11. Первое поражение Германии

Самонадеянный Вильгельм неожиданно отправил Бисмарка в отставку, хотя незадолго до этого торжественно пообещал на вечере по случаю дня рождения канцлера: «Пусть он ведет нас, мы последуем за ним!» Пророческие и зловещие слова были повторены пятьдесят лет спустя Герингом, сказавшим вскоре после того, как Гитлер начал войну, приведшую Германию к катастрофе: «Фюрер, приказывай, и мы последуем за тобой».

«Кормчий» пал, и кайзер не замедлил опорочить своего бывшего канцлера, сообщив австрийскому императору о секретных договоренностях Бисмарка с Россией, каковые он – кайзер – немедленно аннулировал. Вильгельм, конечно, не был Гитлером, но он был все же его предшественником, когда хвастливо заявил: «Я поведу вас в славное будущее!» Средневековая формула «милостью Божьей» носит смиренный характер, но в устах Вильгельма это словосочетание превратилось в надменный лозунг. В 1895 году он писал российскому императору Николаю II: «Небеса возложили на нас, христианских императоров и королей, священную обязанность: хранить принцип Божьей милости». Он говорил, обращаясь к новобранцам: «Измена и недовольство все сильнее дают о себе знать в нашем отечестве, и может случиться так, что вам придется стрелять в своих родственников, братьев или даже в родителей». В 1910 году в речи на торжествах, посвященных годовщине коронации его деда Вильгельма I, император сказал: «Именно здесь мой дед по праву надел на свою голову корону Пруссии, объявив, что Бог дал ее ему в знак своей милости, а не парламент и не народ и что он поэтому считает себя орудием, избранным небесами. Я тоже иду своим тернистым путем, рассматривая себя Божьим орудием, не оглядываясь на сиюминутные модные мнения». Так же как впоследствии Гитлер, он называл социал-демократов «сбродом, лишенным отечества», толпой отщепенцев, недостойных называться немцами.

«Национал-социализм, – говорил Никиш, – стал политической раковой опухолью, поразившей организм буржуазной империи». Ростки этой опухоли можно видеть уже в письме, написанном кайзером канцлеру Бюлову 31 декабря 1905 года: «Сначала нам надо убить социалистов – массово, если потребуется, а потом начинать войну». Когда профессор Ф.В. Фёрстер напечатал статью, в которой говорилось, что такие оскорбительные слова августейшей особы могут лишь углубить пропасть между династией и рабочими, кайзер разгневался, и профессор Фёрстер был осужден на три месяца тюрьмы. Пангерманисты говорили кайзеру еще в 1890 году: «Если наш кайзер призовет нас, мы встанем во фронт и пойдем по его приказу, молча и послушно, на наших врагов. Но мы требуем платы, достойной нашего самопожертвования. Вот эта плата: стать расой господ, требующей для себя части мира без милостивого соизволения на то других наций. Германия, проснись!»

Так же как после него Гитлер, кайзер говорил о «жалком парламентаризме» и каждый раз, не получая поддержки в рейхстаге, принимался метать громы и молнии: «Я пошлю к черту этих сумасшедших!» Гофмейстер императора граф Роберт Цедлиц-Трютцшлер в 1904 году записал в дневнике, что становится все труднее говорить Вильгельму правду, так как он хочет, чтобы им только восхищались. Кайзер был свято уверен в своем интеллектуальном превосходстве над всеми прочими смертными и каждый данный ему совет считал скучной дерзостью. Когда преемник Бисмарка генерал Каприви сказал в парламенте, что находится на должности по воле кайзера и будет проводить угодную ему политику так долго, как будет пользоваться августейшим доверием, граф Цедлиц заметил, что такие слова больше приличествуют фельдфебелю, нежели рейхсканцлеру. Известный публицист Максимилиан Гарден, дважды попадавший в тюрьму за критику бряцавшей оружием Германии, писал 21 ноября 1908 года в своей газете Die Zukunft («Будущее»): «Вильгельм II не сделал для нации ничего полезного, он лишь требовал подчинения своей воле. Теперь он своими глазами видит результат. Если он думает, что все еще может удержаться на троне, – это его право. Но он не может отныне отождествлять свою волю с судьбой Германской империи. Мы по горло сыты Зевсом, мечущим молнии с Олимпа. Он показал себя совершеннейшим невеждой в политических делах». Через несколько лет после 1918 года Гарден был зверски избит первыми хулиганами Гитлера. Публицист умер в Швейцарии в 1927 году.

