Шаг, второй, третий. Голова немного кружилась, а перед глазами плясали разноцветные круги: розовые, сиреневые, желтые, голубые… Денис не удержался, протянул руку и дотронулся до яркого, цвета закатного солнца. Тот переменил форму, из круга став овалом, а затем медленно перетек в квадрат, треугольник и, наконец, в октаэдр – красный с белой полоской посередине. В довершение – видимо, чтобы и до альтернативно одаренных дошло, – прямо перед глазами замигала табличка «Стоп» и «Посторонним вход».

«Забавно, – подумал Денис. Раньше эмионики никогда не подкидывали ему подобных ассоциаций. Насылаемые ими сновидения воспринимались кошмарами, несли в себе миллион самых разных эмоциональных оттенков, буквально раскалывавших голову изнутри, но ни разу не оперировали к старому советскому кино или дорожным знакам. – Что ж, влияние Никиты заметно, и не сказать, будто меня это не радует».

По крайней мере пока ничего сверхотвратительного не происходило: Денис просто попал в осознаваемый сон, из которого не смог бы сам выбраться. Когда подобное случалось, он уповал на удачу и напарника. Тот чувствовал такие сны и, если что-то шло не так, немедленно выдергивал Дениса в реальный мир. Однако сегодня Ворон уехал ранним вечером и точно не вернулся, когда Дениса утянуло в сновидение.

Денис попытался припомнить, почему заснул, не дождавшись Ворона, но не смог. Привык, расслабился, решил, будто наличие ходока от эмиоников к людям и обратно помешает ночным блужданиям. Увы, он ошибся. А Никита… кто знает, что с ним произошло, раз Дениса снова решили мучить через направленное сновидение?

«Каждый выбирает за себя», – утверждал Ворон. Но принимать чужой выбор и понимать его – вещи разные. Денис, сколько себя помнил, подавлял остатки того, что вынес из Зоны, едва не мутировав в эмионика. С «братьями» и их попытками войти в контакт боролся нещадно, и решение Никиты стать добровольным посредником между «детьми Зоны» и людьми казалось ему сущей дикостью, но при этом правильным: результат был налицо.

Эмионики не только больше не уводили людей и не били эмо-ударами по сталкерам, попадающимся им на глаза, но иной раз и помогали: информацией или собственным присутствием. Ворон как-то сравнил их с «котом Шредингера»: поведение этой твари вряд ли удавалось объяснить чем-либо, кроме банального любопытства: она так и льнула к людям. Впрочем, ее могли привлекать, например, какие-нибудь неизвестные Денису, но изучаемые учеными эманации. Хмырь, к примеру, преследовал живых с вполне известными хищными намерениями – по следам. Однако если хмыря вряд ли удалось бы считать разумным, а «кот» официально признавался научниками разумным лишь условно, в высоком интеллекте эмиоников не сомневался более никто. И это тоже не уменьшало проблем, а в плане этики и философии – порядком увеличивало.

ИИЗ по-прежнему стремился уничтожить Зону и вернуть Москву, при этом с эмиониками он сотрудничал.

Человек привык мнить себя не только царем природы, но и единственным разумным. Океанологи и биологи время от времени говорили о признании таковыми еще и дельфинов, но к ним мало кто прислушивался: сферой людских интересов оставалась суша, да и большинству из них не было дела до похожих на рыб млекопитающих, пусть и обладающих речью, но общающихся в диапазоне, не воспринимаемым человеческим ухом. Эмионики же внешне ничем не отличались от детей, пусть и могли бы заткнуть за пояс любого академика.

Умные, хитрые, целеустремленные, любопытные и с логикой и моралью, вывернутыми наизнанку. Еще несколько лет назад их считали просто мутантами, потом – злом во плоти, сумасшедшими гениями, стремящимися захватить мир и превратить его в одну сплошную Зону. И это еще Денис не учитывал миллион и одну религиозную истерику по их поводу. Даже насквозь закоснелую и бюрократическую православную церковь лихорадило, и в ней появлялся то один сбрендивший проповедник, то другой. Причем первый утверждал, будто Зона – филиал преисподней на Земле, и призывал организовать вокруг Москвы крестный ход, а второй объявлял эмиоников ангелами господними. Обязательно вылезал и кто-нибудь третий, начинавший вещать про всадников Апокалипсиса, про вставание из могил и шастающих по бывшей столице мертвецов (говорить ему о «матрицах» было совершенно бесполезно). Про всевозможных сектантов по всему миру и вспоминать не хотелось. Один католический папа держался аки баобаб посреди саванны: твердый и незыблемый в нежелании однозначно говорить о вещах, неподвластных людскому пониманию.

