Глава 7
Кто он? Зачем здесь, в этом мире? Только для того лишь, чтоб писать стихи и воевать? Но это делал и просто Денис Давыдов, поэт и гусар… А он, Дэн? Эта саамская колдунья, кажется, вторглась в его мысли, подсматривала… Или это все показалось Дэну? Скорее всего, именно так и было. Тарья, ишь ты… девчонка как девчонка. Вряд ли колдунья… но шпионка – да! Черт возьми, зачем она разбила шампанское? Просто из вредности? Чтоб захватчикам насолить? Так и шведы для них такие же захватчики… Или не такие? Или свыклись уже? Сколько веков Швеция владела землей Суоми? Много. Можно и не считать.
– Она подошла, спросила дорогу, – рассказывал пришедший в себя часовой, дюжий усач пехотинец. – Мол, как до трактира дойти. Ну, я показал, где трактир… А потом… будто кто огрел по лбу… Очнулся в сугробе.
– Не сам очнулся, милок, – строго поправил Андрюшка. – Это мы тебя в чувство привели.
– Так, – Давыдов пристукнул ладонью по столу. – Давайте-ка по порядку. И по очереди.
По порядку и по очереди картина вырисовывалась следующая. Спросившая дорогу девушка-самоедка в узких штанах и короткой, расшитой бисером малице, что-то проделав с часовым, невозбранно проникла на склад и разбила ящик трофейного шампанского, после чего исчезла неизвестно куда.
Испросив разрешения у полковника заняться сим странным делом, Денис, выслушав часового и слуг, приступил к осмотру места происшествия. Под склад был приспособлен обыкновенный бревенчатый амбар с высоким дощатым пандусом – чтоб мешки на себе не таскать, а возить на телеге.
Распахнув ворота настежь, Дэн вошел в амбар и застыл на пороге. Темно-зеленые стекла от разбитых бутылок валялись повсюду, не очень-то хотелось повредить щегольские гусарские сапоги. Осторожно пройдя мимо осколков, Денис осмотрел остальные ящики и сундуки, имеющиеся на складе. С ними все было в порядке: все на месте: кофе, бочонки с мясом, пачки табака… даже водка! Что же зловредная девчонка ее-то не грохнула?
Снаружи, на пандусе, загрохотали шаги.
– Господин штабс-ротмистр!
– А, это ты, Антон Иваныч, – оглянувшись, усмехнулся Денис. – Почто пожаловал? Аль командующий зовет?
– Не, не зовет, – юноша покачал головой и хитро прищурился. – Яков Петрович меня к вам направил. Для помощи!
Услышав такие слова, Давыдов едва подавил улыбку:
– Ну, с таким-то помощником мы тут быстро всех на чистую воду выведем!
– Ну, я, конечно, мало что знаю, – парнишка потупился. – Но, возможно, пригожусь. Хоть куда сбегать или что еще…
– Ладно-ладно, не обижайся, – утешил парня Дэн. – Не боги горшки обжигают. Ну, коли уж помочь хочешь, так глянь на складе… Ничего здесь подозрительного не видишь?
– Да ничего, – корнет пожал плечами. Синий «гродненский» доломан с голубоватой опушкой очень шел ему, даже делал немного взрослее.
– А это вот – от шампанского мокро? – чуть погодя уточнил корнет.
– Ну да, от шампанского. – Давыдов покивал, гадая, к чему бы такой вопрос. – Уж не от водки точно. У тебя голова-то, кстати, как? Не болит от вчерашнего?
– Немножко кружится, – снова засмущался Антон Иваныч. – А шампанского сколько бутылок было?
– Да целый ящик. Вон он, гляди.
– Тогда непонятно… – Тошка задумчиво покусал губу. – Непонятно – почему так мало? Лужа-то вон так себе. А должна быть ого-го! Да и стенки бы забрызгало. И стекла бы улетели подалее. Это ж не простое вино – это ж шампанское! Оно ж играет.
– Так-так, – мигом почувствовав что-то важное, насторожился Дэн. – Давай, продолжай… и скажи, откуда ты про шампанское знаешь? Раньше разбивал?
Корнет покраснел и, шмыгнув носом, признался:
– Не, не разбивал. А года три назад как-то с дружками отпили, водички налили да обратно бутылку закрыли. Той же пробкой, аккуратно. А она, пробка-то, потом же вылетела! Матушка сразу догадалась, что к чему… ох, нам тогда и влетело!
– А сколько вам тогда было?
– Да двенадцать годков… да…
– Поздравляю вас, корнет! Вы – юный алкоголик.
Давыдов расхохотался и, хлопнув парня по плечу, снова стал необычайно серьезным:
– Значит, если по-твоему судить… бутылки, прежде чем разбить, открывали?
– Ну да, господин штабс-ротмистр, открыли, а потом закрыли. Зачем только? Черт поймет… Погодите-ка! Вдруг да там не шампанское, а водица?
Денис не успел и слова сказать, как мальчишка быстро нагнулся, мазнул ладонью по лужице и, облизав пальцы, задумался.
– Не, не вода. Шампанское. Но какой-то странный привкус… Ну-ка, еще…
– Стоп! – быстро склонившись, Давыдов ударил корнета по руке. – Не надо больше пробовать. И вообще, иди-ка лучше руки вымой… или вытри, вон об снег.
– Так снег-то, господин штабс-ротмистр, грязный. Весна!
– Вымой, говорю! – настоял на своем Денис. – И пальцы в рот не суй.
– Ну, я тогда вон, у колодца…
– Давай…
Пока непрошеный помощник ходил мыть руки, Дэн думал. Бутылки явно открыли… и потом закрыли. Зачем? Чтобы добавить яд и отравить господ офицеров во главе с самим командующим? Но… зачем тогда явиться вновь и все отравленные (допустим – отравленные) бутылки разбить? Не вяжется что-то. Где логика? Или – тот, кто залил, и тот, кто разбил – это разные люди? А поискать!
– Вон там домишки, видишь? – дождавшись возвращения корнета, Давыдов показал рукой. – Левый – мой, правый – твой. Спрашивай во всех подробностях – кого в прошедшие сутки на дороге видели.
Выслушав, Тошка замялся:
– А как же я у них-то спрошу, господин штабс-ротмистр? Я ж финского-то не знаю, а они по-русски не понимают.
– Вот это да, – озадаченно покивал гусар. – Вот это верно заметил… Та-ак… Толмач у нас, кажется, есть… переводчик!
– Ну да, при штабе. Дядя Сеня Чухонец.
– Так ищи его скорей!
Раз уж на всех выискался лишь один толмач, так пришлось уж действовать вместе. Сначала вошли в ту избу, что располагалась от склада налево, потом – в следующую. В левой избе хитроглазые финны ничего интересного не поведали, все больше отмалчивались и если и видели кого, то не говорили. В правой же – повезло куда больше. Полковника Кульнева там сильно уважали. Как и многие уже по всем здешним местам.
– Шибко нашего командира хвалят, – толмач Сеня Чухонец пригладил бороду. Был он из простых крестьян-финнов, что проживали под Петербургом с давних времен и считались свободными. Жили, работали на себя, все подати государству платили исправно и никакому помещику не принадлежали.
– Voi, Kyllä, Kyllä! – крестьянин тотчас же закивал, – Eversti Kulnev erittäin hyvä ihminen, todella! Jos kaikki Venäläiset ovat kuin Ruotsalaiset!
– Говорит – очень хороший человек полковник Кульнев, – перевел толмач, – Коли все бы русские такие были – так лучше шведов.
В горнице собралась уже почти все семейство. Глава семьи – кряжистый круглоголовый финн лет пятидесяти – Хейки Макилайнен, его дородная супруга Лииза и три дочки-подростка, их имена Давыдов не спрашивал. Еще имелся сын, старший, но тот третьего дня еще уехал вместе с другими местными мужиками за лесом.
– Леса полковник Кульнев разрешил брать, сколько понадобится, – вновь перевел Сеня Чухонец. – Он вообще местных привечает. Не только солдатам своим отец родной, но и всем добрым людям – друг и защитник.
– Ну, так то всем известно, – усмехнулся Денис. – Спроси-ка, видели ли они кого-то у склада. Вчера днем… и ближе к вечеру.
Услышав вопрос, Хейки задумчиво закатил глаза и покачал головою. Жена же его, Лииза, что-то спросила у дочек… И те наперебой задолдонили такой скороговоркой, что переводчик несколько раз девчонок прерывал, что-то уточняя.
– Они видели там ведьму! – наконец, Сеня Чухонец повернулся к Давыдову. – Появляется тут иногда. Не финка, из лопарей. Из оленьих шкур одежонка, бисером расшита.
– Спроси – молодая ли? – оживился Денис.
– Говорят – молодая, и даже очень. Но все ее тут боятся! Лопарей все боятся – они ж колдуны. Вот и эта – ведьма. Может кровь заговаривать… Ага…
Выслушав хозяина, толмач продолжал дальше:
– В дом к Веккиненам она заходила, просила соли. Так старый Веккинен ее выгнал. И что вы думаете? В ту же ночь вся скотина в их дворе пала! Вот что значит ведьма.
