12. От республики к рейху
До Первой мировой войны немцы жаловались на злокозненный мир, стремившийся окружить и раздавить их – невинных овечек, а после поражения пустили в ход легенду об ударе ножом в спину. В наше время популярной стала еще одна легенда – о том, что Версальский договор стал причиной возвышения Гитлера. Многие так думали и до 1933 года, хотя уже тогда Герман Гессе говорил немцам: «Фальшиво отрицая вину за развязывание войны, перекладывая всю ответственность за те условия, что сложились в Германии, на плечи наших «врагов», вы создаете, как мне думается, атмосферу политической тупости, лжи и незрелости, что может привести в конечном счете к еще одной войне».
Едва немцы пришли в себя после пережитого 9 ноября 1918 года потрясения, как в стране начала распространяться ложь о том, что германская армия потерпела поражение не на фронтах. Сам президент Эберт сказал это, приветствуя возвращавшиеся в Берлин полки, которые торжественным маршем, с музыкой и развернутыми знаменами проходили под Бранденбургскими воротами. Быстро распространилась другая формула – «мы потерпели поражение на внутреннем фронте». Историк Ганс Дельбрюк, который в 1917 году осуждал безответственное поведение пангерманистов, писал в 1919 году: «Мы потерпели поражение, потому что не ставили перед собой достижимых целей и потому что наша политика была лишена всякого разумного содержания». Но пангерманисты в Бамбергском манифесте 1919 года провозгласили: «Планируется культивирование расового превосходства отбором всех одаренных древними германскими добродетелями лиц и всяческое содействие им; планируется борьба против тех сил, которые тормозят и извращают расовое развитие нашей нации, в особенности же борьба с засильем евреев в экономической и культурной сфере. Наш союз не может доверять нынешнему правительству, как не может считать настоящее положение адекватным для немецкой нации».
Генерал Людендорф говорил лидеру Пангерманского союза Генриху Классу: «Я уверен, что причина всех наших несчастий кроется в том, что руководители армии и пангерманисты не сумели вовремя посмотреть друг другу в глаза. Тем более нам надо сотрудничать теперь!» Генерал Фрич, который впоследствии стал жертвой Геринга и Гиммлера, вскоре после событий 1918 года пришел к выводу, что Германии, для того чтобы снова стать великой державой, придется выиграть три битвы: 1) битву против рабочего класса; 2) битву с католической церковью; 3) битву с евреями. В 1938 году он писал другу, что Гитлер уже выиграл битву против рабочего класса и готов выиграть битву с церковью. «Теперь предстоит самое трудное сражение – с евреями. Надеюсь, все понимают трудность этой борьбы». Для Людендорфа после 1918 года было ясно как день, что Германию разрушили евреи и католики. В начале революции, опасаясь расправы, он бежал из Германии, но вскоре вернулся, сказав своей жене: «Революционеры были настолько глупы, что сохранили нам жизнь. Если бы мне удалось захватить власть, то от меня они бы не дождались пощады.
Я бы со спокойной совестью вздернул Эберта, Шейдемана и их дружков и с удовольствием смотрел бы, как они болтаются на виселице». Кайзер назвал Людендорфа Зигфридом нашего времени, а Гинденбурга – «нашим Вотаном». Именно Вотан и Зигфрид изобрели легенду об ударе ножом в спину. Бесчестная легенда об ударе в спину все больше и больше отравляла политическую атмосферу, так как ее – легенду – изо всех сил раздували националисты и нацисты. За сто пятьдесят лет до этого Иммануил Кант опубликовал трактат «О вечном мире», где сформулировал свой категорический императив: «Поступать надо так, чтобы поступки могли стать универсальным законом». Легенда об ударе в спину была включена и в «Мою борьбу». Людвиг фон Рудольф, награжденный высшим баварским орденом за мужество, проявленное в Первой мировой войне, в 1924 году публично заявил, что легенда об ударе в спину – ложь от начала до конца.
Поначалу Людендорф и Гитлер были близкими друзьями, и Гитлер, вслед за рыкающим генералом, публично говорил о ноябрьских преступниках, ответственных за несчастья Германии. Своему близкому окружению Гитлер, однако, говорил, что есть две причины, по которым следует воздать должное социал-демократам: они свергли династию Гогенцоллернов и консолидировали единство рейха. Действительно ли это так? Партии сторонников аннексий после 9 ноября 1918 года попрятались в подполье, а один из их лидеров граф Вестарп даже бежал за границу. Но очень скоро все эти люди оправились и с удвоенной силой повели борьбу с новой республикой. Франц Зельдте, который впоследствии стал одним из самых рьяных сторонников Гитлера, уже 25 декабря 1918 года организовал «Стальной шлем» – союз, призванный собрать под свои знамена вернувшихся с фронта солдат для борьбы с революционерами. Стальной шлем был предназначен для борьбы, как писал националист Вернер Боймельбург, «с бесчестьем во внутренних и международных делах среди всеобщего беспорядка».
Снова поднявшие голову пангерманисты заявляли: «Мы не можем ни доверять нынешнему правительству, ни признать республику подходящей для немецкой нации формой правления. Нынешнее правительство ответственно за поражение. Так как мы знаем, что наши главные враги – и среди них даже немцы – хотели уничтожить Германскую империю, то мы требуем войны с использованием любого оружия, чтобы сломить злобную волю наших врагов». Промышленники, богатейшие финансисты, а также бывшие князья и аристократы финансировали националистов всех мастей и оттенков – это были те же люди, что несколько лет спустя начали финансировать Гитлера.
В 1919 году лидер пангерманистов Генрих Класс опубликовал под псевдонимом Эйнхарт восьмое издание своей «Немецкой истории». Известно, что Гитлер читал эту книгу с «глубоким волнением». Что же он там вычитал? «Нация и империя пали, потому что не имели сильного руководства». Парламентская демократия оказалась роковой для Германии, «такой же роковой, как отказ от идеи власти и вождя». Прочитав это, Гитлер решил стать политиком.
Другими героями дня стали генералы, получавшие пенсии от государства, которое они страстно ненавидели. Один из них, генерал-полковник фон Эйнем, в 1933 году признался, что всегда ненавидел социал-демократов и всегда со спокойной совестью боролся с ними, потому что их идеи вредны для рейха. Писатель Теодор Пливье написал книгу, направленную против этих генералов, – «Кайзер ушел, но остались его генералы».
