, чтобы начать военную операцию, Хасан Иззет-паша подал прошение об отставке с поста командующего Третьей армией. Он был твердо убежден, что в отсутствие адекватного снаряжения для солдат кампания обречена на провал. Учитывая его великолепное знание местности и военный опыт, уход Иззет-паши стал огромной потерей для османской армии в регионе. Однако Энвер не доверял генералу, поэтому охотно принял его отставку и 19 декабря взял личное командование над Третьей армией. Честолюбивый Хафыз Хаккы-бей был назначен командующим 10-м корпусом. Таким образом к 22 декабря, тому дню, когда Энвер отдал роковой приказ о начале наступления на позиции русских в Сарыкамыше, османской армией командовали офицеры, почти не имевшие опыта ведения масштабных военных кампаний и плохо знавшие ту полную опасностей местность, где им предстояло сражаться.

Когда в Восточной Анатолии началась военная кампания, часть армян, оказавшихся на линии фронта, была на стороне Российской империи, а часть — на стороне османов. В 1878 году значительная часть армянского населения, проживавшего в трех провинциях — Карс, Ардаган и Батуми, перешла в российское подданство. Хотя царское правительство оказалось ничуть не более уступчивым в отношении армянских сепаратистских устремлений, чем османы, Санкт-Петербург апеллировал к общей христианской вере (несмотря на глубокие доктринальные расхождения между русской и армянской церковью) в попытке поднять армян на борьбу с турками-мусульманами.

Российская религиозная политика на Кавказе мало чем отличалась от османской: царское правительство хотело поднять христиан на восстание против турок, тогда как турки пытались сыграть на мусульманской солидарности, чтобы поднять мусульман Кавказа и Закавказья на священную войну против русских. Еще до начала войны Армянский национальный совет тесно сотрудничал с царским правительством и рекрутировал четыре добровольческих полка для помощи русской армии во вторжении на османскую территорию. Русские консульские чиновники и военная разведка сходились во мнении, что армянские добровольческие формирования могут обеспечить поддержку российскому вторжению среди османских армян, и в сентябре 1914 года министр иностранных дел Сергей Сазонов подписал приказ о налаживании контрабандной поставки оружия османским армянам в преддверии ожидаемого вступления Османской империи в войну. Некоторые армянские активисты пересекли границу, чтобы присоединиться к российской армии, но большинство осталось дома, опасаясь, что известие об участии османских армян в добровольческих полках поставит под угрозу безопасность их соотечественников в османских землях.

Летом 1914 года османские власти настороженно наблюдали за армянами в Восточной Анатолии. В июле и августе, когда военная мобилизация была в самом разгаре, армянские мужчины из Вана, Трабзона и Эрзурума прилежно прибывали на призывные пункты, а остальное гражданское население, согласно отчетам, сохраняло лояльность властям. Между тем, по данным русских, с августа по октябрь 1914 года около 50 000 человек, большинство из них армяне, дезертировали из османской армии, перейдя на сторону русских.

На фоне растущей обеспокоенности лояльностью армянского населения в октябре 1914 года младотурки организовали в Эрзуруме большой съезд, на котором обратились к армянским националистическим партиям дашнаков и гнчаков с предложением о сотрудничестве. Младотурки обязались учредить автономную армянскую администрацию, которая будет управлять несколькими провинциями в Восточной Анатолии, а также всеми землями, отвоеванными у России, — в обмен на помощь армянских общин на территории России и Османской империи в войне против русских. Армянские националисты отказались, заявив, что армяне должны сохранять лояльность своим правительствам по обе стороны русско-османской границы. Этот разумный ответ только усилил сомнения младотурок относительно лояльности армян.

Отношения между армянами и турками резко ухудшились с началом войны. Медбрат Али Риза Ети в своем дневнике все более неприязненно отзывался об армянах, встреченных им на фронте. К концу ноября русские перебросили в Восточную Анатолию свои армянские добровольческие полки. Их разместили на участке близ Вана, крупного центра армянской общины в Османской империи, вдоль реки Аракс — без сомнения, это было сделано умышленно, чтобы спровоцировать бегство армян из османской армии. Расчет оказался верным: капрал Ети сообщал, что армяне дезертировали целыми группами по 40–50 человек, переходя на сторону русских. «Можно не сомневаться, они расскажут им о наших позициях все, что знают», — резонно замечал Ети.

В ноябре подразделение капрала Ети прошло через несколько покинутых деревень: их армянские жители перешли на сторону русских, а мусульманские бежали или были убиты. «Когда местные армяне вставали под русский флаг, — написал капрал в своем дневнике 15 ноября, — они проявляли невероятную жестокость по отношению к своим бывшим соотечественникам иной веры». Ети описал оскверненные мечети, заваленные тушами животных, и пустынные улицы, по которым ветер гонял страницы разорванных Коранов. В его словах сквозит гнев.

Когда новость об армянских перебежчиках распространилась по армии, турецкие солдаты начали все более враждебно относиться к находящимся среди них армянам. Капрал Ети буднично пишет о том, что «намедни у одного турецкого солдата случайно разрядилась винтовка, и пуля угодила в армянина, который стоял неподалеку». Судя по тому, как Ети описывает этот инцидент, он вряд ли был несчастным случаем. «Мы похоронили этого парня», — бесстрастно завершил он рассказ. Виновный турецкий солдат не понес никакого наказания за убийство сослуживца. Для турок армяне все больше и больше становились врагами, а не соотечествениками.

За несколько дней до начала наступления Энвер-паша объехал свои войска. Его слова, обращенные к солдатам Третьей османской армии, были отрезвляющими. «Солдаты, я посетил все наши части, — объявил он. — Я видел, что у вас нет ни теплой обуви на ногах, ни теплых шинелей на плечах. Но враг вас боится. Скоро мы пойдем в наступление и покорим Кавказ. Там вас ждет изобилие. Весь мусульманский мир смотрит на вас».

Оптимизм Энвера относительно шансов османской армии на успех подпитывался благоприятным стечением обстоятельств на Кавказском фронте. Поскольку приближалась зима, русские были уверены, что османы не будут предпринимать никаких действий до весны. Они воспользовались этой возможностью, чтобы перебросить часть войск с Кавказа на более актуальные направления, сократив таким образом численность своего контингента в Восточной Анатолии. Османам же удалось втайне передислоцировать свой 10-й корпус. Эти перемещения войск дали османам численное преимущество: 100 000 турецких солдат против 80 000 русских.

Поскольку российские войска готовились спокойно зимовать на своих позициях, Энвер рассчитывал неожиданным нападением застать противника врасплох. Чтобы сохранить элемент внезапности, османские силы должны были максимально быстро проникнуть на территорию соседнего государства. Энвер приказал солдатам оставить походные ранцы и взять с собой только оружие и боеприпасы с минимумом провианта. Это заметно облегчило ношу солдат, но означало также, что они не взяли с собой ни горючего, ни палаток, ни достаточных запасов еды. По расчетам Энвера, войска должны были ночевать и питаться в деревнях, которые они будут захватывать по пути в Сарыкамыш. «Наша база снабжения находится перед нами» — эти слова он повторял как заклинание.

Бо́льшая часть русских войск была рассредоточена на клинообразном участке османской территории, захваченном ими в ходе ноябрьского вторжения. Их центр снабжения находился в Сарыкамыше; через него проходила единственная линия снабжения и коммуникации, а также их единственный путь отступления через горные долины в Карс, и, по данным османской разведки, этот стратегически важный пункт был фактически не защищен — все его силы обороны состояли из небольшой горстки пограничников, ополченцев и железнодорожных рабочих.