– А она, эта ведьма-то, где живет? – вступил в беседу корнет.
– А где все лопари живут? Известно где – нигде. Кочуют по всей тундре.
– Но тундра отсюда далеко…
– Да не так, чтобы очень. Бывают, приходят и сюда лопари. Особенно в морозные зимы. Или вот, по весне – побираются с голодухи.
– А может, ведьма-то у кого из местных столуется?
– Да что вы! – толмач усмехнулся и махнул рукой. – Кто ж колдунью-то за стол пустит?
– Та-ак, ладно, – Денис потер ладони и подкрутил усы. – Спроси-ка, в какое именно время они эту ведьму видели. Да откуда она пришла… и куда потом делась.
– Сначала днем появилась… как раз только трофеи на склад выгружали. Девки говорят – долго возле амбара крутилась, они видели. Да там много народу было – и солдаты, и местные. Ведьма-то вполне могла спокойно на склад заскочить. Дело свое сделать, а потом незаметно выбраться.
– Ну, то я уж и сам смекаю, – гусар покивал головой. – Воспользовалась суматохой, рассчитала все и… А второй раз, видать, не рассчитала – на часового нарвалась. Почему? Что ее заставило вернуться, разбить? Допустим. Сначала она яд в бутылки добавила… а потом вдруг резко опомнилась, решила никого не травить… С чего бы?
– Верно, какие-то причины на то имелись, господин штабс-ротмистр, – осторожно заметил корнет.
– Вот и я думаю… – чуть помолчав, Денис перевел взгляд на толмача. – Так что они там… Откуда пришла, куда ушла – не видели?
– Видели, – охотно подтвердил толмач. – Девки молодые, любопытные… Говорят, из лесу вышла, в лес и ушла. На лыжах!
– Плохо дело, корнет, – Давыдов вздохнул. – В здешней чащобе мы эту ведьму никогда не выловим. Разве что ежели она опять сюда не придет.
– Тогда и словим! – восторженно воскликнул Тошка. – Обязательно словим, господин штабс-ротмистр, вот ей-богу! Пусть объявится только, ага.
Выйдя на улицу, гусар и толмач обошли склад и направились к штаб-квартире. Невдалеке, у околицы, полковые кашевары разложили костры – готовили пищу для своих и для приготовленных к обмену пленных, коих пока содержали по избам. Со всеми шведскими офицерами полковник Кульнев имел личную беседу и, взяв с них честное слово, предоставил полную свободу передвижения по городку. Впрочем, и пленным шведским солдатам выходить на улицу не возбранялось. У одного из костров Давыдов приметил того самого парнишку-артиллериста, доедавшего варево из большой миски. Добродушно улыбаясь, кашевар – дородный усач в темно-зеленом пехотном мундире – зачерпнул половником дымящуюся кашу.
Швед улыбнулся, замотал головой, показывая жестами, что уже сыт по горло.
– Да ты ешь, ешь, – добродушно бурчал кашевар. – А то вон какой тощой.
Заметив штабс-ротмистра, парнишка быстро поставил миску и, вытянувшись, отдал честь:
– Santé je souhaite, monsieur le siège capitaine de cavalerie!
– Et que tu sois en bonne santé, le héros. Comme ta main? – козырнув в ответ, улыбнулся Денис.
– Déjà presque guéri, monsieur le siège capitaine de cavalerie. Je bandée à l’infirmerie.
– А что за медаль? Que pour la médaille?
На груди парнишки красовалась серебряная медалька. Красивая, с крестом и тремя королевскими коронами.
– Insigne de notre roi Gustave Guillaume. Pour les services militaires, monsieur le siège de capitaine de cavalerie, – погладив медальку, с гордостью пояснил юный солдат.
– Да уж, ты ее заслужил. Ну, выздоравливай, герой. Бон шанс!
* * *
Через пару дней разведка донесла о большом скоплении шведских войск у деревни Пихайоки, что располагалась на самом берегу Ботнического залива. Не медля ни секунды, Кульнев выступил с основным войском и артиллерией по лесной дороге, конницу же – гусар и казаков – отправил в обход, по морскому льду, еще довольно крепкому, по крайней мере – с виду.
В этот раз Денис, как и положено адъютанту, неотлучно находился при командующем, а тот – при артиллерии и пехоте. Корявые ветви елей покачивались по обеим сторонам узкой лесной дороги. Здесь, в чаще, снег еще был крепок, тяжел, и колеса полковых пушек не вязли в грязи, катили ходко. Но даже здесь, в снежной Финляндии, уже чувствовалась весна. Уже налетал теплый ветер, чаще сверкало солнышко, а днем вовсю звенела капель. Прилетали первые птицы – возвращались на свои места грачи, коростели, потянулись даже стаи гусей.
– Ударим на рассвете, с обеих сторон, – покачиваясь в седле, Кульнев делился планами со своим адъютантом. – Мы – с суши, казаки и гусары – с моря. Возьмем в клещи врагов.
– А если рассвета не дожидаться? – вспомнив Курскую битву, неожиданно предложил Дэн. – Засветло еще… расположить артиллерию, ударить огнем! Ты, Яков Петрович, представляешь, что с врагом будет? Когда вот прям из ночи – ядра, картечь!
– Ого! – полковник сразу же оценил предложенную идею. – Да ты, брат, вижу, и в воинском искусстве мастак. Хорошее дело!
– Да уж врагам мало не покажется – точно.
Так и сделали. Не доходя до деревни, затаились в лесу, выслав разведку. Поставили на дороге вешки, присмотрели места для пушек и, как стемнело, провели дислокацию. Ночь выдалась спокойная, тихая. Чуть подмораживало, и в черном небе сверкали холодные звезды, окружая золотистый серп месяца. Артиллеристы шли в полном молчании, лишь слышен был скрип колес да лошадиные хрипы.
– Вот там – деревня, – командовал батареей Денис. – Большая, много дворов. Не деревня, а городок даже. Там – порт, торговая и рыбацкая гавань, сейчас замерзшая. Оттуда наша кавалерия подойдет, и вот задача – чтоб ни одно ядро, ни одна картечина в ту сторону не улетела.
– А ну-ка казаки с гусарами в селение ворваться решат? Тоже вот так, с рассветом, – какой-то артиллерийский капрал пытливо уставился на гусара.
– Не решат и раньше времени не ворвутся, – успокоил Денис. – О том к ним вестовые посланы. Будут окончания канонады ждать. А уж опосля… Ваше дело, братцы, – вжарить! И, куда не надо, не палить.
– Это уж мы запросто, – под общий смех заверил капрал. – Ужо, господин штабс-ротмистр, не сомневайся, вжарим! Только ты скажи, куда палить-то?
– Вон, видите огоньки? Это – деревня. От нее на десять градусов влево – неприятельский лагерь.
Что такое градусы и сектор огня, ратники понимали прекрасно, чай, не кто-нибудь, а пушкари-артиллеристы!
Все подготовили: повернув в нужную сторону, зарядили пушки, приготовили запалы – ждали. Было все так же темно, но восточный край неба уже окрашивался алой предутреннею зарею.
Ожидание казалось томительным и вместе с тем азартным. Хотелось быстрее сделать так, как задумано… и посмотреть – получится ли, выйдет ли? Должно получиться, должно.
Глядя в холодное ночное небо, Дэн вдруг подумал, что, верно, точно такие же чувства испытывали советские артиллеристы, сорвавшие своей ранней артподготовкой немецкое наступление на Курской дуге. Да, времена тогда были другие, но дух, дух воинов оставался прежним.
– Внимание… – вестовые передали приказ. – Быть готовыми в сей момент!
Пара секунд – и послышался пистолетный выстрел – сигнал. Тотчас же рявкнули пушки! Завыла в небе картечь! Ухнули по спящему шведскому лагерю ядра.
– Орудия первой линии – заря-жай! Вторая линия – огонь! Третья линия… огонь!
Канонада стояла такая, что у Дениса звенело в ушах. Впрочем, не только у него одного…
– Заря – жай… Пли!
Снова выстрел, снова картечь и воющие в воздухе ядра… Уже начинало светать, уже виден был шведский лагерь и очумело бегающие солдаты, выбежавшие прямо под картечь.
– Первая линия… Пли! Вторая линия…
Так продолжалось, наверное, с полчаса, до тех пор, пока не начало светать. И тогда Кульнев отправил в бой пехоту. Полковник лично возглавил воинов, и, конечно, его боевой адъютант был в этот момент рядом!
Печатая шаг, шли в бой солдаты.
– Рота… стой! Первый плутонг – залпом… Пли!
Внося еще больше сумятицы в стане врагов, один за другим грохнули ружейные залпы. Запела труба. Тревожно забили барабаны. Выставив штыки, русская пехота пошла в бой, грозно и неумолимо.
Враг уже был деморализован, а это значит – почти повержен. Завидев русских, шведы почти не оказывали сопротивления, сотнями сдаваясь плен. Денис уже устал считать…
– Вашбродь, господин полковник! – на взмыленном коне подскакал к Кульневу вестовой из казаков. – Драгуны уходят! Наши их там встретят, на льду…
– Понял! – заворотив лошадь, Яков Петрович махнул рукой. – А ну, за мной, ребята. Поглядим, что там. Может, помощь нужна.
