Пришла к темнице, где томился пленный.
За пазухой — платок с едой отменной.
Вот опустила сквозь нору платок
Тому, чей жребий жалок и жесток.
Был изумлен Бижан печальнолицый.
Воззвал к царевне из своей темницы:
«Любовь моя, откуда ты пришла?
О, где такие блюда ты нашла?
Я стал причиной твоего недуга,
О любящая, нежная подруга!»
А Манижа: «К нам прибыл караван,
Пришел купец, чья родина — Иран,
Привез в Туран товары для продажи,
Его богатства не опишешь даже,
На нем печать ума, добра, трудов,
Он жемчугом торгует всех родов,
Он блещет сердцем, разумом, нарядом,
Он свой базар с дворцом устроил рядом.
Сей праведник мне дал платок с едой,
Сказал: «Во имя благости святой
Ты накорми страдальца молодого,
Поест, — вернись ко мне за пищей снова».
Бижан лепешку развернул, и вдруг
Как бы светлее сделалось вокруг.
Он руку протянул к вареной птице,—
Кольцо с печатью вспыхнуло в темнице.
Улыбка засияла на лице:
«Рустам», — прочел Бижан на том кольце.
Казались буквы тонкими, как волос,
От счастья сердце чуть не раскололось:
То дерево надежды расцвело,
То ключ от радости блеснул светло!
Раздался смех, он был могуч и громок,
Дошел он до царевны из потемок.
Уж не рехнулся ли Бижан в уме?
Как может узник хохотать в тюрьме?
Решила Манижа: «На дне колодца
Лишь тот, кто разума лишен, смеется».
Спросила удивленно: «Что за смех?
Тебе смеяться грех, — спроси у всех!
Как можешь хохотать в колодце этом?
Иль ночь ты спутал с днем и мрак со светом?
Открой мне тайну: иль увидел ты
Судьбы счастливой светлые черты?»
Бижан ответил: «Будет перемена!
Надежда есть, что вырвусь я из плена!
И если дашь мне верности обет,
Чтоб жертвою не стал я новых бед,
Я расскажу об этом человеке,
Но только клятвы не нарушь вовеки,
Известно всем, что женщины язык
Узды не знает и болтать привык».
С обидою воскликнула царевна:
«За что судьба меня карает гневно?
Зачем в печали жизнь моя прошла,
Не ведая страданиям числа?
Я всем пожертвовала для Бижана,
А он не верит мне, боясь обмана!
Отец, друзья и вся моя родня
С презреньем отвернулись от меня.
Я золотом, дворцом, венцом владела,—
На разграбленье отдала всецело.
Я на тебя надеялась, любя,—
Надежду потеряла на тебя.
Да видит бог, что мерой правды мерит:
Возлюбленный возлюбленной не верит!»
Сказал Бижан: «Права ты, Манижа.
Ты потеряла все, любви служа.
Нет, не должна печалиться подруга!
Услышь меня, страдалица-подруга!
В тюрьме я разума утратил свет,—
Поможет мне разумный твой совет.
Сей благодетель, продавец жемчужин,
Который с добротой и лаской дружен,
Пришел в Туран из-за моей беды:
В делах торговых нет ему нужды.
Быть может, бог узрел мою обиду —
И на простор земли я скоро выйду.
Тебя, когда свободу мне вернет,
Избавит он от ласковых забот.
К нему пойди ты с речью сокровенной:
«О богатырь, о друг царей вселенной!
Помочь страдальцу в силах ты один.
Скажи, не ты ли Рахша господин?»
Как ветер понеслась, покинув яму,
Слова Бижана принесла Рустаму.
Узнав, что, жизнью друга дорожа,
О помощи взывает Манижа,
Что ей, своей возлюбленной прекрасной,
Доверил тайну пленник тот несчастный,
Рустам сказал: «Красавица, живи,
К любимому всегда полна любви.
Из-за него ты вынесла немало,
Из-за него такой печальной стала.
Скажи ему: «Так пожелал творец,—
Владелец Рахша прибыл наконец.
Он много приложил трудов, стараний
В Забуле, и в Иране, и в Туране».
Но тайну лишь Бижану ты открой
И будь настороже ночной порой.
Днем собери дрова, а ночью темной,
Царевна, разведи костер огромный».
Его ответ отраду ей принес,
И сразу высохли глаза от слез.
Она отправилась на то нагорье,
Где пленник пребывал во тьме и в горе.
Сказала: «Речь твою передала
Тому, чей ум высок, душа светла.
Он молвил мне: «Да, верно, я тот самый,
К кому Бижан взывал из темной ямы.
А ты, что плачешь кровью слез, а ты,
Что сделалась добычей нищеты,—
Скажи ему: «Ты не сгниешь в могиле,—
Мы, словно барсы, когти заострили.
Теперь, когда твой отыскался след,
Мечам разящим удивится свет.
Разрою прах своими я когтями,
Я брошу камень в небо, прянув к яме».
Еще сказал: «Как станет потемней,
Ночь вырвется из солнечных когтей,—
Ты разведи костер, чтобы темница
Могла, как днем, сверканьем озариться,
Чтоб видно было, как пройти к тюрьме,
Чтобы с пути не сбился я во тьме».
Слова, что прозвучали в подземелье,
Душе Бижана принесли веселье.
Воззвал он к богу, счастья не тая:
«О чистый, всепрощающий судья!
В беде ты мне помог, добром владея.
Стрелою праведной пронзи злодея,
От подлых защити меня, как щит,—
Ты знаешь, сколько я познал обид.
Быть может, я вернусь в страну родную,
Покину край, где плачу и тоскую…
А ты, подруга, нищей стала вдруг,
Из-за меня познала столько мук.
Ты отдала мне душу, сердце, тело,
Из-за меня так много претерпела.
Из-за меня решила потерять
Венец, престол, родных, отца и мать.
Но если вырвусь из драконьей пасти
И юности мне улыбнется счастье,—
Как бог велит, достигну торжества,
Я засучу для битвы рукава,
Тебе служить, как самодержцу, буду,
Я за тобой последую повсюду.
Вновь ношу подними. Она трудна,
Но верю, будешь ты награждена».
…Вот за дровами в лес она стремится,
Порхает по сухим ветвям, как птица.
Ей светит солнце, а в руках — дрова.
В лесу вступает ночь в свои права.
Уходит солнце за гористый выступ,
А войско ночи движется на приступ.
Уже объемлет землю тишина
И в тайну явь земли превращена.
День обращает в бегство рать ночная
И солнце угасает, отступая.
Пошла царевна, пламя развела.
Ночь, — скажешь, — загорелась, как смола!
Вдруг слышит, — не кувшин звенит ли медный?
То Рахша топот, звон копыт победный!