По-другому вел себя только один генерал – граф Пауль фон Шёнайх. После обычной офицерской карьеры в прусском гвардейском полку он со временем понял и осознал близорукий эгоизм партий правого крыла. Он спросил себя, почему Великобритания смогла избежать серьезных потрясений в течение последних столетий, и нашел ответ: «Потому что английские аристократы всегда вовремя понимали дух перемен и, проявляя мудрую проницательность, хотя, конечно, не всегда с легким сердцем, добровольно жертвовали частью своих привилегий». Шёнайх противопоставлял это поведение британского правящего класса «демоническому неистовству немецкой аристократии» и правых экстремистов, неспособных понять, что кончилось время прусского полицейского государства, и обвинил немецкие школы и университеты, не допускавшие у молодежи никакого инакомыслия: допускалось только согласие с истеблишментом. Он один возражал генералу Бернгарди, «злому духу пангерманского движения», который своими книгами «много сделал для того, чтобы сплотить мир против нас». Бернгарди, как и остальные генералы, не понимал, «что старая власть и формы правления должны полностью исчезнуть, ибо верховенство армии над гражданским правительством привело, с одной стороны, к рабской покорности, а с другой – к высокомерию власти. Теперь эти самовлюбленные надменные лидеры придумали легенду об ударе в спину, чтобы переложить вину на чужие плечи. Они постоянно упрекали и порочили демократическое государство, говоря: «В прежние времена все было монархическим и хорошим, а теперь – все республиканское и плохое». Эти твердолобые кричат: «Кто не консерватор, тот не может быть порядочным человеком», они ненавидят демократию, потому что «демократия требует понимания точки зрения другого человека. Но они не хотят управлять разумными людьми, им нужны глупые подданные». Тщетно генерал Шёнайх предостерегал: «Германизм не спасет мир». Нет нужды говорить, что все реакционеры дружно ненавидели храброго генерала, но его не удалось запугать. В 1925 году он, в соавторстве с лидером Немецкой лиги прав человека, Отто Леманом-Руссбюльдтом, опубликовал «Белую книгу о черном рейхсвере». Генерал Шёнайх был арестован после прихода Гитлера к власти, но через несколько месяцев вышел на свободу. Леман-Руссбюльдт, который в 1918 году написал брошюру о реальных причинах поражения Германии на Западном фронте, в 1933 году бежал в Великобританию, где и провел все двенадцать лет гитлеровского «тысячелетия».
В своих послевоенных книгах профессор Фёрстер сказал немцам, что германская нация в целом не хотела войны 1914–1918 годов, но ее хотели многие промышленники. Куда более роковую роль сыграл тот факт, что своим глупым и вызывающим поведением в течение предшествующих двадцати лет Германия возбудила в мире всеобщее подозрение, что она стремится к войне, и теперь именно Германия должна нести ответственность за свое легкомыслие. Легенда об «окружении» была вымыслом. Германия сама оставила себя в изоляции, поставив другие страны перед необходимостью готовиться к отражению возможной германской агрессии. Германия, писал мужественный профессор, приступила к изоляции еще в Гааге, во время многосторонних переговоров о заключении мирного соглашения. Германия несет ответственность за то, что в июле 1914 года развязала руки Австрии в отношении Сербии, а также за 1916 и 1917 годы, когда было возможно заключение компромиссного мира. Профессор Фёрстер попытался предостеречь соотечественников статьей «Немецкий или христианский мир». В конечном итоге Германия «утратила всякое доверие со стороны союзников к серьезности ее мирных намерений после принуждения России к заключению преступного Брестского мира».
Подобно генералу Шёнайху, профессор Фёрстер заклеймил привычку немецкой элиты подчинять политику интересам генералов, в то время как Франции удалось – во время дела Дрейфуса – отбить последнюю атаку военной касты. Теперь, предлагал Фёрстер, после проигранной войны, немцам следовало бы полностью отрешиться от милитаристского и автократического прошлого, отказаться от традиций Бисмарка и вернуться к традиции Гумбольдта.
Но большинство немцев не пожелало слушать слова разумного человека. Большинство предпочитало слушать и читать то, что проповедовал в своих книгах генерал Бернгарди, в которых он писал, что не мог представить себе всей глубины порочности, до которой опустилась немецкая нация в 1918 году. Немцы охотно слушали этого невменяемого генерала – одного из многих, оставшихся после ухода кайзера. Немцам потребовалось всего десять лет для того, чтобы скатиться в бездну неслыханной в истории человечества порочности. «Я очень надеюсь, – писал Бернгарди, – что немцы, впавшие сегодня в эгоизм и материализм, соберут все свое мужество и будущее явит нам возрожденную нацию, которая окажется достойной своих великих предков и закончит борьбу, навязанную нам реальностью». Немцы так и поступили. Можно не сомневаться, что Гитлер читал послевоенные манифесты Бернгарди.
Остатками германской армии командовал убежденный монархист генерал фон Сект, сумевший создать из разрешенных Версальским договором вооруженных сил численностью сто тысяч человек кадровую армию, которую можно было при необходимости в любой момент развернуть в полноценную армию. Такая необходимость возникла в 1935 году. В рейхсвер набирали только надежных офицеров бывшей императорской армии и крестьян, но не брали жителей городов, так как они врожденные левые республиканцы. В 1931 году Сект говорил: «Прусская идея государства отличается от либеральной британской идеи государства, рассматривающей его как страхового агента для ведения дел, но она отличается и от марксистской идеи государства, считающей последнее сообществом пчел. Прусский дух есть результат прусской истории, это воинский дух, и наиболее ярко он воплотился в настоящем шедевре – в прусской армии». Деньги, направленные на содержание и оснащение армии Секта, часто оседали в фондах нелегальных организаций, из которых впоследствии сформировалось ядро СС и СА.
Шаткая германская демократия была со всех сторон окружена врагами. В марте 1920 года Капп и генерал фон Лютвиц сделали попытку государственного переворота, который провалился только благодаря всеобщей забастовке, объявленной профсоюзами. После неудавшегося путча враги демократии начали прибегать к тактике тайных судилищ – фемгерихта. Эти судилища были организованы членами множества тайных организаций, расплодившихся по всей Германии как грибы после дождя. Этими полувоенными националистическими группами вначале командовал граф фон дер Гольц, а потом другие безработные офицеры. Все они тоже говорили о ноябрьских преступниках, еврейской республике и грезили о реванше за 9 ноября 1918 года. Самой печальной славой пользовались такие организации, как «Консул», бригада Эрхардта, «Оберланд», «Росбах», «Король Фридрих» и «Черный рейхсвер». Когда полиция раскрыла эту последнюю организацию, «предатель» был убит, а члены «Черного рейхсвера» поклялись над его трупом в верности своему вождю.