Поскакали. Понеслись. Сам командующий, адъютанты… Не так и много, всего-то с дюжину человек. Однако на помощь – да…
По мерзлым улочкам Пихайоки застучали копыта. Выглядывали в окна испуганные обыватели. Опасливо выходили во двор, спрашивали друг друга: что это было? Что, шведы ушли? Или, скорее, бежали? Или сдались в плен?
– Русские это, русские! Говорят, сам полковник Кульнев.
– Хорошо, если он.
Пустынный заснеженный берег полого уходил в ровное замерзшее море. Там, на льду, уже все было кончено. Впрочем, часть шведских драгун упорно отбивались. Обреченные, загнанные в кольцо. Слышались выстрелы, сабельный звон, крики.
– Ни к чему это, – объезжая валун, командующий погнал коня прямо в гущу схватки. – Лишнее кровопролитие – ни к чему…
Ну, куда он, куда? Вдруг шальная пули… или драгуны решатся на последний рывок…
– Денис… вели трубить в трубы.
Гусар обернулся в седле:
– Трубачи! Давай.
Резко запела труба…
– Приказываю всем стоять! – въехав в самую гущу сражающихся, громко крикнул Яков Петрович. – Я – полковник Кульнев, если кто запамятовал. Опустить оружие… Вы, драгуны, – тоже.
Давыдов глазам своим не верил! Кульнева послушались все! И русские, и шведы. И те и другие враз опустили ружья, вложили в ножны палаши и сабли, вытянулись, отдали честь.
Какой-то молодой швед с исхудалым лицом и залитой кровью шеей, подойдя, почтительно поклонился полковнику. Из-под серого плаща его виднелся пышный генеральский мундир.
– Je vous salue, monsieur le colonel. Je suis le général Левенгельм, le personnel de l’aide de camp de Sa majesté le roi de suède Gustave Guillaume. Je donne son épée.
«Приветствую вас, господин полковник. Я – генерал Левенгельм, личный адъютант его величества короля Густава Вильгельма. Я отдаю свою шпагу вам», – тут же перевел про себя Денис.
– Un grand honneur pour moi d’avoir un prisonnier! – спешившись, Кульнев поклонился в ответ. – Большая честь для меня иметь такого пленника! В самом деле, господа, – большая честь.
Отобедали здесь же, в Пихайоки, в трактире, щедро заплатив хозяину. Полковник, вместе со своими адъютантами, и пленный шведский генерал со своим штабом. Высокопоставленного пленника перевязали и сделали все, дабы сей господин не чувствовал никаких неудобств. На следующий же день, отправив Левенгельма и его штабных офицеров в Вазу, к генералу Раевскому, полковник Кульнев продолжил преследование врага.
Давыдов же сложил по сему случаю оду, которую вскоре и прочел:
Поведай подвиги усатого героя,
О муза, расскажи, как Кульнев воевал,
Как он среди снегов в рубашке кочевал
И в финском колпаке являлся среди боя.
Пускай услышит свет
Причуды Кульнева и гром его побед.
Полковник, надо сказать, был тронут.
– Ах, какой сюрприз, Денис! А как ты про Левенгельма? Ох ты ж, боже ты мой, до чего же смешно… Ну-ка, еще разочек прочти!
– Изволь, Яков Петрович, изволь!
Денис снова принял важную позу, заложив руку за спину:
Румяный Левенгельм на бой приготовлялся
И, завязав жабо, прическу поправлял,
Ниландский полк его на клячах выезжал,
За ним и корпус весь Клингспора пресмыкался.
– Смешно, Смешно, Денис… Прямо до слез! Как ты это – «на клячах», «пресмыкался»…
Среди имущества и бумаг плененного штаба неожиданно был обнаружен королевский приказ, строго-настрого запрещавший любому шведу или союзному финну стрелять в полковника Кульнева «mot bakgrund av det oändliga för att mätaren till Överste respekt» – «ввиду безграничного к оному полковнику уважения».
Таким вот образом тридцатилетний шведский король Густав Вильгельм отметил благородство своего врага.
«Вот! – читая перевод приказа, подумал Денис. – Вот, верно, разгадка разбитого шампанского. Сначала пытались отравить Кульнева… а потом вдруг строгий пришел приказ. Пришлось срочно исправлять содеянное. Ну, Тарья… И в самом деле – ведьма. Ведьма еще та! Верно, лучше б тебя было волкам на съеденье оставить… Хотя нет, не лучше. Жалко».
* * *
Вскоре, однако же, удачи для русских закончились. Разбив под Куопио отряд полковника Обухова и захватив обозы, шведы перешли в наступление. Дорога вглубь Финляндии была перед ними открыта, русская армия отступала, и авангард Кульнева – ныне уже генерал-майора – стал арьергардом, защищая отступавшие отряды.
Воевать, правда, долго не пришлось – стало тепло, дороги раскисли, сделав невозможным любое по ним передвижение. Под огнем неприятеля русские солдаты медленно отходили по побережью залива. Держались из последних сил, уповая на обещанное подкрепление. Причиной же всему этому была граничившая с предательством тупость высшего командования – генерала Буксгевдена и его штаба.
Распутица все же сделала свое дело – шведы подрастеряли весь свой наступательный порыв и уже больше не лезли столь нагло. Остановились, затихли. Остановились и русские: войска генерал-майора Кульнева встали лагерем близ небольшого селения Хаминго. Сам Яков Петрович, как всегда, расположился в виду неприятельских постов.
– А пусть видят, что мы их не боимся нисколько и стремления к отступлению не имеем!
Шведы сие, несомненно, видели. И никаких действий не предпринимали. Как и русские – выдохлись. И те, и другие предпочли просто пересидеть распутицу, подкопить силы.
Яков Петрович прямо так и приказал всем своим солдатам: отдыхать, отсыпаться и править амуницию. Что ж, в тех условиях – не самый плохой приказ.
Посты, конечно же, выставляли, и сам генерал-майор, как всегда, частенько проверял их лично, лишь иногда посылая вместо себя Давыдова. Стояли чудесные майские дни, на деревьях распустилась листва, зацвела черемуха, и оттаявшие мокрые луга занялись густой зеленью пряных финских трав. Уже вскрылись реки, начинали подтаивать и озера, еще два-три дня – и совсем освободятся ото льда. А потом наступит лето – высохнут дороги, и снова начнется война. Вернее сказать – продолжится.
В один из таких деньков Денис выехал проверить посты. Отправился рано, с утра, когда по лугам да озерам еще стелился туман. С первым постом сразу же вышла закавыка – солдаты попросили разрешения устроить шалашик или навес на случай дождя и плохой погоды. Подумав, штабс-ротмистр разрешил – только подальше от дороги в лесу. Самолично и выбрал место.
На втором посту – у самой околицы – караульные располагались прямо за покосившейся изгородью, у старой брошенной избенки с провалившейся крышей. Тут густо росли кусты смородины и малины, и даже угадывались какие-то грядки, видать, когда-то был огород. В принципе, здесь можно было укрыться от непогоды и в избе, и под рябинами, никакой надобности в шалаше не имелось, о чем твердо заявил Денис.
Третий караул был выставлен на лугу, на склоне пологого холма, который пересекала наезженная дорога, в низинах – с лужами, на вершине же холма – уже неплохо подсохшая. Местные хуторяне между тем уже рисковали ездить по ней на телегах, иногда застревая в грязи. Впрочем, не только хуторяне…
Уже отъехав от поста, молодой человек вдруг заметил застрявшую в грязи бричку. Изящная одноколка, запряженная серым рысаком, стояла на склоне холма внизу, у самого леса, провалившись в грязь почти до самых ступиц. На краю дороги стояла какая-то женщина в бело-голубом платье и шляпке с вуалью, стояла и, похоже, не знала, что делать. А вот не надо было одноколку в такую распутицу брать! Двуколка с парой коней да с кучером – уж всяко надежней!
– Bonjour! Pour vous aider, mademoiselle? – подъехав, галантно осведомился гусар.
– Помочь? – переспросила незнакомка по-русски… и тут же, отведя от лица вуаль, ахнула: – Боже! Господин штабс-ротмистр… вы!
– Мадам Матильда!
Гусар был ошеломлен не менее, а, пожалуй, и более, он уж никак не ожидал встретить в здешней военной глуши восхитительную рафинированную красавицу-баронессу Матильду Юстиус, изящную блондинку с карими большими глазами и чувственным ртом. Пушистые ресницы ее трепетали, в вырезе платья волнующе вздымалась грудь.
– Как, баронесса, вы здесь? Какими судьбами? – Денис спрыгнул с лошади.
– Я же вам говорила, у меня много мыз. Вот и в здешних местах – тоже. Совсем-совсем рядом, в Хаминго.
– В Хаминго? – обрадованно переспросил Денис. – Действительно, рядом. Да мы же с вами соседи! Вот уж, поистине, подарок судьбы.
– Знаете, и я тоже того же мнения.
Черные ресницы красавицы опустились и вздрогнули. Шаль, связанная из пушистой шерсти, сползла, оголив изящное белое плечико.
