Глава шестая
Ночью время идет медленнее. Много лет назад, в мою бытность ребенком, мой родитель спросил у нашего священника, почему это так, и отец Беокка, дорогой отец Беокка, прочитал об этом проповедь в следующее воскресенье. Солнце, сказал он, – это свет христианского Бога, и он быстр, тогда как луна – это фонарь, путешествующий сквозь тьму греха. Все мы, пояснил он, передвигаемся в темноте медленнее, потому что не видим. Вот и ночь течет медленнее дня, потому что солнце плывет в свете христианского сияния, тогда как луна блуждает в дьявольском мраке. Я мало чего понял из проповеди, но когда попросил отца Беокку разъяснить, тот схватил меня своей увечной рукой за ухо и велел внимательнее читать о том, как святой Кутберт окрестил стаю тупиков. Но какой бы ни была причина, ночью время идет медленнее, а тупики попадают в рай – по крайней мере, те из них, которым повезло встретить святого Кутберта.
– А селедка в небесах есть? – спросил я, помнится, у отца Беокки.
– Не думаю.
– Тогда чем же тупики будут питаться, если там нет рыбы?
– На небесах никому из нас не нужно будет есть. Вместо этого мы будем воспевать хвалу Господу.
– Не будем есть? Только вечно петь?
– Вечно. Аминь.
Мне это показалось скучным тогда, кажется скучным и теперь – почти таким же скучным, как сидеть в темноте и ждать нападения, которое, я был уверен, обязательно произойдет, но все никак не начиналось. Вокруг царил покой, если не считать вздохов ветра в верхушках деревьев да журчания, когда мочился кто-то из дружинников или лошадь. Иногда ухала сова, потом снова наступала тишина.
А в тишине подкрадываются сомнения. Вдруг Эрдвульф заподозрил ловушку? Не ведет ли он прямо сейчас своих конников по темной чаще, чтобы обрушиться на нас среди деревьев? Я твердил себе, что это чепуха. Облака становились гуще, никто не сможет пробираться через заросли, не производя шума. Убеждал, что выскочка, скорее всего, распрощался со своими амбициями, признал поражение и я всего лишь мучаю и тревожу своих людей понапрасну.
Мы дрожали. Не только от холода, но и оттого, что ночь – это время, когда призраки, духи, эльфы и гномы проникают в Мидгард. Волшебные создания бесшумно рыщут во тьме. Их нельзя увидеть, нельзя и услышать, пока они сами этого не захотят, но они среди нас. Мои люди притихли, страшась не воинов Эрдвульфа, но вещей, которые скрыты от нас. Вместе со страхом вернулись воспоминания – картина смерти Рагнара в охваченной свирепым огнем усадьбе. Я был тогда мальчишкой и дрожал рядом с Бридой на холме, глядя, как большой дом горит и рушится, слышал предсмертные вопли мужчин, женщин и детей. Кьяртан и его люди окружили дом и убивали всех, кто спасся из пожара, за исключением молодых женщин. С ними обошлись как с красавицей-дочерью Рагнара, Тайрой, которую изнасиловали и унизили. В итоге она обрела счастье замужем за Беоккой и живет до сих пор, теперь уже монахиней. Но я никогда не говорил с ней о той огненной ночи, когда умерли ее мать и отец. Я любил Рагнара. Он стал мне настоящим отцом, этот дан, воспитавший меня мужчиной. И погиб в пламени, и я всегда надеялся, что он успел схватить свой меч перед смертью и потому оказался в Валгалле и видел, как я отомстил за него, убив Кьяртана на вершине северного холма. В том пожаре сгинул и Элдвульф, имя которого было так созвучно с именем теперешнего моего врага. Элдвульф был кузнецом в Беббанбурге, крепости, похищенной у меня дядей, но сбежал из Беббанбурга, чтобы стать моим человеком. Именно Элдвульф выковал Вздох Змея на своей тяжелой наковальне.
Сколь многие ушли. Как много жизней унесли повороты судьбы, и вот мы снова начинаем танец. Смерть Этельреда пробудила амбиции. Алчность Этельхельма угрожает миру. А быть может, это мое упрямство толкает меня противостоять устремлениям западных саксов.
– О чем думаешь? – спросила Этельфлэд голосом чуть громче шепота.
– Что мне нужно найти человека, забравшего Ледяную Злость при Теотанхеле, – так же тихо ответил я.
Женщина вздохнула, хотя, быть может, это зашумел ветер в листьях.
– Тебе следует покориться Богу, – произнесла она наконец.
Я улыбнулся:
– Ты это не всерьез, просто считаешь нужным говорить так. Кроме того, речь не о языческой магии – это отец Кутберт посоветовал мне найти меч.
– Я иногда сомневаюсь, что отец Кутберт хороший христианин, – проворчала она.
– Он хороший человек.
– Это верно.
– Выходит, хороший человек может быть плохим христианином?
– Думаю, да.
– Тогда плохой человек – хорошим христианином? – спросил я; она не ответила. – Это к половине епископов подходит. К Вульфхерду, в частности.
– Это очень способный прелат, – возразила Этельфлэд.
– Но жадный.
– Да, – признала она.
– До власти. До денег. И до женщин.
Некоторое время Этельфлэд молчала.
– Мы живем среди искушений, – пробормотала она наконец. – Не многие из нас не запятнаны дланью Сатаны. А к людям Господа дьявол подступает с особой силой. Вульфхерд – грешник, но кто из нас чист? Думаешь, он не знает о своих недостатках? Не молится об избавлении от них? Он ценный служитель для Мерсии: отправляет правосудие, наполняет казну, дает мудрые советы.
– И дом мой сжег, – мстительно добавил я. – И насколько мне известно, строил с Эрдвульфом планы твоего убийства.
Она пропустила обвинение мимо ушей и произнесла:
– Есть много хороших священников, достойных людей, которые кормят голодных, заботятся о больных, утешают скорбящих. Не забывай о монахинях! Среди них тоже много хороших!
– Знаю, – отозвался я, подумав о Беокке и Пирлиге, о Виллибальде и Кутберте, об аббатисе Хильде. Однако такие люди редко достигали высокого положения в Церкви. Это ловкие и амбициозные, вроде Вульфхерда, продвигаются далеко.