В 1925 году Курт Мартенс говорил о карикатурных, но зловещих организациях, добавляя: «Это те самые силы, что роют могилу немецкой нации». В 1921 году была опубликована книга «Два года убийств», вслед за которой в 1924 году вышла другая – «Четыре года политических убийств». Затем были написаны еще три книги: «Националистические заговорщики», «Предатели будут убиты» и «Пусть катятся головы». Одной из первых жертв политического террора стал бывший морской офицер Ганс Пааше, который, ужаснувшись бездне, разверзшейся между Германией и остальным миром, признал свою вину, так как «осознал безумие происходившего уже в предвоенные годы, но успокоил совесть и молчал. Наша вина заключается в том факте, что под влиянием нашего воспитания и предрассудков мы не сделали ничего ради нашей свободы». Пааше обвинил в этом пангерманских агитаторов и немецких профессоров, пошедших в услужение милитаризму. Бывший капитан призвал немцев избавиться от предрассудков и понять, что власть превращает их в рабов. За это в 1920 году его убили. Депутат рейхстага Матиас Эрцбергер был убит членами организации «Консул» за то, что в 1918 году подписал перемирие. Националисты кричали, что виновен он, а не Людендорф.
Правый политический экстремист Карл фон Гельферих заявил 29 июня 1919 года, выступая в Берлинском университете, что немецкие политики в решающий час предали нацию и в хаосе, царившем в Веймаре, к руководству сумел пробраться разрушитель империи Эрцбергер, сыгравший роковую роль в германской трагедии. Оказавшись у руля, этот человек привел государственный корабль в гавань несмываемого позора. Результатом этих слов стали выстрелы, оборвавшие год спустя жизнь Эрцбергера. Также были убиты более четырехсот честных немцев. Убийцы, если их ловили, отделывались смехотворными сроками, что поощряло к действию следующих убийц. Именно они впоследствии занимали ключевые посты в СС и СА.
Следующей жертвой стал министр иностранных дел Вальтер Ратенау. После поражения Германии Ратенау проводил ту единственно возможную политику, которая могла бы вывести страну из тупика, в который завел ее кайзер. Выполнением условий Версальского договора он старался заслужить доверие бывших врагов в надежде постепенно заставить их понять пользу и необходимость дружбы с истинно демократической Германией. Мистер Терренс Притти несколько лет назад сказал о Ратенау, что он, скорее всего, сумел бы вывести Германию на путь сотрудничества с Западом. Однако министр финансов Карл фон Гельферих был фанатичным противником Ратенау, а на улицах пели: «Убей Вальтера Ратенау, жидовскую свинью!» После истерической речи Гельфериха в рейхстаге Ратенау 24 июня 1922 года был убит.
После убийства Ратенау началось катастрофическое падение немецкой валюты. Немцы, как обычно, возложили вину на западные страны. Немцы могли бы обуздать инфляцию, если бы захотели, но они использовали ее как орудие вызова Западу. Умерший в Лондоне профессор М.Й. Бонн всегда считал, что для доказательства до брой воли Германии политическая стабилизация должна предшествовать любым переговорам о репарациях. Крупные промышленники в союзе с правыми партиями саботировали Версальский договор, обвиняя его в создавшихся в Германии условиях, вместо того чтобы стабилизировать марку. В момент убийства Ратенау рейхсбанк располагал достаточными средствами для этого, но в стране было слишком много могущественных промышленников, наживавшихся на крахе немецкой валюты. Гугенберг, один из магнатов, управлявших концерном Круппа, вскоре после 1918 года скупил две трети всех немецких газет и отравил большую часть немецкой публики ядом дикого национализма и антисемитизма. Многие мелкие промышленники и большая часть среднего класса были разорены инфляцией и все больше подпадали под обаяние фанатизма нового немецкого пророка – Адольфа Гитлера.
Откуда он взялся? Он был, как подчеркивает профессор Фёрстер, продуктом австрийского антисемитизма, продуктом австрийской ментальности, которая, по словам Карла Крауса, привела к тому, что бесчеловечные суды приговаривали к расстрелам старых сербских и украинских крестьян за мнимый шпионаж и заставляли приговоренных самих рыть себе могилы. Гитлер был продуктом страны, где антисемитизм начал расцветать пышным цветом задолго до 1870 года.
Венский бургомистр Карл Люгер, основатель так называемой Христианско-социальной партии, которая на деле была не христианской и не социальной, а просто антисемитской, стал одним из главных учителей Гитлера. Другим австрийским ментором Гитлера был политик барон Шёнерер, писавший в 1882 году: «Мы, пангерманисты, рассматриваем антисемитизм как ключевой пункт нашей национальной идеологии, как ярчайшее выражение нашей истинной национальной убежденности». Сердце юного Гитлера он завоевал стихотворным лозунгом: «Без Габсбурга, Иуды и Рима мы построим германский дом».
Третьим австрийским учителем Гитлера стал монах-расстрига Георг Ланц, обратившийся к языческому расизму. В 1900 году он основал тайный орден Novi Templi, к которому примкнули многие австрийцы и немцы. Новые храмовники должны были в обязательном порядке принадлежать к чистой арийской расе, иметь светлые волосы и голубые глаза. Заповедь «Возлюби ближнего, как самого себя» Ланц заменил заповедью «Возлюби людей своей расы». В 1905 году он начал публиковать газету «Остара». Вскоре у газеты было уже сто тысяч подписчиков. В 1907 году он поднял над своим «Орденсбургом» в Верфенштейне флаг со свастикой. Гитлер, проживавший в 1908–1909 годах в Вене, буквально пожирал газету Ланца, а однажды даже посетил его самого, чтобы получить несколько номеров, которые не успел прочесть. Другими читателями «Остары» были генерал Людендорф и его жена Матильда, расист Ганс Гунтер и бард Гитлера Дитрих Эккарт.
Что же почерпнул Гитлер из чтения «Остары»? «Вы блондин? Вы по горло сыты правлением всякой нечисти? Вы блондин? Тогда вы – создатель и спаситель цивилизации!» Гитлер читал «пасхальную проповедь для европейской расы господ», читал, что «расовая идея есть аристократический принцип нашей эпохи» и что «высшая раса есть источник права». Гитлер читал, что «Иисус был светловолосым голубоглазым арийцем, учившим, что надо свято хранить чистоту расы», что Иисус был прототипом арийского героя. Прочел Гитлер и молитву, указавшую ему его роль: «Веди нас в последний и решительный бой против Запада и Востока, чтобы затопить землю потоками нечистой крови; то будет жертва, достойная арийского бога в благодарность за избавление от великой напасти». Ланц хвастался в 1928 году: «Это мы первыми более пятидесяти лет назад подняли знамя со свастикой – сегодня это символ важного и внушающего надежду движения, начало которому положили мы».
Такова была атмосфера, которой дышал Гитлер. То был не воздух Бетховена, Моцарта и Шуберта. Нет ничего удивительного, что Гитлер нашел так много восторженных последователей в Австрии. В 1925 году австрийские национал-социалисты опубликовали памфлет «Порча нашей расы евреями». Памфлет был приурочен к сионистскому конгрессу, проходившему тогда в Вене. Ведущая антисемитская газета писала: «Мужчины, берегите своих женщин от этих ужасных сынов пустыни».