У Энвера был дерзкий замысел: большими силами обойти русских с правого фланга, перерезать железнодорожное сообщение и захватить Сарыкамыш. Таким образом русская Кавказская армия окажется в окружении и, не имея путей к отступлению, будет вынуждена сдаться. Захватив Сарыкамыш и разгромив Кавказскую армию, османы смогут безо всякого сопротивления вернуть себе Карс, Ардаган и Батум — города и окружающие их три провинции, которых они лишились в 1878 году. Эти блистательные победы воодушевят мусульманское население в Центральной Азии, Афганистане и Индии, и оно с радостью будет приветствовать триумфаторов на своих землях. Таким образом захват одной стратегически важной железнодорожной станции открывал перед Османской империей — и амбициозным младотурецким военачальником — поистине грандиозные перспективы.

В своем плане операции, озвученном 19 декабря, Энвер поставил перед тремя корпусами третьей армии (насчитывавшими от 30 000 до 35 000 человек каждый) разные задачи. Одиннадцатому корпусу было поручено атаковать позиции русских вдоль южного фронта, чтобы отвлечь их внимание от обходного маневра 9-го и 10-го корпусов, пока те будут пробираться к Сарыкамышу с запада и севера. Девятому корпусу предстояло пройти по внутренней дуге и выйти на Сарыкамыш с запада, тогда как 10-й корпус должен был пройти по внешней дуге, отправив одну дивизию (примерно 10 000 человек) на север к Ардагану, а двумя другими дивизиями перерезать железнодорожное сообщение Сарыкамыш — Карс и подойти к Сарыкамышу с севера. Начало операции было запланировано на 22 декабря.

После периода аномально теплой погоды в ночь с 19 на 20 декабря пошел снег. Утром 22 декабря, когда Третья армия выступила в поход, разыгралась настоящая снежная буря. Взяв с собой в качестве пайка только плоский хлеб, одетые в легкие мундиры и не подходящую для этой суровой местности обувь, османские солдаты отправились выполнять сверхчеловеческую задачу, которую поставил перед ними Энвер.

Войска 11-го корпуса начали боевые действия вдоль южного берега реки Аракс, чтобы отвлечь силы русских с запада от Сарыкамыша, где 9-й и 10-й корпуса должны были обойти позиции противника с фланга. Капрал Али Риза Ети из своей палатки наблюдал за тем, как русские открыли ответный огонь и, нанося османам тяжелые потери, заставили их отступить. У капрала возникло опасение, что, если русские пойдут в контратаку, они могут захватить его медсанчасть.

Ети слышал от раненых много историй о том, как им удалось избежать плена. Когда одна османская деревня была захвачена русскими, группа из 60 османских солдат укрылась на сеновале. Их обнаружили три русских солдата-мусульманина из казацкого полка, которые — после того, как турки доказали свою принадлежность к мусульманской вере, показав им, что они проходили обрезание, — оставили их в убежище. «Братья, оставайтесь здесь и ждите, — сказали казаки. — Мы уже уходим из деревни». Ети с одобрением пишет о таком братском отношении друг к другу мусульманских солдат, воевавших по разные стороны линии фронта.

Однако подобное же религиозное родство между армянами и русскими вызывало у медбрата все большее раздражение. В первый день сражения он увидел, как два армянских солдата османской армии перебежали на русские позиции, а третий не успел — был убит. Турецкие солдаты обвиняли армян не только в переходе на сторону врага, но и в том, что те снабжали русскую разведку сведениями об османской армии. «Несомненно, русские получают много важной информации от армян, которые бегут из нашей армии каждый день, — с горечью написал капрал Ети в своем дневнике. — Интересно, будут ли армяне как-либо наказаны за это после войны?»

Между тем армянские солдаты в османской армии оказались в невыносимой ситуации. Они знали, что чем дольше они остаются среди турецких солдат, тем большей опасности подвергается их жизнь, поскольку недоверие к ним переросло в открытую враждебность. Капрал Ети с присущим ему педантизмом сообщил, что в каждом батальоне каждый день «случайно» погибает по три-пять армян, и сделал резонный вывод: «Если так пойдет и дальше, через неделю в нашей армии не останется ни одного армянина».

Одиннадцатый корпус столкнулся с ожесточенным сопротивлением со стороны русских войск. Линия фронта была слишком протяженной, чтобы османы могли предпринимать массированные атаки, поэтому в первые дни после начала боевых действий они не только не сумели оттеснить русских на север от реки Аракс, как планировалось, но, наоборот, были отброшены в сторону своей штаб-квартиры в Кёпрюкёй. Однако, несмотря на растущие потери, 11-му корпусу удалось отвлечь на себя основные русские силы, дав возможность 9-му и 10-му корпусам выполнить свои задачи на фланге. И в первые дни кампании эти два армейских корпуса добились замечательных успехов.

Десятый корпус под командованием Хафыза Хаккы-бея стремительно продвигался на север, чтобы обойти русских с правого фланга. Османы прорвались через оккупированный русскими клинообразный участок и перешли границу, чтобы осадить плохо защищенный гарнизон Ольты. По пути они случайно наткнулись на русского полковника с небольшим отрядом из 750 человек, который, не ожидая нападения, сдался османам. Но сражение за Ольту не обошлось без неприятного сюрприза и для самих османов. Из-за густого тумана на подходах к Ольте один османский полк по ошибке принял другой полк за русских и вступил с ним в бой. Турки сражались друг с другом четыре часа, потеряв свыше 1000 человек. Тем не менее к вечеру османам удалось выбить русских защитников из Ольты. Здесь османские солдаты нашли еду и приют, как и обещал Энвер, и разграбили завоеванный город.

После захвата Ольты честолюбивый Хафыз Хаккы-бей, как и следовало ожидать, бросился в погоню за отступающими русскими — вместо того, чтобы продолжить свой путь на восток, где его 10-й корпус должен был присоединиться к Энвер-паше и 9-му корпусу для наступления на Сарыкамыш. Поскольку связь в горной местности почти отсутствовала, такое спонтанное изменение планов поставило под угрозу всю кампанию.

Энвер-паша сопровождал 9-й корпус в его героическом марше на Сарыкамыш. Упорно пробираясь по узким горным тропам сквозь снежные заносы, османские солдаты преодолели почти 75 км всего за три дня. Из-за холода они несли тяжелые потери, поскольку вынуждены были спать под открытым небом без палаток, а хворост был единственным топливом для костра, которое они могли добыть в заснеженном лесу при минусовых температурах. В утреннем свете можно было увидеть группы солдат, лежавших вокруг погасших костров и не подававших признаков жизни. Более трети личного состава 9-го корпуса не дошло до Сарыкамыша.

Наконец 24 декабря войска 9-го корпуса достигли окрестностей города. Здесь они остановились, чтобы дождаться прибытия 10-го корпуса и начать атаку. Из допросов русских пленных османы узнали, что в Сарыкамыше не было никаких войск, за исключением нескольких тыловых подразделений, и никакой артиллерии. Информация о том, что этот стратегически важный город так плохо защищен, только укрепила Энвера в уверенности, что его смертельно замерзшие и изнуренные войска находятся в двух шагах от решающей победы.