И вот после всего этого – пакт о ненападении и Никита. И дорожный знак «Стоп» перед глазами. И отсутствие отсылок к мучительным воспоминаниям: просто иной мир с разноцветными кругами, преобразующимися в предметы, несущими в себе прямую ассоциацию. Если «Стоп» – то надо остановиться.

Эксперимента ради Денис потянулся к еще одному кругу – цвета хаки. Тот тотчас пошел желтой рябью, стек мутной коричневой массой вниз и пропал.

«Вы серьезно? И что это могло означать?» – подумал Денис.

Словно в ответ на его вопрос (а скорее всего его «слышали») начал пульсировать полуночно-синий кружок на периферии зрения. Причем делал это он, снова изменяя форму. Круг – треугольник – круг – овал – круг – трапеция – круг.

Денис сконцентрировал на нем все внимание, и тот перетек в стрелку, переливающуюся от синего до зеленого цвета с малиновой бахромой по контуру.

«Понятно», – подумал Денис, «шагая» в направлении, указанном стрелкой.

Круги, однако, никуда не делись и перемещались вместе с ним. Наверняка они служили для подсказок и облегчения коммуникации, хотя Денис уже порядком сломал голову, зачем эмионикам все эти сложности. Каждый раз у него возникало ощущение, будто его сознательно пытаются вывести из эмоционального и психического равновесия. То ли они таким образом пытались его расшевелить, то ли добивались искренних мгновенно передаваемых неконтролируемых эмоций, а может, попросту иначе не понимали. Самые обычные маленькие дети ведь тоже те еще эмоциональные вампиры, как выражался Ворон, – настроены на вытягивание эмоций из окружающих и особенно из собственных родителей, а если они те еще интроверты, то закатывают истерики и скандалы. «Окрас» ответной реакции им не столь интересен в сравнении с ее силой.

«Интересно, возможно ли социализировать существо, состоящее из тел нескольких детей и объединенное единым разумом?» – невольно подумал Денис.

Реакцию на подобного рода вопрос он ощутил незамедлительно – как удар в солнечное сцепление и кратковременное удушье. Круги мгновенно пожелтели и постепенно, уже более медленно, позеленели, обзаведясь небольшими черточками-глазами и широкими тире-ртами.

«Привет, смайлики», – подумал Денис, уже готовясь к неминуемой гадости с их стороны. Впрочем, он ошибся: те попросту исчезли, а все вокруг заволокло туманом. За его завесой копошилось нечто, воспринимаемое неприятным до тошноты. Денис смотрел на него пристально, стараясь сохранять спокойствие, поскольку ни отвернуться, ни проснуться не мог.

«Где ж ты запропал, когда так нужен, птица певчая?» – судорожно подумал он, мысленно обращаясь к Ворону.

Раньше он всегда приходил на помощь. Однажды, когда Денис не отреагировал ни на голос или звонок телефона, ни на прикосновения, Ворон, недолго думая, окатил его холодной водой, а для пущего эффекта еще и ледышку под футболку сунул. Вот только сегодня он домой так и не вернулся. Почему?..

Чувство времени, не подводящее даже сейчас, подсказало, что уже далеко за полночь. Вряд ли встреча с кем-либо могла затянуться столь долго. Беспокойство за друга даже отогнало его собственный страх и окончательно притушило неприятные ощущения. Денис вздохнул поглубже и приготовился к очередному кошмару.

Туман затвердел, преобразовался вначале в смолу, а затем застыл огромным осколком серого янтаря – красивым, если бы не унимающееся копошение. Чудилось, словно по ту сторону тонкой пленки, которая лишь казалась каменной, извивались толстые жирные черви, змеи или щупальца гигантского спрута. Вот одно из них ринулось в сторону Дениса, преграда пошла трещинами.

Щупальце выдвинулось за пределы кристалла и перестало пугать. Оно казалось созданным из ртути. Денис протянул руку, и оно скользнуло по кисти, обвив руку до локтя. Прикосновения он не ощутил, но его и не могло существовать во сне. Щупальце, словно удовлетворившись его реакцией, скользнуло обратно в кристалл, тот снова поменял форму, растекшись у ног серебряной лужицей. Поверхность ее забурлила и принялась исходить паром, пока вся субстанция не испарилась.