В 1923 году Зигмунд Фрейд писал Ромену Роллану: «Я принадлежу к расе, которую в Средние века обвиняли во всех эпидемиях, а сегодня обвиняют в развале Австрийской империи и поражении Германии». В 1933 году Фрейд сказал: «У меня нет оснований менять суждение о человеческой натуре и меньше всего – о ее христианско-арийской разновидности». Через несколько дней после гражданской войны в Австрии Фрейд писал сыну Эрнсту: «Будущее пока неопределенно: либо австрийский фашизм, либо свастика. Наше отношение к этим двум политическим возможностям можно выразить словами Меркуцио из «Ромео и Джульетты» – чума на оба ваших дома». Сойдя на британский берег, Фрейд сказал: «Эта Англия – благословенная счастливая страна, населенная приветливыми гостеприимными людьми».
В одном из первых своих послевоенных выступлений Гитлер воздал хвалу убийцам Ратенау, один из которых был ярым сторонником будущего фюрера. Гитлер горячо защищал убийц как «мучеников», пострадавших за лучшее будущее Германии. Год спустя Гитлер – вместе с Людендорфом – предпринял попытку государственного переворота, приведшую его на скамью подсудимых и в тюрьму. Германский закон того времени гласил: «Всякий человек, пытающийся насильственным путем изменить конституцию Германского государства, наказывается пожизненным тюремным заключением». Но Гитлер отделался смехотворно коротким сроком. Герман Гессе писал по этому поводу в 1946 году: «С 1923 года Гитлер принимал гостей и все время оставался на виду, и поскольку его не расстреляли, а всячески баловали в тюрьме, постольку всякий здравомыслящий человек уже тогда понимал, что будет с Германией».
Ландсберг стал для Гитлера местом весьма необременительного тюремного заключения. В камере ему разрешили писать «Мою борьбу», которая была опубликована после выхода Гитлера на свободу и была восторженно прочитана миллионами немцев. Что же сказал немцам Гитлер? Мы будем вынуждены привести основные положения книги, потому что сегодняшние немцы открещиваются от всякой ответственности за человека, которого они добровольно избрали своим лидером.
Гитлер утверждал: то, что Людендорф виновен в катастрофе 1918 года, есть грязная ложь евреев и марксистов, стремящихся опорочить человека, сверхчеловеческим усилием воли пытавшегося не допустить краха, который он предвидел.
Потом Гитлер много рассуждает о «первородном грехе» человечества, грехе против крови и расы. Расовый вопрос является ключевым в понимании истории и культуры. Государство, которое в эпоху смешения и отравления рас отдает всю свою энергию на культивирование лучших расовых элементов, должно в конце концов стать господствующим на земле. «Более сильная раса подавляет расы более слабые, как того требует сила жизни, и в конечном итоге разбивает смехотворные оковы так называемой гуманности для того, чтобы заменить ее гуманизмом природы, уничтожающим слабого, чтобы очистить место для сильного». Полной противоположностью арийцам, однако, являются евреи, эта разлагающая плесень человечества, эти паразиты, от которых страдает все человечество, особенно теперь, в его (Гитлера) время, евреи, «вся жизнь которых зиждется на одной большой лжи». Они стали хозяевами Великобритании, в то время как Франция становится все более негроидной. Цель евреев – полное и окончательное уничтожение Германии. Короче: «сражаясь с евреями, я исполняю волю Бога».
Это была самая непристойная ложь, когда-либо звучавшая из уст немецкого антисемита. Еврейская община Германии дала немецкой нации больше, чем еврейские общины других стран дали нациям, среди которых они жили. Из среды немецких евреев вышли многие известные поэты, писатели, художники, композиторы, философы, профессора, врачи и актеры. Но, как говорит А.Дж. П. Тейлор, «в любой стране люди склонны болтать вздор, но только немцы воспринимают его всерьез. Так называемые идеи Гитлера – это всего лишь бессвязная болтовня в пивной, но Гитлер ее напечатал и принял всерьез, рассчитывая, что немцы последуют его примеру». Судьи в Нюрнберге говорили, что эти слова Гитлера прямо вели к газовым камерам, что «Моя борьба» не была написана эзоповым языком. Доктор Макс Домарус, один из честных и достойных немцев, пишет в предисловии к речам Адольфа Гитлера: «Антисемитизм, скрытый или явный, господствовал в Германии в течение столетий. Иррациональная немецкая антипатия к евреям усугубилась организацией еврейских гетто, запретом заниматься определенными ремеслами и профессиями и другими исключительными законами. Евреи подвергались дискриминации вплоть до Первой мировой войны, они не могли становиться ни гражданскими чиновниками, ни офицерами. Обе христианские конфессии считали евреев убийцами Христа, а изображая дьявола, придавали его лицу еврейские черты. Евреев обвиняли во всех политических бедах Германии, начиная со Средневековья и кончая XIX и XX веком».
Гитлер называл демократию смехотворным экстрактом грязи и огня, предтечей марксизма; демократия – орудие расы, которая, стремясь к своей тайной цели, боится солнечного света, и эта раса – грязные и лживые евреи. Истинная, немецкая демократия – это нечто совсем другое, ибо она допускает «свободное избрание вождя, фюрера. Пантеон истории предназначен не для проходимцев, а для героев».
Далее Гитлер, не прибегая к тайному языку, говорит о своих планах, о вечных привилегиях силы и власти, о борьбе высших рас с низшими и об уничтожении последних первыми. Мира, разглагольствовал Гитлер, невозможно достичь пальмовыми ветвями плачущих старух, его можно добиться только победоносным мечом господствующей расы, которая сумеет заставить мир служить высшей культуре. Надо собрать в кулак волю германской нации к жизни и нанести окончательное поражение Франции, прежде чем обратить взор в противоположном направлении для обретения нового жизненного пространства для немецкой нации. Выражения Гитлера недвусмысленны. Вздор, преступление, вещает Гитлер, говорить о предвоенных границах 1914 года. Он высмеивает писак, утверждающих, что такая война есть надругательство над священными правами человека.