Русские осознали масштабы происходящего только 26 декабря, когда взяли в плен османского офицера вместе с планом военной операции Энвера. Только теперь они узнали, что Третья армия была усилена 10-м корпусом и что османы имеют значительное численное превосходство. К тому моменту османы уже взяли Ольту, стремительно наступали на Ардаган и, что самое главное, стояли на подходах к Сарыкамышу. Мусульманское население, жившее на территории между черноморским портом Батум и Ардаганом, восстало против русских властей в том самом порыве религиозного энтузиазма, на который так рассчитывали османы и которого так опасались русские. По сообщению летописцев этой военной кампании, русские генералы «были близки к панике… Они были убеждены, что им не удастся отстоять Сарыкамыш и основная масса Кавказской армии будет отрезана от единственного пути отступления в Карс». В отчаянной попытке спасти армию или по крайней мере какую-то ее часть от полного разгрома российские военачальники отдали приказ об общем отступлении.

Однако фортуна благоволила русским, и дерзкий план Энвера начал трещать по швам. После первых дней победоносного наступления погода и человеческий фактор начали брать свое. На высокие пики Понтийских гор обрушились снежные бури, сделав горные тропы почти непроходимыми. Из-за нулевой видимости и сильных метелей многие солдаты отбивались от своих подразделений и погибали. Отсутствие нормальных дорог, экстремальные погодные условия и высокие горы фактически лишили османскую армию связи. Что еще хуже, один из генералов, Хафыз Хаккы-бей, как уже говорилось выше, пренебрег приказом Энвера и отправился в погоню за небольшим отрядом русских, в результате оказавшись в нескольких десятках километров от Сарыкамыша.

Энвер отправил Хафызу Хаккы-бею срочный приказ прекратить преследование и вернуться к первоначальному плану операции. Командующий 10-м корпусом доверил штурм Ардагана одному из своих полков (как это было предусмотрено первоначальным планом) и лично повел два других полка, чтобы присоединиться к 9-му корпусу для атаки на Сарыкамыш. Хафыз Хаккы двинулся в путь 25 декабря и пообещал Энверу прибыть на следующее утро. На тот момент он со своими войсками находился в 50 км от Сарыкамыша, и им предстояло преодолеть горный хребет Аллахуекбер, возвышающийся на 3000 метров над уровнем моря, — в разгар зимы. Следующие 19 часов стали для османской армии настоящим маршем смерти. Один из выживших так описывал этот смертельный путь: «Мы поднимались все выше и выше. Было очень трудно, мы совершенно выбились из сил, но продолжали идти строем. Когда мы достигли плато, началась сильнейшая пурга. Мы ничего не видели. Невозможно было даже разговаривать друг с другом. Весь строй распался. Солдаты разбежались в поисках укрытия. Стоило им увидеть дом с дымящейся трубой, как они всей толпой бросались туда. Офицеры изо всех сил пытались восстановить дисциплину, но не могли заставить солдат повиноваться». Холод был за гранью человеческих возможностей, так что некоторые солдаты даже сходили с ума: «Я увидел одного солдата, который сидел в снегу на обочине дороги. Он обнимал снег, хватал его пригоршнями и запихивал в рот, при этом дрожа и визжа от холода. Я хотел помочь ему и вывести обратно на дорогу, но он продолжал кричать и загребать снег, словно не видел меня. Бедняга лишился рассудка. Таким образом за один только день мы оставили под снегом 10 000 человек».

Двадцать пятого декабря Энвер-паша созвал османских офицеров и немецких советников на совещание, чтобы оценить ситуацию и решить, что делать дальше. Русские начали отступать от своей линии фронта вдоль реки Аракс в сторону Сарыкамыша. На помощь отступающим частям Кавказской армии по железной дороге было отправлено подкрепление. Тогда как командование по-прежнему было убеждено в неминуемом поражении, с севера и юга к Сарыкамышу подходило все больше русских войск. Таким образом, не предприняв немедленной атаки, османы могли упустить шанс взять город, пока тот был относительно незащищен.

На совещании Энвер и его немецкие советники спросили командующего 9-м корпусом Ихсан-пашу и начальника штаба Шерифа Илдена, когда османская экспедиция будет готова атаковать Сарыкамыш. Ихсан-паша изложил всю горькую правду о ситуации, в которой находилась Третья армия. Они полностью потеряли связь с 10-м корпусом Хафыза Хаккы, который в тот момент шел маршем через горы Аллахуекбер, и не могли с уверенностью сказать, когда он присоединится к атаке на Сарыкамыш. На подступах к городу находился только 9-й корпус. «Я не знаю всех ваших планов, — сказал в заключение Ихсан-паша, — но если задача может быть решена силами одной дивизии, то 29-я дивизия готова выполнить ваши приказы».

Выслушав турецких офицеров, Энвер спросил мнение своих немецких советников. Поскольку те вместе с Энвером непосредственно отвечали за разработку плана кампании и поддерживали его честолюбивый замысел повторить немецкую победу под Танненбергом на Кавказском фронте, они посоветовали Энверу дождаться прибытия 10-го корпуса Хафыза Хаккы, прежде чем атаковать город. Но ожидание было не по душе Энверу. Он понимал, что чем дольше они будут медлить, тем с более сильным противником им придется столкнуться. Кроме того, с каждой ночью, проведенной под открытым небом, его армия теряла сотни солдат — а со взятием Сарыкамыша они получили бы крышу над головой и еду. Офицеры также подозревали, что у Энвера существовало негласное соперничество с Хафызом Хаккы-беем: Энвер опасался, что командующий 10-м корпусом может первым захватить Сарыкамыш. Однако младотурецкий триумвир хотел приберечь этот особый военный трофей вместе со всей сопутствующей славой для себя.

Поэтому Энвер-паша проигнорировал мнение немецких советников и приказал своим войскам начать наступление уже на следующее утро, 26 декабря. Это судьбоносное решение словно определило дальнейшую судьбу всей османской кампании: с этого момента османам будет катастрофически не хватать людей, чтобы отражать контратаки русских и удерживать захваченные позиции.

К чести османских солдат нужно сказать, что они выполнили все сверхчеловеческие задачи, поставленные планом Энвера, — хотя бы на короткое время. Войска Хафыза Хаккы-бея, преодолев непроходимые горы Аллахуекбер, достигли железной дороги между Карсом и Сарыкамышем и перерезали эту жизненно важную линию сообщения. Но им не хватило людей, чтобы удержать ее под натиском подошедшего из Карса подкрепления. Одна из дивизий Хаккы-бея захватила Ардаган, но ей не хватило сил удержать город, и через неделю османы потеряли его. Солдаты некогда победоносного 10-го корпуса оказались в окружении, и оставшиеся в живых 1200 человек (из первоначальных 5000) были вынуждены сдаться русским. Османским войскам даже удалось проникнуть в Сарыкамыш, но за эту кратковременную победу пришлось заплатить колоссальным количеством человеческих жизней.

Первые атаки 9-го корпуса на Сарыкамыш 26 декабря были отбиты защитниками города с тяжелыми потерями для османов. Ночью наконец-то прибыли остатки 10-го корпуса Хафыза Хаккы. Учитывая большие потери, понесенные 9-м корпусом, и плачевное состояние солдат 10-го корпуса после марш-броска через горы, Энвер принял решение отложить операцию на 36 часов, чтобы консолидировать силы.