– Однако что же мы стоим-то? Надо же вас вытащить. Подождите, позову помощь… Хотя… для начала попробую сам.
Сбросив ментик в траву, молодой человек бесстрашно шагнул в грязь – да не так-то тут и глубоко оказалось, всего лишь по щиколотку. А с холма-то думалось, что ого-го!
– Я подтолкну, а вы подгоните лошадь.
– Ага…
Вытянув тонкую руку, Матильда потянула узду… Напрягся и гусар, уперся плечом в бричку…
– И-и… раз!
Пару-тройку раз толкнули… и вытянули! Выскочила бричка из грязи, выкатилась…
– Ну, слава богу! – Денис утер выступивший на лбу пот. – Только вот как вы дальше-то?
– Да там дальше посуше – возвышенность.
– И все-таки, мадам, сочту своим долгом вас сопроводить. Мало ли там где опять грязь? Помощи можете и не дождаться.
– Ну, конечно же, сопроводите! – ловко забравшись в коляску, рассмеялась красавица. – Буду только рада. Тем более вам ведь, кажется, все равно по пути.
Шутливо приложив руку к киверу, гусар прыгнул в седло и неспешно поехал рядом с бричкой. Ласково пригревало солнышко, дул легкий теплый ветерок, и, если бы не притаившиеся за деревьями черные слежавшиеся сугробы, казалось бы, что пришло самое настоящее лето. Молодые люди болтали о погоде, о модных журналах и прочей чепухе, смеялись… а вокруг растекалась весна! Май месяц наполнил все вокруг сладковатым запахом первых листочков и пряными ароматами трав. В теплом воздухе, деловито жужжа, пролетел шмель, а в траве, у дороги, заголосила какая-то птица.
– Ой, у вас сапоги в грязи, – вдруг заметила баронесса. – Да и я, признаться, не лучше. Знаете, что, господин штабс-ротмистр? Здесь недалеко ручей. Вода там холодная, зато чистая. Мы там можем вымыться и напиться. Свернем?
– Свернем! – бравый гусар залихватски подкрутил усы.
И впрямь ручей оказался недалеко – журчал на небольшой полянке, уже поросшей мягкой и шелковистой травою. Рядом стоял навес с остатками старой прошлогодней соломы…
– Это моя солома, – с улыбкой пояснила Матильда. – И луг этот – мой.
– У нас тоже имение под Москвою. Есть там такое село – Бородино.
До Бородинской битвы оставалось еще чуть меньше четырех лет. В данный момент император Александр Павлович и Наполеон были союзниками. И шведы нынче – враги французов… и враги России – вот так.
Спешившись, гусар помог даме выбраться из коляски, после чего первым делом напоил лошадь, а уж потом занялся собой. Сняв доломан, умылся, искоса посматривая на Матильду. Та тоже не очень стеснялась – оставив в коляске шаль, сверкала голыми плечами да изящной шейкой… которую так хотелось погладить, поцеловать…
– Ой, у вас и шея испачкалась! – подняв глаза, улыбнулась красавица. – Вы вот что… Вы снимите рубашку, а я вам полью. Вот из того кожаного ведерка… Из которого вы лошадь поили. Дайте его мне… Ну, дайте же! И снимайте рубашку… Да не стесняйтесь, здесь совершенно никого нет!
Честно сказать, не очень-то гусар и стеснялся… Лишь вздрогнул – уж больно студеной оказалась вода.
– Вы такой сильный… Денис…
Баронесса провела пальчиками по спине Давыдова… пощекотала… Денис выпрямился и, обняв красотку за плечи, притянул ее к себе, с пылом целуя в губы. Матильда не отпрянула, отнюдь, наоборот – прижалась еще крепче, гладила гусара по плечам, не отпускала губы…
Их взгляды встретились. И все сразу стало ясно… впрочем, и было… Подхватив баронессу на руки, Денис принес ее под навес, положил на солому, вновь принялся целовать…
– Подожди… – облизав жаркие губы, прошептала прелестница. – Там сзади, на платье… шнурочки…
Давыдов знал, какие шнурочки… да любой гусар знал, кроме, пожалуй, безусого корнета Тошки…
Обнажилась нежная женская спинка… шурша, упало к ногам платье… затрепетала налитая любовным соком грудь… млея от нахлынувшего счастья, гусар накрыл губами сосок…
Так они и стали любовниками… пусть и на короткое время. Лихой гусар и поэт… и местная помещица, баронесса, замужняя женщина… впрочем, в те времена это не особо кого-то смущало и практически никого и никогда не останавливало.
Они все же заехали на мызу – на самой окраине Хаминго, прямо у разлившейся после недавнего ледохода реки. Обычный деревянный дом, добротный, на фундаменте из замшелых камней. Кроме дома – небольшой сад и беседка.
– Я сейчас велю сварить кофе…
Взбежав на крыльцо, Матильда кликнула слуг…
– Hei, Herra upseeri! Страфствуйте, господин офицер, – весело закричали из беседки.
– А, девчонки! – повернувшись, гусар узнал тех самых подружек-хохотушек из Або. – И вам здравствовать! Хей!
– Это Анна-Кайса, дочь моей кузины, и ее подруга Миина, – появившись на крыльце, представила баронесса.
И тут же расхохоталась:
– Ой, что это я? Вы же уже знакомы. Ну, прошу к столу, господин гусар.
Бравый гусар добрался до штаб-квартиры лишь к вечеру, немного поспал, а в полночь вновь отправился проверять посты, на этот раз – вместе с Кульневым. Ночь нынче выдалась тихая, в небе сверкала ярко начищенной медью луна, и желтые звезды танцевали свои неспешные танцы.
Аванпосты начинались тут же, в сотне шагов от той захудалой избы, что была избрана штабом – Яков Петрович и здесь не изменял себе, больше думая не о своем комфорте, а о своих солдатах. Все же прихватили под уздцы лошадей – дальние караулы располагались не так уж и близко, почти у самой реки, а самый дальний – у вытянутого лесного озера, вернее – цепочки озер, тянувшихся вперемешку с болотами до самого Улеаборга.
Прошло минут пять…
– Стой, кто идет?! – грозно окликнули из кустов.
– Честь! – гулко отозвался Давыдов.
– Победа! – невидимый в ночи часовой четко произнес пароль и затих, затаился. И правильно, нечего тут, как голый зад при луне, отсвечивать.
Генерал и штабс-ротмистр прошли еще шагов с полсотни…
– Стой!
– Штыки горят!
– Береженого Бог бережет! Проходите…
Потом уже сели на лошадей, поехали к реке… затем к озеру… Никто из караульных не спал, все добросовестно несли службу не за страх, а за совесть. Подвести такого командира, как генерал-майор Кульнев, среди всех офицеров и нижних чинов считалось почти святотатством.
Соратники вернулись в штаб лишь далеко за полночь, утром же, едва рассвело, Денис вновь отправился с проверкой, дав своему другу и командиру поспать хотя бы чуть-чуть.
– Спи, спи, Яков Петрович, – уходя, прошептал гусар.
На ходу застегивая красный свой лейб-гвардейский доломан со щегольскими золотыми шнурами и пуговицами, штабс-ротмистр оседлал привязанного к коновязи коня да, прыгнув в седло, неспешно поехал по утреннему росному лугу. Природа просыпалась уже, озера и лес исходили туманом, и первые лучики солнца золотили вершины высоких сосен, выстроившихся вдоль дороги в ряд, словно солдаты на параде.
Какая-то птаха шустро выпорхнула из-под копыт, засвистела, закружила над лугом. Бодро жужжа, пролетел майский жук, солидный, словно интендантский фургон с амуницией и припасами. В лесу закуковала кукушка, а вот застучал дятел… перекликаясь, запели какие-то пичужки. В воздухе пахло свежей травою и клевером, таволга уже вымахала в рост, а по краям дороги выстелились серовато-зеленые россыпи пастушьей сумки.
– Стоять!
– Терпение!
– Быстрота! Здрав-желаем, господин штабс-ротмистр.
Давыдов вытянулся в седле:
– Благодарю за службу! Молодцы. Есть что доложить?
– Никак нет, вашбродь. Все спокойно.
Дав лошади шенкеля, гусар неспешно поехал дальше, наслаждаясь зарождающимся днем, теплым, солнечным и спокойным. Хотя здесь, в суровых финских краях, солнце в любой момент могло смениться проливным дождем, ветром и хмарью. Подует ветер с моря – и нате вам!
– Слава!
– Честь!
– Здрав-желаем, ваш-бродие!
Солнышко между тем вставало уже, сияющий край его показался над дальним лесом, и пуговицы на доломане гусара вспыхнули ярким золотом. Настолько ярким, что привлекли внимание ворон, внезапно выпорхнувших из придорожных кустов серой крикливой стаей.
С чего б они так резко-то? Может, не в пуговицах дело? Не поворачивая головы, Денис пустил лошадь шагом и прислушался. Ну, точно! Прямо за ним явно кто-то шел! Шел не по дороге, кустами пробирался… скорее всего, там была тропа.
А ну-ка…
– Стой, кто идет!
Вмиг развернув коня, гусар выхватил пистолеты.