Новое жизненное пространство, утверждает Гитлер, может быть добыто только «за счет России». Следовательно, Германии придется снова встать на путь «прежних рыцарских орденов, чтобы немецким мечом добыть землю для немецкого плуга и хлеба насущного для немецкой нации. Наше право на это не меньше права наших предков». Если национал-социалистское движение хочет совершить великую миссию во имя нашей нации, то оно должно отказаться от бесцельной внешней политики, столь характерной для современной Германии, и собрать всю силу, всю энергию нации, чтобы направить ее по пути, выводящему из нынешней тесноты жизненного пространства на завоевание «новых земель». Гитлер решил положить конец довоенной внешней политике Германии и начать движение, прерванное шесть столетий назад. «Мы прекращаем вечное движение Германии на Юг и Запад и обращаем взор на Восток. Если мы помышляем о новых территориях и пашнях, то мы должны в первую очередь думать о России и подчиненных ей пограничных государствах». Он и его соотечественники немцы, говорил Гитлер, были «избраны самой судьбой стать свидетелями грандиозной катастрофы, которая станет доказательством правоты расовой теории». Что стало с этим безумным пророком двадцать лет спустя, подробно описывает профессор Х.Р. Тревор-Ропер в книге «Последние дни Гитлера».
На заседании Нюрнбергского трибунала 30 июля 1946 го да мы услышали следующий отрывок из «Моей борьбы»: «С помощью умной и настойчивой пропаганды можно убедить нацию, что небеса – это ад и, наоборот, что самая ужасная жизнь лучше жизни в раю». Эта пропаганда продолжалась все двенадцать лет, что Гитлер находился у власти. Немецкий писатель Эрнст Никиш напомнил нам после войны мнение Гитлера о том, что «определяющий фактор «истинности» зависит от масштаба лжи, что масса охотно становится жертвой большой лжи, так как разум обычного человека примитивно прост».
Немецко-еврейский писатель Герман Кестен говорит сегодня, что Гитлер «выиграл голоса немцев проповедью ненависти. Он говорил, что покатятся головы, и нация возликовала. Он обещал истребить в Германии национальные меньшинства, они аплодировали ему и за это, и он истребил в Германии меньшинства». В статье под заголовком «Quo vadis Germania?» он написал, что видел четыре разные германские политические системы, и три из них рухнули в крови и огне, как Вавилон, как Ниневия, как Содом и Гоморра. Гитлер стал вождем немцев, их полубогом, которому они принесли в жертву все – религию и нравственность, разум и свободу, братьев, сыновей и отцов, европейских соседей, евреев и свою совесть. Они убивали и умирали сами, чтобы умилостивить его.
Гитлер ни в коем случае не был человеком, первым провозгласившим лозунги натиска на Восток. Многие немцы поддерживали безумную идею «народа без жизненного пространства», как называл немцев Ганс Гримм. Юлиус Фрёбель предвидел появление Гитлера еще в 1859 году, когда сказал: «Немецкая нация жаждет одного: власти, власти и еще раз власти! Человек, давший им власть, будет почитаться так, как ему и не снилось». Пауль де Лагард, которого в Третьем рейхе не без оснований считали предтечей Гитлера, говорил русским в 1886 году, что они должны проявить «добрую волю» и отступить к Черному морю, отдав покинутую территорию немцам. «Нам нужна земля, лежащая у нашего порога. Если Россия откажется уступить ее добровольно, то мы будем вынуждены [!] захватить ее, начав войну против России. Немцы осознают миссию, возложенную на нее всеми народами Земли». Лагард требовал для немцев Мец, Люксембург и Бельфор (абсолютно нам необходимый) на Западе, а также Триест, устье Дуная и Австрию, которая не имеет права на самостоятельное существование, а составляющие ее народы суть лишь сырье для формирования новых германских структур.
Эту эстафету в девяностых годах XIX века подхватили пангерманисты, считавшие, что надо снова поднять знамя натиска на Восток, даже если такие отсталые малые народы, как чехи, словенцы и словаки, будут отстаивать свое право на существование, абсолютно ненужное цивилизации. 25 июля 1895 года кайзер писал: «Всем своим разумом, всем своим сердцем я привержен цели выковать из всех германских племен мира, а в особенности в Европе, единство, чтобы защититься от славянского и чешского вторжения, которое нам угрожает». В 1896 году другой предшественник Гитлера сказал, что «если благополучие нашего отечества потребует завоевания, подчинения, изгнания, истребления других наций, то мы не должны уклоняться от этой миссии, оправдываясь христианскими или гуманитарными угрызениями совести».
В 1903 году антрополог Людвиг Вольтман писал: «Миссия германской расы – править миром, эксплуатировать природные богатства и человеческий труд, превращая пассивные расы в слуг нашей культуры». В 1905 году вождь пангерманистов Эрнст Хассе говорил о германской расе господ и о необходимости обречь иноплеменных европейцев, живущих среди нас или иммигрирующих в Германию, – а именно поляков, чехов, евреев, итальянцев и т. д. – на положение илотов. Надо быть последовательными и не давать этим чужакам те же политические и экономические права, что и немцам. В 1907 году Эрих Домбровский писал, что огромные просторы сонной Росси просто требуют культурной обработки. «Здесь перед нами во всем ее величии и соблазнительности встает задача колонизации. Нашим лозунгом должны стать слова: «На Восток!» Сегодня мы еще можем подчинить Россию экономически и сделать ее зависимым от нас государством».
В 1912 году генерал Бернгарди привлек внимание общественности к тому странному факту, что родственные немцам голландцы и их территория почему-то «находятся вне пределов немецких государственных границ и вне сферы немецкой культуры». То же самое, по мнению Бернгарди, касалось прибалтийских провинций России, которые когда-то были процветающими регионами немецкой культуры. «Наш долг – вернуть эти потери».
Когда Гитлер, отсидев в тюрьме Ландсберг полтора года, вышел на свободу, его могли депортировать из Германии как нежелательного иностранца; любое приличное государство так бы в подобном случае и поступило. Баварский премьер-министр граф Лерхенфельд сказал, передавая свой пост господину фон Кару: «Избавьтесь от него: он станет страшен и сожжет мир». Но Гитлеру позволили жить там, где он проживал до неудавшегося путча, и он принялся делать то, о чем говорил в «Моей борьбе» – о том, что революции совершаются магией слова. Итак, он говорил и говорил, колесил по стране, проклинал и лгал – и все больше немцев кричало «Хайль Гитлер!», «Спасибо нашему фюреру!», «Германия, проснись, умри, Иуда!», «Когда еврейская кровь потечет по нашим ножам, мы вздохнем свободно», «Трепещи, низкая нация пожирателей мацы, приближается ночь длинных ножей!», «Мы будем маршировать, когда все вокруг будет разлетаться вдребезги, ибо сегодня нам принадлежит Германия, а завтра – весь мир!». Польский писатель Чеслав Милош сказал после войны: «А завтра – весь мир!» – пели эсэсовцы, а из трубы крематория Освенцима к небу поднимались клубы черного дыма». Миллионы немцев славили человека, сказавшего в «Моей борьбе» о глупости масс, которые тем легче верят лжи, чем она больше. Гитлер понимал, что можно заставить принять ад за рай, а рай за ад, если умело повести пропаганду.