Решающая битва за Сарыкамыш состоялась 29 декабря. К тому моменту мороз безжалостно выкосил ряды османской армии. От первоначальных 50 000 человек в 9-м и 10-м корпусах вместе взятых осталось не больше 18 000, и эти несчастные выжившие были не в состоянии нормально сражаться. Между тем в Сарыкамыш стекалось все больше русских солдат. Их число уже превысило 13 000, у них было больше пушек и пулеметов, чем у османов, и они занимали хорошо укрепленные позиции. Используя тяжелое оружие, русские на протяжении всего дня успешно отбивали османские атаки.

Ночью 29 декабря Энвер предпринял последнюю попытку взять Сарыкамыш. На этот раз османы сумели ворваться в гарнизон, завязав с защитниками города рукопашный бой в полной темноте. Большинство османских солдат были убиты или взяты в плен, хотя одному особенно отважному отряду из нескольких сотен бойцов удалось захватить русские казармы в центре города. На одну ночь крошечный отряд армии Энвера завладел крошечной частью столь желанного города. К утру русские окружили казарму и заставили османских солдат сдаться. В этом наступлении погибла целая османская дивизия.

Вскоре русские осознали, насколько слаб атакующий их противник, и, оправившись от первоначальной паники, перешли в контрнаступление. Теперь не русская Кавказская армия, а Третья турецкая армия оказалась под угрозой окружения и неминуемого полного разгрома.

В первые две недели января 1915 года русские войска заставили османов поспешно отступать и вернули себе все территории, потерянные в первые дни кампании. В процессе этого они — корпус за корпусом — уничтожили Третью армию. Девятый корпус был окружен и сдался русским 4 января. По сообщению начальника штаба Шерифа Илдена, на тот момент вместе с ним в штаб-квартире корпуса оставалось всего 106 офицеров и 80 солдат. Десятый корпус Хафыза Хаккы-бея отступал под огнем, но сумел избежать полного уничтожения, и спустя 16 дней примерно 3000 выживших достигли османской территории.

Поскольку 9-й и 10-й корпуса были разгромлены, 11-му корпусу пришлось принять всю мощь контрнаступления русских на себя. В какой-то момент отходящие османы с удивлением увидели, как на левый фланг русских обрушилась неизвестная конница и рассеяла их ряды. Это был отряд местных мусульман, которые, узнав об объявлении султаном джихада, немедленно отправились на помощь турецким войскам. Капрал Али Риза Ети, ставший свидетелем атаки горцев, с восторгом описывал это очередное проявление мусульманского братства.

К середине января 11-й корпус завершил свое отступление, сохранив всего 15 000 солдат из первоначальных 35 000. Третья османская армия была уничтожена. Из почти 100 000 солдат, отправленных в бой, уцелели всего 18 000 людей, но и те были сломлены духом.

Энвер-паша чудом избежал плена и был вынужден с позором вернуться в Стамбул, но ни в отношении него, ни в отношении Хафыза Хаккы не было проведено какого-либо дисциплинарного расследования, хотя некоторые офицеры оценили их действия как преступную халатность. Более того, перед отъездом из Эрзурума Энвер повысил Хафыза Хаккы-бея из полковника в генерал-майоры с присвоением титула паши и назначил его командующим остатками Третьей армии (спустя два месяца Хафыз Хаккы умер от тифа). Это поражение было слишком сокрушительным, чтобы младотурки могли признать его, и, согласно Лиману фон Сандерсу, разгром Третьей армии был засекречен не только в Османской империи, но и в Германии. «Об этом было запрещено говорить, — впоследствии написал он. — Нарушения приказа карались арестом и наказанием».

Последствия Сарыкамышской кампании Османская империя ощущала до самого конца войны. Без боеспособной армии в Восточной Анатолии она уже не могла защищать свою территорию от посягательств России. Это поражение привело к обострению напряженности между турками, курдами и армянами в приграничных с Россией областях, и, несмотря на отдельные всплески исламского движения на начальных этапах Сарыкамышской кампании, всякую надежду на восстание мусульман Российской империи пришлось оставить.

Кроме того, масштабы этого сокрушительного поражения придали смелости союзникам России по Антанте в их планах нападения на Дарданеллы, захват которых позволил бы им оккупировать Стамбул и раз и навсегда вывести османов из игры.

Через месяц после поражения при Сарыкамыше на другом конце империи Джемаль-паша выступил со своей армией в поход на Суэцкий канал. Едва ли можно было бы найти бо́льший контраст, чем между египетской пустыней и кавказскими метелями, но засушливые земли Синая оказались ничуть не более гостеприимными к османским войскам, чем заснеженные Понтийские горы.

После публичного заявления, сделанного Джемалем на Центральном железнодорожном вокзале Стамбула 21 ноября 1914 года, никто не мог бы обвинить его в сокрытии намерения напасть на Египет. Но, поскольку любая такая экспедиция столкнулась бы с почти непреодолимыми препятствиями, британцы восприняли обещание Джемаля покорить Египет как голословное заявление. Они не думали, что тот сумеет собрать в Сирии большую армию, которая будет представлять опасность для британских войск в Египте. Но даже если бы ему это удалось, на пути его армии лежала обширная Синайская пустыня, где не было ни источников воды, ни растительности, ни нормальных дорог. Снабжать там войско продовольствием, водой и боеприпасами было настолько сложно, что подобная экспедиция казалась неосуществимой. Наконец, если бы османы все-таки преодолели все препятствия и достигли Суэцкого канала, их отделяло бы от Египта водное пространство сотни метров шириной и 12 метров глубиной, которое защищалось военными кораблями, бронепоездами и армией численностью 50 000 человек. Британские позиции на Суэцком канале казались неприступными.

Британцы не ошиблись в расчетах. Джемаль столкнулся с серьезными трудностями, пытаясь мобилизовать армию в Сирии. В декабре 1914 года османы стянули все свои силы в Анатолию, чтобы укрепить злополучную кавказскую границу и обеспечить защиту Стамбула и проливов. Джемалю оставалось рассчитывать лишь на призывников из арабских провинций и добровольцев из числа местных бедуинов, друзов, черкесов (и других переселенцев из Российской империи). Из 50 000 бойцов, которых ему удалось собрать, он мог использовать в Суэцкой кампании не больше 30 000; остальными нужно было укомплектовать гарнизоны в арабских провинциях. Кроме того, 5000–10 000 человек требовалось оставить в резерве, чтобы в случае необходимости защитить или усилить основную армию. Таким образом, у Джемаля оставалось всего 20 000–25 000 солдат, чтобы атаковать британцев, которые как минимум вдвое превосходили их численностью и занимали хорошо укрепленные позиции, — поистине самоубийственный план.

Джемаль мог полагаться только на случай. «Я поставил все на неожиданность», — впоследствии написал он. Джемаль рассчитывал на то, что, застав британцев врасплох, его армия сумеет захватить участок в зоне Суэцкого канала и «надежно закрепиться на противоположном берегу, разместив там 12 000 винтовок». С этого плацдарма он планировал захватить стратегически важный город Исмаилия и увеличить численность османских войск на западном берегу канала до 20 000. Захват османами Исмаилии, по его мнению, должен был побудить народ Египта восстать против британского господства под знаменем джихада, провозглашенного османским султаном. Таким образом, утверждал Джемаль, «Египет будет освобожден в неожиданно короткие сроки, при помощи довольно небольшой военной силы и незначительных технических ресурсов».