– Епископ Вульфхерд, – продолжил я, – желает избавиться от тебя. Ему хочется видеть королем Мерсии твоего брата.
– Может, это неплохая идея? – буркнула она.
– Плохая, если тебя заточат в монастырь.
Этельфлэд поразмыслила немного.
– Вот уже тридцать лет у Мерсии есть правитель, – рассуждала она. – Бо́льшую часть этого времени им был Этельред, но только потому, что ему разрешал мой отец. Теперь Этельред, по твоим словам, мертв. Кто же наследует ему? Сына у нас нет. Кто подходит лучше, чем мой брат?
– Ты.
Последовала долгая пауза.
– Ты представляешь себе олдермена, который поддержит право женщины на власть? – поинтересовалась она наконец. – Епископа? Аббата? В Уэссексе есть король, а Уэссекс вот уже тридцать лет помогает Мерсии выжить. Так почему бы не объединить две страны?
– Потому что мерсийцы этого не хотят.
– Некоторые. Пусть большинство. Им нравится, чтобы ими управлял мерсиец, но согласятся ли они посадить на трон женщину?
– Если тебя, то да. Они тебя любят.
– Одни любят, другие нет. Но все до единого будут воспринимать женщину-правительницу как нечто противоестественное.
– Конечно противоестественно и даже смешно! – воскликнул я. – Тебе предписано прясть и рожать детей, а не править страной. Однако ты – лучший выбор.
– Или мой брат Эдуард.
– Как воину, ему до тебя далеко, – заметил я.
– Он король, – напомнила Этельфлэд.
– Так ты просто возьмешь и передашь королевство Эдуарду? «Привет, братец, вот тебе Мерсия!»
– Нет, – спокойно ответила она.
– Нет?!
– Зачем, по-твоему, мы едем в Глевекестр? Там соберется витан – обязан собраться, так пусть и выбирает.
– И ты надеешься, совет выберет тебя?
Она долго молчала и, я это чувствовал, улыбалась.
– Да, – призналась наконец Этельфлэд.
– Почему? – Я рассмеялся. – Ты только что сама твердила, будто ни один мужчина не поддержит право женщины на власть, так как им выбирать тебя?
– Потому что, хотя ты старый, больной, упрямый и нетерпеливый, они все равно боятся тебя, и ты сумеешь их убедить, – отрезала она.
– Я?!
– Да, ты.
Под покровом тьмы я улыбнулся.
– Тогда нам лучше постараться пережить эту ночь, – сдался я и в тот же миг услышал безошибочно узнаваемый звук копыта, чиркнувшего о камень. Он донесся с пахотного поля к северу от нас.
Ожидание закончилось.
Эрдвульф осторожничал. Дверь дома выходила на север, а это означало, что южная стена глухая, из массивных бревен. Поэтому он отправил воинов через южные поля, где их не могли заметить мои дозорные, выставь я их в дверях. Мы услышали первый стук копыта, потом множества копыт, после – негромкое позвякиванье сбруи и затаили дыхание. Поначалу мы ничего не видели, до нас доносились только голоса людей и топот лошадиных копыт, а затем вдруг появился свет.
То был проблеск, резкая вспышка на расстоянии гораздо более близком, чем я ожидал. Похоже, Эрдвульф разжигает головни подальше от дома. Его люди располагались вблизи деревьев, и я испугался, что свет позволит им заметить нас, но никто из них не оглянулся на объятую густой тенью лесную опушку. Запылала первая головня, за ней шесть других, подожженных тем же пучком соломы. Поджигатели выждали, пока огонь наберет силу, потом факелы с длинными ручками отдали семи конным.
– Вперед! – отчетливо донеслась до меня команда.
Семеро факелоносцев галопом пронеслись через пастбище. Факелы они держали на вытянутой руке, оставляя за собой след из искр. За ними потянулись остальные воины Эрдвульфа.
Я подвел коня к кромке леса и остановился. Мои дружинники стояли рядом и смотрели, как ярко горящие факелы полетели на крышу и как люди Эрдвульфа спешиваются и обнажают мечи.
– Один из моих предков переплыл море и захватил скалу, на которой стоит Беббанбург, – сказал я.
– Беббанбург? – переспросила Этельфлэд.
Я не ответил, только смотрел на семь огней, казавшихся теперь тусклыми. На миг показалось, что кровля здания не загорится, но, отыскав под внешним отсыревшим слоем плотно уложенной соломы сухой слой, взметнулись языки пламени. Получая новую пищу, огонь распространялся с поразительной скоростью. Большинство парней Эрдвульфа образовали заслон у запертой двери дома, то есть оказались скрыты от нас, но часть осталась в седлах, а примерно с полдюжины заняли места у южной стены здания, на случай если кто-то попытается проломиться сквозь стену и сбежать.
– А при чем здесь Беббанбург? – допытывалась Этельфлэд.
– Моего предка звали Ида Огненосец, – пробормотал я, наблюдая за растущим пожаром, потом сделал глубокий вдох. – Пошли! – гаркнул я и вытащил Вздох Змея. Ударила боль, но я снова крикнул: – Пошли!
Эдрик оказался прав. С Эрдвульфом отправились не более трех десятков дружинников, остальные отказались принимать участие в убийстве Этельфлэд. Но и тридцати вполне хватило бы, находись мы внутри дома. Утро явило бы горящие угли и густой дым, а Эрдвульф остался бы наследником Этельреда. Но вместо этого он стал моей жертвой, и я пришпорил лошадь, выводя людей из леса, и галопом устремился туда, где тьму рассеивало пламя.
И где потерпели крах чаяния Эрдвульфа. Это была стремительная и кровавая бойня. Враги ожидали встретить полусонных, перепуганных мужчин, выбегающих из дверей, вместо этого на них из темноты обрушились конные воины. Мои дружинники атаковали с обеих сторон господского дома, сужая клин к дверям, и бежать было некуда. Мы рубили мечами и кололи копьями. Я видел, как мой сын разрубил чей-то шлем Клювом Ворона и как брызнул фонтан крови в свете пожарища. Видел, как Финан проткнул противнику живот копьем и, оставив древко в потрохах умирающего, выхватил меч и устремился на поиски новой жертвы. Гербрухт взмахнул секирой, проламывая защищенный сталью череп, и проревел что-то на родном фризском наречии.
Я искал Эрдвульфа. Этельфлэд вырвалась вперед, и я крикнул ей, чтобы выходила из боя. Боль заполнила меня. Я повернул коня, чтобы скакать за дочерью Альфреда и утащить прочь, и в этот момент взглядом выхватил Эрдвульфа. Он был верхом. Эрдвульф заметил Этельфлэд и устремился к ней, ведя за собой нескольких конных дружинников. Я бросился наперерез. Этельфлэд исчезла из виду слева от меня, Эрдвульф находился справа. Я с широкого замаха рубанул Вздохом Змея. Удар пришелся противнику в ребра, но кольчугу не пробил. Подоспели мои воины, и Эрдвульф развернул коня и дал шпоры.
– За ним! – взревел я.
Вокруг царил хаос. Мельтешение всадников, крики людей, чьи-то мольбы о пощаде, и все это среди искр и дыма. В мерцающем свете трудно было отличить врагов от своих. Затем я увидел Эрдвульфа и его спутников, удирающих на полном ходу, и пустил коня за ним. Огонь горел достаточно ярко, чтобы осветить пастбище. От пучков высокой травы пролегали длинные тени. Часть моих дружинников скакала следом, улюлюкая, как на охоте. Лошадь одного из беглецов споткнулась. У всадника из-под шлема выбивались длинные черные волосы. Он оглянулся, понял, что я настигаю, и замолотил пятками по бокам скакуна. Я взмахнул мечом, целясь в основание черепа, но лошадь беглеца отпрыгнула, и удар пришелся по высокой луке седла. Животное снова споткнулось, и наездник упал. До меня донесся крик. Мой собственный жеребец забрал в сторону, обходя упавшего коня, и я едва не выронил Вздох Змея. Мои дружинники промчались мимо, из-под копыт летели комья мокрой земли, но Эрдвульф и его остальные спутники находились уже далеко, скрываясь из виду в северном лесу. Я выругался и натянул поводья.
– Довольно! Хватит! – раздался крик Этельфлэд, и я повернул к горящей усадьбе.
Я думал, ей грозит беда, но вместо этого она останавливала резню.
– Я не хочу, чтобы погибло еще больше мерсийцев! – кричала она. – Прекратите!
Уцелевших согнали в кучу и обезоружили.
Я сидел неподвижно, превозмогая боль в груди, и держал меч внизу. Пламя ревело, занялась уже вся крыша, наполняя ночь дымом, искрами и кроваво-красным светом. Ко мне подъехал Финан.
– Господин? – обеспокоенно спросил он.
– Со мной все хорошо. Это из-за той раны.
Он подвел моего коня туда, где Этельфлэд собрала пленников.
– Эрдвульф сбежал, – сообщил я.
– Деться ему некуда, – ответила она. – Он теперь вне закона.
Обрушилась одна из балок, пламя взметнулось выше, небо наполнилось яркими искрами. Этельфлэд подвела кобылу ближе к сдавшимся. Их было четырнадцать, и они стояли у стены амбара. Между его стеной и стеной дома валялись шесть трупов.
– Уберите, – кивнула Этельфлэд в сторону убитых. – И похороните.
Потом посмотрела на пленников:
– Кто из вас дал клятву верности Эрдвульфу?
Все, кроме одного, подняли руки.
– Просто убей их, – буркнул я.
– Ваш господин теперь изгнанник, – объявила она, пропустив мой совет мимо ушей. – Если он останется жив, то сбежит в далекую страну, к язычникам. Многие ли из вас готовы последовать за своим вождем?
На этот раз руки не поднял никто. Все испуганно молчали. Некоторые были ранены, головы или плечи кровоточили от ударов мечей всадников, заставших их врасплох.
– Ты не можешь доверять им, – бубнил я. – Поэтому убей.
– Вы все мерсийцы? – спросила Этельфлэд, и все закивали, кроме одного – того самого, который не признался в преданности Эрдвульфу. Мерсийцы посмотрели на отщепенца, и тот вздрогнул.
– Кто ты такой? – спросила Этельфлэд. Воин замялся. – Говори!
– Гриндвин, госпожа. Я из Винтанкестера.
– Западный сакс?
– Да, госпожа.
Я подвел коня поближе. Гриндвин был немолод, лет тридцати или сорока, с аккуратно подстриженной бородой, в дорогой кольчуге и с искусной работы крестом на груди. Доспех и крест свидетельствовали, что этот человек скопил за годы немало серебра и это не какой-то авантюрист, вынужденный искать службы у Эрдвульфа ради куска хлеба.
– Кому ты служишь? – спросил я у него.
Гриндвин снова замялся.
– Отвечай! – рявкнула Этельфлэд.
Он все еще колебался. Я видел, что его подмывает солгать, но мерсийцы-то все равно знали правду, поэтому он нехотя процедил:
– Господину Этельхельму.
– Он послал тебя проверить, как выполнит Эрдвульф его поручение? – спросил я, сухо рассмеявшись.
Западный сакс кивнул, я махнул головой Финану, чтобы отвел Гриндвина в сторонку.
– Гляди за ним в оба, – приказал я ирландцу.
Этельфлэд обвела взглядом остальных пленников.
– Мой муж пожаловал Эрдвульфу большие привилегии, но у Эрдвульфа не было права приводить вас к присяге на верность себе, – заявила она. – Он являлся слугой моего мужа и принес ему клятву. Однако мой супруг мертв, упокой Господь его душу, и преданность, которую вы обязались ему блюсти, принадлежит теперь мне. Есть среди вас те, кто не согласен с этим?
Все затрясли головой.
– Еще бы они не поклялись тебе в верности! – фыркнул я. – Ублюдкам жить хочется. Просто убей их.
Этельфлэд снова сделала вид, что не слышит. Вместо этого она посмотрела на Ситрика, стоявшего у груды захваченного оружия.
– Отдай им их мечи, – последовал приказ.
