Глава 6
Шел снег. Густой и тяжелый, он падал хлопьями, налипал на ветви деревьев, засыпал сугробами едва видневшуюся дорогу. Взяв вожжи, Денис подогнал лошадь, запряженную в легонький кургузый возок, крытый потертой рогожкою. Такой возок, в случае чего, можно было бы без особенных затруднений вызволить из снежного плена, подтолкнуть, помочь лошадке… Лихой гусар так делал уже не раз, ничуть не жалея, что, оставив обоз, вырвался вперед. Не очень-то хотелось тащиться вместе с неповоротливыми возами!
– Н-но, н-но! Хорошая, – причмокнув, Давыдов проехал еще с версту, а дальше в задумчивости остановил возок у развилки.
Занесенная снегом дорога ползла вверх по пологому холму, голому и почти пустому, поросшему лишь редкими кустами. Отходившая же слева узенькая повертка ныряла в лес – и там-то сугробов навалило куда как меньше.
Денис задумчиво почесал подбородок. Кажется, именно так, лесом, и можно поскорее добраться до почтовой станции, заночевать – не коротать же ночь в чистом поле. Наверное, об этой дорожке и говорили возчики, предупреждая Давыдова, чтоб глядел в оба да вовремя свернул. Гусар и глядел… И свернул, вот…
– Н-но, милая! Пошла!
Весело заскрипел под полозьями снег, и в самом деле, не такой густой и плотный, как на открытой местности. Лошадка неспешно трусила мелкой рысью, Денис что-то напевал да поглядывал по сторонам, искренне восхищаясь настоящей финской чащей! Угрюмые, покрытые белыми хлопьями ели стояли плотной стеной, кроны высоких сосен закрывали небо. Тяжелые ветви качались на ветру, словно руки суровых лапландских колдунов, о которых Давыдов слышал еще в петербургских салонах, где его и застало известие о начале русско-шведской войны.
Лихой штабс-ротмистр был скор на сборы – и вот уже снова мчался на войну, начавшуюся с соизволения Наполеона, после Тильзита натянувшего маску друга России. С такими друзьями никаких врагов не надобно! Хотя что-то получить, воспользоваться случаем – почему бы и нет?
Гусар ухмыльнулся в усы и невольно передернул плечами – больно уж суровым казался этот густой финский лес. Нет, никакая не Лапландия, там и вообще, говорят, леса нет, одна тундра да эти самые колдуны-нойды. И олени еще. Лопари их кровушку и пьют себе в удовольствие… говорят, что не только оленью. Да что с них взять? Дикий народ – самоеды.
– Н-но, залетная! Н-но! Давай-ка поднажмем. Поспеть бы до станции дотемна.
Верный ординарец Андрюшка что-то занемог, как видно, простудился, и Давыдов счел за лучшее оставить его пока с обозными – мало ли что? Времена военные, какое-то время можно обойтись и без слуги. Оставил, а теперь жалел. Вдвоем-то все было бы веселее.
Быстро сделалось темно, так что уже почти и не разглядеть дороги. Вот ведь приключение! А еще каких-то три дня назад Денис лихо отплясывал мазурку на балу у одной высокой особы. Да, были там девы – ах…
Причмокнув, гусар мечтательно прикрыл глаза… И едва не вылетел из возка! Проворная лошадка его вдруг неожиданно встала.
– Эй, эй, милая, что? Неужто волки?
Выбираясь в снег, штабс-ротмистр на всякий случай прихватил с собой пистолеты. Встречаться с волками не очень-то хотелось, особенно после приснопамятных событий в Восточной Пруссии. Вот там уж были волки так волки! Особенно – та белая волчица… Больше года прошло с того времени, а вот поди ж ты – в памяти все, как вчера. Ворюги-интенданты все же пошли под суд… правда, не все. Высокопоставленные их покровители даже легкого испуга не испытали. Что ж…
– Тихо, милая, тихо…
Погладив конька по гриве, Денис настороженно огляделся, прислушался. Никто не выл, ни близко, ни в отдалении, да и лошадка стояла себе смирно, не храпела, ушами не прядала, глазами испуганно не косила. Значит, слава богу, не волки… Да, господи!
Гусар вдруг расхохотался, рассмотрев, наконец, причину столь резкой остановки. Просто дорожка снова раздваивалась. И снова приходилось выбирать.
– Ах ты, моя умница-каурка, ух… Ужо доберемся до станции, задам тебе овса. Поди, любишь овес-то, ага?
Успокоив лошадь, молодой человек прошелся по поверткам, забрался обратно в возок и решительно повернул налево. Колея там выглядела куда более укатанной, видать, немало саней проезжало… в отличие от той дорожки, что справа. Там и вообще колеи почти не видать.
– Н-но, каурая! Думаю, уж немного осталось.
Да уж, немного, По рассказам обозников – еще версты две… ну или три – так как-то.
– Давай, милая, поднажми! Н-но!
Давыдов хлестнул лошадь вожжами – не очень-то хотелось ночевать в лесу. Слишком уж неприветливо тот выглядел, угрюмо как-то. Да и финны… они как-то больше шведов поддерживали, те еще хитрованы.
Штабс-ротмистр проехал еще с полчаса и все высматривал станцию… А ее не было! Вот должна была быть, пора бы… ан нет. И что прикажете делать? Возвращаться обратно к развилке? Так темно уже… Неужто и впрямь придется заночевать в пути? Тогда уж было лучше остаться с обозными – все веселее.
Чу! А вот и волки! Явились, не запылились. Не хватало еще…
Услышав не столь уж и отдаленный вой, каурая всхрапнула, испуганно прижав уши.
– А ну-ка, вперед! Живо!
Вой-то раздавался откуда-то сзади, так что путь теперь оставался один – только вперед, без всяких возвращений. Да и куда возвращаться-то? Волкам в пасти?
Лошадка побежала ходко – видать, сама различала дорожку. Да и куда сворачивать-то? Кругом одни сугробы да самая непролазная чаща… Вот снова волчий вой! Опять же – сзади… и на этот раз, кажется, подальше… Неужто оторвались-таки от волчин, не почуяли добычу серые твари? Хорошо бы…
– Н-но, милая! Н-но!
Вой затих в отдалении, однако Денис все еще напряженно вслушивался в глухую лесную тишь, нарушаемую лишь скрипом снега под полозьями саней. Ехал… Посматривал… И вдруг услыхал слабый крик!
– Тпррру!
Остановив возок, гусар навострил уши. Показалось? Да нет! Вот снова. Слабый такой крик… скорей, даже стон. Судя по всему – женщина или ребенок. Где-то совсем недалеко, слева…
Вытащив из возка фонарь, Давыдов поклацал огнивом и зажег фитиль. Желтоватый свет, дрожащий и тусклый, казалось, лишь еще больше сгустил темноту… Впрочем, кое-что все же было видно. Да и стон повторился.
– Эй, кто там? – громко крикнул Денис. – Сейчас я, сейчас…
Так, с фонарем, он и нырнул в самую чащу, пробрался по сугробам, меж деревьями и густыми кустами, оказавшись в самом настоящем урочище из древних финских сказаний! Мрачный сумрак, поваленные ветром стволы, овраг, занесенный снегом…
И снова стон! Именно оттуда, из оврага… Подняв повыше фонарь, Давыдов раздвинул кусты, спустился… и увидел лежавшую в снегу женщину, точнее сказать – деву. В странной одежде, похоже, что из оленьих шкур… кажется, это называется малица или парка… Узкие штаны, на ногах – мокасины-торбаса. Смуглое, искаженное страданием лицо…
– Эй, что тут… Ах, вон оно что…
Левая нога девчонки угодила в капкан! Хороший такой капкан, на волка или на росомаху. Привязан к поваленному стволу цепью – не уйдешь!
– Ах, дева, дева… как же ты тут оказалась-то?
Поставив фонарь на снег, гусар наклонился и попытался разжать капкан… Не тут-то было! Тугие створки никак не хотели поддаваться, пришлось вытащить нож… да Денис рискнул бы и саблей, все равно девчонку нужно было как-то спасать, не оставлять же ее здесь, на съеденье волкам. А они ведь сожрут, рано и поздно… Да этой же ночью и доберутся!
– А ну-ка, потерпи, милая… Оп-п!
Клацнув, створки наконец раскрылись… Девушка застонала и что-то залопотала по-своему… наверное, по-саамски… Да, саамы – как вспомнил Дэн, именно так и назывался этот народ. Смуглое личико, чуть раскосые, вытянутые к вискам, глаза. Миленькая. На Тарью Турунен похожа, из группы «Найтвиш». Тарья ведь, кажется, саамка… Правда, эта совсем юница… хотя кто их, лопарей, разберет?
– Держи-ка фонарь… Давай… оп-па…
Сунув саамке фонарь, молодой человек подхватил ее на руки и, выбравшись из оврага, зашагал к возку…
Девчонка вдруг снова залопотала, указав рукой на валявшиеся в снегу лыжи. Короткие, широкие, подбитые волчьим мехом. Охотничьи.
– Да понял я… заберу я твои лыжи. Тебя вот в возок отнесу, и…
Денис так и сделал. Положив саамку в возок, сходил за лыжами, потом пристроил на облучке фонарь да взялся за вожжи… Поехали…
Девушка вдруг поднялась, схватив гусара за край отороченного мехом ментика. Что-то быстро заговорила, замахала руками…
– Обратно? – придержал лошадь Дэн. – Ты говоришь – обратно? Почему, там же… Ах, ты ж по-русски не понимаешь… по-французски, думаю, тоже… Может, тогда знаешь, где станция? Как бишь ее? Сабо… Сибо…
– Си-бо! Си-бо! – услыхав знакомое слово, саамка обрадованно закивала и показала рукою куда-то вперед… вернее – назад.
– Точно туда?
– Ту-да. Ту-да. Си-бо!
– Ну, раз такое дело.
Быстро развернув возок, гусар подстегнул каурую…
– Ну, пошла! Пошла, милая… Н-но!
Снова заскрипел под полозьями снег. Правда, теперь Денис ехал обратно… К волкам, что ли? Выходило, что так…
– Эй, эй! – девчонка вновь схватила гусара за рукав, махнув рукой куда-то влево. – Ту-да. Ту-да. Сибо!
– Ах, там Сибо?! Надо же, а я эту повертку и не заметил. Как-то так пропустил.
В самом деле, и немудрено было пропустить. Дорожка отходила в заснеженные кусты, так что и не сразу и заметишь, если приглядеться только… или знать. Как вот эта саамка знала.
– Н-но, каурка! Н-но…
Настегивая лошадь, Давыдов обернулся к девчонке и ободряюще подмигнул:
– Меня Денисом Васильевичем кличут. А ты кто? Вот я – Денис. Де-нис. А ты?
– Тарья.
– Тарья? – невольно хохотнул Дэн. – Ну надо же.
Позади, казалось, где-то совсем рядом вдруг завыл волк. В ответ ему слева послышалось ответное завывание.
– Почуяли! – хлестнул лошадь, гусар выругался сквозь зубы. – Окружают, сволочи… До станции-то далеко еще? Сибо, Сибо?
– Сибо! – откликнулась Тарья таким тоном, будто они уже добрались. – Сибо.
А ведь и впрямь добрались! Где-то впереди, за деревьями, показались отблески желтоватого света, послышался собачий лай.
– Н-но, милая!
Да лошадку уже и не надо было погонять – сама неслась, почуяв жилье и теплое стойло, так что уже совсем скоро возок выехал к распахнутым воротам почтовой станции. На просторном дворе при свете факелов суетились люди, видать, только что приехал какой-то обоз или привезли почту. В станционной избе призывно светились окна.
– Ну, слава те, Господи, добрались! – выпрыгнув из возка, искренне перекрестился гусар. – Эй, кто тут главный? Смотритель, смотритель где? Ты смотритель? Лошадку мою распряги – и в стойло, овса. Девушку – в дом. Надо бы ей помощь…
Смотритель – тучный бородатый финн средних лет, в вязаной, с козырьком, шапке, – похоже, не понимал по-русски ни бельмеса. Хотя нет… все же кое-что, наверное, понимал, ибо, подозвав работников, указал им на лошадь и девушку. Убедившись, что каурую завели в стойло, Давыдов вошел в дом следом за смотрителем. Работники занесли туда же и Тарью, правда, не в общую залу, а куда-то еще, помещений в приземистой станционной избе хватало.
Что сразу поразило Давыдова, так это какая-то невероятная, совершенно нерусская чистота! Ни тебе тараканов, ни запечных сверчков, ни даже лубочных картинок на стенах. За столом, на широкой лавке, сидел какой-то молодой офицер, судя по серо-зеленому, с красными обшлагами, мундиру – из пехотных.
Завидев вошедшего Дениса, офицер немедленно вскочил на ноги, круглое добродушное лицо его озарилось самой неподдельной радостью.
– Ах, черт возьми, как же я рад увидеть здесь русского. Тем более гусара! Разрешите представиться, господин штабс-ротмистр… Поручик Архангелогородского полка Арсений Андреевич Закревский. Адъютант графа Каменского.
– Давыдов. Денис Васильевич, – штабс-ротмистр с улыбкой протянул руку. – Как видите – гусар.
– Денис Васильевич? Давыдов? – Тонкие губы поручика растянулись в еще большей улыбке, даже несколько растерянной, словно бы ее обладатель вдруг не поверил своим глазам. – Ужель тот самый?! Поэт!
– Ну да. Тот самый, – Денис не стал скромничать, в конце концов, они не в столичном салоне, а на войне.
– Ах ты ж боже мой, – радостно засуетился Закревский. – Какая встреча… Вот даже и не думал, а тут – вы! Вы знаете, что… вы… вот правда… ваши стихи у меня в заветную тетрадочку записаны, я ее повсеместно с собою вожу… А вот вы, Денис Васильевич…
– Можно по-простому – Денис.
– Ну и я тогда – Арсений. Так вот, Денис Васильевич… Денис… Может, у вас, как бы так, по случайности, какое-нибудь новое сочинение завалялось… Вы бы прочли, дали б переписать… Я был бы рад… душевно рад.
Глаза поручика светились самой неподдельной радостью, к тому же по всему чувствовалось, что офицер сей был человеком на редкость скромным… Но так любил поэзию, что даже попросил стихи, раскрасневшись от смущения.
Давыдов тоже был рад:
– Да есть, чего уж…
Примерно через полчасика новые друзья уже ужинали яичницей и финскими пирожками из ржаной муки с просом, посыпанных сверху вареными яйцами, перемешанными со сливочным маслом. У смотрителя сыскалась и водка, так что стихи пошли совершенно в тему…
– Ничего, что любовные?
– Ну, что вы, Денис! Право слово, это ж здорово просто. Любовь!
– Ну, тогда слушайте…
Гусар поднялся на ноги и вытянул левую руку вперед, принялся читать нараспев:
И уста твои румяные
Еще более румянятся
Новой клятвой, новой выдумкой,
Голос, взор твой привлекательней!
И, богами вдохновенная,
Ты улыбкою небесною
Разрушаешь все намеренья.
– Вот-вот! – радостно вторил поручик. – Вот именно так – улыбкою небесною. Кстати, а кто была та юная фамм, что внесли работники? Премиленькая… чем-то на итальянку похожа.
– Тарья ее зовут, – налив водку, улыбнулся Денис. – Из лопарей… Они ведь, знаете, как цыгане – везде кочуют, не только в Лапландии. Пошла на лыжах да угодила в капкан. Пришлось доставать.
– Экая бедняжка!
– Ну, надеюсь, хозяин ее вылечит.
– Вы о смотрителе? – Закревский неожиданно засмеялся. – О, скажу я вам, он тот еще жук! Притворяется, что совсем не говорит по-русски. Однако же, шельма, понимает все! Ну, Денис, ну еще почитайте…
– Да извольте, вот…
Ты резвостью мила;
Но вздох, но томный взор,
Но что задумчивость твоя мне обещают?
Сказать ли всё тебе?
Уж в свете примечают,
Что ты не так резва, беспечна и меня
Безмолвно слушаешь.
– Ах, здорово! Право же, здорово, господин поэт!
Вчера рука твоя
Моей не покидала, —
довольно продолжал Денис.
Она в руке моей горела, трепетала,
И ты глядела – на кого?
Глядела на меня, меня лишь одного…
Я видел всё… да, я любим тобою!
Как выражу восторг я сердца моего?
– А эта ваша дикарка – определенно премиленькая! – поручик покачал головой и хапнул водки. Выпил и гусар.
Друзья разошлись уже далеко за полночь, Давыдову постелили в гостевой комнате, Закревский же почивал в закутке на сундуке. Что и говорить – по-походному!
Она явилась к нему почти сразу же. Та самая девчонка, Тарья. Не спрашивая разрешения, вошла чуть прихрамывая. Босая, в узких оленьих штанах и просторной рубахе. Черные волосы рассыпались по плечам, большие зеленовато-карие глаза светились отблеском далеких лапландских льдов, подсвеченных сполохами северного сияния. Действительно, миленькая… красивая даже…
– Ты что-то хотела, Тарья? – шепотом осведомился Денис, как будто эта юная саамка его понимала.
Не говоря ни слова, девушка улыбнулась и, усевшись на край жесткого ложа, погладила гусара по руке. Как видно, благодарила за свое спасение. Причем благодарила от всей души… и очень и очень страстно! Гусар даже не делал ничего и ни о чем таком не думал…
Девушка провела пальцем по губам Дениса и тут же сбросила с себя рубаху, явив Денису свое юное нагое тело со смуглой шелковистою кожей. Давыдов не выдержал – поласкал налитую девичью грудь с теплыми коричневыми сосками, быстро твердеющими в умелых руках. Потом дотронулся до пупка, погладил по спинке, по шейке… принялся целовать… Ладонь гусар скользнула в узкие оленьи штаны… девушка застонала, выгнулась, сбрасывая остатки одежды, в чуть раскосых глазах ее засверкало жгучее желание любви…
Скрипело ложе, слышались приглушенные стоны… а потом Денис провалился в глубокий сон… то ли сон, то ли явь… У Дэна почему-то было неприятное чувство, словно бы кто-то специально провалил его в забытье, залез в мозг… Кто знает, быть может, эта страстная саамская девчонка и впрямь оказалась колдуньей?
Денис – курсант полицейской академии Дэн Давыдов – шел куда-то по длинному коридору, освещенному мерцающе-мертвенным светом жужжащих люминесцентных ламп. Шел неизвестно куда… Словно кто-то бы его вел, желая что-то вызнать… что? Коридор закончился, и молодой человек внезапно остановился у большого зеркала. Остановился и долго смотрел на себя так, как будто бы прежде того никогда своего изображения не видел! Вернее сказать, словно бы кто-то смотрел на Дениса его же глазами… и даже не просто смотрел, а пристально рассматривал, делая это по какой-то своей надобности, с каким-то своим делом.
Дэн выглядел, как всегда – коренастая фигура, вздернутый нос, круглое лицо с залихватским чубом. Вылитый гусарский поэт… вот только усов не хватало. Почувствовав некое неодолимое желание, юноша вытащил из кармана курсантское удостоверение… корочку… Поднес к глазам, тщательно рассматривая… Зачем?
Потом, убрав корочки в карман, достал смартфон, машинально вышел в Интернет… в мозгу словно в тумане встал образ нового приятеля, поручика… Дэн тут же набрал: Закревский Арсений Андреевич…
Русский военный и государственный деятель, генерал-губернатор Финляндии (1823–1831), одновременно министр внутренних дел (1828–1831), московский генерал-губернатор (1848–1859)…
Генерал-губернатор Финляндии! Будущий… Однако!
– Эй, эй, Денис! Денис Васильевич! Господин штабс-ротмистр… Вставайте… Да поднимайтесь же! Нас обворовали!
– Обворовали?
Сев на ложе, Давыдов недоуменно посмотрел на будившего его поручика и потряс головой…
– А где… Тарья… Ну, девчонка где?
– Она нас и обокрала! – Закревский возмущенно взмахнул рукой. – Все мои вещи перетряхнула, да и ваш дородный сундук, я гляжу, расхристан. Гляньте-ка сами, Денис. Наверное, много чего пропало…
Накинув на плечи доломан, Давыдов полез в сундук:
– Деньги целы… Пистолеты – тоже… Но да – перерыто все!.. Черт побери… письма! Все исчезли… Впрочем, и деньги… Кажется, у меня куда больше было.
– Вот и у меня! И письма, и деньги… – поручик обескураженно пожал плечами. – Интересно, зачем ей письма-то?
– А точно она? Ну, Тарья… – гусар постепенно приходил в себя. – Откуда вы знаете?
– Так она не одних нас, она и смотрителя обнесла! – неожиданно расхохотался Закревский. – Обнесла да скрылась. Ничего, что хромая нога! Смотритель вон, весь в мыле бегает, ругается. Вот ведь хитрая бестия – сразу и русский вспомнил!
Пока то да се, к обеду пожаловал и обоз. Тот самый, с которым изначально и ехал бравый гусар. Верный Андрюшка выглядел более-менее здоровым, чему Давыдов был весьма рад. Так вот и поехали дальше в Гельсингфорс, вместе с Закревским и слугами. По пути выпили и юную саамку вспоминали уже с улыбками и смехом.
– Нет, ну бестия, – в голос хохотал гусар. – Ну, надо ж так… Слушай, Арсений… А может, это и не она? Кроме слов этого чухонца смотрителя у нас ведь никаких доказательств! Может, он все и украл… это чертов смотритель.
– Может, и так, – поручик задумался. – Украл, а на девку свалил. Однако, с другой стороны, зачем ей тогда убегать-то?
Подумав, Давыдов махнул рукой:
– Так ли, не так… Чего уж теперь! Все равно – поздновато мы спохватились.
* * *
Распростившись с Закревским в Гельсингфорсе, Денис Васильевич некоторое время присматривался к сложившейся обстановке. Назначенный главнокомандующим генерал от инфантерии Федор Федорович Буксгевден, судя по всему, покуда особенно-то воевать не стремился. Стоявшие в Гельсингфорсе войска лениво обстреливали Свеаборг, но штурмовать крепость не спешили. Горячий гусар, так и не дождавшись штурма, плюнул на это дело и вскорости поспешил поближе к шведам, в Або, к своему покровителю и шефу князю Петру Ивановичу Багратиону.
Князь встретил своего адъютанта ласково, долго расспрашивал о Петербурге, а вот воинских приключений и подвигов, к чему так рвалась мятущаяся душа поэта, скоро не обещал.
– Окромя балов да увеселений, друг мой Денис, ничего покуда нет, – развел руками Багратион. – Отдыхай пока… или, ежели хочешь – на север, к Кульневу. У него там повеселей! Я б и сам с тобой махнул, да, увы… Езжай, коли хочешь.
– Ваше превосходительство! Так я хоть прямо завтра, – обрадовался Давыдов. – Хоть прямо сейчас…
– Ну-ну…
Улыбаясь, генерал потеребил кончик длинного своего носа и неожиданно спросил:
– Как бурка-то моя, жива еще?
– Да не потерял! – рассмеялся гусар.
Князь махнул рукой:
– На севере-то она тебе, чай, сгодится – теплая. Ну, так-то завтра. Сегодня ж вечером – давай-ка на бал. Мадам Матильда Юстиус, местная баронесса, как раз дает нынче. Дом ее тебе всякий укажет…
– А вы, князь? Неужели не пойдете? – благодарно кивнув, осведомился Денис.
Петр Иванович покачал головой и снова дотронулся до кончика носа:
– То пустое… Мне уж тут, Денис, все от безделья обрыдло. А ты сходи перед дорогой, развейся. Там многие из наших рады будут тебя повидать.
Так и случилось. Все встреченные на балу офицеры, завидев знаменитого поэта, радостно улыбались, хлопали по плечу и просили прочесть стихи. Даже сам барон – сухопарый старик в старомодном накрахмаленном парике с буклями – довольно покивал головой и что-то сказал по-фински.
– Он сказал – мы раты фидеть столь фажного гостя! – тут же перевела баронесса.
Как оказалось, она немного говорила по-русски… и выглядела так, что Денис в первое время потерял дар речи. Нельзя сказать, что лихой гусар прежде того не видел красивых женщин, но эта… Эта была редкостная красавица, блондинка с карими большими глазами и чувственным ртом. Пушистые ресницы вразлет, черные – ниточкой – брови, волнующая вздымающаяся грудь, лишь наполовину прикрытая кружевным вырезом платья, нежные тонкие руки с белой прозрачною кожей…
– Исфольте познакомиться, косподин Тавыдов…
Мило улыбаясь, хозяйка бала представила гостю всех именитых гостей: хозяина лесопилки господина Лебиуса, молодого барона Штеермана, владельца многих лесных угодий, а также и некоего непонятного господина в коричневом сюртуке, тот представился банкиром.
– Шенгранн. Амадеус Шенгранн.
– Давыдов. Денис.
Дэн едва сдерживал улыбку: что и говорить, настоящие финские имена! Шенгранн, Лебиус, Штеерман…
Дальше пошли женщины. Мадам Лебиус, мадам Келле, мадемуазель… Да много их здесь имелось, молодых финских мадемуазелей, иные – прехорошенькие, но с красотой хозяйки салона не могла сравниться ни одна. Усевшись за богато накрытый стол, гости немного выпили. Почти сразу же заиграла музыка, господа и дамы пустились в пляс. Денис даже и подумать не успел о хозяйке – какая-то юная особа хватко дернула его за рукав доломана… Пришлось танцевать, не обижать же деву отказом. Тем более такое премилое личико… Где-то Дэн уже видел похожее… Черт! Ну, конечно же! Кайса Мякярайнен! Биатлон!
Кстати, девчонку так и звали – Кайса. Точнее – Анна-Кайса. И это было все, что гусар смог о ней узнать – юная финка совсем не говорила по-русски.
После первого танца – это была полька – выпили еще, а потом уж господа офицеры принялись хором просить Дениса почитать стихи… Что и было проделано с блеском! Давыдов прочел и старые свои вещи, и новые, недавно написанные. Старые, еще с белорусских времен, касались веселых пиров и попоек, новые же были в основном о любви.
– О, вы как Шекспир! – искренне восхищалась хозяйка. – Сонеты, да… Так выпьем же, господа, за нашего поэта!
– За это стоит выпить, ага!
– Счастья тебе, Денис!
– Удачи. Бон шанс!
В высоких бокалах искрилось шампанское, кроме него слуги разносили и темно-красное, похожее на кровь, вино, невероятно вкусное. А вот водки совсем было мало, как под шумок поведал Денису один армейский капитан – финны водку почти не пили, боялись привыкнуть.
– А спиваются они, Денис Васильевич, быстро. Два-три бала – и все. За уши от водки не оттянуть.
Снова грянула музыка, пошли танцы… и снова красавицу-баронессу пригласил кто-то другой. Какой-то хлыщ-драгун…
С досадой крякнув, Давыдов ловко увернулся от пылких объятий супруги хозяина лесопилки и отошел в другой конец залы – к карточному столу и собравшейся за ним публике… Сам Денис никогда не играл, но посмотреть на чужую игру любил в охотку, уж тем более – поддержать разговор.
За картами обычно о женщинах не говорили – вели беседы серьезные, соответствующие столь же серьезным ставкам. Затрагивали и экономику, и политику, особенно внешнюю.
Вот и теперь, едва присев, заговорили о Наполеоне, о короле шведском Густаве Вильгельме, об англичанах. Беседа вышла какая-то нервная: начавшаяся русско-шведская война не имела особой популярности. Опять же – из-за Бонапарта. Именно он подзуживал императора Александра против своих врагов шведов. Александр и поддался – больно уж удобный выпал момент отхватить Финляндию. Тем более – тут кругом бывшие новгородские земли.
Поначалу игра шла по маленькой, однако же вскоре один из игроков высыпал на стол мешочек серебряных монет. Ухмыльнулся, подкрутил усы, глянув на окружающих с этаким ехидством:
– Ну, что, братцы? Поехали?
Это был драгунский майор, высокий и сутулый, судя по всему – человек азартный. Унылое лицо его, обычное лицо уездного выпивохи, помещика средней руки, при сделанной вдруг ставке тотчас же оживилось, впрочем, оживились и все остальные игроки.
– Ах, вы, Иван Евфграфыч, так? Так и мы тоже… Вот вам!
– И я…
– Так что? Вскрываемся, господа?
– Вскрываемся!
На какой-то момент над карточным столом повис миг томительного азартного ожидания, того самого, что так мило сердцу всякого игрока, ради чего, собственно, люди и садятся за карты, частенько проигрывая подчистую все свое состояние, а бывает – и не только свое.
– Я пас!
– Пас!
– Однако марьяж, господа мои!
На этот раз повезло майору, и он тотчас же удвоил ставку. Игра стала еще азартнее, разговоры затихли. Бывший в игре господин Шенгранн – банкир, кажется, – взволнованно утерев рукавом сюртука выступивший на лбу пот, извинился и покинул игру. Однако же не ушел, встал рядом с Денисом. Бритая, несколько одутловатая физиономия его выражала, однако же, самую крайнюю заинтересованность в исходе карточной схватки.
– Вот всегда вы так, господин Шенгранн, – раздавая карты, посетовал тощий пехотный ротмистр. – Только зачнется игра – как уже уходите. Жалко денег?
– Жалко, – банкир вздохнул и виновато развел руками. – Я ж все-таки финансист, господа.
– Ну-ну, господа, играем! – нетерпеливо махнул рукою драгун.
На этот раз ему не повезло – проигрался в прах, однако же хорохорился, подкрутил усы…
– Ставлю саблю! Хорошая сабля, трофейная… Под Фридландом отбил у француза…
– Э-э, батенька, – заметил Шенгранн шепотом, – так ты и мундир проиграешь.
– Думаю, до мундира не дойдет, – так же тихо промолвил Давыдов. – Майор-то хват. Уж всяко трофеи найдутся.
– Все и проиграет.
Банкир зябко потер ладони и, искоса поглядев на Дениса, неожиданно предложил подняться на второй этаж… как он выразился – в кулуары.
– Видите, все уже расходятся… Но некоторых баронесса приглашает на кофе.
– Нас же не приглашала?
– О, не извольте беспокоиться, господин штабс-ротмистр. Видите во-он того мальчишку-слугу? Ставлю десять против одного – он именно к нам бежит.
Юный слуга баронессы – ливрейный мальчик, круглолицый и белобрысый, как многие финны, – и в самом деле, углядев собеседников, направился прямо к ним и, поклонившись, что-то сказал по-фински или по-шведски.
– Вот видите! – засмеялся банкир. – Что я говорил? Идемте! Баронесса нас приглашает. Впрочем, не только нас…
Он что-то вполголоса бросил слуге, и тот мигом метнулся к картежникам…
– Ну, что ж вы стоите?
– Идемте! – Давыдов решительно махнул рукой и вслед за Шенгранном направился к широкой мраморной лестнице, застланной синей ковровой дорожкой.
Чайная комната баронессы была обита голубыми обоями сияющего китайского шелка с изображением каких-то рыбок и птиц. На столе, накрытом ослепительно-белой скатертью, слуги раскладывали столовые приборы, расставляли чашки. Десятки зажженных в позолоченных канделябрах свечей отражались в кофейниках, начищенных до зеркального блеска. Было жарко, дамы томно обмахивались веерами.
– Ах! Господин гусар… Не стойте же на пороге, господа. Проходите!
Голые плечи красавицы-баронессы едва прикрывала вуаль, а брошенный на Дениса взгляд обладал такой силой, что, казалось, сердце гусара сейчас выпрыгнет из груди. Как-то так вышло, что за столом они оказались втроем, по-видимому, все остальные приглашенные еще не явились, слуги же поспешно покинули помещение, повинуясь мановению хозяйской руки. Да! Еще невдалеке, на диванчике, примостились две юные финки. Кайса Мякяра… Тьфу! Анна-Кайса и еще одна мадемуазель, чуть постарше. Девчонки оживленно болтали между собой и негромко смеялись, не обращая внимания на остальных. Ну, еще бы – по-русски-то не понимают ни бельмеса! В отличие от госпожи Матильды!
– Вы ведь недавно из Гельсингфорса? Как там? Расскажите! Я такая любопытная… Что и немудрено. Попробуйте-ка, поживите в нашей лесной глуши. Вот вам кофе… пейте… Да-да, можете закурить. Вы курите трубку! О, это так романтично. Шарман! Так что в Гельсингфорсе? Что командующий? У вас там много знакомых? Из каких полков? А у нас, в Або, вы с особой миссией? А как там Свеаборг, еще не взяли?
Сказать по правде, гость уже устал отвечать, с удивлением заметив, что акцент баронессы куда-то исчез… Впрочем, он и было-то, скорее всего, для шарма.
– О, князь Багратион – это да! Это – мужчина. А с Кульневым вы еще не знакомы?
С Кульневым Денис познакомился еще лет пять назад, когда, сосланный из лейб-гвардии за свои басни, уныло ехал к новому месту службы в Белорусский гусарский полк. Там-то, в Сумах, и встретились, подружились, а потом пересеклись уже в Восточной Пруссии…
Ничего этого Давыдов баронессе Матильде не сказал. К чему? Да и не слишком ли многое хочет знать эта обворожительная финка? Или она не финка, а шведка? Все может быть, особенно здесь, в Або… Хотя красива, чертовка! А глазищи-то – омуты, так и тянут к себе, так и тянут.
Однако это излишнее любопытство… тяга к подробностям… Ну, скажите на милость, зачем ей знать про драгунские полки? Впрочем, может, это и есть вполне женское желание… тем более тут и в самом деле – такая глушь!
– Знаете, господин Давыдов, у меня есть мызы по всей округе. И в Гамле, и в Вазе… везде. Я почему и спрашиваю – там ведь, говорят, стреляют!
Понятно. Вот почему выспрашивает. За мызы свои боится, за имения.
– Вы пейте, пейте, господин гусар…
Конечно, Дэн не смел надеяться на большее, по крайней мере сейчас. Красавица-баронесса ведь была замужем, да и времени с начала знакомства прошло… часа три. Тем более и обстановка вокруг казалась слишком уж людной. Если и идти в атаку, так не сейчас. В другой раз… Обязательно!
Народ расходился уже, решил откланяться и Давыдов. Выйдя из-за стола, галантно поцеловал ручку баронессе, не забыл и про девчонок на диванчике. Те еще больше засмеялись, да по всему – рады были. Да, если что-то и хотели, так сказать ничего не могли, все лопотали по-своему.
Спустившись по лестнице вниз, гусар уже собирался выйти во двор, где дожидался его верный слуга Андрюшка с возком. Денис уже подошел к дверям… да вспомнил про трубку! Там ведь ее, на кофейном столе, и забыл… Хорошо, не ушел еще, не уехал.
Вмиг взлетев по лестнице, гусар издали еще услышал громкий голос красавицы:
– Ах, господин майор… Ну расскажите же, не будьте букой! Как Свеаборг? А Федор Федорович, командующий, как? Говорят, он недавно упал с лошади? Это правда? А у вас знакомые из каких полков? А в Або вы надолго? Знаете, у меня здесь, невдалеке – мызы…
– Пардон! – войдя, решительно поклонился гусар. – Забыл вот трубку…
Матильда всплеснула руками:
– Ой! А я-то и думаю – чья? Так вы уже завтра в Вазу? С утра?
– Как придется, мадам. Уж какие будут условия.
Еще раз поцеловав красавице ручку, Денис попрощался повторно. Девчонки-хохотушки все так же сидели себе на диванчике… Родительского пригляду на них нет!
Выйдя, наконец, во двор, гусар с удовольствием вдохнул полной грудью морозный воздух и, направляясь к возку, вдруг услышал голоса. Невдалеке от главного крыльца была распахнута небольшая дверь, судя по запахам – из кухни. Именно оттуда выскочила раскрасневшаяся девчонка… в расшитой мелким бисером малице и узких оленьих штанах. Черные волосы струились по плечам, блестел в льющемся из окон свете бисер… Так же блеснули и глаза… зеленые, вытянутые, колдовские!
– Тарья! – узнав, ахнул гусар.
– Держите ее, держите! – завидев Давыдова, крикнул выскочивший из кухни Шенгранн.
Да-да, именно так, банкир выскочил из кухни! Интересно, что он там делал?
Поймать саамку, конечно же, не удалось, да никто особо и не ловил. Выскочившие из той же кухни слуги лишь размахивали руками да без толку суетились. Тарья (если это была она) ловко юркнула за ворота и исчезла во тьме.
– Воровка, – негромко промолвил банкир. – Я случайно заметил, поднял шум. Она – бежать, вы видели. Жаль, не поймали. Да эти лапландцы… они как цыгане – попробуй, поймай.
При всех своих словах финансист вовсе не выглядел расстроенным, по всему казалось, что не было ему до воровки совершенно никакого дела. Ну, убежала – и черт-то с ней! Зачем тогда кричал? А бог весть…
– Серебряные ложки украла, змея, – махнув рукой, Шенгранн негромко засмеялся. – Ну да ладно. Не обеднеет хозяйка-то.
– Вы по-русски неплохо говорите, – прощаясь, заметил гусар. – Да и она…
Банкир покивал:
– Ну да, ну да. Я ведь жил в Петербурге. У нас там отделение банка… На Мойке, знаете?
– Мойку знаю…
– Матильда же в детстве воспитывалась в русском пансионе, в Лапеенранте. Это такой ма-аленький городок в Южной Карелии, в России. Там много русских.
Простившись с новым знакомцем, Давыдов забрался наконец в возок, и верный Андрюшка ухватил вожжи:
– Н-но, милая, н-но!
Позади, на лестнице, освещенной падающим из окон светом, вдруг послышался смех. Любопытствуя, Денис высунулся из возка, глянул и присвистнул. Опять эта смешливая молодежь, девчушки-хохотушки, Анна-Кайса с подружкой. И куда их черт на ночь глядя понес?
– А ну-ка, Андрей Батькович, заверни!
Подъехав к ступенькам, гусар призывно махнул рукою:
– Эй, мадемуазели! Садитесь-ка, подвезу.
Девчонки замотали головами:
– Эй, эй! Киитос.
«Эй» – это по-фински «нет», это Давыдов узнал уже.
– Ну, нет так нет. Было бы предложено. Прощевайте, мадемуазели. Адью!
* * *
Русским гарнизоном в небольшом городке Вазе командовал сводный кузен Давыдова Николай Раевский, с ходу предложивший Денису остаться у него в качестве штаб-офицера.
– Ну, а ежели ты, братец, сразу в дело хочешь, то тогда – да, к Кульневу! Яков Петрович как раз моим авангардом командует. У него там что ни день, то веселуха! Впрочем, и у нас скоро так же будет. Наступление, брат.
Финский городок Гамле Кульнев занял с ходу, еще до приезда Давыдова. Там его Денис и нашел – Яков Петрович, по своему обыкновению, занял самую неказистую халупу, предоставив своим офицерам выбирать куда более комфортное жилье.
Когда Давыдов вошел, то не сразу узнал своего старого приятеля и друга. Лишь когда тот встал, поднялся во весь свой высоченный рост, едва не ударившись о притолочину… Знакомые бакенбарды и пышная шевелюра прославленного воина и командира уже были тронуты сединой. Еще бы, он был старше Давыдова на двадцать один год, что ничуть не мешало дружбе.
– Ох ты, бог мой! Денис! Какими судьбами?!
Здоровенный седоватый детина в синем с голубой опушкою доломане гродненских гусар распахнул объятия:
– Ах, черт возьми, как же я рад тебя видеть! Как там князь Багратион?
– Велел кланяться, – Давыдов улыбался, чувствуя радость от встречи со старым своим другом. – Я вот у него к тебе отпросился. Примешь?
– Нет, прогоню! – захохотав, Кульнев облобызал гостя и тотчас же усадил за стол. – Садись, садись, дружище! Еды у меня нынче много. Третьего дня знатный шведский магазин взяли… Ах, Денис, Денис… Неправильно мы воюем, вот что!
Угощая Давыдова, Яков Петрович скорбно затряс головой:
– Неправильно, да. Слишком уж нерешительно, вяло. Надобно шведские войска бить, а не земли захватывать. Ну да ладно, схлестнемся еще с врагами, ага. У тебя ж, поди, новые стихи есть? Прочтешь?
Целый вечер друзья проговорили о многом. Давыдов читал стихи, Кульнев рассказывал. О стойкости врагов, о «взволнованных» шведами финских крестьянах, организовавших в непроходимых лесах самые настоящие партизанские отряды. О том, что воевать надо куда как энергичнее, не так, как Буксгевден…
– Совсем-совсем не так, брат ты мой Денис! Ах, мы ж тут с Раевским… да на свой страх и риск… А шведы что-то задумали, явно! Ну, ты тут располагайся, а я пойду, проверю посты.
– И я с тобой, Яков Петрович! – тут же вызвался Денис. – Заодно спрошу – ты хоть когда спишь-то?
Кульнев пошевелил кустистыми своими бровями:
– Я, друг мой, не сплю и не отдыхаю, чтоб армия моя по ночам спала и отдыхала и ни в чем не нуждалась. На то я и командующий авангардом!
Надевая ментик, Яков Петрович покачал головой:
– Со мной, говоришь? Ну, пошли. Только знай – сам напросился.
Далеко, впрочем, идти не пришлось. Выбранная для жительства Кульневым халупа располагалась на самой окраине городка, в той его части, откуда вероятнее всего можно было ожидать внезапного нападения неприятеля. Караулы же располагались рядом в лесу, а также и на городских улицах с редкими заборами и домами. Именно такие, на вид позаброшенные, улочки и выходили на окраину.
Караулы оказались разномастными: службу несли и гродненцы, и ахтырцы (синие ментики и коричневые), да еще и драгуны. Еще издали заслышав шаги, дюжие молодцы грозно закричали в темноту, спрашивая:
– Стой, кто идет!
– Павлоград! – тут же отозвался Кульнев.
В ответ тотчас послышалось:
– Сумы! Здрав-желаем, ваш бродь!
– И вам не хворать, братцы. Все подобру у вас?
– Подобру, господин полковник!
– Ну, служите дальше. Обо всем подозрительном докладывать лично мне!
Так проверили один караул, второй, третий, а когда добрались до последнего, восьмого, поста, в небе ярко выкатилась луна. Выглянула из-за облака, полыхнула бесстыдно, словно женская грудь из-под декольте, осветила все вокруг ярко-ярко: и темные, стоявшие в отдалении дома, и камни, и занесенную серебристым снегом лесную опушку.
– А вот это нехудо, – глянув на луну, полковник ухмыльнулся в усы. – Ежели что задумают шведы – так сразу и видать. Наших же… Ты кого-нибудь видишь, Денис?
– Нет, – вглядываясь в запорошенные инеем кусты, Давыдов покачал головою. – Ничего не вижу. А что, тут пост?
– Именно пост, – негромко хохотнул Яков Петрович. – А, ну-ка… Эй! Петербург!
– Киев! – отозвались из-за кустов, вышли… И тотчас же что-то скользнуло в воздухе, просвистело над ухом, ударив в кривой ствол ольхи.