Дерзкий план Джемаля-паши был полностью поддержан немцами, которые все еще лелеяли надежду спровоцировать масштабный джихад на территории противника. Кроме того, Суэцкий канал был для Германии бельмом на глазу. С 1 августа по 31 декабря 1914 года через канал прошло не менее 376 транспортных кораблей, доставивших 163 700 иностранных солдат для сил Антанты. Хотя британцы использовали для транспортировки войск еще и железную дорогу, связывавшую Суэц с Каиром и средиземноморскими портами, но канал был жизненно важной артерией для военных и торговых кораблей, следовавших из Индийского океана в Средиземное море. Пока канал функционировал, Британия могла широко использовать ресурсы колоний и доминионов. Любая атака османов на Суэцкий канал, которая нарушила бы движение по нему или заставила бы британцев сосредоточить в Египте войска, которые в ином случае могли быть переброшены на Западный фронт, была на руку немцам.

Прибыв в Дамаск 6 декабря, Джемаль активно взялся за подготовку опасной экспедиции на Синай. Ему удалось собрать регулярную армию численностью около 35 000 человек, в основном из призывников из арабских провинций Алеппо, Бейрут и Дамаск и автономных округов в Ливанских горах и Иерусалиме. Джемаль также воззвал к патриотизму племенных вождей в арабских землях, призвав их совместными силами сокрушить англичан и освободить Египет от иностранного ига.

Друзский эмир Шакиб Арслан в 1914 году был действующим членом Османского парламента. Узнав о планах Джемаля, он попросил освободить его от исполнения депутатских обязанностей, чтобы возглавить добровольческий полк друзов в Синайской кампании. Эмир встретился с Джемалем и пообещал поставить под ружье 500 бойцов, хотя иттихадист просил не больше 100. По словам Арслана, у него сложилось впечатление, будто Джемаль не очень-то доверял боеспособности неорганизованных добровольческих формирований, считая их «малоценными для военной кампании». Между тем друзские добровольцы, как утверждал Арслан, превосходили солдат регулярной армии в точности стрельбы по мишеням и искусстве верховой езды, и хотя изначально предполагалось, что они будут в течение месяца проходить боевую подготовку на военной базе в Дамаске, их немедленно погрузили на поезда и отправили присоединиться к основным экспедиционным силам.

С декабря 1914 года по январь 1915 года Джемаль сосредотачивал свою разнородную армию в укрепленном приграничном городе Маан (сегодня находится на территории Иордании), примерно в 290 км к югу от Дамаска. Маан лежал на пути паломников, путешествующих в Мекку, а также был крупным узлом Хиджазской железной дороги. По прибытии Арслан встретил здесь «отряды добровольцев из числа жителей Медины, турок из Румынии, сирийских бедуинов, албанцев и т. д.», включая курдскую кавалерию из Дамаска (район Салихия).

Вахиб-паша, губернатор и военный комендант провинции Хиджаз (где находятся священные для мусульман города Мекка и Медина), привел в Маан самый большой отряд. Однако, как утверждал Арслан, среди 9000 солдат в отряде Вахиб-паши было очень мало новобранцев; в основном это были солдаты османского гарнизона в Мекке. Джемаль-паша написал Хусейну ибн Али, шерифу (хранителю) Мекки, попросив его направить отряд войск под командованием одного из его сыновей. Джемаль надеялся, что шериф использует свое религиозное влияние, чтобы обеспечить поддержку Суэцкой экспедиции среди мусульманского населения и доказать свою лояльность Османской империи. Шериф Хусейн вежливо ответил на просьбу Джемаля и послал своего сына Али вместе с Вахиб-пашой, который в то время как раз отправлялся с отрядом из Мекки. Добравшись с Вахиб-пашой до Медины, Али остался в городе, пообещав присоединиться к экспедиционным силам, как только соберет отряд добровольцев. Как позже с горечью отмечал Джемаль, сын шерифа Хусейна так никогда и не выполнил своего обещания.

К концу января 1915 года основной корпус османских экспедиционных сил был сосредоточен в Беэр-Шеве (сегодня город на юге Израиля) вблизи египетской границы. Османские и немецкие военные стратеги тщательно спланировали все логистические аспекты операции. Начальник штаба 7-го османского корпуса полковник Фридрих Фрайхер Кресс фон Крессенштейн приказал создать базы снабжения на расстоянии каждые 25 км между Беэр-Шевом и Исмаилией, где находилась штаб-квартира администрации Суэцкого канала. На каждой базе инженеры вырыли колодцы и построили водохранилища для сбора воды во время зимнего сезона дождей, чтобы обеспечить армию необходимым количеством воды. Кроме того, на каждой базе создали медицинские пункты и склады с запасами продовольствия. Были проложены временные телеграфные линии для обеспечения оперативной связи, а в Сирии и Аравии реквизировали более 10 000 верблюдов для транспортных нужд.

Серьезные трудности представляла собой транспортировка 25 понтонов, которые нужны были османской экспедиции для пересечения Суэцкого канала. Понтоны были изготовлены из оцинкованного железа и имели от 5,5 до 7 метров в длину и 1,5 метра в ширину. Верблюды и мулы тянули понтоны на специально сконструированных тележках, а солдаты помогали им, укладывая перед ними доски, чтобы колеса тележек не увязали в песке. Перед началом экспедиции солдаты прошли специальную подготовку, обучаясь управляться с этими неповоротливыми плавсредствами на суше и делать из них мосты.

Между тем британцы не обращали на готовящуюся в Сирии экспедицию никакого внимания. Первым, кто открыл им глаза на развернутую Джемалем интенсивную подготовку, был французский священник, изгнанный османами из Иерусалима. Этот священник много лет занимался археологическими раскопками, поэтому знал Сирийскую пустыню как свои пять пальцев и хорошо говорил по-арабски. На допросе, состоявшемся 30 декабря, он утверждал, что видел в Дамаске и Иерусалиме не менее 25 000 солдат, которые направлялись в Беэр-Шеву с большим количеством материально-технических средств, включая понтонные лодки, катушки с кабелем и телеграфную аппаратуру. Он также сообщил о строительстве инженерных сооружений для обеспечения водой и о том, что в Дамаске в больших количествах пекли галеты, которые отправляли затем на базы снабжения на Синае. Поначалу британцы подняли его на смех, однако чем больше подробностей он излагал, тем серьезнее они относились к его словам.

Чтобы проверить полученные от священника сведения, британцы и французы — впервые в войне на Ближнем Востоке — решили задействовать авиацию. К счастью для османов, центральные районы Синая с самым твердым грунтом, лучше всего подходящим для передвижения армии, находились далеко от зоны возможного воздушного наблюдения, что на начальном этапе обеспечило османской экспедиции высочайший уровень секретности. Базировавшиеся в Исмаилии британские аэропланы имели слишком небольшую дальность полета, чтобы добираться до центральных районов Синая, тогда как французские гидропланы, базировавшиеся в Порт-Саиде и заливе Акаба, могли контролировать только северную и южную оконечности Синайского полуострова, где было сосредоточено меньше всего османских войск. Поскольку османы и немцы не использовали для поддержки своих войск аэропланы, в небе всецело господствовали пилоты Антанты.