В это же самое время канцлер Штреземан следовал единственно возможной политике, завещанной Ратенау. Не обращая внимания на варварские лозунги правых партий о «государственной измене» и «еврейской республике», он проводил в жизнь опороченную политику «исполнения Версальского договора» для завоевания доверия западных держав.
После внезапной смерти Эберта 28 февраля 1925 года партии правого крыла поначалу хотели выставить кандидатом в президенты принца Гогенцоллерна, но затем остановились на кандидатуре семидесятидевятилетнего Гинденбурга, человека, говорившего, что он прочитал за свою жизнь только две книги – Библию и дисциплинарный устав, и сказавшего в выступлении перед школьниками, что «настанет день, когда они победителями снова вступят в Париж, так же как их деды и прадеды». В 1954 году Герман Гессе сказал, что немцы, выбрав Гинденбурга, «открыли ворота грядущим бедам. Даже мои ближайшие родственники в Германии, даже мои сестры, голосовали за этого выжившего из ума солдафона».
Штреземан признал Эльзас и Лотарингию частью Франции и получил от французов обещание эвакуировать Рейнскую область раньше, чем это было предусмотрено Версальским договором. За Локарнское соглашение Штреземан и Бриан получили Нобелевскую премию мира. Однако здоровье Штреземана было сильно подорвано бешеной пропагандой, направленной против его разумной политики. Его смерть в 1929 году была для Германии такой же катастрофой, как за несколько лет до этого смерть Ратенау.
Гитлеровские головорезы и частные полувоенные организации все больше и больше терроризировали Германию. За несколько дней до выборов 30 сентября 1930 года профессор Вильгельм Рёпке писал: «Многие думают, что хуже, чем теперь, уже не будет. Поэтому почему бы не попробовать национал-социалистический эксперимент? Эти люди ошибаются. Все может стать намного хуже, если за кризисом экономическим последует кризис государства. Никто из тех, кто 14 сентября проголосует за Гитлера, не сможет потом сказать, что его не предупреждали о том, что из этого получится; тот, кто проголосует за Гитлера, должен знать, что будет голосовать за хаос вместо порядка, за гражданскую войну и бессмысленное разрушение». Но профессора Рёпке тоже никто не услышал. В результате выборов нацисты получили больше ста мест в рейхстаге, а ликующие сторонники отмечали победу избиениями евреев на улицах и битьем витрин в еврейских магазинах. Фюрер сказал: «Наша цель – создание нового господствующего класса, класса, не знающего жалости, класса, знающего, что он имеет право на власть, ибо принадлежит к лучшей расе».
Брюнинг, ставший германским канцлером 28 марта 1930 года, столкнулся с нелегкой задачей наведения порядка в германском хаосе. Задача усложнялась упрямством твердолобого Гинденбурга, который отказывался раздавить национал-социалистов – пусть даже силой. В тот момент это было вполне возможно. В сентябре 1931 года у Гинденбурга произошло кратковременное душевное расстройство, длившееся чуть больше недели. После этого эпизода политические противники Брюнинга без особого труда подорвали его позиции в глазах президента. 30 мая 1932 года Гинденбург настоятельно требовал от Брюнинга сформировать кабинет министров из представителей правых партий, на что честный католик Брюнинг ответил отказом. Тогда Гинденбург объявил, что не поставит свою подпись ни под одним законом, не прошедшим все три чтения в рейхстаге, – и это в то время, когда нацисты намеренно делали невозможными никакие нормальные парламентские дебаты. Таков был результат выбора президентом восьмидесятилетнего старика, не имевшего никакого политического опыта. Когда Гинденбурга выбрали президентом на второй срок, Карл фон Осецкий написал 2 февраля 1932 года: «Все поставлено на одного человека преклонного возраста. Какое самоотречение демократии, давно переставшей защищаться и спрятавшейся за спиной восьмидесятитрехлетнего старца. Это уже не политика, а тошнотворный византинизм». Фриц фон Унру, отпрыск старинного аристократического семейства, сын прусского генерала, революционер, друг Эйнштейна и Томаса Манна, разделивший с последним горькие годы изгнания, воскликнул, узнав о подлом убийстве Ратенау: «Оружие не добавляет вам силы! Горе нации, в душе которой угасло духовное пламя! Такая нация обречена». В 1933 году он покинул Германию, а его книги были сожжены. Осецкий, отказавшийся бежать, был замучен в концентрационном лагере. Геринг не мог допустить, чтобы Осецкий получил присужденную ему Нобелевскую премию.
27 января 1931 года Фриц Тиссен представил Адольфа Гитлера собранию крупных промышленников, где фюрер процитировал Клаузевица: «Война есть продолжение политики иными средствами». Он сказал собравшимся, что на кон поставлена судьба Германии. Его расовые теории, уверял Гитлер промышленников, – это единственный источник надежды на возрождение нации. Для народа смертельно опасны интернационализм, демократия, «безумие парламентаризма» и пацифизм. Необходима и спасительна лишь авторитарная власть личности. Что это за личность, должны были догадаться сами собравшиеся. Наша нация и наше государство были когда-то основаны на праве господства нордического человека. Партии Веймарской республики разрушили государство. Гитлер говорил, что раньше у коммунистов было 50 процентов голосов, а теперь – всего 17, а у него, за которым раньше шли единицы, теперь многие миллионы сторонников. Для того чтобы спасти Германию, наша нация должна пройти школу железной дисциплины. Национал-социалистическая партия, созданная им тринадцать лет назад, возродит Германию, но партия будет вынуждена проявлять «нетерпимость ко всем, кто грешит против нации, партия будет также нетерпимой и беспощадной ко всем, кто стремится разрушить нацию». Падение кабинета Брюнинга 30 мая 1932 года предопределило судьбу Германии. Историк Майнеке понимал это еще в то время, а после разгрома нацистской Германии он сказал, что «немецкая нация при Брюнинге была, несомненно, способна преодолеть трудности экономического и интеллектуального кризиса и избежать фатального эксперимента с Третьим рейхом. Но военные, промышленники и крупные аграрии объединились в своем стремлении сбросить Брюнинга».
Вождь пангерманистов Генрих Класс, восторженный ученик Трейчке, в 1932 году писал в своей книге «Против течения»: «С удовлетворением и надеждой вижу я, что многие плодотворные идеи, впервые высказанные когда-то мною и моими друзьями, нашли дорогу в души и сердца миллионов и миллионов людей нашей нации. Наши идеи подготовили лучшее будущее». Лозунг «Германия, проснись!» был впервые сформулирован в 1890 году. В пангерманском трактате Germania triumphans (1895) утверждалось, «что сохранение национальной и экономической силы немцев можно обеспечить только расширением их [немцев] политического господства, немецкая экономика никогда не достигнет состояния равновесия без войны, которую мы всегда боялись и всегда готовили». Перед немцами стоит задача завоевания Латвии, Эстонии, Литвы, Польши, Волыни, Подолии, Южной России, включая Крым, и оснований восьми новых германских государств под правлением немецких государей. Подчиненные провинции будут германизированы, а туземцы вытеснены. Великобритания подвергнется медленному удушению и в конце концов тоже будет покорена. Потом настанет время обратить взор на Северную и Южную Америку.