Во всех вопросах внутренней и внешней политики кайзер опирался исключительно на юнкеров. Поэт и писатель Теодор Фонтане называл пруссачество «низшей формой цивилизации». Он не скрывал своего отрицательного отношения к окружавшим кайзера людям, «к этим узколобым, эгоистичным и безумным аристократам, этим лицемерным и тупым христианам, склонным к крайнему византинизму. Притязания юнкеров, – говорил Фонтане, – становятся все более невыносимыми по мере того, как они осознают, что мир уже принадлежит другим силам; их патриотизм выродился в трескучую болтовню. Чем раньше мы от них избавимся, тем лучше». В 1896 году он писал своему другу Джеймсу Моррису, что мысли рабочих намного превосходят мышление и литературные упражнения правящих классов. «В них куда больше ума и искренности». Одному немецкому другу он писал, что немецкий колосс стоит на глиняных ногах и шатается все здание. К такому меньшинству в высшей степени порядочных немцев принадлежали и те прусские аристократы, которые участвовали в заговоре против Гитлера и были казнены после 20 июля 1944 года.

Бисмарк почти в самом начале царствования назвал кайзера «разрушителем Германии», а австрийский кронпринц Рудольф сказал о нем: «Этот архиреакционер, соединяющий в себе ослиное упрямство и юнкерское высокомерие, приведет Германию к катастрофе!» Адмирал Курт Ассман, много лет бывший военным атташе в Англии, сказал после Второй мировой войны, что Гете, который восхищался Наполеоном, но едва ли восхищался бы Гитлером, хорошо понимал, почему «монархов сметают как метлой», и говорил, что революции не случаются до тех пор, пока правительства достаточно мудры для того, чтобы предотвращать их своевременными реформами.

Разумные немцы предвидели поражение Германии задолго до того, как оно случилось, но огромное большинство искренне верило в фальшивую и постыдную легенду о том, что Германия окружена врагами. Эту легенду и сегодня повторяют многие не поддающиеся никаким доводам немцы. Обратимся к фактам. Кайзер не возобновил пакт с Россией, что вызвало подозрения последней насчет дальнейших намерений Германии. Возникли подозрения и у Великобритании. Россия, почувствовав себя в изоляции, заключила союз с Францией, которая тоже была в изоляции, ибо в то время ее отношения с Великобританией отнюдь не были дружественными. Не кто иной, как Бисмарк, возложил на поборников «нового курса» ответственность за союз России и Франции.

Одним из самых безответственных деятелей того времени был адмирал Тирпиц. В 1897 году он обратился к Бисмарку с идеей создания большого германского военного флота, но Бисмарк отказался поддержать идею адмирала. Получив отказ, Тирпиц обратился к кайзеру и возбудил в последнем честолюбивое желание войти в историю создателем могущественного военного флота Германии. Тирпиц сыграл на комплексе неполноценности Вильгельма, считавшего вопрос о флоте вопросом германского престижа.

В 1907 году вице-адмирал К. Гальстер опубликовал книгу «Какой морской войны хочет Германия?». В целом адмирал соглашался с Тирпицем, но считал, что для морской войны против Великобритании не нужны большие корабли, достаточно будет легких крейсеров и торпедных катеров. 18 марта 1909 года кайзер говорил, что предложения Британии по поводу ограничения вооружений оскорбительны и что Британия получит войну в любой момент, если она этого хочет. В 1913 году немецкий историк Плен сказал: «Почти вся нация придерживается того мнения, что мы можем обрести свободу и развязать себе руки в мировой политике только в результате большой европейской войны». Историк Ганс Дельбрюк говорил в 1912 году, что задача германского флота – не защита немецкой торговли, а обеспечение доминирования Германии в мировой политике. Германия должна сокрушить морское превосходство Великобритании – ни больше ни меньше.