Когда 14 января 1915 года первая часть османских экспедиционных сил выдвинулась из Беэр-Шевы в сторону Суэцкого канала, британцы имели слабое представление о том, где находились османы и куда направлялись. Основной корпус экспедиционных сил двинулся маршем через центральную часть Синайского полуострова, а два меньших по численности соединения разошлись — один направился от Эль-Ариша вдоль средиземноморского побережья, другой — через крепость Калаат аль-Накл в пустыне. Каждый солдат нес с собой небольшой рацион, состоявший из фиников, галет и оливок, общим весом не больше одного килограмма, а запасы воды были строго нормированы. Поскольку зимние ночи были слишком холодны для того, чтобы спать, войска шли ночами, а день использовали для отдыха. Они пересекли пустыню всего за 12 дней, не потеряв в пути ни одного человека и ни одно вьючное животное — за что стоит воздать должное исключительно грамотному планированию Суэцкой кампании.

В последние десять дней января французские пилоты начали сообщать о концентрации османских войск в районах, находящихся в пределах досягаемости их гидропланов. Низко летящие гидропланы все чаще возвращались на базу с изрешеченными выстрелами крыльями. Известие о скоплении сил противника в нескольких точках Синайского полуострова заставило британцев усилить оборону Суэцкого канала.

Суэцкий канал протянулся на 160 км от Порт-Саида на Средиземном море до крупного порта Суэц на Красном море. Благодаря тому, что канал проходит через два больших соленых озера и их топкие берега, протянувшиеся на 45 км, непригодны для каких бы то ни было военных действий, длина требующего защиты участка сокращалась до 115 км. Кроме того, британские инженеры воспользовались низменностями в северо-восточной части канала и затопили участок протяженностью 32 км, в результате чего уязвимый участок сократился всего до 83 км. Британские и французские боевые корабли были дислоцированы во всех ключевых точках канала между Эль-Кантарой и Исмаилией, к северу от озера Тимсах, и между Туссумом и Серапеумом, к северу от Большого Горького озера, где британцы считали нападение наиболее вероятным. Индийские войска были усилены австралийскими и новозеландскими формированиями, а также батареей египетской артиллерии.

Британцы с некоторой опаской ожидали, что османы будут делать дальше. Г. Гелл, молодой офицер-связист, принимавший участие в Аденской операции, находился среди защитников северной части Суэцкого канала недалеко от Эль-Кантары. Хотя Гелл горел желанием «увидеть какие-то действия», в своем дневнике он отметил, что никто, включая командиров, не знал, на что были способны османы, и описал несколько коротких перестрелок и ложных тревог, случившихся в последние дни января 1915 года. Например, во время патрулирования на бронепоезде на западном берегу канала 25 января они получили срочное сообщение из штаба бригады: «Немедленно вернуться в лагерь. К Кантаре подошли большие силы противника». Но тревога оказалась ложной. Двадцать шестого января британские позиции были обстреляны артиллерийским огнем из турецких пушек, и Гелл был отправлен на пост в нескольких километрах к югу от Эль-Кантары. «Говорят, у озера Баллах обнаружено 300 османов», — написал он. Получая поток все более тревожных сообщений о вражеских солдатах на Синае, британцы не могли точно определить, где находятся османы, сколько их и где они планируют нападение. В какой-то мере Джемаль-паше удалось достичь задуманного — британцы были в полной растерянности.

В качестве меры предосторожности британцы переместили все свои войска на западный берег Суэцкого канала. На восточном берегу на одинаковом расстоянии друг от друга были оставлены сторожевые собаки, которые в случае приближения врага должны были поднять лай. Поскольку ночью аэропланы были бесполезны, старые добрые собаки были самым надежным способом обнаружить ночное появление вражеских войск.

Приказ об атаке был распространен по османской армии 1 февраля. Чтобы нападение стало неожиданностью для противника, «офицеры и солдаты должны были сохранять абсолютную тишину. Приказы нельзя было отдавать в полный голос, не должно было быть никаких покашливаний и шума». Солдатам было запрещено заряжать винтовки, пока они не достигнут западного берега канала, чтобы случайным выстрелом не предупредить британцев о своем приближении. Курить также было запрещено, что стало самым трудным испытанием для нервничающих солдат. Все османские солдаты должны были надеть на левую руку белую повязку в качестве опознавательного знака, чтобы в темноте не открыть огонь друг по другу. Пароль для начала атаки — «Священное знамя» — обыгрывал символику джихада.

«По милости Аллаха мы должны атаковать врага в ночь со 2 на 3 февраля и захватить канал», — гласил приказ. Основные силы должны были переправиться на тот берег вблизи Исмаилии и закрепиться там, тогда как в северной части канала рядом с Эль-Кантарой и в южной, вблизи Суэца, планировалось нанести отвлекающие удары. Далее батарея гаубиц должна была занять позицию близ озера Тимсах и открыть огонь по вражеским кораблям. «Перед батареей стояла задача попытаться затопить корабль у входа в канал». Захват канала был всего лишь частью операции. Перегородить его при помощи затопленных кораблей было гораздо более реалистичной целью, чем выбить британцев с их хорошо укрепленных позиций на западном берегу.

За день до атаки поднялась сильнейшая песчаная буря, которая свела видимость почти к нулю. Как впоследствии вспоминал один французский офицер: «Даже просто открыть глаза уже было подвигом». Под прикрытием песчаной бури османские и немецкие офицеры переместили свои войска как можно ближе к каналу в районе чуть южнее Исмаилии. К вечеру ветер стих, ночь была ясной: идеальные условия для нападения.

«Мы подошли к каналу поздно ночью, — вспоминал Фахми аль-Таржаман из Дамаска, прошедший Балканские войны. — Мы двигались тихо, курение и разговоры были запрещены. Песок поглощал все звуки шагов. С нами шел немецкий офицер. Нам приказали спустить на воду две металлические лодки. Немец поплыл на одной лодке на другой берег и вернулся примерно через час. Он приказал солдатам по очереди грузиться на лодки и переправлял их на тот берег. Так он перевез туда 250 солдат, которые должны были охранять то место, где будет собираться понтонный мост».

Переправа заняла больше времени, чем предполагали османские командиры, и к рассвету монтаж понтонного моста все еще не был завершен. Тишина на западном берегу укрепляла уверенность османов в том, что они нашли неохраняемый участок канала. Ливийские добровольцы из Триполи, называвшие себя защитниками ислама, нарушили тишину, начав выкрикивать джихадистские лозунги, чтобы подбодрить друг друга. Где-то недалеко залаяли собаки, и вдруг, когда шестая лодка была присоединена к понтонному мосту, западный берег взорвался пулеметным огнем.

«Пуль было так много, что вода канала бурлила от них, будто кипела, — вспоминал Фахми аль-Таржаман. — Металлические лодки были прострелены и начали тонуть. Большинство наших солдат не могли даже открыть ответный огонь. Те, кто умел плавать, спаслись, но многие утонули вместе с лодками». Таржаман вместе с другими солдатами бросился бежать прочь от открытого берега «так быстро, как мы не бегали никогда в жизни». Он увидел, что по каналу идет группа бронированных кораблей с орудиями, направленными в сторону османских позиций. «В небе появились аэропланы, которые начали сбрасывать на нас бомбы, в то время как корабли обстреливали нас с воды». Поскольку Таржаман был телеграфистом, он установил свою аппаратуру в относительно укрытом месте за дюнами и «связался с находившимися позади нас войсками, чтобы сообщить им о ситуации».