Ситрик глянул на меня, но я только пожал плечами, поэтому он подчинился. Притащил охапку мечей и предоставил пленникам разбирать свои. Они застыли, держа оружие и все еще не убежденные, что на них не нападут. Но Этельфлэд спешилась, передала поводья Ситрику и подошла к тем четырнадцати.
– Эрдвульф отдал приказ убить меня? – уточнила она.
Пленники смешались.
– Да, госпожа, – признался один, постарше.
Этельфлэд рассмеялась:
– Теперь у вас есть шанс! – Она широко раскинула руки.
– Госпожа… – начал я.
– Тихо! – бросила она мне, не повернув головы. Взгляд ее не отрывался от пленников. – Вы либо убьете меня, либо опуститесь на колено и присягнете мне.
– Охраняй ее! – рявкнул я сыну.
– Назад! – скомандовала она Утреду, который вытащил Клюв Ворона и попытался приблизиться к ней. – Еще дальше! Это мерсийцы. Меня не надо защищать от мерсийцев.
Женщина улыбнулась пленникам.
– Кто у вас за старшего? – осведомилась она, но никто не дал ответа. – Тогда кто из вас лучший вожак?
Дружинники переминались с ноги на ногу, и наконец двое или трое вытолкнули вперед пожилого воина, того самого, который подтвердил намерение Эрдвульфа убить Этельфлэд. У него было испещренное шрамами лицо, небольшая бородка и косящий глаз. В бою он лишился половины уха, и черная кровь коркой запекалась у него на волосах и шее.
– Как тебя зовут? – спросила Этельфлэд.
– Хоггар, госпожа.
– Ты временно назначаешься командиром над этими людьми, – объявила она, указав на пленников. – А теперь отправляй их по одному ко мне, пусть присягнут на верность.
Этельфлэд стояла одна в зареве пожара, а враги подходили к ней один за другим, держа меч, опускались на колено и приносили клятву верности. И разумеется, никто не поднял клинка, чтобы убить ее. Я видел их лица – пленники были околдованы ею, и клятва их непритворна. Ей удавалось проделывать такие вещи с мужчинами. Хоггар давал присягу последним, и, когда ее ладони опустились на его руки, удерживающие меч, и когда он произносил обет, связывающий его жизнь с ее жизнью, в глазах старого воина стояли слезы. Этельфлэд улыбнулась ему, потом тронула его седые волосы, будто благословляла.
– Спасибо, – поблагодарила она его, затем повернулась к моим людям. – Эти воины не пленники больше! Теперь они мои люди, ваши товарищи и разделяют нашу судьбу и в радости, и в горе.
– Кроме этого! – воскликнул я, указывая на Гриндвина, посланца Этельхельма.
– Кроме этого, – согласилась Этельфлэд и снова коснулась головы пожилого воина. – Хоггар, позаботься о своих ранах, – тихо велела она.
А потом на свет вывели пятнадцатого пленника – того самого всадника с длинными темными волосами, лошадь которого споткнулась передо мной. Всадника защищали длинная кольчуга и искусной работы шлем, который Эдрик рывком сдернул.
Это была Эдит, сестра Эрдвульфа.
* * *
В лагерь Эрдвульфа мы въехали на рассвете. Я не ожидал найти там самого Эрдвульфа, и его там не было. Зато мы нашли остальных его воинов, тех, кто отказался участвовать в ночной вылазке. Они либо сидели у костров, либо седлали коней. При нашем появлении началась паника. Некоторые вскочили на лошадей, но Финан с полудюжиной парней преградил им путь, и одного вида мечей хватило, чтобы беглецы вернулись к своим товарищам. Кольчуги надели немногие, и никто не был готов драться, тогда как наши воины были все верхом, облачены в доспехи и держали оружие наготове. Я заметил, как иные из воинов Эрдвульфа крестятся, словно готовясь к неминуемой смерти.
– Хоггар! – пронзительно окликнула Этельфлэд.
– Госпожа?
– Ты и твои люди будут сопровождать меня. Остальные, – она обернулась и со значением посмотрела на меня, – будут ждать здесь.
Этельфлэд хотела подчеркнуть, что не нуждается в защите от мерсийцев, и собиралась применить к остальной части армии Эрдвульфа те же чары, которыми соблазнила ночью Хоггара и его людей.
Мне было велено держаться позади, но я все равно подъехал достаточно близко, чтобы разобрать ее слова. Священники Сеолнот и Сеолберт встретили ее, покорно склонив голову, потом заверили, что именно они удержали основную часть дружинников Эрдвульфа от ночной атаки.
– Мы убедили их, госпожа, что задуманное им грех и повлечет кару Господню, – заявил отец Сеолнот.
Его беззубый близнец яростно закивал.
– А сказали вы им, что, не предупредив нас, они тоже совершают грех? – громко поинтересовался я.
– Мы собирались предупредить тебя, госпожа, но Эрдвульф выставил охрану, – сообщил отец Сеолнот.
– Вас было двести, а их – сорок! – Я рассмеялся.
Оба попа сделали вид, что не слышат.
– Мы благодарим Бога, что ты осталась жива, госпожа, – прошепелявил Сеолберт.
– И точно так же возблагодарили своего Бога, если бы Эрдвульф убил госпожу Этельфлэд, – съязвил я.
– Довольно! – Этельфлэд сделала мне знак замолчать. Потом посмотрела на обоих близнецов-священников. – Расскажите о моем муже.
Оба замялись, стали переглядываться, Сеолнот осенил себя крестом.
– Твой супруг умер, госпожа.
– Это я слышала, – бросила она, но я ощутил облегчение: весть, бывшая до этих пор всего лишь слухом, подтвердилась. – Я буду молиться о его душе, – пробормотала женщина.
– Как и мы, – промямлил Сеолберт.
– Его кончина была мирной, – заявил другой близнец. – И он в благодати и покое причастился Святых Тайн.
– Значит, мой господин Этельред получит небесную награду, – произнесла Этельфлэд, и я фыркнул.
Она осекла меня взглядом, потом, сопровождаемая людьми, всего несколько часов назад замышлявшими убить ее, поскакала среди других мерсийских воинов. То была личная дружина ее мужа, воины, считавшиеся лучшими в Мерсии и много лет бывшие ее заклятыми врагами. Хотя я не слышал ее слов, зато видел, как они склонялись перед ней. Подъехал Финан и наклонился в седле.