– Немедленно покажись, иначе стреляю!
Кусты затрещали, зашевелились…
– Hyvää huomenta, Herra upseeri! Hyvää huomenta!
– И вам доброе утро, девушки! – окинув удивленным взглядом выбравшихся из кустов девиц, Давыдов поспешно убрал оружие. – А! Старые знакомые! Ну, здравствуй, Анна-Кайса, и тебе салют, Миина.
Девчонки-то оказались знакомыми. Подружки-хохотушки, двоюродная племянница баронессы, очень похожая на знаменитую Кайсу Мякярайнен и ее подруга, тоже такая же белобрысая, правда, в отличие от Анны-Кайсы, – пухленькая. Это совсем неплохо, когда девушка пухленькая, есть за что потрогать, помять. Впрочем, и у тощих да почти безгрудых тоже есть свой шарм, особенно если девушка доброжелательная и веселая. Многие, правда, считают тощих девчонок завистливыми и злыми, однако Дэн много раз убеждался, что это не так.
– Вы что тут по лесам-то? – спешившись, гусар галантно поклонился. – За грибами-ягодами вроде бы рано. Заблудились, что ли?
– Keräämme yrttejä, – Анна-Кайса, кажется, поняла, заулыбалась. – Мы травы собирать. Лечебные. От всех болезни, да.
Подружка ее, пухленькая Миина, показала мешочек, полный только что сорванной травы.
– Ах, вон оно что, – улыбнулся Денис. – Все с вами ясно. В этой стороне больше не собирайте – тут враг рядом – швед. Швед, понимаете?
– Да, да, понимать. Ruotsalaiset.
– Вон туда идите. Вон, где рябины… туда… – Давыдов показал рукой, и девушки понятливо закивали, повернулись, пошли.
– Ну, прощайте, барышни, – вскочил в седло гусар. – Думаю, еще свидимся!
– Hyvästi, Herra upseeri! Onnea, – повернувшись, подружки помахали руками – до свидания, мол, господин офицер! Удачи.
На этом, однако же, нежданные встречи не закончились. Повернув лошадь на лесную дорожку, ведущую к озеру, Денис нос к носу столкнулся с каким-то пареньком, по всей видимости, местным. Этакий оборванец, белобрысый и чумазый гаврош, судя по зажатому в ручонке хлысту – подпасок. Ну, с этим все было ясно.
– Что, корову потерял, парень? – покладисто ухмыльнулся Денис. – Следить надо лучше.
Парнишка болезненно скривился, поправив круглую вязаную шапку:
– Täplikäs lehmä, Kyllä… kirjava… Телка, телка, косподин. Исчу. Ви не видеть?
– Не, – рассмеялся штабс-ротмистр. – Не видал я твою корову. Сам ищи, раз не уберег. Волки ее уж, поди, съели. Эх ты, раззява!
– Волки – плехо, – закручинился пастушок. – Эй, эй…
На левом запястье подростка запеклась кровь… недавний порез? Или просто поцарапался об сучок, об колючку…
– Знамо дело, плохо, – потянувшись, Давыдов лениво зевнул, прикрыв рот ладонью. – Ищи-ищи, парень.
Поклонившись с неожиданной для подпаска грациозностью, мальчишка быстро зашагал прочь. Шел он как-то неуверенно, да и хлыст держал, словно жезл. Обычно пастухи хлыст на плечо закидывают… да и… Вон тут какие репейники-то наросли, да и крапива немаленькая! Любой бы пацан сейчас… да хлыстом… да со свистом! Только ошметки бы кругом полетели – раззудись, плечо! Этот же, вон, идет себе да оглядывается, словно волчонок… Переживает, видать, из-за пропавшей телки. А что русский учит – молодец! Денис и сам вызубрил несколько финских фраз, а, ежели б вдруг судьбе стало угодно оставить его нести службу в здешних краях – так и язык бы выучил, даже два – финский и шведский.
Проверив караулы, Давыдов выгадал время и свернул в сторону знакомой мызы, намереваясь навестить красавицу Матильду. Коль службе это не мешает, почему бы и нет? Хорошо бы, чтобы там никто не мешал… Чтоб не было никаких гостей, племянниц… Так вроде рано еще для гостей… Да и, в случае чего, всегда можно поехать покататься… к тому ручейку. Денек-то вроде бы неплохой начинается.
Спрыгнув с седла, Денис привязал коня у забора и поднялся на крыльцо:
– Здравствуйте, мадам! Hyvää huomenta. Не спите уже?
– О, господин гусар, заходите! – из гостиной послышался звонкий голосок баронессы. – Вешайте кивер, саблю… У нас, кстати, гость. Да вы его знаете – Амадеус Шенгранн, банкир. Он, знаете ли, ведет финансовые дела мужа… и мои личные тоже, да.
Не сказать, чтоб Денису было так уж приятно лицезреть унылую физиономию банкира, однако делать нечего. Гость так гость.
– Садитесь пить кофе, господин штабс-ротмистр. И не смейте отказываться – обижусь. Матиас, принеси еще один прибор.
Пришлось сесть за стол. Расторопный слуга – белобрысый ливрейный мальчик – проворно подал чашку и блюдце.
Что-то показалась вдруг… Ну да! Левое запястья парнишки было замотано белой тряпицей! Лицо, правда, чистое, вымытое… А вот в тщательно расчесанных волосах все ж зацепилась желтая сосновая иголочка. Прошлогодняя… Та-ак… Что же – это и есть тот самый пастушок? Но… зачем? Зачем баронесса послала его? Или тут… или он сам…
Самые подозрительные мысли в один миг охватили гусара. Неужели тут дело нечисто? Парнишка этот… еще и Шенгранн. Шпионское гнездо? Или все это показалось? Мало ли где бродил с утра этот ливрейный мальчик… Спросить бы… А и спросить! Только не сейчас, не при Шенгранне.
– И какие же финансовые дела в нашей глуши, господин банкир? – допив кофе, язвительно осведомился Давыдов.
– О, я привез любезнейшей баронессе один вексель… очень важный вексель… – Шенгранн был сама любезность… однако белесые, чуть навыкате, глаза его смотрели холодно и зло. – Впрочем, я скоро уеду. Вот уже буквально сейчас.
– Да-да, я, знаете ли, хочу продать эту мызу, – рассмеялась Матильда. – Зачем она мне. Здесь, в непроходимых лесах. Лучше куплю в Эспоо. Там такие красивые места!
Не убедили. Не убедили нисколечко. Не-ет, все тут одна шайка-лейка – Шенгранн, баронесса и ее ушлый слуга… Зачем он шатался по лесу? Вынюхивал, где стоят посты? Подслушивал пароли? Ах, Матильда, Матильда… Черт возьми… так, может, она и тогда… специально… чтоб что-то узнать… выведать… ах…
Взять да арестовать их сейчас, всех разом… Однако какие доказательства? Одни догадки… Нет, надо бы еще хоть чуть-чуть понаблюдать…
Быстро допив кофе, Давыдов сослался на неотложные служебные дела и откланялся. Вышел, отвязал от забора лошадь и, усевшись в седло, на рысях подался к лесу… А там и спешился, затаился в ореховых зарослях. Шенгранн ведь сказал, что скоро уедет. Куда? Можно и последить. Вдруг да решится пройти караулы? Прорваться к своим… Если он и вправду шпион… Ах, как все запуталось-то, черт побери!
Отсюда, из орешника, неплохо было видно мызу: дом и все постройки. Да и ждать долго не пришлось. Не прошло и пяти минут с момента отъезда Дениса, как на крыльце показались Шенгранн и Матиас. Мальчишка тотчас же бросился на задний двор и вывел из конюшни оседланную лошадь. Судя по всему, на ней банкир и прибыл.
Прыгнув в седло, Шенгранн помахал вышедшей проводить его баронессе рукою и неспешно потрусил к лесу… В лесу же бросил лошадь в галоп!
Давыдов не стал ждать, прыгнул в седло и помчался следом. Правда, старался держаться подальше, памятуя, что, ежели банкир повернет к шведам, так будет тут же задержан на первом же посту.
Шенгранн повернул… И пост миновал без всякой задержки, даже не спешился, лишь чуть придержал коня.
Что такое? Почему? Как?
Денис пришпорил коня…
– Стоять!
– Быстрота!
– Атака!
Получив отзыв, Денис повернул коня в кусты:
– Тут только что проскакал один человек…
– Да-да, интендант из статских. Он сказал пароль – мы пропустили…
– Так-так… вот он, значит, что… Доложите командующему – этот человек – шведский шпион! Пусть берет баронессу… А я за ним… Куда он поскакал-то?
– Туда, к озеру.
Денис бросил коня вскачь. Ударили по глазам упругие еловые ветви. Брызнула из-под копыт жирная болотная грязь. Быстрей, быстрей! Только б не упустить, только бы…
– Стоять!
– Слава!
– Честь! Проезжайте, вашбродь.
– Интендант давно проскочил?
– Только что. Туда, к озеру поскакал. Я ему говорил, что там опасно.