В 1903 году Хассе сказал: «Мы не должны впадать в грех пацифизма». В 1905 году еще один пангерманский безумец, Йозеф Людвиг Раймер, писал: «Все зависит от нашей способности установить нераздельную гегемонию в Центральной и Восточной Европе, для чего надо сокрушить Францию и оккупировать немецкие провинции Австрии. Не следует думать, будто каждая нация имеет право на существование и на свой язык. Не следует, в связи с этим, впадать в отчаяние и считать себя негуманными. Наша цель – создание Германской империи, мировой империи германских племен под немецкой гегемонией».
Цель пангерманистов была достигнута, когда Папен сформировал свой кабинет. 16 июня 1932 года Папен снял запрет с деятельности СА и СС, а 20 июля указом, противоречащим всякому понятию о праве, разогнал конституционное правительство Пруссии. Йохен Клеппер, убежденный лютеранин, записал в тот день в своем дневнике слова либерального писателя XIX века Густава Фрейтага: «Аристократия и чернь очень плохи, если начинают действовать в политике самостоятельно. Но если они объединяют свои усилия, то они с гарантией разрушат свой собственный дом».
В декабре 1932 года национал-социалисты были банкротами; на выборах 2 ноября 1932 года они потеряли два миллиона голосов. Однако 4 января 1933 года Папен встретился с Гитлером в кёльнском доме банкира Шрёдера, а несколько дней спустя ряд промышленников, включая Круппа, Тиссена, Сименса, Боша, Шрёдера, Шницлера, Кирдорфа и Фёглера, дали Гитлеру дополнительные миллионы марок на проведение новой избирательной кампании. В 1927 году Гитлер пообещал Кирдорфу, своему восторженному поклоннику, отменить «марксистские законы». В 1932 году Тиссен подарил Гитлеру свою книгу «Вожди: биографии двадцати пяти генералов всех времен», а 20 апреля того же года направил «фюреру пробуждающейся Германии наилучшие пожелания по случаю дня рождения».
В 1944 году Крупп хвастался тем, что он и другие крупные промышленники совершили до 1933 года, но были вынуждены хранить в тайне. «Я могу сказать, что немецкие промышленники вступили в благородное соревнование друг с другом и, исполненные осознанной благодарности, сделали намерения фюрера своими, став его верными последователями». Крупп, подобно многим другим, строил предприятия вблизи концентрационных лагерей, где миллионы людей должны были стать его рабами, прежде чем пойти на расстрел или в газовую камеру. Даже сидя в нюрнбергской тюрьме, Крупп говорил, что никогда не был идеалистом, что жизнь – это борьба за хлеб и власть. «В нашей тяжкой борьбе нам было необходимо твердое и сильное политическое руководство. Гитлер дал нам и то и другое». Американский обвинитель в Нюрнберге назвал имя Круппа символом тех зловещих сил, которые десятилетиями угрожали миру в Европе; во время гитлеровской войны Круппы эксплуатировали людей, согнанных из всех европейских стран, принуждая их к рабскому труду в нечеловеческих условиях. Доходы Круппа, составлявшие 35 миллионов марок в 1935 году, в 1938 году достигли 97 миллионов, а в 1941 году – 111 миллионов марок. За антироссийской политикой Гитлера стояли немецкие промышленники, которым были нужны русская нефть и русский марганец. Сам Гитлер говорил, обращаясь к гитлерюгенду: «Гитлеровская молодежь должна быть тверда, как крупповская сталь».
В 1932 году писатель Эрнст Никиш опубликовал памфлет «Гитлер – германская катастрофа». В этом памфлете автор назвал Гитлера «величайшим демагогом из всех, каких рождала немецкая земля». Национал-социализм, говорил Никиш, «был не началом, а плодом длительного процесса». Гитлер обновил древнюю немецкую мечту о средневековой германской империи, проповедуя «национальное спасение», а тех немцев, которые ему не поверили, проклянут в Третьем рейхе, который будет не обычным земным государством, а своего рода Царством Божьим на Земле. Своим успехом Гитлер был обязан готовности немцев верить лжепророкам. Концом всего этого суматошного шума будет катастрофа. В январе 1933 года Никиш опубликовал в своей газете «Сопротивление» карикатуру, на которой было нарисовано болото, из которого торчат бесчисленные руки, флаги СА и знамена со свастикой. Люди увязли с головой. Подпись под рисунком гласила: «В конце – трясина». После войны Никиш сказал: «Гитлер был символом всего самого ужасного и страшного, что таится в немцах, он пробудил все нечеловеческое и низменное в их душах».
Никиш, будучи прямым и честным человеком, поддерживал связи со всеми участниками сопротивления – от крайне левых до крайне правых. В 1937 году он был арестован и предстал перед судом по обвинению в государственной измене. Председатель суда зачитал то место из рукописи Никиша, где было сказано, что нация превратилась в покорное пушечное мясо для фюрера, и спросил подсудимого: «Что вы можете на это ответить?» Никиш ответил, что может подтвердить истинность всего им написанного и хочет знать, кто более достоин наказания: тот, кто совершает неслыханные злодеяния, или тот, кто их констатирует? Прокурор потребовал для Никиша двенадцати лет каторги, но суд приговорил его к пожизненному заключению. Двери тюрьмы открыли русские спустя восемь лет. «Я бы никогда, – говорит сегодня Никиш, – не увидел свободы, если бы ждал, пока меня освободят немцы. Даже на фоне тотального поражения Третьего рейха немецкая нация оказалась неспособной на революцию против преступного гитлеровского режима. Мировая история стала международным судом над Германией. Ее преступления были взвешены, и она была признана виновной».
Свои счеты с разрушителями Германии Никиш свел в подробной книге, опубликованной после войны. Статья 17 из двадцати пяти статей программы Гитлера, опубликованной 24 февраля 1920 года, гласит: «Вся земля будет безвозмездно экспроприирована и передана в общественное владение». Но по прошествии нескольких лет Гитлер, для того чтобы завоевать благосклонность буржуазии, объявил 13 апреля 1928 года, что противники стремятся его опорочить и что он и его партия всегда уважали частную собственность. После этого промышленники и воинственные юнкеры стали помогать Гитлеру строить Третий рейх. Инфляция и экономический спад делали промышленников богаче и богаче, а нацию – беднее и беднее. Публике, однако, внушали, что во всех ее несчастьях виноваты западные победители и Веймарская республика. Охваченные угаром милитаризма лидеры с бесстыдной наглостью обвиняли саму нацию в поражении Германии. Июльский переворот Папена 1932 года передал государственную власть в руки буржуазии, юнкерства и армии. Дорога Гитлера к вершинам власти была свободна».