– Они ее любят, – удивился он.
– Верно.
– Так что дальше?
– Дальше мы сделаем ее правительницей Мерсии, – сообщил я.
– Как?
– А ты как думаешь? Убьем каждого ублюдка, который встанет у нее на пути.
– Путем убеждения, значит! – Финан улыбнулся.
– Вот именно, – кивнул я.
Но сначала нам следовало добраться до Глевекестра, и мы выступили силами в три сотни мечей. Это был отряд воинов, которые еще несколько часов назад дрались друг с другом. Этельфлэд велела распустить свой штандарт рядом со знаменем мужа. Проезжая через города и деревни, она говорила, что ее род по-прежнему правит в Мерсии. Но нам оставалось лишь догадываться, согласятся ли с этим утверждением люди, поджидающие нас в Глевекестре. Мне еще было интересно, как воспримет амбиции сестры Эдуард Уэссекский. Если кто-то мог остановить ее, так это он, и ей придется подчиниться, поскольку он – король.
Ответы на эти вопросы могли подождать, но по дороге я догнал двоих попов, поскольку хотел срочно кое-что выяснить. Когда я втиснул коня между их двумя меринами, они ощетинились, а Сеолберт, которого я сделал щербатым, даже попытался подогнать лошадь и вырваться вперед, но я ухватился за уздечку.
– Вы оба были при Теотанхеле, – бросил я.
– Были, – осторожно подтвердил Сеолнот.
– Великая победа, – добавил его брат. – Благодарение Господу.
– Пожалованная Всемогущим лорду Этельреду, – подхватил Сеолнот, желая позлить меня.
– А не королю Эдуарду? – поинтересовался я.
– И ему тоже, да, – торопливо добавил Сеолнот. – Хвала Господу!
Эдит ехала рядом с Сеолнотом под охраной двоих моих парней. На ней по-прежнему была кольчуга, поверх которой висел яркий серебряный крест. В двоих священниках она видела, наверное, союзников, поскольку они числились среди непоколебимых сторонников Этельреда. Девица мрачно посмотрела на меня, явно гадая, какую судьбу я ей уготовил. По правде говоря, никаких планов у меня не было.
– Как думаешь, куда отправился твой брат? – спросил я у нее.
– Откуда мне знать, господин? – ледяным тоном отозвалась она.
– Тебе известно, что он вне закона?
– Надо полагать, – отстраненно заметила Эдит.
– Хочешь присоединиться к нему? – осведомился я. – Возможно, сгораешь от желания гнить в какой-нибудь уединенной долине в Уэльсе? Или стучать зубами от холода в шотландской лачуге?
Она скривила лицо, но ничего не сказала.
– Госпожа Эдит может найти приют в любой женской обители, – встрял отец Сеолнот.
Я заметил, как она вздрогнула, и улыбнулся.
– Возможно, составит компанию госпоже Этельфлэд? – обратился я к Сеолноту.
– Если ее брат так решит, – упрямо ответил тот.
– Таков обычай, – заявил Сеолберт. – Вдове полагается искать приюта у Господа.
– Однако госпожа Эдит, – я сделал язвительный упор на слово «госпожа», – не является вдовой. Она прелюбодейка, как и госпожа Этельфлэд.
Сеолнот вытаращил глаза. Сказанное мной было известно всем, но поп едва ли ожидал, что я заявлю об этом во всеуслышание.
– Как и я, – добавил я.
– Бог не оставляет своей заботой грешников, – благостно сообщил Сеолнот.
– Особенно грешников, – дополнил Сеолберт.
– Я это учту, – сказал я и поглядел на его брата. – Когда перестану грешить. А пока расскажи мне, что происходило в конце битвы при Теотанхеле.
Попа просьба озадачила, но он добросовестно постарался все вспомнить.
– Силы короля Эдуарда преследовали данов, – сказал он. – Но нас больше заботила рана господина Этельреда. Мы помогали уносить его с поля боя, поэтому преследования почти не видели.
– Но перед тем вы наблюдали за моим поединком с Кнутом? – спросил я.
– Разумеется.
– Разумеется, господин, – ткнул я его в упущение в этикете.
Он поморщился.
– Разумеется, господин, – неохотно исправился поп.
– Меня тоже унесли с поля?
– Да. И мы благодарим Бога, что ты выжил.
Лживый ублюдок.
– А Кнут? Что сталось с его телом?
– Его раздели, – сказал Сеолберт, сильно шепелявивший из-за недостатка зубов. – И сожгли с другими данами, – продолжил он и после явной внутренней борьбы добавил: – Господин.
– А его меч?
Последовала заминка, такая краткая, что ее трудно было заметить. Но я-то заметил, как обратил внимание и на то, что ни один из братьев не смотрел на меня, когда Сеолнот ответил:
– Я его меча не видел, господин.
– Кнут был одним из самых опасных воинов в Британии, – промолвил я. – Его меч сразил сотни саксов. Это было прославленное оружие. Кто его взял?
– Откуда нам знать, господин? – огрызнулся Сеолнот.
– Какой-нибудь западный сакс, наверное, – уклончиво сказал Сеолберт.
Ублюдки врали, но выжать из них правду я мог, только хорошенько врезав им, а Этельфлэд, скакавшая шагах в двадцати, не одобряла избиения священников.
– Если узнаю, что вы солгали мне, то вырежу ваши проклятые языки, – пригрозил я.
– Мы не знаем, – заявил Сеолнот твердо.
– Тогда сообщите про то, что знаете…
– Мы ведь уже сказали, господин, что ничего не знаем!
– …насчет следующего правителя Мерсии, – закончил я свой вопрос. – Кто должен им стать?
– Не ты! – прошипел Сеолберт.
– Послушай, жалкий кусок змеиного дерьма! – разозлился я. – Я не собираюсь править ни в Мерсии, ни в Уэссексе. Нигде, за исключением родного Беббанбурга. Но вы оба поддерживали ее брата. – Я кивнул в сторону Эдит, которая внимательно следила за разговором. – Почему?