Бисмарк недвусмысленно указывал, что после его отставки политика Германии взяла опасный курс, который уже невозможно было изменить. Р.Э. Май, проницательный гамбургский торговец, писал в своей изданной в 1897 году книге предупреждений: «Как вы можете представляться другим народам такими зверями? Разве не объединятся они, чтобы убить зверя?» Но немцы никогда не прислушивались к предостережениям, исходящим из их же среды. В 1912 году генерал Бергарди издал книгу «Германия и следующая война», в которой утверждал, что без войны «низшие или деморализованные расы смогут легко подчинить себе здоровые расы» и поэтому немцы не только имеют право, но и обязаны «добыть себе войной новые территории. Право остается не за тем, кто владеет, а за тем, кто победит в войне. Сила – вот наивысшее право». Гитлер говорил то же самое в «Моей борьбе». Сэр Уинстон Черчилль говорил в 1912 году, что у Великобритании не было агрессивных намерений в отношении Германии, но большой флот для Британии – необходимость, а для Германии – непозволительная роскошь.

Громкий шум, поднятый пангерманистами, не мог укрепить доверие Великобритании. Еще в 1890 году первые поборники пангерманизма объявили немцев расой господ и кричали: «Германия, проснись!» Вождь пангерманистов Генрих Класс утверждал в 1933 году: «Я всегда ратовал за войну, за большую войну, как за лучшее средство избавить Германию от того положения, в каком она сегодня оказалась, и за последние годы число моих сторонников стремительно возросло». В 1912 году он – под псевдонимом Дэниел Фраймен – опубликовал сенсационную книгу «Если бы я был кайзером», после прочтения которой у Гитлера сложилось впечатление, что «в ней содержалось все, что важно и необходимо для Германии». В книге действительно было все, что Гитлер начал проповедовать десять лет спустя. «Необходим сильный лидер, – говорил Класс, – человек, способный на меры, которые приведут к нашему выздоровлению. Всеобщее избирательное право – это идея преступника Руссо, который пропагандировал идею о всеобщем равенстве людей. Эта идея, несомненно, разрушительна для любого государства. Все враги Германии должны быть изгнаны без всяких сантиментов. Спасителем рейха станет человек, всеми силами сопротивляющийся демократизации государства. Великобритания с ее демократией – не пример для Германии, а скорее предостережение. Возможно, придет день, когда мы станем учителями Великобритании».

Обратившись к внешней политике, Класс сетовал на то, что германские дипломаты думают только о сохранении мира. Но Германии необходимо расширение сфер влияния, она снова испытывает голод – голод по территориям. Такие маленькие государства, как Голландия и Бельгия, не имеют права на существование, а Германия не имеет права отдать устье Рейна франко-британцам. Добыть же новые территории можно только в результате победоносной войны, ибо ни Франция, ни Россия не отдадут нам из филантропических побуждений ни пяди своей территории. После победоносной войны Германия будет вправе потребовать себе пустующие территории как на Западе, так и на Востоке. Кроме того, прежнее население многих районов можно будет просто эвакуировать. Нам следует предупредить другие нации, и пусть они вовремя принимают решение: предпочтут ли они добровольно уступить нам необходимые Германии территории, или им придется уступить нашей силе. Всякий, кто любит свою нацию, выступает за войну, потому что она пробудит в нас все самое доброе, здоровое и сильное.

Обращается Класс и к антисемитизму. Как он выразился, ему «пришлось разбередить причиненную евреями рану, которую они продолжают причинять – ежедневно и ежечасно – нашей нации». Относительно евреев необходимо безжалостно издать особые законы, и ни один немец не должен патетически воздевать руки к небу, возмущаясь такой «холодной жестокостью». Читайте Гобино, говорил немцам Класс, и в истории других наций вы увидите то, с чем вам приходится сталкиваться в повседневной жизни. Раса – вот корень всякой опасности. Девизом Класса был старый куплет:

Заглядывая в будущее, Класс говорил, что не будет большой беды, если Германия проиграет грядущую войну, ибо воцарится хаос, подавить который сможет лишь железная воля диктатора. Несомненно, Гитлер отнес к себе это пророчество. Великий австрийский поэт, сатирик и актер Карл Клаус однажды написал «Песню пангерманиста», которую пел под варварскую мелодию, в которой герой, ярый националист кайзеровской эпохи, говорил, что Германия культурнее всех на свете и что новые немцы станут героями, сражаясь во имя Бога и Круппа за отечество, и пойдут в окопы, чтобы захватить для Германии место под солнцем.