«Эй…» – позвал Денис и шагнул вперед.

Если его притащили сюда, то не просто же так!

«Мы будем беседовать? Или Никита вдобавок ко всему прочему научил вас обижаться?» – недовольно подумал Денис, «транслируя» неприязнь и недовольство вокруг себя – уж наверняка его сейчас «слышали».

Подобные «игры» всегда его раздражали, а если учесть, что завтра он вряд ли поднимется с постели до полудня, – выбешивали и доводили до исступления.

Претензии эмионикам не понравились. Белая вспышка, ударившая по глазам, на мгновение ослепила, заставила Дениса отпрянуть и оступиться. Ноги словно спутали – возможно, снова материализовались щупальца, – он взмахнул руками и плавно, словно в кисель или желе, упал навзничь, а прямо над ним завис огромный золотой шар. Шар на самом деле можно было так назвать лишь условно. Золото разливалось по его поверхности неравномерно. В условном центре он казался то белым, то черным. Тьма и свет сменяли друг друга в определенном ритме, ассоциировавшемся с сердцебиением. В теле шара временами проскакивали миниатюрные светло-фиолетовые молнии и голубоватые искры.

«Понял. Был не прав. Прошу прощения!» – на этот раз Денис думал тщательнее. Короткие фразы он старался подтвердить не менее короткой эмоцией. Именно такой «разговор» эмионики понимали достаточно быстро и хорошо.

«Однако же Никита с вами как-то нашел общий язык? Не рублеными же фразами он с вами общается? С его-то начитанностью… – Денис попробовал притушить следующий вопрос, не пускать, однако тот вырвался сам собой. – Так отчего я не могу, черт вас дери?!»

Шар приуменьшил сияние. Голубые искры теперь казались синими, молнии – темно-фиолетовыми, а слепящее сияние – матово-серым.

«Или все дело в его открытости?..» – не унимался Денис.

Ответа не последовало, впрочем, он и не ждал его. С чего бы порождениям Зоны удовлетворять его любопытство? Да из них информацию по Периметру чуть ли не клещами вынимать приходилось. Создавалось впечатление, будто это они изучают людей, а не наоборот. Хоть не нападали больше – и то хлеб.

Никита принял брата и мутировавшим, Денис же, несмотря на заключение с «детьми Зоны» перемирия, закрывался от них по-прежнему и скорее всего уже неосознанно, по годами выработанной привычке. Каждый раз эмионики прорывались в его сознание чуть ли не с боем и приносили наутро головную боль и общую разбитость. Самые жестокие вторжения оборачивались тошнотой и слабостью, отступавшими лишь через сутки.

Он не имел ни малейшего понятия, как Никита общается с братом и остальными «детишками». При нескольких встречах тот дал понять, что распространяться на эту тему не намерен, и Денис, которого доставали всю юность, да и сейчас, бывало, пытались заманить отвечать на какую-нибудь анкету на трех с половиной листах, уважал его решение. Однако иррациональной, практически детской обиды это не приуменьшало.

Ворон как-то сказал, что Денис попросту ревнует. Эмионики пытались выйти с ним на контакт слишком часто и с переменным успехом, с неминуемым боем. И вдруг появился некто посторонний, который послужил идеальной заменой и при этом не воевал, а дружил. Просто-таки идеальный повод для уязвленной гордости.

Помнится, за подобные слова Денис послал друга далеко и надолго, а тот даже не обиделся, лишь посмеялся и посоветовал обратиться к психоаналитику (лучше всего семейному, который постоянно имеет дело с дрязгами между родственниками и супругами, стоящими на пороге развода).

«Я с удовольствием поэкспериментировал бы еще с кругами. Давайте вернемся к ним, – предложил Денис и невольно добавил: – Прошу».

Раньше «золотые шары» предпочитали зависать на шпилях сталинских высоток и небоскребах Москва-Сити. Однако затем они стали проявлять большую активность. Видов этой аномалии ныне насчитывалось два, носящих емкие и отражающие суть названия. «Око Саурона» не просто зависало, где ему вздумается, а могло поджарить несознательного сталкера, рискнувшего подойти к нему ближе, чем на пятнадцать шагов. Этакий светящийся шар с черным овалом, расположенным внутри него, отслеживающий любое движение и посылающий на «нарушителя охраняемой территории» лазерный луч большой мощности. Второй вид носил прозвание «НЛО». Шары, в него входящие, предпочитали курсировать по столице, перемещаясь по воздуху или катаясь по улицам.