В том же году, когда Никиш опубликовал свой памфлет, другой памфлет был написан прусским аристократом Эвальдом фон Клейстом – «Национал-социализм – это опасность». В этом памфлете Клейст писал, что результатом правления национал-социалистов не может быть ничего, кроме хаоса. Клейст предупреждал Гинденбурга, с которым был лично знаком, не пускать к власти Гитлера, и Гинденбург соглашался с ним. Но прошло совсем немного времени, и Гинденбург послал за Гитлером, чтобы предложить ему кресло рейхсканцлера. Йохен Клеппер записал в дневнике: «Гитлер – рейхсканцлер. Снова стал реальностью роковой альянс, который Густав Фрейтаг называл величайшей опасностью для Германии: альянс аристократов и черни». Папен, представитель выродившейся аристократии, хвастал 2 ноября 1933 года, что судьба выбрала именно его для передачи власти Гитлеру 30 января 1933 года: «Бог благословил Германию, послав ей такого вождя в годину тяжких испытаний». Людендорф, ставший теперь противником Гитлера, придерживался диаметрально противоположного мнения, когда писал Гинденбургу: «Назначив Гитлера рейхсканцлером, вы отдали наше священное немецкое отечество величайшему демагогу всех времен. Я торжественно обещаю, что этот жалкий человек разрушит нашу страну и принесет нации великие несчастья, и грядущие поколения проклянут вас над вашей могилой за то, что вы сделали».
После войны Папен написал насквозь лживую книгу, в которой постарался представить себя невинной овечкой. Когда 17 июня 1953 года в Восточной Германии вспыхнул стихийный мятеж против русских, Папен писал: «Крестьяне и горожане восстали, бросаясь с кулаками на танки и пулеметы, срывали со стен портреты угнетателей и красные флаги с флагштоков, доказав, что за свободу можно умирать и при тоталитарном режиме». Если бы он сам и ему подобные поступили так в последние дни Веймарской республики или в первые дни гитлеровского тоталитарного режима, то, возможно, Германия сумела бы избежать двенадцати лет Третьего рейха со всеми его катастрофическими последствиями. Все уцелевшие «герои» тех дней распространяют теперь другую легенду, утверждая, что в последние годы перед приходом Гитлера Германия стояла перед единственным выбором: либо коммунизм, либо национал-социализм. Это бесстыдная ложь. Немецкие коммунисты в то время не имели большого влияния на массы и никогда не представляли реальной опасности для республики. Реальной опасностью были сторонники Гитлера, пришедшие к нему из правых партий, из остатков Пангерманского союза, солдатских союзов, а также пошедшие за Гитлером «аполитичные» немцы, никогда не интересовавшиеся политикой и павшие первыми жертвами гаммельнского крысолова. «Все немцы, – говорил Герман Гессе, – почти единодушно саботировали республику и с тех пор так ничему и не научились».
Но наибольшую и самую тяжкую ответственность несут немецкие генералы, которые одни только и могли остановить сумасшедшего, заразившего своим безумием Германию. Сект, реакционный монархист, назвал парламентаризм раковой опухолью современной эпохи, и все генералы, действовавшие в период с 1928 по 1933 год, придерживались того же мнения. Они ничего не делали, когда штурмовые отряды терроризировали страну, они не ударили пальцем о палец, когда Гитлер, вопреки всем законам, объявил себя президентом после смерти Гинденбурга. 17 декабря 1932 года большинством в две трети голосов был принят закон о том, что в случае смерти Гинденбурга его обязанности берет на себя председатель верховного суда. 24 марта 1933 года все партии, кроме социал-демократов, проголосовали за предоставление Гитлеру требуемого им расширения полномочий. Коммунисты, депутаты рейхстага, были к этому времени арестованы и отправлены в концентрационные лагеря «для перевоспитания и приучения к полезному труду», как сказал 14 марта министр Фрик. «Такая возможность будет им предоставлена в концлагерях». Только благодаря тому, что депутаты-коммунисты были арестованы, Гитлер смог собрать в рейхстаге большинство голосов. Голосование было нелегитимным и неконституционным. Партии, проголосовавшие за этот чудовищный закон, делят ответственность перед историей за то, что произошло дальше.
Генерал Бломберг говорил в 1937 году: «Рожденный национал-социалистическим духом рейхсвер является поборником национал-социалистического мировоззрения и образа жизни». В 1935 году майор Фёртч писал, что армия «имела те же цели, что и национал-социалистическая партия». В 1936 году Фёртч, ставший к тому времени подполковником, писал: «Адольф Гитлер – наш вождь. Тот, кто ему верен, живет ради Германии. Молодые офицеры вскоре увидели, что явился человек, способный восстановить германскую армию. Поняли это и солдаты. Нет поэтому ничего удивительного в том, что армия преисполнилась энтузиазма, когда президент Гинденбург назначил рейхсканцлером Гитлера. Любой офицер, который всей душой не поддерживает национал-социализм, должен покинуть ряды армии». Фёртч последовал за своим фюрером в Россию, был награжден высокими наградами, стал генералом. После войны он стал генералом бундесвера и написал Principii obsta («Вопреки принципам»), книгу, в которой постарался уклониться от своей и своих соотечественников ответственности, задавая вопросы типа: «Что есть вина? Что есть рок?» Сегодня все они так говорят и пишут. Прусский аристократ фон Клейст-Шменцин, повешенный в 1944 году, сказал за несколько лет до смерти: «Люди будущего скажут: бесхребетный, как немецкий чиновник, безбожный, как лютеранский пастор, бесчестный, как прусский офицер».
Поэт Эрих Кестнер, никогда не служивший Гитлеру, поэт, которого не печатали в Третьем рейхе, поэт, которого дважды арестовывали подручные фюрера, в 1933 году написал сатирическую пародию в стиле гётевского «Ты знаешь край?». Кестнер спрашивает: ты знаешь край, где пушки бьют? И дает мрачный ответ: это край, где дети рождаются с маленькими шпорами на пятках, где никто не рождается гражданским, где вас ждет головокружительная карьера, если вы будете держать язык за зубами. «Ты знаешь край?». Среди этих людей можно время от времени сыскать добродетель и даже героизм, но «таких немного». Каждый второй немец инфантилен. Свобода не вызревает в этом краю, вечно оставаясь зеленой. «Что бы мы ни строили, неизбежно получается казарма. Ты знаешь край, где пушки бьют? Еще не знаешь? Ну, ничего, скоро ты его узнаешь».