Через год после выхода в свет зловещей книги Класса началась война, к которой он и многие пангерманисты так стремились. Так как и сегодня многие немцы говорят о невиновности Германии, мы должны вспомнить некоторые наиболее важные события, происшедшие между убийством кронпринца Австрии и началом Первой мировой войны. Когда немецкий посол в Вене доложил в Берлин, что серьезно предостерег австрийские власти от необдуманных шагов, кайзер написал на полях донесения: «Кто его на это уполномочил? Это очень глупо, так реагировать. Надо смести с лица земли этих сербов, и чем быстрее, тем лучше». Австрия объявила войну Сербии, в ответ Россия начала мобилизацию вооруженных сил. Немецкие политики окончательно потеряли голову: от России потребовали прекращения мобилизации, а от Франции разоружения и сдачи крепостей Тулона и Вердена. Оба этих безумных требования, естественно, не были выполнены, и 1 августа 1914 года Германия объявила войну России.

Следующим важным событием стало нарушение Германией бельгийского нейтралитета, и ее войска вторглись в Бельгию, в ответ на что Великобритания объявила войну Германии, решив тем самым ее судьбу.

Когда кайзер Вильгельм в первые дни войны сказал, что ее выиграет та нация, у которой более крепкие нервы, писатель Герман Гессе расценил эти слова как «мрачный предвестник грядущего землетрясения». Кайзер обожал «набившую оскомину сказку о порочных французах и добродетельных немцах с их многодетными семьями», но для знающих людей это высказывание прозвучало ужасно. Все понимали, что у Германии нервы не крепче, а, наоборот, слабее, чем у ее противников. Слова лидера нации произвели впечатление страшной и роковой надменности, слепо ведущей к катастрофе.

Генрих Манн, который всегда был критиком эпохи Вильгельма, в 1910 году сравнил Германию и Францию в своем блестящем очерке. Франция, писал Манн, может гордиться своими мыслителями и писателями, которые – от Руссо до Золя – противопоставляли себя власти и учили нацию «сомневаться в силе государства». Там, во Франции, «дух не был бледным призраком, он пребывал с нами, с людьми. Но никто никогда не видел, чтобы сила германской нации использовалась для превращения знания в политические деяния. Мы мыслим дальше, мы мыслим до границ чистого разума, доходим до «ничто», а в это время нацией управляют с помощью Божественного провидения и кулачного права. Зачем нам что-то менять? У нас нет великой нации, у нас есть только отдельные великие люди». После начала Первой мировой войны Генрих Манн остроумно избрал новый способ критики своей страны, охваченной военным угаром, и предсказал ее поражение. В начале войны Манн опубликовал изящное эссе о Золя. Это было политическое обвинение, которого не заметила строгая, но безграмотная немецкая цензура. Манн говорил о Франции и Наполеоне III, но в действительности имел в виду кайзеровскую Германию. Манна хорошо поняли многие почитатели его предвоенных сатирических романов и очерков. Манн называл кайзеровскую Германию «самой бесстыдной и неумеренной из всех стран», ее банкиров и промышленников – «столпами династии, которые поддерживают ее, пока она поддерживает их махинации», а офицеров – людьми, пошедшими на войну исключительно за свои привилегии. Манн пророчествовал: «Страна, построенная исключительно на силе, а не на свободе, справедливости и истине, страна, понимающая только приказ и его выполнение, не может одержать победу, даже если начинает войну, располагая огромными силами. Порочность всякого правительства ведет нацию к краху. Демократия станет даром нашего поражения». В предшествовавшие Первой мировой войне годы Генрих Манн написал исполненный горького сарказма роман «Верноподданный», опубликовать который смог только в 1919 году. Жизнь военных в Германии, говорил Генрих Манн, «сокрушает всякое личное достоинство. Попадая в казарму, вы немедленно становитесь ничтожной вошью, сырым материалом, из которого безграничная чужая воля лепит то, что ей угодно». Молодые националисты вслед за кайзером говорят о «подрывной деятельности» и «внутреннем враге», говорят, что «ворчуны и недовольные могут убираться прочь». Они согласны с тем, что «еврейский либерализм – это предтеча социализма и что германские христиане должны примкнуть к (антисемитскому) придворному проповеднику Штёкеру». Герой романа верноподданный Дидерих Гесслинг еще в начальной школе получает удовольствие оттого, что «распинает» единственного в школе еврейского мальчика. «Руку Гесслинга направляло само христианство». Он защищает «наши самые священные ценности», он собственноручно расправляется с социал-демократами, «сокрушает каждого, кто становится на его пути» и ведет «вас к славному будущему». Он говорит о «немецкой порядочности и нравственности», о «немецкой верности», о «самоотверженном идеализме – привилегии немцев». Он говорит, что «германизм – это культура», что «быть немцем – это значит быть объективным», что весь мир завидует нам, «потому что у нас есть кайзер» и что только мечом можем мы сохранить наше положение в мире. Он солидарен с кайзером в его ненависти к Англии.