Эти аномалии проходили в реестре как условно опасные. Если незадачливого сталкера понесло к «золотым шарам», то он сам себе кретин и самоубийца, а уж если он додумался сунуть в них, например, руку – еще и идиот. Денис ничего подобного делать не собирался. Он, никогда не боявшийся Зоны и ее проявлений, именно к «золотым шарам» испытывал иррациональный страх, лишь каким-то чудом не перетекавший в панику.

«НЛО» и «око» были сродни аномалии «мокрый асфальт»: в них исчезало все, что попадало. Однажды Денис и Ворон по просьбе Шувалова угробили четыре дорогущих зонда, которые в них запустили, после чего к официальному наименованию аномалий прилипло прозвание «черная дыра», временами перефразируемая Василием Семеновичем в «дыру в бюджете».

В уши вдруг вплыл нежный звонкий голос, ласкающий, словно мех, и мягкий, будто пуховая перина. Вот только разобрать не удалось ни слова, эмоционального отклика он тоже не вызвал.

«Хватит!» – потребовал Денис, и шар отступил.

Денису медленно придали вертикальное положение, поставили на ноги и отпустили. Перед глазами снова возникли круги. Они тотчас прыснули в стороны, стоило лишь протянуть к ним руку.

Он прошел дальше. Взявшаяся невесть откуда стайка малюсеньких синих бабочек с длинными загнутыми спиральными хоботками и тараканьими усиками с налипшей на них стеклянной крошкой принялась носиться туда-сюда перед глазами. Денис отмахнулся от нее пару раз и решил не замечать. Бабочки отлетели на несколько шагов, собрались в плотный шар, отчего-то показавшийся кулаком, и ринулись в атаку. Денис пригнулся, пропуская их над головой, и вступил в самые настоящие джунгли, только не зеленые, а красные, бурые, малиновые, золотые…

Под ногами чавкало. В нос бил запах ржавчины, металлом оседающий на языке.

«А еще говорят об отсутствии во сне запахов и звуков. Я хотел бы ничего не чувствовать, – с сожалением подумал Денис. – С другой стороны: не навоз, и хорошо».

Голова закружилась, перед глазами появилась муть. Он стряхнул с лица паутину и сразу почувствовал себя лучше. Далее он шел более уверенно, дивясь красоте вокруг и раздумывая над сочетаемостью оттенков.

Он ждал продолжения противостояния, но его не последовало. Через пару шагов Денис вышел на самую обычную поляну не менее обыкновенного подмосковного леса. В центре небольшого углубления горел костер, а возле него на поваленном стволе осины сидел Никита и жарил сардельку.

«Полный сюрреализм», – выдал Денис вместо приветствия и покачнулся.

«В ногах правды нет. – Никита указал на самочинно выросший напротив пень с опятами ярко-синего окраса и фосфоресцирующим мхом у основания. – Впрочем, выше ее тоже не замечено».

Денис подозрительно посмотрел на предложенный ему «стул».

«Будешь?» – спросил Никита, помахав сарделькой. В огонь упало несколько жирных капель, и тот зашипел, а потом поднялся выше. Язычок пламени лизнул Никиту по руке, однако он даже не заметил этого.

Денис отрицательно качнул головой.

«Боюсь испортить тебе трапезу», – сказал он.

«Несомненно, ты будешь первым человеком, блюющим в сновидении, – заметил Никита. – Причем от усталости».

Денис фыркнул, все же опустился на пень и уставился в костер. Выглядел тот самым обычным, без каких-либо зеленых искр, саламандр или миниатюрных огненных драконов, пляшущих на углях.

«Ты либо тугодум, либо мазохист, – заметил Никита. – Уж не знаю, кто больше».

«М?..» – Денис вопросительно поднял брови.

«Наблюдал, как ты прорывался, – пояснил тот. – Вне сомнения, эффектно, но энергозатратно и… ну, нервные клетки не восстанавливаются же».

«Словно это моя инициатива», – буркнул Денис и поморщился – перед глазами снова помутилось.

«Ну не моя же! И не их, – ответил Никита и пожал плечами, наблюдая, как вспыхивают в пламени тонкие нити. – Я, между прочим, пообщаться пришел, а не в клетку к тигру сунулся. Хотя… может, тебе просто скучно, вот и устраиваешь подобные встряски для нервной системы в частности и организма в целом – развлечения ради».

