Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Узнав о караване, Манижа
Явилась в город, плача и дрожа.
Перед купцом, прославленным молвою,
Предстала с непокрытой головою.
С ресниц смахнула слезы рукавом,
Сказала о событье роковом:
«Трудись, безгрешною стезею следуй
И разочарования не ведай.
Судьбой да будешь взыскан в добрый час
Пускай тебя дурной не сглазит глаз.
Осуществи желанья в полной мере,
Вовек не знай убытка и потери.
Всегда урокам разума внимай,
Да будет счастлив твой иранский край.
Какие вести об иранском войске?
Где Гив, Гударз? Где знатный род геройский?
Известно ль, что Бижан попал в тюрьму?
Помогут ли сородичи ему?
Ужель таких богатырей потомок
Умрет в цепях, не выйдет из потемок?
Железом скован с головы до ног,
Бижан в цепях тяжелых изнемог,
В его оковы гвозди крепко вбиты,
Лохмотья кровью жаркою покрыты.
Из-за него забыла я о сне,
Я плачу, скоро слез не хватит мне».
Рустама испугала речь такая,
Царевну грубо он прогнал, ругая:
«Прочь от меня ступай, да побыстрей,
Не знаю никаких богатырей,
До Гива и Гударза нет мне дела,
А болтовня твоя мне надоела!»
Взглянула с укоризною тогда,
Заплакала от горя и стыда,
Сказала: «Я пришла с душой больною,
Зачем ты грубо говоришь со мною?
Не хочешь отвечать? Так не гони!
В тоске и горе провожу я дни.
Кто в жалости отказывает нищим?
Ужель в Иране мы таких отыщем?»
Сказал Рустам: «Эй, Ахримана дочь,
Эй, женщина, ступай из лавки прочь!
Я грубо говорю с тобой недаром,
Ты мне мешаешь, занят я базаром.
Твой день уныл, суров ли, — не мешай,
Иди, моей торговле не мешай!
Я даже и не думал там селиться,
Где Кей-Хосрова гордая столица.
Мне эта неизвестна сторона
И Гива и Гударза имена».
Велел Рустам помочь несчастной нищей,
И слуги перед ней предстали с пищей.
Затем остался с ней наедине,
Сказал: «Свою печаль поведай мне.
Зачем ты спрашиваешь об Иране?
О шахе? О бойцах? О поле брани?»
А Манижа: «Купец, не будь жесток!
Поймешь ли горя моего исток?
От пленника сейчас я удалилась,
К тебе пришла, с надеждою на милость,
Спросить о том, что замышляет шах,
О Гиве, о Гударзе, о бойцах.
Но ты меня, как стражник, встретил криком.
Иль ты забыл о господе великом?
Я — Манижа, Афрасиаба дочь.
Еще не видели ни день, ни ночь,
Ни люди моего нагого тела,
А ныне в нищенстве я пожелтела,
Лепешек я прошу из ячменя…
За что же бог так покарал меня?
Скажи, чей на земле печальней жребий?
Услышит ли меня господь на небе?
Бижан — в темнице, он лежит на дне,
Забыл о блеске звезд, о светлом дне.
Закованы в железо ноги, руки,
С ничтожной жизнью жаждет он разлуки.
Вот почему тоска в меня впилась,
Вот почему я слезы лью из глаз.
Когда вернешься, — может быть, в Иране
Гударза встретишь ты — главу собраний,
Иль к шаху во дворец войдешь, и там
Тебе предстанут Гив или Рустам,—
Так передай им, что Бижан — в неволе,
Что он умрет, пускай не медлят боле,
Что смерть к нему все ближе с каждым днем,
Что камень есть над ним, а цепь — на нем».
Сказал Рустам: «Царевна, ты прекрасна,
Не проливай же слез любви напрасно.
Зачем к отцу ты с просьбой не пошлешь
Великодушных родичей, вельмож?
Быть может, дочери своей в угоду,
Смягчится, пленнику вернет свободу?
Боюсь, обижен будет твой отец,
Не то бы одарил тебя купец».
Он поваров призвал в свое жилище,—
Да принесут побольше всякой пищи.
Велел он птицу подогреть чуть-чуть
И в мягкую лепешку завернуть.
Как дух, что внемлет властному заклятью,
Он быстро спрятал там кольцо с печатью.
Сказал: «Ступай ты к пленнику с едой:
Ты стала для беспомощных звездой».
Войти с помощью соц. сетей: