Глава 4
– Скорее, скорей! Allons, ma chérie! On y va! Tres vite, силь ву пле! Тре вит! Быстрее!
Свою трофейную французскую лошаденку, недавно сторгованную у полузнакомых казаков, Давыдов назвал Мари и обращался с ней исключительно по-французски – иначе строптивая животина не слушалась.
– Тре вит, ma chérie! О, моя дорогая! Быстрее!
И впрямь – следовало торопиться, поскорее доставить в штаб князя Петра Багратиона важное известие от главнокомандующего русскими войсками в Пруссии, генерал-лейтенанта Беннигсена.
Дул пронзительный ветер, с серо-синего, затянутого тучами неба падал редкий мокрый снег. Словно болотная жижа, хлюпало под копытами Мари бурое снежно-грязное месиво. Мерзко! Такая уж здесь, в Восточной Пруссии, зима. Эх! Нет чтоб как в России – «мороз и солнце – день чудесный»! Впрочем, мороз во время военных действий тоже как-то не комильфо.
Впрочем, пусть и дрянь погода, да что грустить? Недаром же бравый гусар так рвался на фронт, искренне завидуя своему, уже успевшему повоевать и даже вернуться из плена, младшему брату Евдокиму. Денис писал прошения, подавал рапорты и даже как-то прорвался в гостиницу к прежнему главнокомандующему, старому графу Михаилу Федоровичу Каменскому, до смерти того перепугав. Правда, старик тогда почти сразу смягчился – оказывается, со многими родственниками Дениса он когда-то приятельствовал и многих хорошо знал. Так бы и славно вышло с отправкой Давыдова в действующую армию… кабы Каменский не тронулся немножко умом да не сложил с себя полномочия главнокомандующего, коим почти тотчас же был назначен верный клеврет государя Беннигсен.
Вот тогда и сгодились дружеские связи Дениса в салонном Санкт-Петербурге. Благодаря хлопотам светской львицы, юной княжны Марии Нарышкиной – любовницы и советчицы самого государя поручик лейб-гвардии гусарского полка Денис Васильевич Давыдов наконец-то получил назначение в действующую армию, адъютантом князя Багратиона. Добравшись в Восточную Пруссию вместе с попутными павлоградскими гусарами, Денис был представлен князю невдалеке от местечка Морунген и тотчас же приступил к исполнению своих прямых обязанностей.
Вот как сейчас…
– Tres vite, чертова перечница! Тре вит! Allez, maudit sois-tu! eh bien, allé! Да чтоб тебя!
Ушлая лошаденка Давыдова вдруг заупрямилась, ни в какую не желая сворачивать на лесную тропинку, которой – Денис знал уже – выходило бы куда быстрее. Ехать же по дороге – через разрушенное войною селение – семь верст киселя хлебать.
Дернувшись, Мари тряхнула жиденькой гривою и как-то тревожно заржала. Верно, что-то ее напугало… какой-нибудь зверь… Денис присмотрелся, на всякий случай вытащив пистолеты из седельных кобур. Карабин ему, как адъютанту, был не положен.
Показалось, будто за голым кустом дернулась черная еловая лапа! Ветер? Может быть… А, может – и французские разведчики – фланкеры! Видать, давно приметили гусара и сейчас выжидают удобный момент – напасть. Еще б не заметить! Парадная форма офицеров лейб-гвардии гусарского полка была особенно богатой и красивой: красный доломан, расшитый золотыми шнурами и пуговицами, красный ментик, синие чакчиры, украшенные золотыми галунами, шнурами, кистями. Все это великолепие зимой скрывала шинель, да и вообще, в целях сбережения этого мундира «во вседневном употреблении» и вне строя гусарским офицерам предписывалось носить темно-зеленые вицмундиры одного покроя с пехотными, с воротниками и обшлагами, с красной выпушкой по краю борта и фалд. Носили их с темно-зелеными панталонами. Кроме того, полагалось иметь и темно-зеленые сюртуки – двубортные, с белым подбоем, с красным воротником и круглыми обшлагами. На сюртуке были эполеты. Сюртук положено было надевать с фуражной шапкой синего цвета и красным околышем. Такая вот шапка как раз сейчас была и на Денисе – кивер уж больно неудобен для повседневных дел.
Красный доломан с золотыми кистями и черной опушкою все же проглядывал из-под расстегнутого плаща – французы вполне могли польститься, попытаться захватить в плен… Ну-ну! Посмотрим!
Вот что-то шевельнулось, и Дэн, недолго думая, спустил курки… Два выстрела ахнули разом, подняв из кустов целую тучу ворон. Из-под елки же выпрыгнул вдруг огромный белый волк совершенно невероятных размеров, показавшийся Давыдову ростом с лошадь! Выпрыгнул, оскалил пасть да, злобно сверкнув синими глазищами, тотчас же метнулся прочь. Видать, оказался ученым – не захотел попадать ни под выстрел, ни под лихую гусарскую саблю. А то б, конечно, получил, несмотря на все свои размеры.
– Allons, ma chérie! On y va! Roulons, – Денис по-французски подогнал лошадь.
Напрасные потуги! Мари по-прежнему стояла как вкопанная. То ли так напугалась волка, то ли в лесочке ошивалась целая волчья стая. А вполне может быть! Волки – животные стайные, вернее – семейные, поодиночке ходят редко, особенно сейчас, зимой. Так что, верно, не зря опасалась за свою шкуру лошадка.
– Ну, ма шер, как знаешь. Твоя взяла.
Натянув поводья, молодой человек повернул лошадь и быстрым аллюром пустился вдоль по дороге, оставив позади угрюмый смешанный лес. Небольшой прусский городок, поверженный и сожженный войною, выглядел как разложившийся труп, стыдливо прикрытый серой простыней грязного снега. Словно кость, словно сломанное ребро торчал меж сожженных домов черный обгоревший остов кирхи с обломанным шпилем. В селении не осталось ни одного целого дома, и чья артиллерия так постаралась – русская ли, французская – сейчас было все равно.
Меж развалинами медленно передвигались согбенные фигуры местных жителей или просто мародеров. Что-то молча искали, и на приветствие Давыдова не отреагировали никак. Лишь парочка женщин повернули головы… Осунувшиеся серые лица, пустые глаза, страшные в своей отрешенности. Похоже, эти люди потеряли всё…
Черт! Ну, надо же…
Впереди, на окраине городка, виднелся заснеженный мостик через небольшой ручей, бурные коричневые воды коего и сейчас пробивались из-под желтоватого льда. Возле мостика, как видно, были устроены флеши – земляные укрепления, так же засыпанные снегом… и полные истерзанных трупов! Смерть настигла этих людей в момент наивысшей отваги – кто-то рвался в бой, кто-то готовился отразить атаку… Развороченные грудные клетки, выбитые челюсти, вытекшие глаза… Похоже, здесь поработала шрапнель. Что ж не похоронили-то? Скорее всего, просто оказалось некогда. То ли пришлось срочно отступать, увозить пушки, то ли, наоборот, пришел внезапный приказ броситься в лихую атаку – кто знает теперь? Судя по синим мундирам – французы… герои… Жаль, что лежали они теперь, жаль… и это нужно было срочно исправить: доложить генералу, послать команду солдат…
Дэн был потрясен увиденным, ошеломлен до такой степени, что не мог собраться с мыслями. Вот она, война! Во всей своей красе. Вот сюда ты рвался, братец Денис! Что, доволен? Смотри-любуйся. Смотри…
Мари вдруг остановилась как вкопанная и, заржав, взвилась на дыбы. Да и было от чего! Сразу за мостиком, из-за искореженного орудийного лафета метнулась стремительная белая тень того самого волка с синими, налитыми лютой злобой, глазами… На этот раз волк оказался не один – зарычали, показали клыки еще несколько особей, пять или шесть…
Денис выхватил саблю… И услыхал позади стук копыт… выстрелы… Кто-то из серых хищников завизжал, словив пулю… Гусар резко обернулся… Серые бурки, папахи, башлыки… латунные позолоченные орлы… Казаки! Свои!
– Ну, здорово, братцы!
– И ты будь здрав, ваш-бродие. Далеко ль путь?
– В Морунген.
– И мы…
Дальше поехали спокойно и быстро. Никакие волки уже не осмеливались попадаться на глаза. Давыдов на ходу перебрасывался словами с казачьим урядником: разъезд оказался из-под Черкасс, знакомые все места – по службе в Белорусском полку. Сразу вспомнились друзья-товарищи: закадычный дружок Алешка Бурцов, корнет Сашка Пшесинский, Лидочка… Ах, Лидочка… впору ли пришлось тебе присланное с оказией платье?
При мыслях о юной красавице Дэн неожиданно ощутил некую щемящую нежность, да так, что запершило в горле. Откашлявшись, Давыдов спросил урядника про Звенигородку. Местечко сие казак знал и даже как-то там бывал проездом. Даже знал ушлого капитана-исправника, Федора Петровича Ратникова, отставного майора! Знал. И Денису это было приятно.
Следствие по страшным убийствам в Звенигородке капитан-исправник все же довел до конца, освободив невиновных и отдав под суд злодея – купца Никифора Верейского. Последний, правда, вину свою не признал, но хотя прямых доказательств и не было, судья все же упек купчишку на каторгу. Потому как – купец, сословие податное, чего уж с ним миндальничать. А был бы вместо купца помещик? Ох, с такими хиленькими уликами вряд ли бы упекли. Что ж. Зло наказано. Все хорошо, что хорошо кончается. Однако Верейский-то – фрукт!
Между тем урядник взахлеб рассказывал про волков – оказался заядлым охотником. И про хитрость серых, и про ум, и про волчьи семьи, и про то, что главная там – волчица…
– Она, она все задумывает, все решает.
Волчица… Так этот белый волк, верно, все же не волк, а волчица! Только уж больно огромная – с лошадь. Или – это просто так показалось?
Молодец урядник, хоть немного отвлек от той жуткой картины, что поселила в сердце Дэна самый настоящий страх! И страх этот нужно было преодолевать во что бы то ни стало, любой ценой. Бросаться с самые безрассудные атаки, искать схватки, рваться в бой первым! Все для того, чтобы изжить, навсегда изгнать из себя тот жуткий ужас, что поселился в душе Давыдова после мосточка с истерзанными трупами французских, прусских и русских солдат.
Бросив поводья денщику, Денис Васильевич рысью проскочил по крыльцу, на ходу скидывая плащ… Остановившись перед дверью, перевел дух и, постучав, вошел, щелкнув каблуками…
– Ваше сиятельство, разрешите доложить!
– Докладывайте, штабс-ротмистр, чего уж! Что там еще стряслось?
Князь Петр Иванович Багратион – мосластый, поджарый, носатый – поднялся с лавки, одергивая обычный, с генеральскими эполетами, сюртук. Князь занимал обычный крестьянский дом – каменный, с покрытым желтой соломою полом, добротной самодельной мебелью и деревянной кроватью, на которой нынче лежала знаменитая бурка. Петр Иванович в походных условиях не признавал никакой роскоши, вот буркой и укрывался, да еще шутил, говорил, будто она у него заговоренная.
– Главнокомандующий приказал доложить вашему сиятельству, что неприятель у нас на носу, и нужно немедленно отступить! – поглядывая на озабоченных штабных офицеров, выпалил с порога Денис.
Багратион невозмутимо скривил губы:
– Говорите, неприятель у нас на носу? На чьем же носу, позвольте узнать? Ежели на вашем – так уже близко, а ежели на моем, так еще отобедать успеем!
Штабные грохнули сдержанным смехом, улыбнулся и гусар, не забыв напомнить командующему об убитых.
– Тотчас же пошлем похоронную команду… – князь посмурнел лицом. – Хотя нам приказано отступать… Ладно. Что сможем – сделаем.
Всем было приказано готовиться к отступлению, что не вызвало никаких вопросов и даже простого сожаления. Дэн, как адъютант командующего, уже неплохо разбирался в тех не особенно добрых для русских армий событиях, что разворачивались на прусском театре военных действий. Всю воинскую инициативу полностью контролировал Наполеон, теснил русскую армию, обрывая пути ее снабжения и связи с Россией.
Об одном из таких вот маневров французского императора стало известно в конце января, когда казаки перехватили курьера, ехавшего с приказом Бонапарта к маршалу Бернадоту, будущему королю Швеции. Используя растянутость наших сил, Наполеон намеревался нанести мощный фланговый удар под Алленштейном. Единственным спасением в такой ситуации был быстрый отход Багратиона и сосредоточение войск невдалеке от деревушки Вольфсдорф. Тем более что поглощенный своими личными денежными делами Беннигсен никак не отреагировал на сообщение перехваченного курьера и оставил без прикрытия весь левый фланг. Промедление грозило смертью!
Вышли ночью. Лесная дорога, плохо замерзшие болота, ручьи, покрытые тонким предательским льдом. И мокрый – по пояс – снег! Лошади вязли, падали без сил люди. Падали и снова поднимались – шли. Впрочем, некоторые уже не вставали. Их не хоронили – некогда – и не тащили с собой – лишний груз. Все предельно цинично. Полковой батюшка лишь крестил умерших да наскоро читал молитву. Что поделать, война есть война.
По следам спешно отступающего Багратионова войска шли волки. Их жуткий голодный вой мог бы внушить ужас кому угодно, только не русским.
– Ужо подберитесь только, серые! – шутили солдаты. – Кишки-то выпустим, ага. А пули не тратить не будем. Как говаривал граф Суворов: пуля – дура, штык – молодец!
Сбиваясь в крупные стаи, волки шли по пятам, злобно рычали, но нападать не осмеливались, довольствовались оставленными трупами и павшими от бескормицы лошадьми. С фуражом в эту кампанию приходилось туго… Зато как на дрожжах росли личные состояния вороватых интендантов и покрывавшего их Беннигсена. Кстати сказать, главнокомандующий русской армией и вовсе не имел российского гражданства, служил лично царю, а не России!
– Ну и волков тут! – молвил про себя пожилой солдат, шагавший невдалеке от Давыдова. – Вот уж точно – Волчья деревня!
Денис усмехнулся: и впрямь, название Вольфсдорф именно так и переводилось. Что же касаемо волков…
Денис повернул голову, увидев, как за деревьями жадно блеснули глаза… не желтым огнем – синим, однако не менее лютым! Гусар невольно вздрогнул – неужто снова та самая волчица?
Серым призрачным утром, под вой волков, багратионовцы вышли к деревне и, переведя дух, разложили костры. Варили солдатскую кашу, шутили – кто мог – и готовились к битве. Ближе к обеду прискакал гонец с добрым известием – другой русский командующий, Михаил Богданович Барклай-де-Толли, или просто – Барклай, наплевав на Беннигсена, хладнокровно прикрыл отступление. Барклай плохо знал русский язык… но душой оказался русским.
Под Вольфсдорфом боевой авангард Багратиона фактически превратился в арьергард, прикрывающий отступление основной части войска. Именно туда, на линию соприкосновения с неприятелем, как тогда говорили – в передовую цепь, и отпросился Давыдов. Якобы для наблюдения… однако на самом же деле гусаром владела совершенно иная идея. Он все никак не мог простить себе того ужаса, что испытал под Морунгеном, у мостика, все пытался изжить его в себе, изгнать безвозвратно, испытать, наконец, себя в открытом бою – посмотреть, на что способен.
Дэн хорошо понимал все эти чувства, не понимал лишь – кто он сам такой? Чего больше в бравом гусаре – Дениса Васильевича Давыдова или Дэна? По здравому размышлению, ответ вышел однозначным: Денис Давыдов – это и есть Дэн. Молодой человек прекрасно помнил свою прежнюю жизнь – учебу в академии, детство – и хотел (очень хотел!) поскорее вернуться обратно, да вот не получалось пока. Спиритических сеансов в те времена еще не практиковали, все начнется позже, во второй половине века, пока же за подобные вещи, верно, можно было бы и оказаться на костре! Какое, к черту, новое время – феодализм в чистом виде. Впрочем, Дэн не отчаивался, знал, что все же что-нибудь да придумает… Да и некогда было отчаиваться-то! Все знания и умения гусарского поэта жили и в душе Дэна, разве что детские воспоминания казались какими-то тусклыми: плохо помнились родители, брат, учеба…
Получив разрешение командующего, бравый гусар вскочил на свою Мари и без промедления поскакал вперед, на звуки редкой артиллерийской пальбы, что слышалась не так и далеко, за лесом. Вскоре Денис увидел передовые отряды наших казачков. Растянувшись реденькой цепью, те перестреливались с неприятельскими авангардом – фланкерами. Стрельба велась с явной ленцой, причем – и с той, и с другой стороны.
Подскакав ближе, Давыдов заметил во французских рядах высокого офицера в синем мундире и лохматой медвежьей шапке, предложив казакам тотчас же отбить его, захватить в плен. К удивлению гусара, казаки отреагировали на его предложение довольно вяло, похоже, их такое неопределенное положение вполне устраивало:
– Да пес с ним, с хранцузом. Пущай себе едет. Мы их не шибко тревожим, они – нас.
Куда уж откровеннее! Только такая вот откровенность сильно претила Давыдову. Не говоря больше ни слова, он выхватил пистолет и поскакал прямо на француза, пальнул прямо на скуку. Промазал, и француз тоже ответил выстрелом, а его сотоварищи ахнули недружным карабинным залпом.
Над ухом Дэна просвистели пули… что показалось молодому человеку вовсе не страшным, а, скорее, веселым. Выхватив саблю, Давыдов принялся размахивать ею и, что называется – выпендриваться, осыпая неприятеля отборной руганью. Французы также ругались в ответ, однако же лезть на рожон не спешили. Впрочем, весь этот скандал был неожиданно прекращен подъехавшим пожилым урядником.
– Сражение, вашбродь, – святое дело. Ругаться там – будто в церкви. Бог-то все видит. Убьют! Ну, ей-богу, убьют. Ехал бы ты, вашбродь, восвояси.
Неожиданно устыдившись, Дэн повернул коня и вскоре был у Багратиона, который сей же момент послал его с приказом к егерям – чтоб выдвигались к соседней деревне. Выполнив приказ, Давыдов, однако же, усомнился в нем, спросив себя: а стоит ли оставлять Вольфсдорф без организации там обороны? Ведь те же егеря даже не пытались стрелять по французам, даже из лесу еще не вышли. А что, если попытаться лихим наскоком опрокинуть вражеский авангард? Действовать по-суворовски: ошеломить противника, считай – победить. А там, глядишь, подтянутся и основные силы, и вот она – победа!
– Алле, Мари, алле! Он и ва!
Дав лошади шпоры, Давыдов вновь оказался на передовых позициях, узрев того самого пожилого урядника, что так стыдил его за недавнюю ругань. Ему и предложил, ничтоже сумняшеся:
– А что, братец, ежели прямо сейчас ударить?
На это раз урядник оказался куда сговорчивее и, к большому удивлению Дэна, охотно поддержал предложенную авантюру… Тем более что никакой авантюрой она сейчас не выглядела: позади уже была видна наша пехота, было кому поддержать.
Давыдов обрадовался:
– Так ты уговори казачков… А я к гусарам да к уланам съезжу!
Уговорились все! Не прошло и пяти минут, как русские всадники, во главе с Денисом, взяв коней в шенкеля, неудержимой лавиною обрушились на французов:
– Ур-ра-а-а-а-а!!!!
Чувствуя волнение и какую-то ничем не объяснимую радость, Дэн поначалу не соображал ничего. В кого-то пальнул из пистолета… Выхватив саблю, разрубил чью-то мохнатую шапку, скрестил клинки с французским уланом, помчался дальше, неистовый, как древний бог войны… Какой там страх! Душа пела и рвалась убивать.
– Руби-и-и! Коли-и-и! Стреляй! Ура, братцы, ура-а-а-а!
Вражеский авангард почти мгновенно оказался порубанным, остальные фланкеры тотчас же кинулись прочь. Увлекая за собой всех, Давыдов бросился в погоню… Словно молодое вино, заиграла, прилила к вискам кровь!
– Стой, вашбродь! Стой! – истошно закричал урядник.
Денис обернулся, увидев, как из-за леса прямо на них летела целая лавина угрюмых всадников с развевающимися конскими хвостами на шлемах.
– Драгуны! Сколько ж их много, господи-и-и…
Драгуны мчались молча, без всяких криков, сплошной угрожающей лавою. Вот уже сверкнули палаши, почему-то показавшиеся Давыдову неестественно длинными и прямыми…
Русская легкая конница бросилась врассыпную, понимая, что только так и можно сейчас уцелеть, слишком уж неравны силы. Спаслись не все, кое-кого драгуны все ж таки достали, перемолов от души, как мясорубка перемалывает на котлеты нежное куриное мясо…
Денис тоже спасался – что он, дурнее всех? Броситься одному против целого батальона или роты, уж никак не меньше – это не храбрость, это дурость. Дурость и самоубийство, хоть и по принципу – на миру и смерть красна. Впрочем, никакого такого мира не было. Вообще никакого не было вокруг! Свернув в лес, Давыдов заметил это не сразу, а, когда заметил, тут же придержал коня, удивляясь наступившей вдруг тишине, казавшейся какой-то неестественной, мертвой. Все вокруг застыло, словно бы в ужасе, ни одна ворона не каркала, ни одна…
Лошадь вдруг захрипела, затрясла гривой и встала, повернув голову и жалобно косясь на хозяина. Что-то впереди, что-то неведомое, напугало ее так, что бедная кобылка принялась нервно перебирать копытами по снегу.
– Ну, ну, тихо, ма шер, – Денис тихонько похлопал лошадку по шее… и замер!
Прямо на него, из зарослей папоротника и облетевшей ольхи, смотрели лютые синие глаза! Глаза огромного белого волка… или волчицы.
– Чур меня, чур! – мгновенно вспомнив легенды об оборотнях, гусар наскоро перекрестился и выхватил саблю – перезарядить хотя бы один пистолет он просто бы не успел. Зверь – или кто он там был – зарычал, осклабился… и вдруг, задрав морду кверху, завыл! Завыл жутко, до дрожи, до пробегавших по коже мурашек… словно бы звал кого-то… И в самом деле – звал. На зов немедленно явились волки – один, второй, третий… десятый… Ну, одного-двух можно и зарубить саблей… Остальные же набросятся разом, сомнут, вопьются в горло коню… и всаднику. Останутся лишь рожки да ножки, никакая сабля не поможет, никакая храбрость!
– Ну, Мари, девочка, выручай…
Быстро повернув лошадь, Давыдов галопом помчал прочь, чувствуя, как кинулись позади волки. Они не выли, нет, и даже не рычали, лишь клацали зубами – и от этого становилось еще страшней. Впрочем, гусар не поддавался панике. Доверившись лошади, гусар то и дело поглядывал назад, в любой момент готовый пустить в ход саблю…
Не понадобилось. Едва только всадник выскочил на опушку, как тотчас же раздались выстрелы. Упал, орошая снег кровью, один волк, заскулил, завертелся второй, за ним – третий…
Драгуны! Хрен редьки не слаще… Хотя нет, не драгуны: ни конских хвостов, ни шлемов. Обычные кивера, темно-зеленые мундиры, короткие сабли… Конные егеря! И не так-то их много – всего-то полдюжины… вполне хватит, чтобы справиться с одним русским гусаром. Вполне…
От неожиданности замешкались и егеря, и Давыдов. Да еще волки… правда, последние как-то быстро ретировались, да и штабс-ротмистр быстро пришел в себя и, дав шпоры Мари, вихрем помчался прочь. Все равно куда, лишь бы не попасть в плен, лишь бы подальше…
Вслед раздались выстрелы. Пули просвистели над самой головою Дениса и, похоже, ранили лошадь. Мари как-то дернулась и тяжело задышала. Это было плохо, очень плохо – вражеские егеря уже мчались следом, обхватывая добычу в клещи. Легкая добыча, да – одна лишь сабля. Против шести. Да еще Мари скакала из последних сил…
– Ну, голубушка, ну! Пожалуйста… Силь тю пле… силь тю пле…
А враг настигал, становился все ближе, и вот уже здоровущий егерь ухватил Давыдова за шинель, небрежно наброшенную на плечи. Не было такой моды у гусар застегивать на все пуговицы – не будет видно доломана, всей разухабистой гусарской красы! Это и спасло Дениса – в руках егеря осталась лишь она шинель, Давыдов же лишь прибавил ходу… Насколько уж мог, вернее, насколько могла Мари…
А смогла она, увы, немного – забежала в какое-то болотце да рухнула, испустив дух. Отплевываясь от холодной тины, Дэн поднялся на ноги и, грозно сверкая глазами, взмахнул саблей – а ну, подходи, кому жизнь не мила!
Тот самый здоровущий егерь, что едва не вырвал Дениса из седла, зловеще вскинул к небу палаш… и вдруг повернул в сторону, заворачивая лошадь обратно. Тут же откуда-то сзади послышалась стрельба, рванул на весь лес знакомый казачий посвист.
– Казаки, братушки! – еще не веря, обрадованно закричал Денис. – Свои…
И впрямь оказались свои. Все тот же урядник.
– Ох ты, вашбродь! И как же тебя угораздило-то?
* * *
– Так это ты там геройствовал? Ты столько шуму наделал? – Петр Иванович Багратион покачал головой и ухмыльнулся. Постоял, поглаживая подбородок и поглядывая на опустившего голову Дениса. Впрочем, хмурое и строгое лицо генерала почти сразу же озарилось вдруг совершенно детской улыбкой.
– А ты, Денис Васильевич, хват! – князь похлопал гусара по плечу. – Хват, ей-богу, хват! И как тебе только в голову это пришло? Атака твоя дурная пришлась нам как нельзя кстати! Французы-то чуть было не перебили наших егерей, окружили уже… Тут и началась твоя пальба! Я и сам удивился, тем паче – французы. Они-то, верно, решили, будто я весь свой авангард в бой бросил, да, спешно егерей оставив, перебросили силы. А егеря все из окружения вышли, ни одного человечка не потеряли. Благодаря тебе, Денис! Так что вскоре будешь представлен к награде – жди, заслужил. Пока же… Вот тебе от меня…
С этим словами генерал снял висевшую на стене походную свою бурку, пропахшую порохом и дымом костров. Ухмыльнулся, протянул Денису:
– Носи, гусар! Ты ее, брат, достоин. И помни, бурка-то моя – заговоренная.
Между тем обстановка на фронте оставалась сложной. Снабженцы, пользуясь покровительством главнокомандующего, воровали, бессовестно наживаясь на истекающей кровью русской армии, да и были-то интенданты в большинстве своем немцы. Наполеон же, начиная с конца января тысяча восемьсот седьмого года, направил все свои усилия, чтобы, перерезав снабжение русских войск, оттеснить их к Кенигсбергу, прижав к заливу. Беннигсен, отдавая тупые и непонятные большинству ратников приказы, казалось, сам шел в расставленную для него ловушку. В армии начался ропот, и главнокомандующий неожиданно для всех вдруг решился дать генеральное сражение при Прейсиш-Эйлау, небольшом прусском городке, основанном еще рыцарями Тевтонского ордена и с тех пор обросшем разного рода легендами и совершенно невероятными побасенками.
* * *
Невдалеке от захваченного французами города горели разложенные в редколесье костры, возле которых, пользуясь короткой передышкой, собрались русские воины во главе с сами князем Багратионом, вовсе не брезгующим солдатским бытом. Солдатики – егеря – варили пшенную кашу, угостили и генерала, и адъютантов его – Офросимова, Грабовского и, конечно, Давыдова, слава о недавнем подвиге коего уже достигла многих ушей.
Оранжевые сполохи костра отражались на мрачном лице князя, на эфесах саблей и штыках, на золоченых эполетах адъютантов – единственном украшении походных шинелей и плащей. Невдалеке, у реки, слышна была артиллерийская канонада. Гул орудий то затихал, то снова возобновлялся, волнами прокатываясь над лесом и отзываясь гулким звоном в ушах.
После вынужденного оставления Прейсиш-Эйлау Денис, как и все, не спал уже третьи стуки, но сейчас все же не решился прикорнуть, как поступили многие. В любой момент трубы могли сыграть наступление, да и сам генерал не спал. Просто сидел на поваленном стволе ели, ел кашу да вполуха слушал россказни маркитанта – смешного косматого старика из местных немцев, чем-то похожего на добродушного лешего. Старик знал русский, плоховато, но знал. Как и многие маркитанты, тащившиеся за войском со своим поредевшим обозом. Нехитрый товар, водка, доступные двадцатилетние женщины с морщинистыми лицами старух.
– И вот, когда у этой крестьянки – звали ее Анна – умер свекор, она вдруг заподозрила, что он может вернуться и забрать ее с собой, – поглаживая торчащие из-под шапки космы, негромко рассказывал старик. Все подремывали, и ему почти никто не внимал, даже Денис – и тот уже клевал носом, генерал же был погружен в свои собственные мысли.
– С чего уж она так решила – не ясно, но, видать, были к тому какие-то основания. Говорят, ее свекор при жизни якшался с волками…
Вот тут Давыдов насторожился!
– …к слову сказать, не с обычными волками, а с оборотнями, – откашлявшись, продолжал маркитант. – Анна и подбила мужа раскопать могилу да отрезать мертвецу голову. Надо вам знать, господа мои, в отрезанной голове еще была «гниющая кровь». Вот ее-то женщина и подмешала в питье мужу да сыну, а также «одолжила» двум-трем соседкам, которые прониклись ее опасениями. Все они умерли в страшных муках.
– А волки? – переспросил Денис. – Ты, кажется, про волков говорил. Ну, про этих… оборотней…
– А, про оборотней! – рассказчик оживился, светлые, глубоко посаженные глаза его заблестели. – С давних времен каждое новолуние в полночь на дороге, ведущей от замка Кройцбург, показывается процессия из четырех повозок, запряженных четверками лошадей. В первых двух – двенадцать монахинь – в орденском платье с крестами и четками в руках, но без голов. Кучерами у них – белые ягнята. Следом две повозки с двенадцатью безголовыми рыцарями. Вместо кучеров – черные отвратительные козлы.
– Козлы! – устало усмехнулся гусар. – А я тебя про волков спрашивал.
Старик покивал:
– Будет и про волков. Так вот… Вся эта процессия въезжала в город, потом – на площадь, трижды объезжала ее по кругу и исчезала в воротах ратуши. Из ратуши-то потом доносились взрывы грубого хохота, разухабистая музыка и визгливое женское пение. Потом монахини и рыцари вновь выезжали на площадь, но в этот раз в обратном порядке. На огромных, закованных в латы плечах рыцарей покоились женские головы, а на монахинях были шлемы с закрытыми забралами. Трижды объехав площадь, они удалялись по Замковой дороге. И происходит это из века в век…
– И где ж тут волки? – удивленно переспросил Давыдов.
– Волки? – маркитант удивленно дернулся. – Какие волки? Ах, волки… Были волки! В последние десять лет в этой вот процессии с безголовыми рыцарями и появлялись! Вместо лошадей.
– Что же, так вот кареты и тащили?
– Так и тащили, – уверил старик. – Огромные волки были. Свирепые. И во главе их – белая волчица.
– С синими глазами?! – снова вздрогнул Денис.
– Да. Именно так. С синими. И откуда те волки взялись – всяк по-разному говорит…
Дальше маркитант рассказать не успел – прискакал адъютант главнокомандующего, что-то доложил Багратиону, и князь приказал трубить поход. Смертельно усталые люди встряхнулись, прогоняя остатки дремы, построились и вновь зашагали по колено в снегу, пока не вышли из леса на берег неширокой реки. Там в сопровождении свиты уже ждал Беннигсен.
Кривя тонкие злые губы, командующий едва ли не упрекнул Багратиона в трусости, приказав вновь взять только что оставленный город. Приказал и тут же уехал – были еще заботы, не только Багратион.
Петр Иванович, с землисто-серым от незаслуженной обиды лицом, спешился и, встав во главе колонны гренадер и егерей, выхватил из ножен шпагу.
– В штыки, братцы, – глухо сказал князь. – В штыки…
Адъютанты, в том числе и Денис, тоже оставили лошадей, двигаясь пешим порядком вместе со своим прославленным генералом. Колонна шла молча и грозно, без выстрелов, без криков «ура» и задорной барабанной дроби. Тяжелой поступью русские воины месили грязный прусский снег. Впереди в зыбкой туманной дымке корявился изломами улиц город, Прейсиш-Эйлау, где были еще утром, и вот опять…
Их заметили. С прикрывающих город редутов французы открыли ураганный огонь. Пули, шрапнель, разрывающиеся в воздухе ядра – все слилось в одну сумасшедшую пляску смерти. В других концах города, на флангах, тоже слышалась канонада – то палили и французские, и русские пушки… а вот где-то в отдалении закричали «ура»…
Егеря и гренадеры Багратиона все так же шли молча. Впереди – главнокомандующий с адъютантами… Пока Бог миловал – шли. Странно, но Дэн совсем не чувствовал страха, как не было и задорного куража. Просто все шагали молча, шли на смерть, выполняя свою воинскую работу – ремесло смерти. Шли. И это было главное.
Приказав не стрелять, князь не тратил времени на перезаряжание ружей, и это многих спасло. Время! Казалось, оно тянулось медленно-медленно, разрываемое на куски французскими пулями и шрапнелью. Уже многие полегли… но если бы задержались – полегло бы еще больше. А так – шли, мерно печатая шаг и посматривая на врага с непоколебимой хмурой уверенностью – уверенностью в скорой победе!
Вокруг творилось нечто! Сам ад спустился на землю, точнее сказать – поднялся из разверзшихся вдруг глубин. Запах неотвратимой смерти витал над солдатами обеих сторон, делая их безразличными к боли. Рев пролетающих ядер, мерзкий визг шрапнели, залпы французских плутонгов – все это не имело никакого влияния на гренадеров и егерей. Грозная русская сила шагала, стиснув зубы и неумолимо приближаясь к неприятелю, страшная в своем молчании и угрюмом мерцании глаз.
Враг уже был совсем рядом – вот!
– В атаку! – оглянувшись, взмахнул шпагою генерал.
Он больше ничего не сказал, да и не нужно было: воины ударили в штыки с такой неистовой и неудержимой силой, что враг не выдержал, дрогнул… побежал…
Денис не помнил, как махал саблей, кого ранил, кого убил… да не важно было – кого. Окровавленный клинок гусара словно бы действовал сам – рубил, колол, отбивался…
Не было криков. Лишь стоны, вываливавшиеся из проткнутых животов сизые дымящиеся внутренности, осколки костей, белесые останки мозгов и кровь, кровь, кровь…
Не осталось уже никаких желаний, кроме одного – колоть, рубить, убивать! Кто все эти люди – французы? Вот тот совсем юный парнишка в синем мундире… убеленный сединами ветеран… гренадер в медвежьей шапке… все они не люди, вовсе нет. Просто тени. Куклы-марионетки, которых нужно убивать. Да и не убийства это – работа. Кровавая работа войны.
Штыковая атака Багратиона, решительная и неистовая, сделала свое дело, одним махом вышибив французов из недавно захваченного ими города. Было множество убитых, как узнал позднее Давыдов – около двадцати пяти тысяч с обеих сторон. По тем временам это много.
Жуткая эта резня, однако же, не принесла существенного успеха ни французам, ни русским. Словно и не было никакой битвы, Беннигсен отвел войска к Кенигсбергу, Наполеон же – к реке Пассарге. Установилось временное затишье, кое всякий использовал по-своему.
Как-то в один из таких февральских или уже мартовских дней Давыдов, отпросившись у генерала, отправился в Кенигсберг по своим личным делам – хотелось бы прикупить чернил, раздобыть хорошей бумаги, перьев… да и так – хоть немного развеяться, отойти душой.
Арьергард Багратиона размещался в небольшом замке Ландсберг. Прежде чем выехать, Денис облачился в свежевычищенный верным слугою Андрюшкою лейб-гвардии гусарский мундир. Красный доломан и ментик, золоченые шелковые шнуры и пуговицы, кивер со сверкающим орлом, черная богатая опушка, синие рейтузы-чакчиры – Давыдов выглядел орлом… Только вот чуть ближе к макушке появилась вдруг седая прядь – память о Прейсиш-Эйлау.
Быстро покончив с делами, Денис счел необходимым навестить коменданта города, генерала Чаплица, одного из своих давних знакомых, коего, ничтоже сумняшеся, намеревался словно бы невзначай расспросить о местных спиритах… вдруг да таковые имеются? Не понравилась Дэну война, очень не понравилась! Жутко захотелось вернуться обратно, к конспектам и лекциям, к экзаменам и зачетам, даже, наконец, к знакомым девчонкам – почему бы и нет? Правда, о чем с ними теперь говорить? Те – двадцатилетние дети, и он – седой двадцатидвухлетний ветеран с очерствевшей душой кондотьера смерти.
К слову сказать, Дэн давно уже чувствовал себя самим собою, от гусара Давыдова уже мало что осталось – лишь навыки, умения, связи… Так тем более! Уйти, наконец-то вырваться, освободить чужое тело. Пусть бравый гусар воюет, обольщает женщин, сочиняет свои пуншевые песни и прочие стихи… Он же, Дэн, закончит наконец-то академию да пойдет себе работать в какое-нибудь РУВД – опером. Или в следственный комитет – тоже можно. Тем более теперь опыт есть… здешний, правда, корявый – отыскать звенигородского убийцу, наверное, как-то поизящнее было можно. Да и с доказательной базой поработать бы…
– Ба, Денис Васильевич, какие лица! Прошу, прошу… Наслышан о вашем геройстве…
После доклада слуги Чаплиц – сухопарый господин в зеленом полковничьем мундире – лично вышел в приемную, проведя гостя в свой кабинет. Предложил и вина, и чаю. Давыдов не отказался, памятуя свой интерес, и, улучив момент, спросил полковника о спиритах.
– Кто-кто? – комендант с удивлением вскинул брови. – Духов вызывают? Нет, про таких ничего не слышал. Хотя россказней всяких тут ходит много, один другого дурней. О голове покойника слышали?
– Да уж слышал, – улыбнулся бравый гусар.
– Господи! – Чаплиц вдруг хлопнул себя по лбу. – Ну, ведь совсем забыл. О вас ведь спрашивали! Один пленный француз, поручик… говорит, что знаком с вашим братом.
– Француз? Поручик? – тут же озаботился гость. – Случаем не Серюг его фамилия?
– Возможно, и так… Да вы узнайте, он сейчас в каком-то из домов на Фридрихштрассе, раненый. Там спросите.
– Благодарю, – встав со стула, Давыдов церемонно кивнул и тут же откланялся – надо было обязательно навестить Серюга. Глянуть, тот ли это поручик, что пару лет назад спас его брата Евдокима?
Поручик оказался тот. Правда, особой радости встреча Денису не доставила: пленный француз умирал от ран. Дэн отыскал его в одном богатом доме, где бедолаге был предоставлен весь необходимый уход… хотя что уже могло утешить умирающего? Судя по нестерпимо бледному лицу и потухшему взору, поручику уже ничто не могло помочь, и он это знал. Тем не менее Давыдов представился ему, выразив свою самую сердечную благодарность за участие в судьбе брата.
Глаза умирающего на мгновение зажглись, и он, собравшись с силами, попросил штабс-ротмистра разыскать напоследок кого-нибудь из его пленных однополчан – конных гренадеров, что Денис Васильевич и сделал, и вместе с этими же гренадерами проводил благородного месье Серюга в последний путь.
Поручика похоронили на кенигсбергском кладбище, пленный католический капеллан прочел молитву…
– Благодарю вас, господин Давыдов, – уходя, негромко промолвил священник. – Знаете, если б не эта война…
– Знаю, – угрюмо кивнул гусар.
Отдав честь, гренадеры простились с Денисом и отбыли к месту своего проживания в плену. Капеллан же возвращался не торопясь, и погруженный в свои невеселые мысли Дэн медленно шагал с ним рядом. Шли молча, не разговаривали – да и о чем?
Серое низкое небо исходило мелким моросящим дождем, и темный, смешанный с грязью снег противно чавкал под ногами. Дойдя до кладбищенской ограды, Давыдов уже собирался откланяться… как вдруг услышал омерзительный волчий вой, раздавшийся откуда-то из-за кирхи.
– Совсем обнаглели уже эти волки, – повернув голову, вполголоса посетовал капеллан. – Что поделать – война. Кстати, среди местных жителей довольно распространены легенды об оборотнях. Говорят, оборотни чуют своих… О, мон дье!
Священник вдруг осекся, указав пальцем на голые кусты ивы, из-за которых вдруг выскочило белое чудище – невероятных размеров волк… или волчица! Прежде чем убежать, чудовище повернуло голову и, сверкнув синим взором, пристально посмотрело на гусара. Глянуло и вмиг исчезло, словно бы растворилось без всяких следов. Хотя следы-то имелись… Денис со священником не поленились, осмотрели кусты, как и следовало ожидать, обнаружив следы огромного волка, цепочкой тянувшиеся за церковь и дальше – к дороге. У дороги и обрывались.
– Странно, – осеняя себя крестным знамением, негромко произнес француз. – Такое впечатление, что этого волка здесь дожидался экипаж! Может, и вправду – оборотень?
Денис усмехнулся, кутаясь в подаренную Багратионом бурку. После сражения у Прейсиш-Эйлау никакие оборотни были ему не страшны. Лес! Кровь! Канонада. Штыковая атака, тысячи смертей… А тут какой-то волк! Тьфу.
Давыдов заночевал на постоялом дворе. За всеми хлопотами время пролетело незаметно, а пускаться в обратный путь на ночь глядя что-то не очень хотелось. Как-то за последнее время устал Денис, выгорел, и физически, и морально. Тем более как-то не получилось расслабиться, не до того было. Может, хоть сейчас получится? А ведь похоже, да…
К угловому столу, за которым скучал Дэн в ожидании заказанного пунша, неожиданно подсела одна молодая особа – худая светлорусая девушка лет двадцати, судя по простой одежде – маркитантка. О нравах подобных особ хорошо знали все, но Денис подавил в себе брезгливость: уж больно жалко выглядела девчонка, уж больно голодными глазами смотрела на принесенную яичницу с беконом.
– Еще одну порцию, милейший, – тут же попросил обслугу Денис. – И пива. Ты пьешь пиво-то?
Гусар скосил глаза на незнакомку, и та что-то залепетала по-немецки. Этого языка Давыдов не знал, а маркитантка, похоже, не владела ни французским, ни русским. Впрочем, по-русски она, как тут же выяснилось, все-таки говорила, правда, с ужасным акцентом.
– Как твое имя? Коман тапель тю? – подвинув незнакомке яичницу, поинтересовался гусар. – Зовут как, спрашиваю? Впрочем, ты ешь, ешь…
Бедолага набросилась на еду с такой жадностью, что Дэну на миг стало страшно – это ж надо так себя довести! Так и лошадь можно съесть павшую…
– Я – Эльза. – Наконец-то девчонка немного насытилась. – Я… я… отблагодарить… Только герр гусар платить за комнату. Здесь есть…
Давыдов мыкнул:
– Ну вот еще…
– Не бросайте меня, господин, – девушка неожиданно вцепилась руками в доломан. – Пожалуйста, не бросайте. Я… я боюсь идти… они… они следят за мной…
– Кто следит? Французы?
Опустив большие серо-зеленые глаза, юная маркитантка потупилась:
– Вы будете смеяться, герр гусар…
– Ну, так кто следит-то?
– Волки, господин. Оборотни!
Давыдов не знал, смеяться или покрутить пальцем у виска да прогнать странную девку подальше. Что и говорить, на постоялых дворах всякого народу хватало – война. Хотя обывателей никто специально не рубил и не расстреливал, тем не менее грабили-то их все. И пользовались. Особенно такими вот зеленоглазыми девушками.
– Оборотни, говоришь… Ты что дрожишь-то?
– Боюсь, – девчонка сверкнула глазами.
– Боится она, – погладив саблю, посетовал Дэн. – Может, поподробней расскажешь?
– Не здесь, – маркитантка затравленно огляделась, словно оборотни были здесь кругом: сидели за столами, пили вино и пиво, о чем-то разговаривали, ругались.
– И кто же здесь волкодлак? – гусар успокаивающе погладил Эльзу по руке. – Эти вон солдатушки, пехота? Или, может, вон те драгуны? О! Эти уж точно! Судя по их шлемам, только что лошадь задрали… и не одну.
– Ой, господин… вам все шутки…
– Или этот вот солидный господин, бюргер в желтой жилетке? – продолжал издеваться Денис. – Или те егеря? А вон, вон, смотри – вахмистр… нет, скорей, судя по мундиру – из тыловых… ишь какое сукно-то, а! Не иначе как каптенармус!
Каптенармус – или кто он там был – и впрямь иногда посматривал на девчонку… так можно было понять, не он один пялился. Наверное, чего-то хотел… хм… Ишь, усищи-то распушил!
Встретившись с гусаром взглядом, усач поспешно привстал и поклонился, дернув шеей… примерно как штабс-капитан Овечкин в фильме «Неуловимые мстители». Конечно, не так уж ярко выраженно, но…
– Нет, господин, – маркитантка покусала губу. – Скорей, это будет женщина, волчица… Молодая, очень красивая… с синими сияющими глазами!
Не прошло и пяти минут, как новые знакомые уединились в небольшой гостевой комнате, в ряду прочих располагавшейся на втором этаже. В комнату провел сам хозяин заведения, добродушного вида толстяк в чесучовом сюртуке и модных панталонах со штрипками.
– Пожалуйста, сюда, герр гусар! Располагайтесь… что подать к шампанскому? Есть краковская колбаса, гороховый суп, желе из рыбьих голов, запеканка?
– Пожалуй, краковской… – Денис глянул на притихшую девчонку. – И еще суп. Да, и пуншику бы очень неплохо.
Принесли, подали все, и очень быстро. Хватанув пунша, девчонка опять начала есть – и суп, и краковскую, и пироги… ела быстро, но аккуратно, пока не отвалилась к спинке гнутого стула, блаженно прикрыв глаза.
– Наелась, милая? – тихо осведомился гусар. – И что ты мне скажешь про оборотней?
– Они здесь… – резко открыв глаза, Эльза понизила голос до шепота, словно кто-то ее мог здесь послушать. – Они идут за мной.
– Оборотни?
– Оборотни… Просто я знаю, как выглядят многие… когда они люди… – девушка чуть помолчала и, зябко передернув плечами, продолжила еще тише: – И они знают, что я знаю.
По мысли Дэна, все это был совершеннейший бред, все эти дурацкие оборотни-волкодлаки не шли ни в какое сравнение с теми жуткими чувствами, которые молодой человек испытал в недавней битве. Денис даже как-то состарился, и чувства эти – отрешенность, фатализм и даже желание убивать – поселились в его душе всерьез и надолго. Избавиться бы от них поскорей, снова почувствовать, что тебе, черт побери, двадцать два, а не сорок восемь! Вот о чем думал сейчас гусар, а не о каких-то там глупых предрассудках. Ну, подумаешь, крупный волк… с синими глазами. Альбинос, наверное. Бывает.
– Ты, кушай, кушай… Слушай, а твой русский ничего себе, понять можно, – Давыдов одобрительно покивал. – Откуда знаешь?
– Я жила в Петербурге, – призналась девушка. – Полгода, нет, чуть побольше. Месяцев семь.
– И что делала?
– Не спрашивайте, господин. Отвечу просто – всё.
Эльза взглянула на Дениса с вызовом, явно промелькнувшем в ее серо-зеленых глазах. Симпатичная девчонка, неожиданно подумал Дэн. Нет, в самом деле, симпатичная…
Она чем-то напоминала Лидочку – только чуть более худая, да волосы чуть потемнее, да глаза не те, и лицо, конечно же, совсем другое, миленькое, но… не такое красивое? Нет, пожалуй, так сказать нельзя, ведь каждая женщина красива по-своему, своей особенной, только ей одной присущей красотой. Вот и эта… Если снять вульгарное, с жуткими рюшами, платье… то есть не снять, а заменить на что-нибудь куда более приличное, к примеру, на то – или ему подобное – платье, какое Давыдов не так давно подарил Лидочке. Увы, не самолично… Так вот, если это платье…
Эльза между тем согрелась, сбросив, наконец, пальто… или как там называлась ее ветхая верхняя одежонка. В углу комнаты проходила труба от топившейся внизу печки, было довольно тепло и сухо. Всю обстановку комнатки составляли круглый стол, застланный желтоватой скатертью, пара гнутых стульев, скорее всего, местной, а вовсе не венской работы, небольшой диванчик в углу и широкая кровать под сиреневым балдахином с красными шелковыми кистями, смотревшимися, к слову сказать, довольно-таки пошло.
Бурку – подарок Багратиона – Денис снял еще внизу, в зале, а сейчас сбросил и ментик, и даже расстегнул доломан… правда, тут же запахнул его обратно, стесняясь несвежей сорочки.
– Ваша рубашка, – неожиданно улыбнулась Эльза. – Я могу постирать…
Гусар тут же отмахнулся:
– Нет, нет, что ты!
– И все ж таки, – не отставала девушка. – Можно попросить у кабатчика бадью горячей воды…
– Нет, нет, – Давыдов резко отмахнулся. – Не стоит беспокойства, красавица. Ты лучше ешь.
– Да я ем… Благодарю вас.
Она ела. Быстро, но аккуратно. Умело пользовалась и салфетками, и всякими вилками-ложками… Да-да – очень умело, Давыдов бы вряд ли так смог. Кроме того, как эта девчонка сидела! Спина – прямая как штык! И локти не на столе… Не-ет, не такая уж она простушка, какой почему-то хочет казаться. Девушка из общества! Дворянское воспитание выдает с головой.
Дэн вовсе не испытывал склонности к подобным загадкам, а потому, дождавшись, когда девушка насытится, спросил прямо:
– Vous ne parlez pas français, mademoiselle?
– Non, monsieur, – машинально проговорилась девчонка.
– Ну-ну…
Гусар хмыкнул в усы и перешел на «вы»:
– Сказать честно, на простушку вы не похожи. Да и русский коверкаете зря – вы знаете его лучше, чем показываете. Почему? Кто вы, мадемуазель? Французская шпионка?
Эльза вскочила со стула:
– Нет! Поверьте мне, нет!
– И у вас даже не было гувернера француза? – не отставал Денис. – Не поверю ни в жизнь!
– My tutor was an Englishman… I speak English! – девушка перекрестилась. – Я не лазутчица, вот вам крест… Просто… я ищу смелого и благородного человека, который смог бы помочь мне в одном важном деле. Вы кажетесь мне именно таким, герр Денис.
Искоса поглядывая на Эльзу, гусар прошелся по комнате и задумчиво покрутил усы.
– Поверьте, это не нанесет никакого урона вашей чести, – сверкнув глазами, истово заверила девушка. – Всего-то и нужно кое-что кое-куда перевезти… и сохранить все в тайне.
– Вы говорите загадками, мадемуазель, – Давыдов вновь уселся на стул и вытянул ноги. – Прежде чем согласиться, я бы хотел узнать: кто вы? Только не рассказывайте мне про маркитантов… Вы не похожи на простолюдинку. Никак!
– Вы правы, герр Денис, – нервно покусав губу, красавица гордо вскинула голову. – Я – графиня Эльза фон Арнау! Батюшка мой ненавидел Бонапарта все душой и ушел сражаться с ним, сложив голову под Аустерлицем.
– Там многие головы сложили, – скупо покивал гусар. – Сочувствую.
– Матушка же моя умерла год назад. Вместе с братьями… Лихорадка не пощадила никого, кроме моего младшего брата Клауса, – тяжело вздохнув, юная графиня ненадолго замолчала, собираясь с силами. – Надо вам знать, герр Денис, наш род ведет свое начало от славного графа Гуго фон Арнау, что занимал должность комтура одного из замков, принадлежавших некогда могучему ордену Святой Марии Тевтонской, так же известному, как Немецкий орден. С тех пор младший сын в семье должен посвятить себя Богу в той или иной степени. Не обязательно – монахом, можно – просто священником. Вот и мой брат, Клаус, во исполнение обета, стал служкой при церкви Арнау. О, герр Денис, у нас очень древний храм, очень красивый, очень… Впрочем, вы сами знаете – французы – безбожники. Их божество – «ля революсьон». Они разграбят церковь, как только придут сюда, герр Денис!
– Вы полагаете, все же придут? – Давыдов нахмурился – а эта юная графиня нехудо разбирается в военных действиях и вообще в политике.
– Да, полагаю, придут, – кивнула Эльза. – Ваш командующий – господин Беннигсен – действует как-то… я бы сказала, не очень решительно. А уж о нашем Фридрихе Вильгельме нечего и говорить.
Денис неожиданно рассмеялся, вовсе не весело, скорей – с горечью и досадой:
– Ай, молодец! Не знаю, как там ваш король, а вот насчет Беннигсена – в точку… Так что у вас за дело-то?
– Еще рано, – девушка посмотрела в окно. – Как стемнеет, тогда… Знаете, герр Денис, я видела – оборотни почему-то боятся вас! Опасаются подходить близко.
– Да что вы! – иронически прищурился гусар. – Неужто?
Наградив собеседника самой милой улыбкой, юная графиня, чуть покраснев, все же попросила пару ведер теплой воды и таз или большую кадку… Что и было исполнено служкой.
– Вы знаете, герр Денис… я не мылась уже три дня! – честно призналась Эльза. – Это так тяжело, так… Просто невыносимо! Наш род давно обеднел… а сейчас вообще впал в нищету, и… Трудно с дровами, знаете ли…
– Понимаю.
– Вы поможете мне? Вот здесь… развяжите…
Поднявшись со стула, девушка повернулась спиной, и Денис, сглотнув слюну, ловко развязал шнурочки, сдерживающие лиф платья… Обнажилась спина, такая нежная, стройная… которую так хотелось поцеловать… или хотя бы погладить… Тяжелое платье, шурша, сползло на пол… за ним последовали панталоны… И вот уже прекрасная графиня предстала перед гусаром нагою – во всей своей красе! Повернулась с лукавой улыбкой, показав восхитительно изящную грудь:
– Ну, что вы стоите, гусар? Полейте же на меня из ведра… Смелее!
Денис бросился, зачерпнул из ведра корцом… Полил красавице на голову, на плечи…
– Да-да, так… Еще… Теперь – полотенце… Ну, помогите же вытереться…
– Ох, милая Эльза! Я же все-таки мужчина… – горя от нахлынувшего возбуждения, признался Денис.
– А я – женщина! – голая красавица обворожительно улыбнулась и подбоченилась, встав в кадке этакой Афродитою. – И я вовсе не против, гусар…
Подняв девчонку на руки, Дэн перенес ее на кровать, прилег рядом и тут же покрыл неистовыми поцелуями грудь… Бойкие пальцы гусара, словно пальцы хорошего музыканта, пробежали по юному упругому телу, погладили плоский животик, бедра… Скинув доломан и рубаху, Денис поцеловал красотке пупок… потом опустился и ниже… Красавица изогнулась и застонала, закатив чудные серо-зеленые глаза…
Сырая и промозглая ночь опустилась на Кенигсберг, целый день дувший с моря ветер утих, стало заметно теплее, а в черном небе, среди синих кудлатых облаков, повисла большая серебряная луна.
Давыдов и Эльза выехали с постоялого двора на арендованной повозке, запряженной парой гнедых. Деревушка Арнау располагалась не так и далеко – версты две, вряд ли больше. Еще издалека серебрился в свете луны шпиль церкви. Никакие волки за повозкой не гнались, правда, краем глаза Денис все же видел крадущиеся по кустам серые тени… и впрямь – тени, свет луны играл, струясь меж плывущими облаками.
Впрочем, девушка все же придерживалась иного мнения: никакие это не тени – оборотни!
– Они боятся тебя, герр Денис! И притягиваются.
– Как это притягиваются? – не понял гусар.
Графиня загадочно улыбнулась:
– Чем-то ты их влечешь.
– Я влеку? – Дэн скептически хмыкнул и натянул вожжи. – А ты?
– Я тоже, – кутаясь в бурку, кивнула девчонка. – Но я-то знаю почему. И дед мой, и отец боролись с оборотнями. Многих извели.
– Понимаю, – Давыдов хохотнул, подгоняя коней. – Серебряные пули, осиновые колья. Да! Еще чеснок.
– Чеснок – обязательно, – на полном серьезе заверила графиня. – А пули мы возьмем в церкви. Зарядишь им свои пистолеты.
– Как скажешь, милая. Заряжу.
Остановив повозку у церкви, Денис принялся ждать, следя за игрой серебристых теней на церковных стенах. Подойдя к дверям, Эльза постучалась… и вошла внутрь. Тяжелые створки захлопнулись… но вскоре распахнулись вновь.
– Или сюда, Денис! Поможешь… Знакомься – это мой брат Клаус.
Долговязый подросток – Клаус – сильно походил на сестру. Такой же худой, с узкими лицом и большими глазами. Длинные волосы его падали на плечи, из коротковатых рукавов черного сюртука выглядывали сухие, как у старичка, руки.
Клаус что-то сказал сестре по-немецки и улыбнулся. Графиня потянула гусара за рукав и шепнула:
– Иди за мной. Я покажу – куда.
Внутри храма оказалось холодно и темно, лишь у распятия горела восковая свечка. Ее-то и прихватила Эльза, обернулась, махнула рукой:
– Сюда.
Слева оказался какой-то узкий ход, коридор, потом – ведущие вниз ступеньки… Клаус молча показал на какие-то большие мешки, сундучки, баулы…
– Берем все, – распорядилась графиня. – Уносим.
Наклонившись, гусар закинул на спину мешок… что-то звякнуло… Ясно что. Сокровища! Драгоценная церковная утварь. Поня-атно… В отличие от Дениса Васильевича, Дэн все же был циником и плохо верил в благородные порывы души. Спрятать сокровища от французов? Почему бы и нет… Но, с другой стороны, если учесть финансовое состояние графини… Да на здоровье! Пускай девчонка попользуется, разбогатеет – жалко, что ли?
Грузили не то чтобы долго, но и не быстро, провозившись, наверное, с час. Пока таскали, пока укладывали – то, се… Наконец вроде бы справились. На это раз сама графиня взялась за вожжи… Правда, сперва спросила:
– Ничего, если мы завяжем тебе глаза, герр Денис?
– Думаете, помылю ваше золотишко? – усмехнулся гусар.
Эльза непонятливо моргнула:
– Что значит помылю?
– А, не вникай, – махнул рукою Давыдов. – Завязывай, ага.
– Н-но!
Дернулась повозка. Покатилась. Поехали… Сначала по мостовой, если судить по стуку колес, потом свернули на сельскую дорогу. Затрясло. Что-то плеснуло – лужа… А потом где-то неподалеку раздался вдруг протяжный леденящий душу вой! Волчий.
– Оборотни, – тихо молвила графиня. – Близко не подходят, да. Говорю же – они тебя боятся, Денис!
– Даже не представляю, чем это я их напугал?
Под этот вот вой, то отдалявшийся, то приближавшийся, повозка проехала еще с полчаса или около того, пока не остановилась… судя по плеску волн – у реки…
– Денис, повернись…
Ага! Девчонка сняла повязку. Давыдов поморгал, привыкая… наскоро осмотрелся – и впрямь река. Частью растаявшая, частью – в заводях – еще покрытая льдом. Здесь вот как раз и была такая вот заводь. А вообще – место глухое, безлюдное… какие-то кусты, овраги, лес…
Денису неожиданно стало зябко – и вовсе не от холода. Подумалось вдруг – зачем графине лишний свидетель? Если вспомнить классику – что делают с мавром, сделавшим свое дело? Правильно – убирают. Мертвые – надежнее всех живых. Никому ничего не расскажут.
– Сюда вот… сюда…
Землянка, что ли? Нет, похоже, какой-то фундамент. Верно, раньше здесь стоял дом. Точно – дом, и довольно большой – господский, или – какого-нибудь богатого крестьянина – бауэра. Под обширным подвалом оказался еще один подвал, тайный – туда и перетаскали все мешки с сундуками… Сокровище церкви Арнау.
Покончив с делом, уселись на телегу – передохнуть. По мысли Дэна – теперь наступило самое время избавиться от свидетеля. Интересно, как будут убивать? Пистолеты – у гусара за поясом, да еще – сабля. Кинжал или кистень – никаких шансов не имеют.
Молодой человек тряхнул головой, словно пытался изгнать из нее все дурные мысли. Ну, скажите на милость, с чего он все взял-то? С чего решил, что от него захотят избавиться? Хотели бы – не завязывали бы глаза. Хотя… это выглядело бы слишком топорно и подозрительно. Но Эльза… Разве могут такие красивые барышни с такими чудными честными глазами задумать какую-то пакость, какую-то невероятную каверзу? Могут. Почему бы и нет? Склонность к убийству… или просто – холодный расчет – от ангельской внешности никак не зависит.
Нет-нет, не может такого быть! Такая милая девушка… да что он себе в голову-то вбил?!
Даже если б и захотели убрать – не справились бы. Те еще доходяги, что сестра, что ее худосочный братец.
– Ах, это еще! – всплеснув руками, Эльза показала на оставшийся в повозке сундучок, забросанный сеном. Верно, потому и не заметили.
– Отнесем, Денис? Я помогу… открою-закрою… А Клаус тут побудет – посторожит повозку.
Что ж… почему бы и не отнести? Только, небось, сейчас графиня попросит оставить Клаусу пистолет – охранять повозку… Умеет ли этот парень стрелять? Скорее всего, умеет. Но все же не так быстро и метко, как лихой гусар!
Сейчас попросит, сейчас… Если попросит, то…
Нет! Не попросила… Поклацала огнивом, зажгла огарок свечи… и первой спустилась вниз, отворяя замаскированную под каменную кладку дверь. Обернулась:
– Ну, иди же, Денис…
Иди…
Что ж, вроде никакими каверзами пока не пахло.
– Что-то никто не воет, – вытащив из повозки сундучок, усмехнулся гусар.
В ответ послышался смех:
– Так и не должны бы уже. Утро скоро!
Ах, вон оно что – утро…
– Да идете вы или нет?
– Иду… иду уже… да… Ну и запах же тут! Премерзкий…
Денис поморщился.
– Наверное, лиса где-то неподалеку сдохла, – тихонько засмеялась девушка. – Ничего.
Спустившись в потайной погреб, Давыдов поставил сундучок туда, куда указала Эльза. Гусар все же держался настороже, однако…
– Ты, верно, думаешь, будто мы захотим избавиться от тебя? – обернувшись, неожиданно промолвила девушка.
Денис не знал, что и ответить. Впрочем, ответа никто и не ждал… Поставив свечу на сундук, Эльза сбросила бурку, а за ней и пальто и, с жаром поцеловав гусара в губы, прошептала с невообразимой страстью:
– Знаешь, милый… у нас есть поверье. Если мужчина и женщина совершат это рядом со спрятанным кладом… то клад этот никто и никогда не найдет… Ты понимаешь о чем я, герр Денис?
Дэн шмыгнул носом:
– Вполне.
– Тогда не стой, – тихо засмеялась красавица.
Рука гусара потянулась к подолу, и Давыдов вновь ощутил манящий и терпкий жар молодого гибкого тела, жаждущего плотской любви…
Только вот не случилось любви-то!
Эльза вдруг вскрикнула:
– Ой! Там, кажется, крыса! Вон, вон, в углу…
Неловко дернувшись, девушка опрокинула свечку, тут же и погасшую.
– Ничего, – успокоил гусар. – Сейчас мы ее…
С полминуты Давыдов топал сапогами и стучал эфесом сабли по сундукам – прогонял крыс… Вроде бы и прогнал – по крайней мере, никакого писка слышно не было. С чувством выполненного долга бравый гусар обернулся:
– Наверное, надо бы свечку… хотя… Эльза! Душа моя, ты где?
А не было Эльзы! И каменная плита, закрывающая выход наружу, оказалась запертой!
– А ведь прав ты оказался, гусар, – хмыкнув, Давыдов покачал головой. – Не застрелили, не закололи, но заперли. Тоже смерть, только медленная… Они так думают, да! И совершенно напрасно, смею заверить! Негоже гусарам помирать, как крыса в ловушке! Негоже.