Денис нахмурился. Неизвестно, как отреагировало бы это место на явную агрессию с его стороны. Проходи же разговор в реальности, Никита с большой вероятностью мог бы получить по носу.

«Во-первых, не я, – начал Денис, медленно растягивая «слова». Эту привычку, как и многие другие, он подцепил от Ворона. Тот, когда злился, понижал голос и говорил нарочито медленно, принимая при этом скучающий вид.

«Ошибаешься! – То ли у Никиты дал сбой инстинкт самосохранения, то ли он знал о данном месте то, о чем Денис не имел ни малейшего понятия. – Ты сам устанавливаешь стену и сам же ее героически проламываешь. Заметь, даже не перелезаешь или обходишь».

«И кошмары насылаю на себя я?» – спросил Денис, поморщившись. «Золотой шар» так и встал перед глазами.

Никита вздохнул, обернулся на выплывающую из-за кустов аномалию и развеял ее небрежным взмахом руки с вилкой и сарделькой. Пара капель упала в траву и устремилась вверх сизым дымком.

«Не воспламенится?» – равнодушно уточнил Денис.

Никита вопрос проигнорировал, зато решил ответить на предыдущий.

«Юнга почитай, – посоветовал он, затем оглядел Дениса с головы до ног и прибавил: – Или Фрейда».

«А не пошел бы ты?.. Думаешь, я не понимаю, с чего этакая борзость? На их защиту надеешься». Кровь бросилась к лицу и застучала в висках. Кулаки сжались сами собой. Пламя вспыхнуло чуть ли не до неба, но не принесло вреда ни ему самому, ни собеседнику.

«Их в твоей голове нет, – заявил Никита. – И не будет больше. Ты конкретно задолбал их своими выкрутасами. Головы у всех чугунные после ваших встреч».

«Вернее, одна – общая на всех».

Никита откусил от сардельки, сплюнул и кинул ее в огонь, сказав:

«Они едины, но индивидуальны. Ты просто не осознаешь этого».

«Не дорос умом, в школе не учился, классиков не читал, книжки наизусть не цитирую, – огрызнулся Денис. – Говори, зачем я здесь. Мог бы сам прийти, кстати».

«Долго. – Никита перевел на него взгляд необычных глаз. Возле зрачка располагалось «кольцо» карего оттенка, по краю радужки – серого. Мгновение, и они менялись местами. Каждый раз Денис не мог уловить момент перехода. Подобное раздражало еще сильнее завязавшегося разговора. – Их беспокоят ДЫРЫ».

Пламя опало мгновенно, а на голову словно вылили ведро ледяной воды. Все его переживания и гнев улеглись – и все из-за упоминания этого ранее не встречавшегося в Периметре явления. Даже драться с Никитой расхотелось. Денис тотчас понял, о чем тот говорит: область реального пространства, спонтанно возникшая в Периметре, беспокоила и его. Пребывание в ней слишком походило на сон после сильного опьянения. Несколько научных групп докладывали о таких же дырах и очень похожих симптомах у тех, кому не повезло в них попасть, пусть они и были в разы слабее, чем испытанные Денисом.

«ИИЗ не проводит экспериментов по угнетению Зоны, – сказал он, пытаясь убедить не столько Никиту, сколько себя самого. – Но…»

«Это не саморазрушение, а разрушение!» – «подумали» они одновременно и замолкли – тоже.

Кто-то целенаправленно уничтожал аномалию, новую биосистему (или, скорее, антибиологическую систему) Москвы, ковырял в ней дыры, высверливал «плоть» Зоны. Если бы Денис позволил себе прислушаться, наверняка ощутил бы стон того, что вряд ли обладало разумностью, подвластной людскому пониманию, но точно существовало, развивалось и не желало погибать.

«Эмионики желают разорвать договор?» – спросил он. Подобное не казалось важным в сравнении с происходящим, но точно могло бы повлечь многие последствия.

А еще Денис чувствовал жалость. Будучи не совсем человеком, он мог сколько угодно ненавидеть эмиоников или Зону в целом, хотеть ее угнетения, но желать уничтожения… все же нет. Он и представить себе не мог подобного. Зона являлась врагом, но тем самым, о котором недавно говорил Ворон: любимым, лучшим во всем и в какой-то мере добрым к нему.