Снова ветки в лицо. И грязь. И дорожка сузилась – не проедешь. Давыдов спешился, прихватив пистолеты и тут же услыхал ржание. Шенгранн тоже оставил коня. Побежал к озеру… вон его коричневый сюртук за деревьями…
– Стой! Кому говорю, стой!
Денис выстрелил… С такого расстояния, конечно же, не попадешь… да еще кругом кусты, деревья.
Догнать! Догнать супостата. А там поглядим, кто кого… Черт! Да где же он? Куда делся… Ага…
На берегу озера, у самой воды, Давыдов обнаружил брошенный сюртук и сапоги… Лжебанкир уже плыл почти на самой середине озера! Ловко так плыл, быстро… Гусар прицелился, как мог, выстрелил… Ну, куда там. Разве попадешь? Пистолет – он пистолет и есть. Далековато…
– Черт!
В ответ на выстрел гусара с другого берега тоже послышались выстрелы. Били из ружей или, что гораздо хуже – из штуцеров. Пули ободрали березовый ствол над самой головою Дениса. Метко бьют, сволочи, не сунешься! Прикрывают своего, видать, заранее поджидали… Да уж, обидно – но ушел шпион. Вернее, Денис его упустил. Да кто бы знал бы!
Стараясь не сильно высовываться из травы, гусар подполз к берегу и вытянул руку, ухватился за коричневый рукав сюртука. Снова грянули выстрелы. Просвистели над головой пули. Прихватив сюртук, молодой человек проворно отполз прочь, укрылся за старой березою. Отдышался, обшарил карманы… Ничего интересного. Носовой платок, какой-то ключ… и сложенный вчетверо листок бумаги…
Денис развернул…
– Ура – Победа, Человеколюбие – Терпение, Быстрота – Атака, Слава – Честь.
Вот оно что! Все пароли на сегодняшний день. Теперь понятно…
– Хей! – чей-то негромкий голос прозвучал, словно выстрел! Женский голос… верней – девичий.
Дэн обернулся… Она! Чертова саамка! Тарья!
Что-то вдруг ударило в голову… и в глазах лихого гусара померк свет.
* * *
Что-то капало. Капля за каплей – кап-кап, кап-кап. Словно бы кто-то не до конца закрутил водопроводный кран. Капало в соседней комнате, откуда сквозь неплотно закрытую дверь пробивался узенький лучик дневного света. Денис попытался подняться… и схватился за голову, наткнувшись на бинт или просто тряпку. Кто-то его все же перевязал… после того, как ударил! А ведь хороший вышел удар – вон как с ног-то свалил… Кто ж это так? Тарья? Но откуда у этой субтильной девчонки такая сила? И вообще – где он?
Превозмогая тупую боль, гусар приподнялся и покрутил головой. Темная узкая комната… похоже, что без окон, как принято было устраивать спальни во многих крестьянских домах Финляндии. И правильно: в белые летние ночи – темно, а в черные зимние дни все равно ничего не видно. Да и вообще – зачем в спальне окно? Разве что проветрить… а зимой – напустить холода?
Да, похоже, дом – крестьянский. Как и ложе… Денис пощупал набитый соломой матрас, сшитый из мешковины, и невольно улыбнулся. Уж точно не трактир! А если и трактир, то из самых дешевых… Из одежды на себе – лишь узкие гусарские штаны – чакчиры да рубаха.
Поднявшись, Давыдов пошарил вокруг, обнаружив аккуратно повешенные на стену доломан и ментик. Ни сабли, ни пистолетов, конечно, не было. Зато нашлись сапоги – спокойно стояли себе в углу.
Натянув сапоги, гусар накинул на плечи доломан и подошел к двери…
– А! Проснулись, господин штабс-ротмистр? Доброе утречко.
– Доброе, говорите? Ну… кому как…
Денис почему-то удивился, обнаружив в соседней комнате господина Амадеуса Шенгранна, вальяжно развалившегося на кушетке. Банкир был одет в обычную крестьянскую свитку и короткие сапоги. Ну да, ну да, одежду-то пришлось бросить – уж слишком быстро бежал. Вернее – плыл.
– Как водичка, господин Шенгранн? Не слишком студеная?
Банкир засмеялся:
– А я, честно сказать, теплую и не люблю. Купание должно бодрить!
– Да я уж и вижу – взбодрились.
– Прошу, садитесь, господин Давыдов. Вон сюда, к столу. Как раз и кофе поспел… Не хуже, чем у баронессы Матильды Юстиус, смею заверить!
– Сначала б умыться, – покачав головой, пленник подошел к рукомойнику – с него-то как раз и капало.
– Да-да, пожалуйста, – спохватился Шенгранн. – Там и полотенце. Чистое, специально для вас.
Хмыкнув, Давыдов быстро умылся и уселся к столу – вкуснейший запах свежесваренного кофе уже будоражил мозг.
Банкир лично разлил кофе по фаянсовым чашкам… слишком уж дорогими для обычной крестьянской избы, даже для финской.
– Прошу вас…
Денис отпил, блаженно зажмурившись, и вежливо поблагодарил:
– Благодарствую, господин шпион.
– Ах да, – лжебанкир тут же стал серьезным. – Позвольте представиться – адъютант, офицер королевского штаба полковник Ларс Ульвеус! Да, как вы уже догадались – швед. Очень рад нашему, так сказать, всамделишному знакомству. Признаться, не ожидал от вас такой прыти! Еле ушел.
– Будете вести допрос? – Давыдов поставил чашку и, скосив глаза, быстро глянул в окно… Двор, за ним – почти сразу – лес… Похоже, какой-то отдаленный хутор.
– Если надумали бежать, то, боюсь, я вас разочарую, – улыбнулся шпион. – Здесь вокруг одни болота. Тропинки знают только местные – верные подданные его величества короля Густава Вильгельма.
Денис ничего не сказал, лишь снова потянулся к чашке…
– Что же касается допроса, – между тем продолжал швед, – так его не будет. То, что надо, я уже узнал, иначе бы не ушел. Относительно же вашей дальнейшей судьбы, уважаемый Денис Васильевич, то скажу так – я бы хотел обрести в вас друга. Да-да – друга! Ведь мы с вами вовсе не враги. Наши народы стравили… и вы прекрасно знаете – кто. И я уверен, что вовсе не считаете Бонапарта другом России! Ведь не считаете?
– Не считаю. И что с того? – Давыдов окинул собеседника спокойным и даже в какой-то степени безмятежным взглядом и негромко продолжил: – Однако мы с вами воюем. Россия и Швеция. И вы – офицер враждебной моему Отечеству стороны.
– Да, так, – порывисто возразил полковник. – На какое-то время – да! Поймите, я бы очень хотел, чтобы наши страны стали союзниками! Еще ведь есть и Англия… вместе мы разгромили бы узурпатора, и Россия смыла бы наконец с себя позор Аустерлица и Тильзита! Или вы не считаете это позором, Денис?
Гусар застегнул доломан на все пуговицы и поднялся на ноги:
– За этот, как вы изволили выразиться, позор русские воины – солдаты и офицеры – заплатили своей кровью! И винить их в чем-либо…
– Да бог с вами! Я их ни в чем не виню! Просто наши страны могли бы…
– Могли бы. Но Бог судил иначе. Желаете еще что-то сказать?
Холодно посмотрев на шведа, Давыдов демонстративно заложил руки за спину, всем своим видом показывая, что ему не слишком-то приятна эта беседа… пусть даже пока это и не допрос.
– Пожалуй, на сегодня мы пока и закончим, господин штабс-ротмистр, – полковник Ларс Ульвеус тоже поднялся на ноги. – Если вы хорошо себя чувствуете, то можете прогуляться… Только предупреждаю, вас будут сопровождать. Нет-нет – как я уже сказал, вы отсюда не убежите… просто провалитесь еще в трясину, а она здесь глубокая. Я же пробуду здесь еще дня три… и каждый вечер буду докучать вам своим обществом.
Простившись с пленным до вечера, шпион вышел. Каблуки его сапоги простучали по крыльцу и затихли… В горнице тут же появилась неулыбчивая пожилая финка, собрала со стола посуду, принялась мыть… Что ж, настало самое время воспользоваться любезным советом шведа – в самом деле выйти прогуляться, хотя бы чисто из любопытства, для рекогносцировки, так сказать.
Как и предполагал Денис, он оказался в лесной усадьбе. Добротный господский дом в два этажа, несколько крестьянских изб, в одной из которых и проснулся пленник. Огороды, аккуратные изгороди, блестевшее за деревьями озеро, луг, на котором лениво помахивали хвостами буренки. Вполне себе зажиточное хозяйство – несколько амбаров, конюшни, даже ветряная мельница! Интересно, действительно ли кругом трясина? Вернее, такая уж ли она непроходимая?
Щурясь от солнышка, гусар неспешно прошелся до озера и обратно, краем глаза приметив крепкого сельского парня, неотлучно идущего в отдалении. Ну, Шенгранн ведь предупреждал… вернее, не Шенгранн, а как его… полковник Ульвеус. Да уж, попал так попал, господин гусар! Как-то выбираться надо… придумать – как. Швед сказал, что пробудет здесь еще три дня… а дальше что? Уедет? А он, Денис? Останется здесь, или… Впрочем, все это можно осторожненько разузнать за ужином. Сейчас же покуда пойти, выспаться, а то голова что-то прямо раскалывалась. То ли от кофе, то ли от свежего воздуха.