Самый интенсивный огонь по османам вела египетская артиллерийская батарея, расположившаяся на возвышенности на западном берегу канала, откуда открывался прекрасный вид на понтонный мост и османские позиции. Как впоследствии рассказывал египетский политик Ахмед Шафик, первый лейтенант Ахмад Эфенди Хильми приказал батарее дождаться, когда османы пересекут канал, прежде чем открывать огонь, но был убит в перестрелке. Хильми был одним из трех египтян, погибших в ходе этой оборонительной операции (еще двое были ранены). Впоследствии военнослужащие 5-й артиллерийской батареи были награждены египетским султаном Фуадом за проявленный героизм. Но Шафик не преминул заметить, что «участие египетской армии в обороне Египта противоречило обещанию британцев [от 6 ноября 1914 года] о том, что они возьмут все бремя ответственности за ведение войны на себя, не прибегая к помощи египетского народа». Как бы ни гордились египтяне доблестью своих солдат, они негодовали по поводу того, что британцы втянули их в войну, к которой Египет не имел никакого отношения.

В сражении 3 февраля британские канонерки полностью уничтожили османские понтоны. Турецкие солдаты, которые оказались на западном берегу, были либо убиты, либо взяты в плен. Таким образом, не сумев выполнить свою главную задачу и закрепиться на плацдарме на западном берегу, османы решили попытаться выполнить вторую часть плана — затопить несколько кораблей, чтобы заблокировать судоходство по каналу. Батарея тяжелых гаубиц смогла нанести серьезные повреждения кораблю британских ВМС «Хардиндж», у которого в результате прямого попадания снарядов были разрушены обе дымовые трубы, повреждено рулевое управление и передние пушки, а также выведена из строя телеграфная связь. Столкнувшись с неминуемой угрозой затопления, «Хардиндж» поднял якорь и отошел в озеро Тимсах, находившееся вне досягаемости османской артиллерии.

Следующей целью османской батареи стал французский крейсер «Рекэн». Только после того, как французы заметили небольшое облако дыма, они смогли определить местоположение османских гаубиц и открыть по ним ответный огонь, заставив их замолчать. Между тем легкая османская артиллерия довольно метко обстреляла британский корабль «Клио», который получил несколько прямых попаданий, прежде чем сумел обнаружить османские пушки и уничтожить их.

К вечеру 3 февраля все османские наземные атаки были отбиты британцами, а бо́льшая часть артиллерийских батарей уничтожена. Джемаль-паша собрал османских и немецких офицеров в штабе на срочное совещание. Командующий 8-м корпусом Мерсинли Джемаль-бей считал, что армия больше не в состоянии продолжать боевые действия. Начальник штаба Джемаля, немецкий офицер, был согласен с ним и предложил прекратить наступательную операцию. Только начальник штаба 8-го корпуса полковник фон Крессенштейн настаивал на том, чтобы продолжать сражаться до последнего человека. Но Джемаль-паша не поддержал его, заявив, что гораздо разумнее сохранить 4-ю армию для обороны Сирии, и приказал, как только стемнеет, начать отступление.

Британцы, ожидавшие продолжения наступления 4 февраля, с удивлением обнаружили, что османские войска буквально в одночасье растворились в пустыне. Британские патрули на восточном берегу канала сталкивались лишь с отдельными небольшими группами османских солдат, которые не знали об отступлении. Однако британцы решили не преследовать отступающих турок, поскольку до сих пор не знали, какова численность войск противника, и опасались того, что вся экспедиция может оказаться не более чем ловушкой, призванной завлечь их в засаду в глубине Синайского полуострова. В свою очередь, османы, с облегчением убедившись в том, что британцы не собираются пускаться за ними в погоню, неспешно продолжили свой путь в Беэр-Шеву.

Потери обеих сторон в ходе этой военной операции были довольно незначительными. Британцы потеряли 162 человека погибшими и 130 ранеными. Османы потеряли больше. Британцы утверждали, что похоронили 238 убитых и 716 человек взяли в плен, а еще больше османских солдат распрощалось с жизнью в водах канала. По сведениям Джемаля, в этой операции османская армия потеряла 192 человека убитыми, 381 ранеными и еще 727 пропавшими без вести.

Потерпев поражение на Кавказе и Синайском полуострове, османское военное министерство решило взять реванш в Басре. Быстрые и легкие победы британо-индийской армии на юге Ирака больно ударили по самолюбию младотурок и показали шаткость их положения в регионе Персидского залива. Было решено попытаться вернуть Басру и изгнать британцев из Месопотамии, задействуя минимальное количество регулярных войск. Эта непростая миссия была поручена одному из ключевых сотрудников секретной разведывательной службы Тешкилят-и Махсуса по имени Сулейман Аскери.

Родившийся в 1884 году в городе Призрен (на территории современного Косово) в семье турецкого генерала и окончивший элитную турецкую военную академию Сулейман Аскери был военным «до мозга костей». Даже его лакаб (часть имени) Аскери на турецком и арабском языках означает «принадлежащий к военному сословию». Кроме того, у него была безупречная партийная репутация. Еще будучи молодым офицером, он возглавлял партийную ячейку в Монастире (город Битола в современной Македонии) и принял участие в Младотурецкой революции 1908 года. В 1911 году он участвовал в партизанской войне против итальянцев в Ливии, где обеспечивал связь между лагерем Энвера в Дерне и начальником османского штаба в Бенгази. В Тешкилят-и Махсуса он вступил во время войны на Балканах и к 1914 году стал вторым человеком в организации после самого Энвера. Имея столь же запальчивый и решительный нрав и обладая немалой долей фанатизма, Аскери был военачальником в духе Энвера. Он разрабатывал дерзкие военные планы и мечтал о славных победах над врагами империи.

В период с 1909 по 1911 год Аскери возглавлял багдадскую жандармерию и обладал ценным для младотурок опытом, хорошо разбираясь в хитросплетениях местной племенной политики в Месопотамии. После захвата британцами Басры и Эль-Курны он настаивал на немедленном контрнаступлении, призванном сбросить захватчиков обратно в залив. Аскери был твердо убежден, что успешная кампания в Басре поднимет на священную войну мусульман не только в Месопотамии, но и во всем арабском мире, включая британскую Индию и российский Кавказ и Центральную Азию, воплотив таким образом в жизнь германо-турецкую мечту о сверхмощном религиозном оружии. По мнению Энвера и его соратника Талаат-паши, министра внутренних дел, Сулейман Аскери идеально подходил для этой задачи, поэтому 3 января 1915 года они назначили его губернатором и военным комендантом провинции Басра — и амбициозный офицер немедленно отправился в путь.

Аскери понимал, что ему необходимо освободить Басру с минимальным количеством регулярных османских войск, и решил привлечь на свою сторону местных арабских шейхов. Несомненно, Аскери надеялся добиться того же, что он наблюдал в Бенгази во время ливийской войны, когда мусульманские племена сплотились под знаменем султана в борьбе против европейских завоевателей. Религиозный призыв к джихаду он усиливал взятками и обещаниями передела собственности. Не желая тратить время на обучение добровольцев военному делу, уже через несколько дней после приезда в Месопотамию Аскери повел свое разношерстное войско в поход на британцев.

Двадцатого января 1915 года Аскери был тяжело ранен в стычке с британскими войсками на реке Тигр в 16 км к северу от Эль-Курны. Его перевезли в Багдад для лечения, но ретивый турецкий командующий не мог допустить, чтобы полученные раны помешали его планам. Активная вербовка добровольцев для османской армии продолжалась, а сам Аскери регулярно встречался со своими офицерами, чтобы разработать план освобождения Басры. Зная о том, что британцы разместили основные силы в Эль-Курне, в стратегическом месте слияния трех рек — Тигра, Евфрата и Шатт-эль-Араб — и что местность вокруг Эль-Курны была по-прежнему затоплена из-за разлива рек и оставалась почти непроходимой для пехоты, Аскери и его офицеры решили обойти Эль-Курну и сразу атаковать Басру, где находился меньший по численности британский гарнизон.