Сеолнот помялся, потом пожал плечами.
– Господин Этельред не оставил наследника, – заговорил он. – Нет ни одного олдермена, который мог бы стать естественным его наследником. Мы обсудили эту проблему с господином Этельхельмом, и тот убедил нас, что Мерсии нужен могучий правитель, способный оборонять северные ее границы, а Эрдвульф – добрый воин.
– Прошлой ночью он этого не доказал, – вставил я.
Оба не удостоили меня ответом.
– Было решено, что Эрдвульф выступит как рив короля Эдуарда, – заявил Сеолнот.
– Чтобы Эдуард мог править Мерсией?
– А кто еще, господин? – спросил Сеолберт.
– Лорды Мерсии сохранили бы свои земли и привилегии, – пояснил Сеолнот. – А Эрдвульф руководил королевской дружиной как армией, противостоящей данам.
– А раз Эрдвульфа больше нет?
Близнецы задумались.
– Король Эдуард должен править напрямую, – заявил Сеолнот. – И назначить начальника над войсками Мерсии.
– Почему не его сестру?
Сеолнот презрительно рассмеялся:
– Женщина? Во главе воинов? Да сама идея нелепа! Долг женщины – повиноваться своему мужу.
– Святой Павел все четко разъяснил! – яростно поддержал брата Сеолберт. – В Послании к Тимофею он писал, что ни одна женщина не должна повелевать мужчиной. В Евангелии все ясно изложено.
– А у святого Павла были карие глаза? – осведомился я.
Сеолнот нахмурился, сбитый с толку:
– Мы не знаем, господин. А почему ты спрашиваешь?
– Потому что он был под завязку набит дерьмом, – ехидно произнес я.
Эдит рассмеялась, но почти тут же осеклась, а оба близнеца перекрестились.
– Госпоже Этельфлэд следует удалиться в монастырь и замаливать свои грехи, – сердито бросил Сеолберт.
Я посмотрел на Эдит:
– Какое будущее тебя ожидает!
Она снова вздрогнула. Я коснулся коня шпорами и повернул. «Кто-то знает, где спрятана Ледяная Злость, – подумал я. – И мне предстоит это выяснить».
* * *
Когда мы въезжали в Глевекестр, снова шел дождь. Вода напитала поля, журчала в замусоренных сточных канавах, а намокшие камни римских стен потемнели. Мы ехали к восточным воротам, облаченные в кольчуги и шлемы, со щитами на руках и с поднятыми копьями. Стража у ворот расступилась, не остановив нас, и молча наблюдала, как мы ныряем под арку, наклонив на время копья, а затем под звон копыт по мостовой едем по улице. Город казался мрачным. Это, возможно, объяснялось нависшими темными облаками и дождем, поливающим соломенные кровли и уносящим навоз с дорог в Сэферн. Минуя дворцовую арку, мы снова опустили копья и знамена. Вход охраняли трое воинов, на щитах у которых была нарисована скачущая лошадь Этельреда. Я натянул поводья и посмотрел на старшего из троицы:
– Король все еще здесь?
Воин мотнул головой:
– Нет, господин. Вчера уехал. – (Я кивнул и тронул коня.) – Но королева осталась, господин, – донеслось мне вдогонку.
Я остановился и повернулся в седле:
– Королева?
– Королева Эльфлэд, господин. – Вид у стража был смущенный.
– У западных саксов не бывает королев, – сообщил я ему. Эдуард являлся королем, но Эльфлэд, его жена, не имела титула королевы. Так в Уэссексе повелось испокон веков. – Ты имеешь в виду госпожу Эльфлэд?
– Она там, господин.
Он кивнул в сторону самого большого из строений, римского здания, и я поскакал туда. Значит, здесь дочь Этельхельма? Отсюда следует, что и сам Этельхельм остался в Глевекестре. И действительно, когда я въехал на просторный, поросший травой двор, то увидел его воинов с изображением прыгающего оленя на щитах. На других щитах был дракон Уэссекса.
– Здесь Эльфлэд, – сообщил я Этельфлэд. – Возможно, занимает твои покои.
– Покои моего мужа, – поправила она меня.
Я посмотрел на стражу из западных саксов, молчаливо наблюдавшую за нами.
– Они дают нам понять, что въехали и выезжать не собираются, – сказал я.
– Но Эдуард отбыл?
– Похоже на то.
– Не захотел быть замешанным в спор.
– Который нам предстоит выиграть, и это значит, что ты вселишься в королевские палаты.
– Без тебя, – едко отозвалась она.
– Знаю! Я могу спать и на конюшне, а вот ты – не можешь.
Я обернулся и подозвал Редвальда, беспокойного воина, многие годы служившего Этельфлэд. То был человек осторожный, но одновременно надежный и преданный.
– Госпожа Этельфлэд обоснуется в покоях своего супруга, – сказал я ему. – Твои люди будут оберегать ее.
– Да, господин.
– И если кто-то попытается не дать ей вселиться в комнаты, даю свое разрешение убить их.
На лице Редвальда отразилось беспокойство, но его спасла Этельфлэд.
– Я разделю покои с леди Эльфлэд, – заявила она резко. – И приказываю никого не трогать!
Я повернулся к воротам и подозвал стража, рассказавшего мне про отъезд Эдуарда.
– Эрдвульф вернулся сюда? – спросил я.
Воин кивнул:
– Вчера утром, господин.
– Как было дело?
– Он приехал в спешке, господин, и через час снова уехал.
– Люди при нем были?
– Восемь или девять. Ускакали вместе с ним.
Я отпустил его и приблизился к Эдит.
– Твой брат побывал здесь вчера, – сообщил я. – Побыл немного и удрал.
Она перекрестилась:
– Я молюсь за его жизнь.
Новости о неудачном покушении на Этельфлэд не могли достигнуть Глевекестра раньше появления Эрдвульфа, поэтому никто не заподозрил его предательства, хотя наверняка удивились последующему бегству.
– Зачем он приезжал сюда? – спросил я у Эдит.
– А ты как думаешь?
– За деньгами? И где они хранились?
– Были спрятаны в личной часовне Этельреда.