Войдя в дом, пленник снял сапоги и куртку, растянулся на ложе, заложив под голову руки. Думал. Пока хорошо было только одно: генерал-майор Кульнев уже наверняка успел отдать приказ об аресте пособников шпиона – баронессы Матильды и ее ушлого юного слуги. Ишь ты… как ловко они собирали пароли! Ах, Матильда, Матильда…
Ужинали в господском доме. Опять-таки вдвоем со шведом, если не считать парочку безмолвных слуг. Небольшая обеденная зала, овальный стол, крытый серовато-белой скатертью, простая, без особенных изысков, еда. Мясо, тушенное с репою и морковью, форелевая уха со сливками, ржаные крестьянские пирожки, каша. Правда, еще нашлось недурное вино… весьма-весьма недурное.
Шпион не обманул: никто пленника не допрашивал. Однако каждую трапезу полковник обильно сдобрял беседами, в коих затрагивал самые разные темы, весьма болезненные для русского уха. В большей степени, конечно, говорил о Наполеоне, о «неправильной» этой войне, о том, что новоявленный император французов стремится к мировому господству и всенепременно нападет на Россию. Еще говорил о русской армии. О солдатах и офицерах – с нескрываемым почтением, о командующем и его штабе – с презрением и ехидством.
– А ведь мы вас непременно разобьем, Денис Васильевич! Вот увидите – разобьем, – смеялся швед. – И вовсе не потому, что ваши воины нерадивые неумехи или, упаси боже, трусы. Отнюдь! Не поэтому, а… вы сами прекрасно знаете, почему.
– Будто у вас в интендантствах не воруют, – пытался возражать Денис.
Сказал – и тут же попался!
– Воруют! – полковники Ульвеус охотно, даже с некоторой веселостью, покивал и тут же парировал: – Однако мы своих воров вешаем, вы же их награждаете. Вам известно, насколько увеличилось состояние генерала Буксгевдена с момента начала войны? А состояние генерала Беннигсена? О, это очень большие цифры, смею вас уверить.
Вот здесь возразить хитрому шведу было абсолютно нечего! В самые болевые точки бил, стервец.
А еще припомнил крепостничество.
– Да как же так можно, дорогой вы мой, чтобы одни люди владели другими? Словно какие-нибудь сатрапы или восточные деспоты! А между прочим, девятнадцатый век на дворе. Просвещеннейший! Вы только вдумайтесь – девятнадцатый! Вы только вдумайтесь, какие блага он принесет человечеству. Ах, боже ты мой, даже подумать страшно… От восторга страшно, не от чего иного. Во всем мире свободы расцветут… а у вас? Так и будете людьми владеть, словно патриции римские?
Все правильно говорил швед, и крыть было нечем. Говорил, говорил, а через пару дней исчез. Как и обещал – уехал. Тихо, по-английски, не прощаясь. Честно сказать, Давыдов ощутил даже какую-то обиду – привык уже к стервецу. Мог бы ведь и заглянуть, попрощаться…
Теперь пленник обедал и ужинал в одиночестве, теряясь в догадках – зачем его вообще пленили, притащили сюда? В чем была такая для шведов надобность? Или все просто так получилось, случайно, в пылу? И в самом деле: допрашивать – не допрашивали, даже и докучливый собеседник швед вот куда-то свалил… Зато появился кое-кто другой, точнее – другая!
Она проявилась вечером, когда Денис сел ужинать, распахнув окно от неожиданно навалившейся к вечеру духоты. Пленник только ложку в уху опустил…
– Хей!
Вот так вот, словно ни в чем ни бывало – хей! Привет, мол. Саамка, та самая саамка, Тарья! Тоже, кстати, шпионка… хотя нет, уж лучше сказать – диверсантка. Уселась на подоконнике, нагло сверкая глазищами. Узенькие оленьи штаны, а вместо зимней, расшитой бисером куртки-малицы – отороченный мехом жилет, бесстыдный – выше пупа.
Неприятная, конечно, встреча, но…
– И тебе не хворать. Ушицу будешь? Ложку, вон, в залавке возьмешь.
– Буду, – девчонка улыбнулась и, спрыгнув с подоконника, нагло уселась за стол. Этакая вот дикарская непосредственность. Впрочем, Дэн воспринимал это спокойно – все ж таки не в девятнадцатом веке рожден!
Хмыкнул, ничуть не удивляясь тому, что саамка понимает по-русски, хлебнул ухи и негромко осведомился:
– Ты зачем шампанское разбила? Чтобы Кульнева случайно не отравить? Впрочем, можешь не отвечать – и так знаю, что ты.
– Я, – Тарья пожала плечами.
– И в вещах моих рылась… там, в Сибо. И в Або, у баронессы… И стрелы… Шенгранн приказал? Нет… полковник Ульвеус.
– Эй, эй! – отложив ложку, юная диверсантка энергично замотала головой. – Не он, нет. Кройто!
Последнее слово она произнесла с явным испугом, даже оглянулась вокруг, как будто кто-то мог притаиться здесь, в спальне.
– И кто такой этот Кройто? Тоже полковник? Или генерал?
– Кройто – Хозяин, – Тарья зябко повела плечом. – Шаман, нойда. Ты… ты надо – уходить. Ночью, да.
Дэн, честно говоря, удивился. Вот всего ждал – только не этого.
– О как! Уходить, говоришь? Да я бы не против. Только кругом – болота.
– Олен… Я знать путь, – девчонка поднялась на ноги. – Я – помогать.
– Помогать, говоришь? – ехидно усмехнулся Денис. – Интересно, с какого такого перепугу? Сама же меня сюда затащила и… Зачем?
– Кройто, – снова глянув в окно, саамка поежилась. – Он приходить. Скоро-скоро. Забирать твою душу, да!
– То есть как это – душу забирать? – удивился гусар. – Убьет меня, что ли?
– Не убить, нет. Много, много хуже, – Тарья подошла к нему и заглянула в глаза. – Понимай! Твою душа – брать. Ты без души быть, ага. Совсем пустой глаза. Что Кройто приказывать – ты делать.
– Зомби, значит, – недоверчиво покачав головой, Дэн схватил девчонку за руку: – Даже если и так… Ты-то с чего обо мне так печешься? Тебе-то до моей души что?
Тарья моргнула и попыталась вырваться… слабенько так попыталась, видать, все же жил в ее подлой душонке страх. Покусала губы, глазенками сверкнула, прошептала:
– Твой душа не забрать – мой возьмет! Он давно хотеть, да.
– Ах, вон оно что…
Денис хотел было сказать что-то еще, вполне возможно – язвительное, недоброе. Однако же не успел…
Ворвавшийся в раскрытое окно порыв холодного ветра едва не сдул со стола скатерть. В один миг небо заволокла черная грозовая туча, сделалось темно, как в могиле. Где-то совсем рядом сверкнула молния, громыхнул гром, и стаи птиц понеслись куда-то так низко над землею, что цепляли крыльями траву.
– Однако гроза… – Давыдов подошел к окну, оглянулся. – Закрою. А то еще…
Глянув на Тарью, гусар вдруг осекся – с коварной саамкой явно что-то происходило. Искаженное жуткой гримасой страха лицо ее вдруг сделалось бледным, словно бы обескровленным, вытянутые глаза распахнулись, из приоткрытого рта вырвался тихий стон.
– Кройто… – встав, прошептала девчонка. – Мы опоздали… Он уже здесь… он зовет меня… зовет… зовет… зовет…
Как-то нехотя Тарья направилась к двери, обернулась, словно взывая о помощи…
Подскочив, Дэн схватил ее за руку… и тут же отпрянул. Рука саамки была холодна как лед. И словно током ударило…
– Ты не удержишь меня, нет… – По бледным щеками покатились слезы. – Кройто… он пришел… Беги-и-и-и…
– Но я…
Схватив стоявший у печки ухват, гусар выбежал на крыльцо вслед за девчонкой и застыл в изумлении. Тарьи нигде не было! Она просто исчезла, словно бы растворилась в воздухе в один миг… А вместо нее у крыльца вдруг возникла зловещая темная фигура – высокая и сутулая, в длинном, до самых пят, плаще с капюшоном и с посохом в руке.
Денис поднял ухват… и вдруг ощутил, что силы его уходят, утекают столь быстро, как если б ему перебили артерию картечью или саблей. Выронив ухват наземь, молодой человек пошатнулся и медленно осел на крыльцо.
Темная фигура оказалась уже совсем рядом, откинув капюшон… Денис невольно вздрогнул, увидев прямо перед собою вытянутое желтое лицо. Скуластое и плоское, с бритым подбородком и крючковатым носом, оно производило весьма неприятное впечатление. Особенно жутко выглядели глаза – глубоко посаженные, темные, прожигающие насквозь.
Вновь сверкнула молния. Длинные волосы незнакомца – не старого и не молодого – зашевелились, словно змеи Медузы Горгоны, глаза вспыхнули желтым огнем… Грянул гром…
– Верно, ты и есть тот самый Кройто, – облизав губы, прошептал Денис. – И что тебе надобно?