Еще не оправившись от ран, в апреле 1915 года Аскери вернулся в строй, чтобы возглавить штурм города. В его распоряжении были 4000 солдат регулярной армии и 15 000 ополченцев из арабских племен, с которыми он и выступил в поход. Когда отряд обходил Эль-Курну с запада, его обнаружили британские разведчики и предупредили штаб в Басре о замеченных маневрах. Одиннадцатого апреля британцы заранее перебросили в Шейбу, к западу от Басры, 4600 пехотинцев и 750 кавалеристов, которые заняли хорошо укрепленные позиции и подготовились к встрече Сулеймана Аскери и его войска.

Османы разбили свой лагерь в редкой для этих мест роще к юго-западу от Шейбы. На рассвете 12 апреля они пошли в атаку, а все еще страдавший от ран Аскери наблюдал за боем из своего штаба, скрытого среди деревьев. Передвижная артиллерия открыла огонь по британским позициям, пулеметчики поливали их окопы огнем, тогда как турецкая пехота, волна за волной, шла в атаку, пытаясь прорвать британскую линию обороны. Когда солнце достигло зенита, обе армии обнаружили, что стреляют по миражам, которые в изобилии появлялись в условиях высокой влажности и яркого солнечного света. Хорошо обученные османские солдаты продолжали мужественно сражаться, сохраняя высокую дисциплину, но племенные ополченцы к исходу дня начали постепенно покидать поле боя.

Вера Сулеймана Аскери в бедуинских моджахедов — «воинов Аллаха» — была подорвана на корню. Оказалось, что племена Ирака не чувствовали себя особо обязанными османскому султану и не сильно почитали его даже в роли халифа исламского мира, а также не видели в британцах большой угрозы. Многие арабские правители в регионе Персидского залива, включая шейхов Кувейта, Катара и Бахрейна, напротив, искали британского покровительства, чтобы защититься от власти османов. Поддавшись на посулы Сулеймана Аскери и выступив на стороне османов, бедуины были готовы перебежать на другую сторону, если фортуна начнет благоволить британцам, и чем дольше шел бой, тем меньше племенные ополченцы видели причин погибать на поле боя за османскую идею.

Британцы перешли в наступление на следующий день. В отсутствие аэропланов (битва при Шейбе была одной из последних, которая велась британской армией по старинке, без воздушной разведки) британцы не знали, что происходит на поле боя. Из-за пыли, жары и миражей они не могли видеть панического бегства ополчения, а оставшиеся турки сражались с ожесточенной решимостью. Генерал-майор сэр Чарльз Джон Меллис, британский командующий, уже было принял решение отступать, когда получил сообщение, что его войскам удалось прорвать турецкую линию обороны. «Подобную мучительную неопределенность я не хотел бы пережить когда-либо снова, — позже написал он своей жене. — Мне поступали сообщения о тяжелых потерях с обеих сторон, и я сомневался, возможно ли дальнейшее продвижение. Я бросил в бой своего последнего солдата — но исход сражения по-прежнему оставался совершенно неясен».

После 72 часов битвы измученные британо-индийские войска не стали преследовать отступающую османскую армию. За три дня боев обе стороны понесли тяжелые потери: у османов были убиты и ранены 1000 человек, у британцев — 1200. Очищая поле после сражения, британские медики воочию увидели, какие страдания война приносит людям. Один врач вспоминал «нескончаемую вереницу возов, на которых лежали убитые и раненые турки, все вперемешку. Это было столь ужасно, что не поддается описанию».

Хотя британцы позволили противнику уйти с миром, даже во время отступления изнуренные битвой османы не знали передышки. Во время перехода протяженностью 140 км вверх по реке до гарнизона в Хамисии они подвергались налетам местных бедуинских племен. Как подозревали османские офицеры, многие налетчики были теми самыми «добровольцами», которые еще вчера вместе с ними наступали на Басру. Подобное предательство арабских племен сделало для Аскери унижение от понесенного поражения совсем уж невыносимым. По возвращению в Хамисию он собрал офицеров и излил свою ярость, рассказав о бедуинах и их роли в поражении османской армии. Не случилось никакого повторения ливийской войны, когда младотурки сражались бок о бок с арабскими племенами против внешнего врага. Не случилось никакого исламского восстания, которое распространилось бы от освобожденной Басры по всему Персидскому заливу и воспламенило бы Индию. Его мечты о славе рухнули. Сулейман Аскери выхватил пистолет и покончил с собой на глазах своих офицеров.

Поражение при Шейбе стало важнейшим событием на ближневосточном театре военных действий. Османы никогда больше не предпринимали попыток освободить Басру, и британская нефтедобыча на персидском берегу Шатт-эль-Араб была надежно защищена до конца войны. Угроза восстания арабских племен и городов против британо-индийской оккупации в провинции Басра на некоторое время была нейтрализована. Надеждам немцев и османов на то, что решительная победа зажжет пламя священной войны против держав Антанты, был положен конец, как и страхам британцев перед подобным исходом. Поразмыслив, британское командование объявило битву при Шейбе «одним из решающих сражений Первой мировой войны».

Тяжелые потери и самоубийство командующего серьезно подорвали боевой дух османской армии в Месопотамии. Неудачная попытка Сулеймана Аскери изгнать британцев из Басры сделала Месопотамию лишь еще более уязвимой для дальнейшего захвата. Индийский экспедиционный корпус, не понесший больших потерь и воодушевленный своими победами, воспользовался смятением османов, чтобы продолжить свои завоевания в Ираке. В мае британо-индийские войска дошли до Амары на Тигре и Насирии на Евфрате. Османам пришлось принимать срочные меры, чтобы защитить от вторжения Багдад — задача, которая значительно осложнялась на фоне поражения при Шейбе и хронической нехватки людей (одновременно надо было восстанавливать разгромленную Третью армию на Кавказе).

Таким образом, между декабрем 1914 года и апрелем 1915 года османы предприняли три военные операции на разных фронтах, но везде потерпели поражение. В битве за Сарыкамыш была почти уничтожена Третья османская армия. В Синайской кампании Джемаль-паша принял разумное решение об отступлении, сохранив Четвертую армию почти нетронутой. Попытка Сулеймана Аскери вернуть Басру также закончилась неудачей. Эти кампании показали, что османские командиры строили нереалистичные планы, тогда как османские солдаты сохраняли стойкость и дисциплинированность даже в самых тяжелых условиях. Кроме того, со всей наглядностью была продемонстрирована ограниченность «сверхмощного оружия» — провозглашенного султаном джихада, — на которое так рассчитывали немцы. Неудачи османских войск отбивали у местных мусульман всякое желание восставать против держав Антанты. А решающее поражение османов при Шейбе, по мнению союзников, положило конец угрозе джихада раз и навсегда.

Решив, что турецкая армия не представляет большой угрозы, союзники по Антанте принялись за подготовку масштабной кампании, призванной окончательно вывести османов из игры. На этот раз в центре их внимания оказались Стамбул и пролив Дарданеллы, защищавший морской путь к древней столице. Это был дерзкий замысел британских военных стратегов, к которому их, как ни парадоксально, подтолкнула Сарыкамышская операция Энвера.