– Ложи-ись! – быстро крикнул Денис. – В снег все. Живо!
– В снег! – бросаясь в сугроб, Кульнев подтвердил приказ.
С минуту все затаились, выжидая… Стояла мертвая тишь, лишь откуда-то издалека налетевший ветер приносил волчий вой. Дэн покусал усы…
– Я гляну, что там?
– Осторожнее только… Давай.
Верховой ветер погнал по небу облака, затянул луну. Стало темно, и добравшемуся до ольхи Давыдову пришлось вновь дожидаться, когда посветлеет.
– Ну, давай же, выглядывай! – нетерпеливо шептал гусар. – Ну, скорее.
Наконец, из-за облака снова показалась луна, проглянула… и в призрачном мертвенно-серебристом свете Дэн явственно увидел воткнувшуюся в ствол стрелу! Гусар чуть привстал, протянул руку… И снова услышал свист, и едва успел упасть в сугроб, затаиться… Очередная стрела просвистела над самой его головой, упав в снег, в заросли. Затих, дождался темноты, пополз…
– Стрела, говоришь? – шепотом переспросил Кульнев. – Что, шведы уже башкир наняли или каких своих самоедов?
– А у них ведь есть!
– Есть. Лопари. Лапландцы.
Денис тут же вспомнил ту девчонку, Тарью. Смогла б она выстрелить из лука? Да запросто, наглости и проворства хватит! Правда, вот только зачем ей стрелять? Так, может, и есть – зачем! Может, вовсе не попрошайка она, не воровка, а шведский соглядатай, шпион. В вещах ведь не зря рылась…
С другой стороны, от Або тут все-таки далековато… Да и мало ли в Лапландии дикарей?
– Думаю, во-он от той сосны стреляли, – указал рукой гусар. – Судя по траектории – так.
– Ага, – полковник согласно кивнул и шепнул: – Айда! Ползем к караульным.
Зашуршал под телами ползущих снег, хрустнули кусточки… Опять просвистела стрела!
– На звук бьют, – тихо промолвил Кульнев. – Проворные.
– Ага…
– Стой, кто идет! – словно бы из-под земли послышался приглушенный голос.
– Петербург, – Денис отозвался столь же тихо и осторожно, услышав в ответ:
– Киев.
Свои.
– Тут вон овражек, вашбродь…
– Вижу, вижу, – усмехнулся командующий. – Нехудо вы тут устроились. Ну что, братцы, так и будем куковать до утра?
– Зачем же? – Давыдов покусал заиндевевший ус. – Мы ту сосенку в окружение возьмем. Спокойно и тихо.
– Добро, – разрешил командир. – Эй, братцы! Все слышали? Один пусть здесь и дальше службу несет, остальные – ползком к сосенке. А дальше вот как…
Как Яков Петрович сказал, так и сделали. Неудобно было, конечно, ползти по заснеженному зимнему лесу, да деваться некуда, уж пришлось. Хорошо хоть сапоги гусарские узкие – снегу хватали мало. Вот только коряжье разное да колючие ветки за куртки цеплялись.
Однако вот и сосенка. Снова выглянула луна. С дерева, с самой вершины, вспорхнула какая-то птица…
Резко, на весь лес, прозвучал пистолетный выстрел… следом за ним другой – Дениса, и – разом – выстрелы из солдатских ружей. Мощные пули раздробили ствол сосны в щепки… что-то упало… или, скорей, соскочил кто-то. Пригнулся, бросился в самую чащу… исчез…
– Вашбродь, Яков Петрович! Сейчас мы его…
– Стоять! Живо на пост.
– Есть! Слушаемся.
Слышно было, как караульные подались обратно к оврагу.
Поднимаясь на ноги, полковник стряхнул с себя снег:
– Верно, местный охотник. Эва, как ходко убег. Хват! Поди, все тропки здешние знает. Нет уж, Денис, нам его ловить – попусту. Давай-ка лучше сосенку осмотрим, благо луна.
Друзья осмотрели все вокруг, как могли, тщательно. Обнаружили и небольшой запас стрел, и свежую лыжню, уходящую в чащу.
– Гляди-ко, стрелы-то оставил – пугливый, – ухмыльнулся Кульнев. – Ишь, лыжи приготовил, ага… Больше ничего вроде нет… Жаль, не задели.
– Жаль…
Кивнув, Денис снял перчатки и, опустившись на колени, обшарил снег под сосной… Ладони напоролись на какие-то небольшие осколки… стеклышки… Гусар поднес их к глазам, всматриваясь в призрачном свете луны…
– Бисер, – негромко промолвил полковник. – Самоеды таким малицы свои украшают.
* * *
На следующий день еще выяснилось, что стрелы отравлены. То ли кошка их облизала, то и собака – а только отравилась животина, закружилась, пала на снег, да пена из пасти пошла.
О найденном на месте происшествия бисере Денис рассказал только Кульневу. Тот, правда, лишь расхохотался:
– Девка, говоришь? Самоедка? Да ну… Тут без хитрых да ловких мужичков, чую, не обошлось!
– И все ж дозволь мне ее поискать, Яков Петрович!
Внимательно посмотрев на Давыдова, полковник потряс бакенбардами и махнул рукой:
– Что ж, неволить не буду. Ищи.
Получив соизволение своего командира, штабс-ротмистр дела в долгий ящик не откладывал, не любил. Уже к обеду вызвал в штаб всех ротных и полковых писарей да задиктовал «приметы опасной шпиёнки». Как учили в академии – составил словесный портрет.
– Среднего роста, астенического телосложения…
– Какого-какого, вашбродь?
– Хм… худая, да. Очень. Грудь маленькая, размер ноги – тоже. Лицо смуглое, чуть скуластое… однако же не слишком, волосы черные, средней длины, глаза миндалевидные, зеленовато-карие, большие… Откликается на имя Тарья. Одета… шубейка такая оленья – короткая, с бисером. И штаны.
Дэн понимал, что вполне может быть, что это вовсе не саамка стреляла. Однако же кроме нее никаких подозреваемых у него не было. Да что там гадать – она, не она… Поймаем – спросим.
Впрочем, поймать, однако же, не пришлось, хоть все листы с приметами были розданы каждому караулу. Может, сбежала девчонка, а может, и впрямь не она была. Однако же – бисер, бисер… Хотя тоже у любого саама бисер мог быть – дикий народ, любят всякие блескучие штуки.
Как бы то ни было, а до конца марта караулы так никого и не задержали, а уж в начале апреля стало не до того: командующим авангардом Яков Иваныч Кульнев велел трубить поход.
– Отправляемся на север, братцы! Цель – шведские отряды в районе Улеаборга. Надобно их оттуда выбить, ясно?
– Ясно, вашвысокбродь! – хором откликнулись выстроившиеся на опушке леса солдаты.
Кроме пехоты, в рейд отправилась и легкая кавалерия – «сине-голубые» гродненские гусары и «коричневые» ахтырцы. Денис сильно среди них выделялся своей красной с золотом лейб-гвардейской формой, представляя собой прекрасную мишень… однако же менять мундир не собирался – то позор для гусара!
Поэта и заводилу Давыдова во всех полках знали и приветствовали почти столь же радостно, как и Якова Петровича. Впрочем, Якова Петровича все равно громче, он же всем был словно родной отец. Об отцовской заботливости Кульнева о своих воинах в армии ходили легенды, ничуть не приукрашивающие действительность.
Денис, как всегда, был в первых рядах, пустившись в разведку вместе с лихим взводом гродненцев во главе с веселым поручиком Культяковым. Здесь, в суровых финских землях начало апреля – еще зима. Самая настоящая – с сугробами, с метелями, с озерами, покрытыми льдом. К такому-то вот озеру и подошли гусары, оставив коней в лесу. Подошли скрытно, подобрались, прячась в ольховых зарослях. Культякову показалось, будто бы именно с этой стороны слышались голоса. Правда, пока никого видно не было.
– Может – эхо? – поправив новенький синий ментик, предположил восторженно безусый корнет. Антон Иванович, кажется, но все – даже рядовой состав – звали его по-простому – Тошка.
– Сам ты эхо, – беззлобно прошептал Культяков. – Эхо совсем не так… А вы, господин штабс-ротмистр, что скажете?
– Скажу, что подождать надо, – Денис ухмыльнулся в усы. – Послушать. Хотя бы какое небольшое время высидеть. Озеро, вон, вытянутое, словно река. Супостату дорожка удобная.
Как решил Давыдов, так и поступили. Затаились, затихли, так что слышно было, как чирикают неподалеку, в лесу, птицы. Чай, апрель – месяц весенний, день-то прибавился, да и солнышко все чаще показывалось, сверкало.
– Синички, – подняв голову, прошептал корнет.