Вокруг сгустилась непроглядная тьма, и Денис, вспомнив про свечку, зашарил руками… нашел… и тут же сплюнул: что толку в свечке без огнива? Что-то еще попалось под руку… что-то мягкое… неужто крыса? Да нет, не крыса… Бурка! Ну, хоть Багратионов подарок остался. Спасибо и на том.
Сверху, снаружи вдруг послышались глухие, словно бы отдаленные, крики и жуткий волчий вой! Потом все резко стихло, и Денису лишь оставалось гадать – что там, наверху, случилось? Неужто серые бестии все же настигли своих жертв? И поделом! Впрочем, все равно жалко. Эх, Эльза, Эльза… нищая красавица-графиня, обиженная судьбой.
Дэн вовсе не испытывал сейчас никакой тревоги. Подумаешь, заперли! Пусть даже и не подвал это, а скорее семейный склеп – покойников молодой человек не боялся и в морге – в отличие от многих прочих курсантов – в обмороки не падал. Живых надо опасаться – не мертвых.
Есть не хотелось, пить пока тоже, так что времени, для того чтобы выбраться, хватало вполне. Надо лишь глянуть, что там, в сундуках, в мешках… мало ли, пригодится что-нибудь? Какой-нибудь старинный кинжал с золоченой рукояткой, вполне пригодный для того, чтобы расшатать гранитные плиты склепа.
Недолго думая, узник принялся шарить руками по сундукам. Как назло, все время попадалось что-то не то: какие-то гнутые тарелки – верно, серебряные – ложки, монеты… монеты – это было хорошо… хотя в данный момент на них свободу не купишь. Ага! А вот и кинжал… да сабля имеется, и пистолеты – не стоит забывать и о них. Если здесь, в склепе, был слышен донесшийся снаружи вой, то точно так же и там будет слышен подвальный выстрел. Можно подать сигнал. Только вот кому?
Потроша сундуки с мешками, Давыдов вдруг с удивлением отметил, что в подвале стало как-то светлей! Ну да – явно светлее. В сером мареве уже можно было разглядеть и сундуки, и разбитые надгробия-саркофаги. Ишь ты, видать, и в самом деле – склеп.
Зыбкий утренний свет проникал откуда-то сверху, сквозь узкую щелочку между плитами, шириной, верно, чуть меньше сантиметра. Уже хорошо! Уже добрый знак. Смерть от удушья узнику явно не грозит. Да и эту щелочку, наверное, можно пытаться расширить. Как вот только до нее добраться – слишком уж высоко, метра три, не меньше. Как… да вот так! Сундуки на что? Всякие там гробики-саркофаги?
Соорудив из сундуков и ящиков нечто вроде помоста, молодой человек взгромоздился на самую его вершину, привстал на цыпочки, пытаясь дотянуться до щели… не рукой, так хотя бы саблей…
Помост зашатался, короткие гусарские сапоги соскользнули с верхнего ящика, и лихой гусар с грохотом полетел вниз, ударившись головой об угол пыльного саркофага…
* * *
– Денис! Денис Игоревич! Курсант Давыдов!!! Спать изволите?
– А? Что?
Распахнув глаза, Дэн непонимающе огляделся вокруг… Склепа не было! Была большая светлая аудитория, студенты… то есть курсанты… и – рядом с Денисом – лощеный седоватый хлыщ с пошлыми усиками и в модном приталенном пиджачке. Огородников! Профессор с кафедры истории права. Тот еще черт…
– Ладно бы лекция, – Огородников картинно развел руками. – Но на семинаре ворон ловить – это уж, молодой человек, ни в какие рамки! Хорошо… да-с… А давайте-ка, батенька, вспомним «Русскую Правду»… Аже кто всядет на чюжь конь?
– Аде кто всядет на чюжь конь… – Денис повторил машинально… но, к большому своему удивлению, ответил довольно бойко, ничуточки не задумываясь: – Тому платить виру три гривны!
Огородников удивленно хмыкнул и погладил усы:
– Хорошо… Аче кто конь погубить?
– Все равно – три гривны.
– Аще кто будет коневым тать?
– Выдати князю на поток. И снова – три гривны!
– Одна-ако, юноша… – профессор покачал головой и, обернувшись к остальным, развел руками. – Однако же… берите пример, молодые люди! Особливо касается вас, Оленька…
Сидевшая невдалеке грудастая блондиночка смиренно покивала и за спиною профессора немедленно показала Денису язык. На том семинар и закончился – вышло время.
– Ну что, соберемся вечером? – Ольга нагнала сокурсника уже на лестнице. – Ленка придет… ну, ты ее помнить с прошлого года должен. Подружка моя, тощая такая брюнеточка.
Помнил ли Дэн Леночку?! Еще бы… Только… она ведь, кажется, замуж вышла… или не вышла еще…
Денис хотел было уточнить сей вопрос… но почему-то не получилось. Губы словно сами собой произнесли совсем другое:
– Да помню… Такая вся… интересная…
– Вот именно – интересная, – поведя плечом, усмехнулась девчонка. – Так ты приходи…
– Ага…
Простившись с Ольгой до вечера, Дэн уселся в столовой, наскоро перекусил и, вытащив из кармана смартфон, принялся искать сведения о спиритизме, дабы вечером, на посиделках, не ударить в грязь лицом… особенно перед этой… Леночкой.
Высветилось много чего, и молодой человек пробегал все «по диагонали»… несмотря на то что очень хотел узнать как можно больше… Денис хотел… а Дэн… Дэн сам по себе действовал, как придется!
Впрочем, кое-что все-таки вызнал… Спиритизм как явление, оказывается, начал изучать некий француз в 1850 году, и это Денису как-то было неинтересно – слишком уж поздно, однако же Дэн упорно читал статью, ничуточки не углубляясь в более «древние» времена. И не реагировал на стремления Дениса никак…
«Книга духов», «Книга медиумов», полтергейст… Ага! Вот-вот, это как раз про давние времена – аж семнадцатый век! Какой-то английский священник увидел у себя дома огромный черный силуэт, с вырванным с корнями деревом на плече и мечом. Потом еще видел дракона и некие сущности… но духов, похоже, вызывать не умел. Да и не хотел, скорее всего – боялся. Вот, в общем-то, и все…
Современный же спиритизм, как было указано в статье, появился лишь в середине девятнадцатого века… В середине, а вовсе не в начале, на что подспудно надеялся Денис! Какие-то девочки-подростки, духи, потусторонние стуки – по сути, весь арсенал Оленьки.
Выйдя из столовой, Денис поплотней запахнул куртку. Еще было холодно, еще местами лежал снег, и с неба сыпала холодная морось. Март. Или самое начало апреля. Постойте-ка! Как раз тогда они первый сеанс и провели. Ну да… Примерно так где-то.
Молодой человек задумался и не заметил, как прошагал мимо нужной остановки. Возвращаться было лень, и Дэн так и шел себе дальше вдоль широкой улицы. Мимо старых домов, мимо парка, мимо кустиков весенней, с набухшими почками, вербы, мимо…
Оп!
Визг тормозов вернул парня к действительности… Вернее, выбросил прочь.
* * *
Дэн очнулся на полу склепа, придавленный какими-то ящиками, как видно, из свалившейся «пирамиды». Все так же было темно, лишь сверху, из щелочки, просачивался зыбкий лучик света.
Почесывая ушибленный лоб, гусар на этот раз действовал куда как более расчетливо. Саркофаги – какие уж смог – сдвинул вместе, на них водрузил ящики и те сундуки, что выглядели покрепче и массивнее прочих. Забрался… постоял чуть покачиваясь, и на этот раз смог дотянуться до щели руками, потрогать кончиками пальцев холодные старые доски.
Пол? Или – люк, выход из подвала? Да нет, не люк… Все-таки пол, старые доски просто рассохлись от времени. Если их чуть-чуть пошевелить… Жалко саблю, да деваться некуда, придется… Осторожненько… та-ак…
Доски поддавались. Не сразу – но поддавались, исходя щепою и трухою… до тех пор, пока молодой человек не смог просунуть в расширившуюся щель руку… а чуть погодя и голову, и плечи… Просунул и саблю, и пистолеты, и бурку… вот только кивер забыл, зато сам выскользнул, выбрался, обрывая на доломане тесьму, и, довольный, осмотрелся вокруг, засовывая за пояс пистолеты.
Повезло, что доски оказались гнилыми… впрочем, а какими ж им еще было быть? Сунув саблю в ножны, гусар зябко поежился, накинул на плечи ментик и бурку, да, недолго думая, спрыгнул с остатков фундамента наземь, точнее говоря – в снег.
Уже начинало смеркаться, низкое светло-серое небо прямо на глазах становилось темно-синим, как французский пехотный мундир. И так же, как на мундире, блеснули сквозь разрывы облаков золоченые пуговицы – звезды.
– Однако пора бы и в путь, – осматриваясь, Давыдов решительно усмехнулся в усы и, протиснувшись сквозь росшие рядом ольховые заросли, остолбенел, едва не наступив ногою на трупы! Кругом стоял такой мерзкий запах, что гусара едва не вырвало…
Окровавленные тела Клауса и Эльзы лежали рядом, подле друг друга. Изорванная одежда, перегрызенные острыми зубами шеи, разорванные животы – волки с жадностью выели кишки… Отчего ж только кишки? Не такие уж и голодные оказались зверюги? Или, может, спугнул кто?
Подумав так, Денис неожиданно вздрогнул, услышав за своей спиной истошный волчий вой!