Зона не позволяла своим проявлениям и порождениям нападать на Дениса и как-либо вредить. Его не касались даже самые агрессивные аномалии. Зона считала его своим. И такой свободы, силы и могущества, как в Периметре, он не чувствовал нигде и никогда. Для него Зона оставалась воплощенной мечтой, миром, в котором все возможно. Более того – псевдореальностью, в которой Денису отводилось место демиурга, и не важно, что он сам отказывался от него.

Реальность в сравнении с Зоной выглядела откровенно пресно и неприглядно. Она обволакивала голову ватой и душным одеялом. С годами Денис научился жить в ней, приспособился, но не полюбил. Пожалуй, не будь рядом Ворона в первые годы после его ухода из «Доверия», он действительно ушел бы. Потому он и понимал, и по-своему принимал Москву такой, какой та стала, вместе с тем злясь на Никиту, у которого как раз не случалось никакой философско-нравственной «вилки». Никита не морочил себе голову на тему «тварь я или человек», он самостоятельно выбрал Москву, жил в ней и не слишком стремился возвращаться, а еще он не любил людей, пусть и никогда не говорил об этом.

«Они обеспокоены».

Денис кивнул. Он и сам тревожился по поводу Зоны. Конечно, ее устранение было назначено правительством на будущий год, но на самом деле в это не верили уже даже пенсионеры. И вот она может исчезнуть… погибнуть.

«Я знаю, ваши яйцеголовые обязательно продвинут идею о том, что аномалия пожирает сама себя, но…» – начал Никита, однако Денис перебил его:

«Но чернобыльской Зоне намного больше лет, и ни разу в ней ничего подобного не замечалось».

«Именно! – Никита кивнул. – Потому и утверждаю: кто-то морит Ее специально. Они слышат. Да ладно, я сам ощущаю это каждую секунду!»

Я тоже – хотел бы «сказать» Денис, но вовремя осекся.

«Говорю же: мы не…» – «подумал» он вместо этого.

«Люди, – прервал его Никита, и стоило Денису замолчать, продолжил: – Для НИХ все люди на одно лицо, как и для вас ОНИ».

Денис как-то сразу почувствовал, что в мысленной речи у «них» все литеры заглавные. Никита всех эмиоников звал «они», если имел в виду их индивидуальности, и «ОНИ», если говорил как об общности с единым разумом.

«И ты тоже?» – спросил Денис.

«Исключения делаются лишь для избранных: меня, тебя, этого твоего Ворона… еще троих или четверых». Имен он не назвал: то ли не желая выдавать «великую тайну», то ли решив не упоминать тех, кого Денис не знает, из странных понятий о вежливости. Этика Никиты иной раз казалась Денису столь же непознаваемой, как побуждения «кота Шредингера».

«Негусто».

Никита пожал плечами.

«Избранные… – протянул Денис, – еще та гадость».

Никита вновь пожал плечами и посоветовал:

«Разберись с этим делом. Поверь, иначе будет лишь хуже. Причем всем».

В том Денис даже не сомневался. Всем хуже: и ему в том числе. Ну, если лишь политиканы начнут радостно повизгивать по поводу выполнения обещания, да какие-нибудь эксперты – относительно сбывшихся оптимистичных прогнозов. Чиновники от церкви еще обязательно что-нибудь ляпнут. Зато наука точно потеряет финансирование, хотя свои медальки получат точно все цаявцы и, возможно, даже Шувалов (хотя скорее всего обойдется почетной грамоткой). Разве что Ворон, наверное, обрадуется. Он к Зоне относился совершенно иначе, чем Денис, и искренне любил Москву – город, существовавший до катастрофы. Возможно, Ворон даже плюнет на все и поселится где-нибудь в обновленной столице. Вернется в свое любимое Ясенево, например. А вот Денис уедет. И скорее всего в Чернобыль. Сунется в старую Зону, прекрасно зная, что та свернет ему шею. Вот только откровенничать, и тем более с Никитой, он не собирался.

«Хорошо, я услышал», – сказал Денис и повел плечом. В следующее мгновение он оказался у себя в комнате и тупо глядел в циферблат. Часы отсчитывали половину четвертого утра. Дом был тих и, несомненно, пуст. Виски ломило до серебряных точек перед глазами и лишний раз не хотелось шевелиться: даже для того, чтобы спуститься в кухню и налить себе стакан воды.