– Сам ты синичка, Тошка! – Культяков покачал головой. – Коростель это… вишь, как высвистывает – фью-фью, фью-фью…
– Тсс! – шикнул на обоих Денис. – Ишь, рассвистелись… О! Гляньте-ка…
Увидев, как на том берегу вспорхнула в небо стая ворон, Давыдов приложил палец к губам:
– Кто-то спугнул, ясное дело.
– Может, финны? – поручик подергал ус. – Там, верно, прорубь. За водой ходят. Тут деревня рядом, Калайоки.
– Рядом-то рядом… Однако там, у деревни – река. Зачем им на озеро за водой тащиться?
Штабс-ротмистр посмотрел вдаль… И вдруг снова послышались голоса! Отдаленные, но весьма отчетливые… похоже, что кто-то что-то спрашивал, кто-то отвечал… а вот грохнули смехом!
– Не таятся совсем, – себе под нос промолвил Тошка. – Значит, местные.
– А может, и шведы, – Культяков покачал головой. – Кого им тут опасаться-то? Финны – за них, а про нас они, смею думать, не знают.
– А может… Опа!
Отведя от глаз ветку, корнет так и застыл с открытым ртом. Все тоже притихли, напряглись, увидев показавшихся из-за леса людей в киверах и темно-синих, с желтыми отворотами, мундирах.
– Шведы! – покусал губу Денис. – Однако много… Так, быстро уходим – доложим командующему. Осторожней только, внимание не привлекать.
До леса пришлось ползти, а там уж – меж деревьями, по слежавшемуся толстому снегу. Добравшись до лошадей, гусары вскочили в седла и наметом понеслись по лесной дорожке.
– Шведы? – выслушав доклад, Кульнев неожиданно улыбнулся. – У Калайоки? Так вот, значит, они где. А мы-то их не там ищем… А ну, братцы! По-тихому, рысью… Конница врага боем займет, а там и пехота подоспеет. Вперед! С Богом!
– Пер-рвый эскадрон… стройся!
– Второй эскдро-он…
– Третий…
Войско выстроилось быстро, без суеты. Пехотинцы закинули на плечи ружья, гусары приготовили штуцеры и пистолеты. Штуцер – это такая короткая винтовка. Стреляет, в отличие от тяжелого гладкоствольного солдатского ружья – мушкета или фузеи, метко, однако заряжается долго, опять же – с дула. Дэну, к слову сказать, штуцер нравился куда больше пистолета – можно было спокойно на дальнее расстояние бить, да еще и метко. Пистолет же… Когда белки глаз противника разглядишь – вот тогда и стреляй, раньше даже и не думай, не попадешь ни в кого, разве что в белый свет как в копеечку.
– Ать-два, ать-два, ать…
По зимнику печатала шаг пехота. В барабаны покуда не были – задача стояла подойти к противнику скрытно. Вот затеют гусары бой, вот тогда…
– Вон они! – вскочив на холм, Давыдов осадил коня и глянул на полковника. – Вон они, Яков Иваныч! А много… Пожалуй, батальона три…
– Для наших солдатушек – в самый раз! Готовьтесь к бою… – оглянувшись на своих гусар и казаков, Кульнев взмахнул саблею. – А ну, ребятушки… Не посрамим российскую честь! Вперед, братцы! Ура!
– Ур-р-а-а-а!!!
Пронесся, раскатился эхом грозный воинский клич. Бросив лошадей в намет, гусары ринулись на врагов, что находились невдалеке от видневшейся за редкими деревьями деревни.
Из-за низких палевых туч выглянуло вдруг яркое солнышко, вспыхнуло на эполетах, зажглось, отразилось в золоченых орлах на киверах рвущихся в бой гусар, возгорелось на угрюмых шведских штыках. Заржали кони, брызнул из-под копыт снег. Рванул в лицо ветер, свежий ветер войны.
– Ур-ра-а-а-а!!!
Спустившись с пологого холма по широкой дороге, русская кавалерия рассыпалась полукругом по берегу реки, уже почти свободному от снега. Здесь, на открытой местности, снег таял куда быстрее, чем в лесу. С утра еще стояли утренники, подмораживало, еще не было той грязной, почти болотной, каши, в которой запросто можно было увязнуть, застрять…
Заметив внезапно налетевших врагов, шведы тут же принялись перестраиваться, раздались резкие звуки труб, послышались выстрелы. Навстречу русским вылетел конный отряд. Кирасиры… Нет, драгуны – конские хвосты на шлемах, палаши, а не сабли… И ружья, притороченные к седлам, тяжелые ружья – драгуны могли вести бой и пешими. Да чаще всего так и делали – не кавалерия, скорей – мотопехота тех лет.
– Ур-ра-а-а-а!
Увидев грозный оскал шведских драгунов, Давыдов выстрелил. Один пистолет. Потом – сразу – второй. Кто-то из врагов вылетел из седла, повис в стременах, и лошадь потащила его прочь, к деревне… Денис выхватил саблю… тяжелая, она хорошо держала удар палаша… Звон ударов, крики, стоны и выстрелы слились в музыку боя, в ледяную симфонию зимней войны.
Удар! Удар! Удар! Противник оказался грозен, штабс-ротмистр сразу от двух драгун… Это и помогло – шведы друг другу мешали, Денис же, закрутив саблю, ударил одного по плечу, чуть пониже эполета… ударил и тут же отразил удар второго соперника, здоровенного детины с плечищами в сажень! Тот, раненный Давыдовым, швед разжал пальцы, повис на темляке палаш… Взвив коня на дыбы, гусар оттолкнул раненого всадника прочь, сам же повернулся к детине и тотчас нанес удар сверху – с оттяжкою… Враг замешкался, не успел поставить палаш, и клинок гусара ударил его по груди, скользнул, разрывая мундир. Брызнула кровь, вражина согнулся…
Убит или ранен? Да некогда тут смотреть, какая разница, главное – выведен из строя, главное…
Снова раздалось лихое русское «ура»! Враг дрогнул, поскакал прочь, лавою растекаясь по флангам…
Тут же пропела труба, ударили барабаны. Опытный военачальник Кульнев подавал сигнал все так же идти по флангам, не атаковать открывшуюся пехоту, гренадер… Почему? Ведь, казалось бы, – вот они! Скачи, руби, бей! Скорее всего, полковник опасался мушкетного залпа… или…
Вот оно!
Внезапно грянули пушки. Просвистела картечь. Если бы не приказ Кульнева, много бы сейчас полегло гусар… и казакам бы досталось не меньше.
– Батарея! – догнав Дениса, на скаку прокричал Культяков. Доломан поручика был разорван, а ментик и вообще потерялся черт знает где.
– Не ранен? – так же, на скаку, осведомился Денис.
– Пустяки, царапина! – поручик весело оскалился и взмахнул саблей. – Там, на околице, батарея. Нам бы ее достать.
– Достанем! – осклабился Дэн. – Давай-ка к лесу, ага… Корнет! Эй, Тошка! Давай за нами, быстрей!
– К лесу? Зачем нам к лесу? – Культяков недоуменно покрутил головой.
Денис лишь рукой махнул – некогда объяснять, – лишь бросил:
– Увидишь!..
…да пришпорил коня.
На берегу, у леса, Денис спрыгнул с коня:
– Корнет, живо заряжай штуцер! Костя… ты как стреляешь?
– Я ж охотник! – с ходу сообразив, что к чему, поручик спешился и принялся заряжать штуцер.
– Сейчас незаметно подползем… затаимся – и выбьем весь наряд! – взяв заряженную винтовку у Тошки, Давыдов похлопал паренька по плечу. – Чай, я пометче твоего бью.
– И я с вами! – упрямо набычился корнет. Светлая челка его выбилась из-под кивера, щеки раскраснелись, голубые глаза сверкали задором и яростью. Совсем еще мальчик… ему бы в девятом классе учиться… Однако уже воин. Гусар!
– И тебе дело сыщется! – успокоил парня Дэн. – Непростое, опасное… сладишь?
– Да я… Да я, господин штабс-ротмистр, я…
– Значит, слушай боевую задачу. Скачи сейчас… к тем, кто ближе… к гусарам, к казакам… кого найдешь. Передашь мой приказ – пусть скачут вдоль реки… Да так только, чтоб картечь шведская их не поймала.
– Понял! – Тошка задорно сверкнул глазами. – Это мы, значит, пушкарей шведских на себя отвлечем. А вы тем временем…
– Как штуцер пристрелян?
– По центру, господин штаб…
– Отлично! Ну, скачи, гусар! Bonne chance. Удачи.
Взметнувшись в седло, корнет бросил коня аллюром. Проводив парня взглядом, Давыдов погладил штуцер и обернулся к напарнику:
– Ну, поползли, что ли, Константин…
– Поползли!