Теперь, для контраста, покажем, как вели себя во время Первой мировой войны кайзеровские пасторы и профессора. Придворный капеллан Генс уверял кайзера в том, что Германия сражается за протестантизм и что немцы – избранный Богом народ. Профессор Фридрих Майнеке утверждает, что война была навязана невинной Германии «по вине других. Зависть и ненависть Запада ждали своего часа, чтобы подло напасть на нас». Великобритания завидовала Германии из-за «плодов нашего трудолюбия, и, чтобы прикрыть свою зависть, британцы говорили о нашей агрессивности. Если мы покорим их, то покорим не только ради себя самих, но и для блага всего человечества». Университетские профессора кайзеровской Германии опубликовали манифест: «Мы полны негодования в связи с попытками врагов Германии вбить клин между тем, что они называют духом немецкой науки, и тем, что они называют прусским милитаризмом. Дух германской армии – это дух немецкого народа. Они едины, и мы часть этого целого. Мы убеждены, что спасение европейской культуры зависит от победы германского милитаризма». Профессор Эдуард Мейер патетически восклицал: «Если Германия и Австрия проиграют эту войну, то хозяйничать в Европе будет Россия». Германия, таким образом, борется за «спасение цивилизации от славянских орд».

Профессор Онкен говорил о «секретной британской политике, направленной на поражение экономического конкурента и его ограбление. Британцы рассматривают эту войну как выгодный бизнес». Профессор В. Франц назвал Россию и Великобританию агрессорами. Россия, говорил он, всегда была склонна к авантюрам и алчным захватам, а Великобритания стала союзницей России для того, чтобы уничтожить германскую промышленность и внешнюю торговлю. Он презрительно отзывался о британском ханжестве, самодовольстве, национальной гордыне, циничной и бесстыдной лживости. «Мы считаем всю британскую нацию полностью ответственной за эту агрессивную войну, – восклицает Франц. – Нынешняя война доказала, что германская культура намного превосходит современную британскую культуру». Х.С. Чемберлен в 1917 году назвал немцев «нацией мыслителей и поэтов» и был уверен, что история назовет их «нацией героев и изобретателей». Англичан, утверждал он, неверно называют свободной нацией, это немцы – «нация свободных, правдивых и порядочных людей. Разные группы арийской расы были всегда фундаментальными идеалистами».

Когда германское наступление осенью 1914 года было остановлено на Марне, старый фельдмаршал Хеслер сказал, что войну можно считать проигранной, а генерал Мольтке сказал это лично кайзеру. Но когда немцы внимали предостережениям? Они продолжали сражаться, а в первые месяцы 1917 года начали неограниченную подводную войну. Разумные люди уже тогда говорили о недопустимости этого шага. Посол Германии в Вашингтоне граф Бернсторф убеждал свое правительство отказаться от разбоя подводных лодок, ибо это неминуемо приведет к вступлению в войну Соединенных Штатов. Профессор Макс Вебер разослал предостерегающий меморандум министру иностранных дел и лидерам политических партий – но тщетно, его никто не пожелал слушать. Людендорф и пангерманисты продолжали упрямо гнуть свою политическую линию.

В начале войны германские политики и генералы вовсю грезили об огромных территориальных приобретениях и мечтали о «мире с позиции силы», о «мире Гинденбурга». Пангерманисты под руководством своего вождя Класса еще в 1914 году составили список будущих аннексий. Националист и крупный промышленник Гугенберг говорил в 1915 году кайзеру, что Бельгию ни под каким видом нельзя отдавать даже в обмен на новые колонии, ибо Бельгия и Северная Франция исключительно важны для германской промышленности. Что же касается Востока, то там Германия хотела приобрести обширные сельскохозяйственные угодья, чтобы прокормить растущее население промышленных областей. Крупп, Стиннес, Тиссен, Кирдорф, Штреземан, Людендорф, Тирпиц и многие другие генералы придерживались того же мнения. Генерал Гренер уже в 1916 году считал, что в лучшем случае война может закончиться вничью. Протрезвевший в ходе войны профессор Фридрих Майнеке заявил в 1917 году: «Политика завоеваний и насилия, проводимая консерваторами, пангерманистами и горячими головами из партии отечества, должна вылиться в подавление стремления нации к политической свободе и в установление военного деспотизма. Это очень серьезная опасность, каковой мы должны всеми силами остерегаться. Насильственная внешняя политика приводит к насилию и в политике внутренней». Как всегда, предостережения разумных немцев не были услышаны. Правда, уже в конце 1916 года кайзер делал робкие попытки нащупать возможность заключения мира, но, так как он не сделал ни одного конкретного предложения, все его попытки закончились ничем.