– Ты пойдешь туда и скажешь, исчезли они или нет, – велел я.
– Конечно исчезли!
– Знаю, – сказал я. – И ты это знаешь. Я просто хочу убедиться.
– А потом?
– Что – потом?
– Что будет со мной?
Я посмотрел на нее и позавидовал Этельреду.
– Ты не враг, – сказал я. – И если хочешь присоединиться к брату, то пожалуйста.
– В Уэльсе?
– Так он туда направился?
– Я не знаю, куда он направился. – Эдит пожала плечами. – Но Уэльс ближе всего.
– Просто сообщи мне, исчезли ли деньги, – заявил я. – А потом можешь уходить.
Глаза женщины блеснули, но были то слезы или дождь, не берусь сказать. Я соскользнул с коня, скорчившись от боли в ребрах, и отправился выяснять, кто за старшего во дворце Глевекестра.
* * *
Спать в конюшне мне не пришлось, меня разместили в палатах одного из римских зданий поменьше. Это был дом с внутренним двором, всего с одним входом, над которым прибили деревянный крест. Переминающийся слуга сказал, что в этих комнатах живут капелланы Этельреда.
– И сколько же капелланов у него было?
– Пять, господин.
– Пять в этом доме? Да здесь для двух десятков места хватит!
– И еще их слуги, господин.
– Где капелланы теперь?
– Несут бдение в церкви, господин. Завтра похороны лорда Этельреда.
– Капелланы Этельреду больше без надобности, – сказал я. – Пусть ублюдки выметаются отсюда. Могут спать в конюшне.
– В конюшне, господин? – Слуга нервно сглотнул.
– Разве ваш пригвожденный Бог не в стойле родился? – спросил я, и он только тупо уставился на меня. – Если ясли годились для Иисуса, то подойдут и для Его треклятых попов. Но не для меня.
Мы вынесли пожитки священников на двор, потом мои люди заняли освободившиеся комнаты. Стиорра и Эльфинн делили свою со служанками, а Этельстану пришлось спать под одной крышей с Финаном и полудюжиной других воинов. Я позвал парня в свои покои – палату с низкой кроватью, на которой я лежал, потому что боль в нижней части ребер сделалась нестерпимой. Я ощущал, как гной и сукровица сочатся из раны.
– Господин? – с тревогой обратился ко мне Этельстан.
– Здесь Этельхельм, – сказал я.
– Знаю, господин.
– Тогда скажи, чего он от тебя хочет?
– Моей смерти?
– Вероятно, – согласился я. – Но твоему отцу это не понравится. Тогда чего еще?
– Забрать меня у тебя, господин.
– Зачем?
– Чтобы его внук стал королем.
Я кивнул. Разумеется, парень знал ответы на мои вопросы, но он должен был их прочувствовать.
– Хороший мальчик, – сказал я. – И как намерен он поступить с тобой?
– Услать меня в Нейстрию, господин.
– А что произойдет в Нейстрии?
– Меня или убьют, или продадут в рабство, господин.
Боль усилилась, и я зажмурил глаза. Сочащаяся из раны жидкость воняла как сточная канава.
– Так что ты должен делать? – спросил я, снова открыв глаза и посмотрев на него.
– Держаться рядом с Финаном, господин.
– Не убегать! – резко бросил я. – Не искать приключений в городе. Никаких подружек! Ни на шаг от Финана, понял?
– Конечно, господин.
– Ты можешь стать следующим королем Уэссекса, – проговорил я, – но станешь никем, если умрешь или отправишься в какой-нибудь проклятый монастырь служить подстилкой для шайки монахов, и поэтому ты будешь торчать здесь!
– Да, господин.
– И если Этельхельм пришлет за тобой, ты не подчинишься, а сообщишь мне. Теперь иди.
Я смежил веки. Проклятая боль. Проклятая боль. Проклятая боль! Мне нужна Ледяная Злость.
* * *
Она пришла после наступления темноты. Я спал, а Финан или кто-то из слуг принес в комнату высокую церковную свечу. Она сильно коптила, едва освещая потрескавшуюся штукатурку на стенах и отбрасывая танцующие тени на потолок.
Разбудили меня голоса за дверью: один просящий, другой грубый.
– Пусть войдет, – сказал я. Створка приоткрылась, пламя свечи затрепетало, тени запрыгали. – Закрой дверь.
– Господин… – заикнулся было караульный.
– Закрой дверь, – повторил я. – Она не убивать меня пришла.
Впрочем, боль была такой, что я не стал бы возражать, имейся у гостьи подобное намерение.
Эдит нерешительно вошла. Она переоделась в длинное платье из темно-зеленой шерсти, подпоясанное золотой веревочкой и отороченное широкими полосами вышитых желтых и голубых цветков.
– Ты разве не должна быть в трауре? – ужалил ее я.
– Я в трауре.
– Неужели?
– Думаешь, мне обрадуются на похоронах? – горько осведомилась девушка.
– А мне, как считаешь? – Я рассмеялся и тут же пожалел об этом.
Эдит нервно смотрела на меня.
– Деньги… – проговорила она наконец. – Их нет.
– Естественно. – Я поморщился от укола боли. – Сколько?
– Не знаю. Много.
– Мой двоюродный братец был щедр, – ехидно заметил я.
– Это так, господин.
– Так куда же подался ублюдок?
– Он взял корабль.
– Корабль? – Я удивленно уставился на женщину. – У него недостаточно людей, чтобы управлять судном.
Эдит покачала головой:
– Возможно, господин. Но Селла выдала ему хлеб и ветчину, а он сказал ей, что намерен найти рыбачью лодку.
– Селла?
– Кухарка, господин.
– Хорошенькая?
– Вполне, – кивнула девушка.
– И твой брат не взял ее с собой?
– Он предложил, но она отказалась.
Итак, Эрдвульф сбежал, но куда? В его распоряжении горстка приверженцев и куча денег, и ему нужно найти убежище. Рыбачья лодка – идея разумная. Малочисленная команда вполне может сидеть на веслах, а парус – нести, но вот куда? Предложит ли ему Этельхельм убежище в Уэссексе? Едва ли. Эрдвульф был бы ему полезен, если бы помог избавиться от Этельстана. Поскольку в этом он не преуспел, в Уэссексе, и уж точно в Мерсии, ему будут не рады.