Гусары все же не все время ползли – вдоль реки пробирались мелкими перебежками, таились по буеракам, по кустам, по сугробикам. А вокруг ревел бой! Гремели ружейные залпы, неслись и рвались ядра, свистела картечь. Крики «ура» раздавались с обеих сторон – шведы ринулись в контратаку. Да уж, что и говорить – не трусы, отнюдь…
– Вот они, – осторожно выглянув из-за куста облепихи, прошептал поручик. – Всего-то две пушки… а вреда от них! Нет, Денис Васильевич, ты только глянь – как сноровисто заряжают, собаки!
– Да уж, – кивнув, Денис пристально всмотрелся…
На околице деревни, у самого колодца, примостились два шведских орудия. Обычные полковые пушки с прислугой – пять человек. То ли кого-то убили уже, то ли куда забрали, а как бы то ни было – пятеро.
Ага! Вот швед – судя по всему, капрал – что-то крикнул… Подскочив, пушки жахнули одновременно. Просвистела картечь.
Тотчас артиллеристы бросились прочищать стволы орудий банниками, хватко потащили матерчатый патрон с порохом и еще один – с картечью…
– И впрямь проворные парни… Мой – капрал, твой – заряжающий.
– Понял.
– Сейчас… вот рассеется дым…
Ветер унес к реке густые клубы дыма…
– Ну, вот… пора…
Тщательно прицеливаясь, Дэн действовал так, как во время сдачи зачета по огневой подготовке. Главное условие меткого выстрела – это его неожиданность для стрелка. Не надо его поджидать – обязательно спусковой крючок дернешь, и пуля уйдет вниз. Спокойно, очень спокойно, совместить целик с мушкой… и с мишенью… вот с этим капралом, ага… И никаких дурацко-обывательских «затаить дыхание»! Просто ровно и ритмично дышать… Ствол и руки все равно будут немного дрожать – стрелок живой человек, и сердце у него бьется. Следует просто описывать круг… воображаемой линией, протянувшейся от глаза Дениса до груди шведского капрала… Вот так… вот… целимся примерно «в яблочко»… и одновременно плавненько давим на спусковой крючок… не ждем выстрела… не проглатываем… Хорошо, замок – кремневый. Был бы фитильный – провозились бы…
Выстрелы грянули почти одновременно. Схватившись за грудь, упал капрал, отбросило к колодцу заряжающего…
Шведы засуетились, нашлись у них и ружья… И тут вдруг вылетел к околице лихой кавалерийский отряд! Казаки и с ними – «синий» гусар – Тошка.
Вылетели, понеслись…
Шведы бросились к пушкам… зарядили… снова грохнули… Густой дым заволок орудия, никуда не денешься – приходилось ждать… Тем временем гусары перезарядили штуцеры… и когда пороховой дым развеялся…
Снова два выстрела! И снова два трупа… Остался один – низкорослый, мелкий шведик. И этот вот малец оказался весьма хитрым! Укрылся за колодцем… выбрался… бросился с банником к пушке…
– Ишь ты какой хват! – заталкивая пулю в ствол, Культяков ухмыльнулся… – Жаль, не быстро мы… Смотри-смотри – патроны тянет… кульки…
На это раз выстрелы оказались неудачными. Впрочем, нет, Давыдов, похоже, все-таки попал. Только что насмерть шведа не поразил – пуля угодила врагу в правую руку. И тот все же смог выстрелить! Орудие вновь окуталось дымом…
Гусары переглянулись…
– А давай-ка его…
– Давай!
Пока не рассеялся дым, Давыдов и его новый приятель бегом преодолели расстояние до околицы и, подбежав к орудиям, выхватили сабли…
Шведик встретил их штыком! Действительно, шведик – низкорослый, худенький… и возрастом, верно, не старше корнета Тошки. Левый рукав мундира юного шведского артиллериста был мокрым от крови, худощавое веснушчатое лицо парнишки казалось необычайно бледным, однако светлые глаза смотрели грозно, с яростью!
Ткнув напарника локтем, Денис вложил саблю в ножны и отдал артиллеристу честь:
– Je suis un aide de camp, le colonel Koulnev siège capitaine de cavalerie Davydov. Je vous suggère de renoncer soldats. Qu’il n’ya pas de dégâts à votre honneur. Vous avez lutté jusqu’au dernier. Vous êtes un bon soldat.
«Я – адъютант полковника Кульнева, штабс-ротмистр Давыдов. Предлагаю вам сдаться, солдат. В том нет урона вашей чести. Вы бились до последнего. Вы – хороший солдат», – именно так сказал по-французски гусар, не зная, поймет ли его упорный шведский мальчишка.
А мальчишка понял! Покусал губу…
– J’ai entendu beaucoup de bien sur le colonel Koulnev. Dans ce cas, je me rends, seigneur!
«Я слышал много хорошего о полковнике Кульневе. В таком случае я сдаюсь, господа!» – тотчас перевел Давыдов, принимая от пленника мушкет.
– Надо бы его перевязать, – Культяков покачал головой. – А то еще изойдет кровью.
Перевязав пленника, уж чем нашлось, гусары поспешили к лошадям, к лесу… Как раз в это время уже подоспела русская пехота – завязался штыковой бой! Какая уж тут теперь артиллерия… Повсюду слышались хрипы и стоны, звон штыков… И русская сила переломила наконец шведскую!
Шведы не бежали, нет. Просто организованно отошли.
– Не преследовать! – тут же приказал Кульнев. – Раненых – в деревню. И наших, и шведов. Убитых – похоронить. Разводить костры, готовить обед. Пленных покормить.
– Сделаем, ваше благородие!
– Ну что, Денис? – завидев Давыдова, полковник спешился и радостно обнял друга. – Доложили уже, какой ты есть хват! Молодец, славно с батареей удумал.
– Да там полбатареи и было-то, – заскромничал гусар.
– Молодец, молодец… – нахмурив кустистые брови, Яков Петрович подошел к только что разведенному костру: – Пустите, братцы, погреться?
– Ах, вашбродь…
– Господин полковник…
– Яков Петрович, родной…
Полковник с явным удовольствием присел к костру, глядя, как, растопив в котелке снег, солдаты принялись варить кашу. Уселся у костра и Давыдов.
– В штыковом бою одни шведы с нами, русскими, могут на равных биться, – неожиданно промолвил Кульнев. – Вишь ты, Денис, – до штыков дело дошло. Славно держались шведы. Неспроста это, ой неспроста. Видать, чуют они за собой какую-то силу. Видать, король подкрепление прислал.
В штаб-квартиру все вернулись веселыми. Лихой эскадрон ахтырцев, провожая отступающих врагов почти до реки Пихайоки, на обратном пути наткнулся на богатый шведский обоз – «магазин», – в котором чего только не оказалось! Солонина в бочонках, мороженая рыбы, тяжелые буханки ноздреватого черного хлеба, французское вино, настоящий ямайский ром и даже шампанское! Последнее обрадовало гусар сильнее всего.
– Ну, братцы, – веселился Культяков. – Сахару сыщем, будем жженку делать. Тошку нашего в гусары принимать! А то как-то до сих пор и не приняли, забыли. По военному-то времени, ага.
Вечером выбрали дом попросторнее, каменный, двухэтажный, там как раз и расположился поручик и еще несколько офицеров из гродненских и ахтырских гусар. С дозволения хозяев устроили пир, не забыв пригласить и полковника.
Зажгли свечи да, положив над большой серебряной братиной скрещенные сабли, принялись жечь сахарную голову… Жженка так жженка, чего уж! Тем более Тошка-то оказался лихой гусар!
Даже Кульнев похвалил:
– Ну, день сегодня твой, Антон Иванович. За храбрость твою – к награде будешь представлен.
– Служу Отчизне и государю-императору Александру Палычу! – вытянулся в струнку корнет.
Вспыхнул, затрещал сахар, стекая по саблям в налитую в братину смесь вина и рома.
– Торжественно объявляю сие помещение – комнатой гусар! – благословив пир, Яков Петрович посмотрел на Давыдова. – Ну, давай, Денис. Чти стихи!
– Ах, извольте, господа, извольте…
– Да-да!
– Анакреонтическая ода… – чуть помолчав, громко объявил поэт и продолжал уже стихами:
Мы недавно от печали,
Лиза, я да Купидон,
По бокалу осушали
И просили Мудрость вон…
Выслушав, все зааплодировали, особенно старался герой дня – юный корнет Антон Иванович, Тошка. Верно, все ладони себе отбил.
– Ну что? – осмотрев всех, потер ладони Культяков. – Однако сахар тушить надо. Где шампанское? Шампанское где?
– А нету шампанского…
– Так ведь на складе и забыли.
– Пошлем-ка скорее слуг, господа!
Слуги вернулись быстро. От них всех доложил верный Андрюшка. Развел руками, понурился:
– А нету шампанского, господа! Кто-то все бутылки перебил на складе. Часовой там рядом какую-то самоедку видел.