– Кройто! – тонкие губы незнакомца искривились в змеиной ухмылке. Отшвырнув посох в сторону, он протянул к шее гусара свои длинные, как у орангутанга, руки. Корявые пальцы колдуна с длинными загнутыми ногтями зашевелились… сжались… затем разжались…
И Дэн физически ощутил, как из него вынимают душу! Это было больно и страшно, но сопротивляться уже не было сил, как не имелось сил и кричать. Да и зачем кричать? Кого звать на помощь?
Сознание вдруг стало смутным, перед глазами все поплыло, и из зыбкого марева вдруг показалась фигура Бурцова! Давыдов сразу узнал старого своего друга… Ах, Лешка, Лешка… ты откуда здесь?
Бурцов вдруг растаял… вернее, не сам он, а лицо… форма же – синий доломан Белорусского гусарского полка – повисла в воздухе, словно сама собой. Узкие штаны-чакчиры вдруг как-то по-девичьи округлились… появилось новое лицо, милое личико синеглазой брюнеточки Леночки, девушки, что так сильно нравилась Дэну, но обзавелась женихом… Лена! Ты как?
Девушка улыбнулась, пушистые ресницы ее томно дрогнули, тонкие руки потянулись к пуговицам доломана… под которым ничего больше не было – ни рубахи, ни какого-то иного белья… Пуговицы расстегивались одна за другой, снизу вверх, быстро и ловко, вот уже обнажился пупок, а вот…
А вот на Леночке засияло ослепительно-белое бальное платье! Нет, это уже не Леночка… а Лидочка! Лидочка Мирская, из Звенигородки… Ах, как она хлопнула ресницами, длинными, темными, пушистыми… Большие голубые глаза, прямой носик, нежный, оставшийся с лета загар и чудные ямочки на щечках… Ах, как она подросла, распустилась, словно волшебный бутон… Настоящей красавицей стала!
Крепостной оркестр заиграл полонез, гусар подхватил девушку под руку, увлекая в танце… Музыка вдруг изменилась – теперь это был вовсе не полонез, а какой-то рок, медленная композиция группы «Найтвиш», в еще старом своем составе, с Тарьей Турунен… Вместо же Лидочки в паре с Денисом оказалась его одногруппница грудастенькая красавица Ольга, в топике и коротких джинсовых шортах… вмиг сменившихся джинсами, а потом – женской полицейской формой со всякими там шеврончиками-погончиками-кантиками…
Грянул гром! Ольга исчезла, вместо нее вновь возникла Леночка, сверкнула синими глазищами… и обратилась в белую волчицу! Ту самую, из Прейсиш-Эйлау и Фридланда…
Волчица жутко завыла, распахнула клыкастую пасть, намереваясь вцепиться гусару в шею… Вот зарычала… прыгнула…
Дэн живо схватил ухват, ударил…
Гроза уходила. Похоже, только что прошел дождь – с веток деревьев капало, и ступеньки крыльца мокро блестели. Гром гремел уже где-то вдалеке за лесом, небо над головой посветлело. Хоть и был уже глубокий вечер, а все-таки близились белые ночи.
Молодой человек осмотрелся и вздрогнул. В руках он держал ухват, а в мокрой траве у крыльца лежал тот самый колдун, Кройто. Лежал без движения.
– Эка я его хватанул, – бросив ухват, вполголоса протянул Давыдов. – Поди, не пришиб ли?
Сойдя с крыльца, гусар склонился над поверженным нойдой… и тут вдруг услышал крик.
– Помоги-и-и…
Кричали как-то глухо и словно бы из-под земли… Оставив колдуна валяться в беспамятстве (так ему и надо!), Денис прислушался… Крик повторился. И в самом деле – из-под земли: кричали из погреба, точнее сказать, из ледника!
Подбежав, Дэн откинул щеколду и распахнул дверь…
– Тарья?!
– Я помогать тебе! Чуть-чуть… – Глаза девчонки сверкнули зеленым светом. – Теперь – бежать. Быстро-быстро.
– Так, может, этого чертова колдуна…
– Эй, эй! Его не убить. Нам – бежать. Быстро. Я – знать дорога.
– Это я уже слышал, – быстро сообразив, Денис протянул саамке руку, помогая выбраться из погреба. – Ну, пошли. Коль уж говоришь, что знаешь… Кстати, этот твой Кройто за нами не погонится?
– Кройто – повержен. Кройто силу набирать. Долго.
– Хорошо, что ухват подвернулся! Вовремя.
– Это я! – задумчиво покусав губы, Тарья посмотрела на Дэна с плохо скрытым страхом. – Я чуть помогать. Но Кройто тебя не смог. Почему – не знать… Мы – уходить. Быстро-быстро.
– И правда – пошли, – улыбнулся Денис. – Чего зря болтать-то?
Юная саамка пошла впереди, все в тех же обтягивающих оленьих штанах и короткой жилетке. Стройненькая и быстрая, с темными, рассыпавшимися по плечам волосами, выглядела она так аппетитно, что Дэн сглотнул слюну. Ему всегда нравились подобного типа девчонки – решительные, красивые, смелые. Эта, правда, была ведьмой… да что там ведьмой – шпионкой, врагом! Впрочем, на этот раз дорожка-то у колдуньи с гусаром оказалась одна. Уносить скорей ноги!
Они и уносили! Бежали – точнее, просто быстро шли – по узенькой лесной тропке, до тех пор, пока совсем не стемнело, так что здесь, в лесу, стало не видно ни зги. Но даже и тогда беглецы еще немного прошли. Под ногами зачавкало, впереди вдруг неожиданно посветлело, и за деревьями показалось какое-то большое озеро.
– Куорта-ярве, – обернувшись, прошептала саамка. – Тут – отдыхать.
Денис быстро наломал лапника, постелил под густой кроной вековой ели и пожалел, что не прихватил с собой ментик. Вторая-то курточка сейчас бы весьма пригодилась: одну бы – доломан – постелил бы на лапник, ментиком бы укрылся… Хотя не так уж и прохладно, да что там – довольно тепло. Правда, девчонка эта – почти полуголая, не замерзла бы. Не дай бог, заболеет – потом как выбираться? Дорогу-то только она знает.
И все же… Беглецы напились из озера прохладной прозрачной воды, набросали поверх лапника березовых веток и травы. Денис все же снял доломан – укрыться – и тихонько позвал:
– Ну, иди, ложись… Чего встала?
Тарья, кивнув, улеглась, тесно прижимаясь к широкой груди гусара. Одним доломаном они накрылись, а потом… Кто полез с поцелуями первым, сложно было сказать… Денис или юная колдунья… а скорее – вместе, почти разом… То, что должно было произойти, то и произошло…
Вспыхнул на губах терпкий вкус поцелуя, ладонь гусара скользнула под жилетку саамки, погладила девчонку по спинке… нащупала грудь и, помяв быстро твердеющий сосочек, скользнула в оленьи штаны…
Надо сказать, Тарья оказалась той еще проказницей! Что только не вытворяла! Куда и усталость делась? Или, может быть, красавица тундры просто снимала нервное напряжение… может быть… Юная колдунья с сияющими коричневато-зелеными глазами извивалась, стонала так, что, казалось, было слышно на весь лес, вытворяя то, чего даже Дэн еще никогда делал… Как приятно было ощущать в руках это невероятно гибкое тело, слышать сладостный стон, чувствуя полное слияние, такое полное, что…
– Ты не ты, – наконец-то отпрянув, негромко промолвила девушка. – Тебе нет. Я – знать.
Дэн погладил ее по плечу:
– А ну-ка, подробнее! Я не я? Это как же понимать-то?
– Ты – знать, – серьезно сказала Тарья. – Я не мочь… не сказать… Не знать русский.
– Зато шведский, думаю, знаешь… Ну, как там у вас? Руотси! – гусар уже перебирал пальцами по спине красавицы-саамки. Девчонка блаженно щурилась, только что не мурлыкала, словно кошка.
– Так, ты если не можешь сказать, письмо мне потом напиши! – неожиданно предложил Дэн. – Письмо, понимаешь? Kirje!
– Пис-мо, пис-мо, – девушка улыбнулась. – Joo, tiedдn! Kirje! Брев.
– Брев… это, я так понимаю, по-шведски? – молодой человек погладил девчонку по волосам, словно убаюкивая. Растянул губы в улыбке: – Только не говори мне, что не умеешь писать. Ты же шпионка! Донесения-то как пишешь?
– Kirjoittaa, – черные ресницы дрогнули. – Muista kirjoittaa.
«Напишет, – догадался гусар. – Вот тогда и узнаем… Эх, спросить бы у нее много чего… Да как?»
– Слушай… Я… Тот, что не я… Я домой – могу? Ну, обратно? Вернуться, я хотел сказать…
Колдунья лишь похлопала волшебными своим очами. Не поняла. Или не хотела понять.
– Эх, жаль, финский не выучил, не успел, – вздохнув, Денис потянулся и зевнул. – Ну, давай спать тогда, чудо. Я думаю, на рассвете пойдем.