– Твой брат моряк?
– Нет, господин.
– А его люди?
– Сомневаюсь.
Значит, едва ли он отважится отплыть по Сэферну в Нейстрию на маленькой лодке, поэтому целью будет Уэльс или Ирландия. Если повезет, его лодку заметит в море какой-нибудь датский или норвежский корабль, тут и придет конец Эрдвульфу.
– Если он не моряк и если ты его любишь, то тебе лучше помолиться о хорошей погоде. – Я разговаривал с ней резко и решил, что был груб. – Спасибо, что сообщила.
– Спасибо, что не убил меня, – ответила Эдит.
– Или не послал к Селле на кухню?
– И за это тоже, господин, – смиренно подтвердила она, потом наморщила носик, принюхиваясь к смрадному запаху, наполнявшему комнату. – Это твоя рана? – спросила девушка, и я кивнул. – Точно так же пахло, когда умирал мой отец, – продолжила Эдит, потом замолчала, но я ничего не ответил. – Когда рану перевязывали в последний раз?
– Неделю назад, может больше. Не помню.
Она стремительно развернулась и выскочила из комнаты. Я закрыл глаза. Почему уехал Эдуард? Особо близок с Этельредом он не был, но все же его отъезд из Глевекестра до похорон выглядит странным. Однако король оставил Этельхельма, своего тестя и главного советчика, реального распорядителя власти в Уэссексе. Самое очевидное из предположений заключается в том, что Эдуард решил устраниться от грязной работы, затеянной Этельхельмом. А весь смысл деятельности последнего – заставить лордов Мерсии избрать правителем страны Эдуарда и вынудить Этельфлэд удалиться в монастырь. Да только шиш ему: я еще не умер и, пока жив, буду бороться за Этельфлэд.
Прошло некоторое время. Это было тягучее время наполненной болью ночи. Затем дверь вдруг отворилась и снова вошла Эдит. В руках у нее был котелок и какая-то ткань.
– Не хочу, чтобы ты промывала мне рану, – буркнул я.
– Я делала это для своего отца, – сказала девушка, потом опустилась на колени у кровати и отвернула шкуру, которой я укрывался. И поморщилась от вони.
– Когда умер твой отец? – поинтересовался я.
– После битвы при Феарнхэмме, господин.
– После?!
– Его ранили в живот, господин. Он протянул пять недель.
– Это случилось почти двадцать лет тому назад.
– Мне тогда было семь, но отец не подпускал к себе никого другого.
– Даже твою мать?
– Она умерла.
Я почувствовал, что ее пальцы расстегивают мой пояс. Действовала она заботливо, осторожно подняла тунику, прилипшую из-за гноя.
– Рану нужно промывать каждый день, господин, – с упреком заметила Эдит.
– Я был занят, – огрызнулся я и едва не добавил, что в основном пытался обуздать амбиции ее треклятого братца. Но вместо этого задал вопрос: – Как звали твоего отца?
– Годвин Годвинсон, господин.
– Я его помню. – Действительно помнил – тощий малый с длинными усами.
– Он всегда считал тебя величайшим из воинов Британии, господин.
– Это мнение понравилось бы Этельреду.
Она приложила ткань к ране. Вода была теплой, и прикосновение оказалось на удивление приятным. Эдит оставила ткань полежать, чтобы размягчить запекшуюся гнойную корку.
– Господин Этельред завидовал тебе, – пробормотала она.
– И ненавидел.
– Это тоже.
– Завидовал?
– Он знал, что ты настоящий воин. Называл тебя скотиной. Говорил, ты похож на пса, нападающего на быка: у тебя нет страха, поскольку нет разума.
– Вероятно, Этельред был прав. – Я улыбнулся.
– Он не был плохим человеком.
– А я думаю, что был.
– Это потому, что ты был любовником его жены. Мы выбираем стороны, господин, и иногда привязанность мешает нам рассуждать здраво.
Эдит бросила первую тряпку на пол и положила мне на ребра другую. Тепло как будто рассеяло боль.
– Ты любила его.
– Он любил меня, – поправила она.
– И он возвысил твоего брата.
Девушка кивнула. В свете свечи лицо ее казалось строгим, только линия губ была мягкой.
– Он возвысил моего брата, и Эрдвульф – умный воин, – заявила она.
– Умный?
– Знает, когда нужно сражаться, а когда нет. Знает, как обмануть врага.
– Но в первом ряду он не дерется, – презрительно заметил я.
– Не каждый способен на это, господин, – возразила Эдит. – Но разве ты называешь своих людей во втором ряду трусами?
Я не стал отвечать на вопрос.
– И твой брат убил бы меня и госпожу Этельфлэд?
– Да, – призналась она. – Убил бы.
Ее честность заставила меня улыбнуться.
– Так, значит, господин Этельред оставил тебе деньги?
Эдит посмотрела на меня, впервые оторвав взгляд от раны.
– Согласно завещанию, как мне сказали, это зависело от того, женится ли мой брат на госпоже Эльфинн.
– Выходит, ты осталась без гроша.
– У меня есть драгоценности, подаренные господином Этельредом.
– На сколько их хватит?
– На год, может, на два, – уныло отозвалась девушка.
– Но по завещанию ты не получаешь ничего?
– Если только госпожа Этельфлэд не проявит щедрости.
– С чего ей быть щедрой? – поинтересовался я. – Зачем ей давать деньги женщине, спавшей с ее мужем?
– Она не даст, – спокойно согласилась Эдит. – Зато ты дашь.
– Я?
– Да, господин.
Она начала промывать рану, и я слегка скривился.
– С какой стати мне давать тебе деньги? – резко спросил я. – Потому что ты шлюха?
– Меня так называют.
– А ты как считаешь?
– Надеюсь, что нет, – ровным голосом отозвалась Эдит. – Но я думаю, ты дашь мне деньги, господин. По совсем другой причине.
– И какой же?
– Я знаю, что случилось с мечом Кнута, господин.
Я готов был расцеловать ее и, когда она закончила промывать рану, так и сделал.