Когда осенью 1917 года рухнул русский фронт, немецкие поборники аннексий решили, что их мечты о натиске на Восток стали явью. Русские предложили мир без аннексий и контрибуций, и с таким миром были согласны партии католиков и социалистов. Но правые партии придерживались иного мнения, и еще меньше был согласен с ними Людендорф. Они были полны решимости отрезать от России изрядный кусок. Свои притязания правые прикрывали предлогом самоопределения наций. Переговоры затянулись, к полному отчаянию австрийского министра иностранных дел графа Чернина. В Вене начинался голод, и поставки зерна с отторгнутой Украины могли помочь предотвратить надвигавшуюся революцию. Быстрое заключение мирного договора, кроме того, позволило бы Людендорфу перебросить высвободившиеся на Востоке армии на Западный фронт, улучшив там положение на предстоявшие трудные месяцы. Но Людендорф был непреклонен и требовал от России безоговорочной капитуляции. Когда Кюльман спросил Гинденбурга, зачем он с такой настойчивостью добивается территориальных уступок, фельдмаршал ответил: «Я хочу обеспечить свободу маневра нашего левого фланга в будущей войне против России». Русские были вынуждены принять небывало тяжелые условия и 3 марта 1918 года подписали договор.

Кюльман не так невинен, как хочет казаться. 3 декабря 1917 года он говорил кайзеру о необходимости оторвать Россию от западных союзников. Для этого он занялся подрывной деятельностью в русском тылу, поддерживая большевиков и посылая им деньги по различным каналам. Когда союзники отвернутся от России, говорил Кюльман кайзеру, она обратится за помощью к Германии. Кайзер согласился с умным министром иностранных дел, и Людендорф, как это хорошо известно, разрешил Ленину покинуть Швейцарию и проехать через Германию в Россию в опломбированном вагоне. Профессор Фёрстер, который в то время уже эмигрировал из Германии и жил в Швейцарии, сказал немецкому послу в Берне, что это безумие Людендорфа однажды обрушится на головы немцев. «Если бы этого не случилось, – говорит сегодня Эдвард Крэнкшоу, – то в России не было бы большевизма, не было бы ни Ленина, ни Сталина, как не было бы в Германии Ульбрихта».

Обратимся теперь к знаменитым четырнадцати пунктам президента Вильсона, о которых немцы сложили массу вводящих в заблуждение легенд. В Германии и Австрии ответы на предложения Вильсона были опубликованы в конце января 1918 года. Австрия приняла его предложения; Германия, верная своей политике войны до конца, отклонила все попытки Запада «вмешаться» в восточные дела Германии и уклонилась от прямого ответа в отношении Бельгии. Немцы все еще были уверены, что смогут одержать победу на Западе после урегулирования дел с Россией. 11 февраля Вильсон обратил внимание немцев на их собственную резолюцию от 19 июля 1917 года, в которой торжественно провозглашался мир уступок, исключающий аннексии и контрибуции. Когда же рейхстаг одобрил диктат Брест-Литовска и Бухареста, Вильсон в апреле 1918 года заявил, что принимает вызов. 27 сентября 1918 года он повторил немцам, что после заключения мирных договоров в Бресте и Бухаресте Германия не получит мира в результате переговоров. Теперь он, Вильсон, знает, что немцы не имеют ни малейшего понятия ни о чести, ни о справедливости. Это надо особо подчеркнуть, ибо немцы и сегодня лгут, что Вильсон предал их, и эта ложь прочно засела в немецких головах до сего дня. Джордж Кеннан напомнил нам (и его слова были несколько лет назад переведены на немецкий язык), что Версальский договор стал следствием поведения немцев в Бресте. Однако в умах немцев в период с 1918 по 1933 год сложилось впечатление, что германская история началась с Версальского договора, как будто до него не было ничего. Так же как в умах сегодняшних немцев прочно укореняется мысль о том, что история Германии началась в 1945 году. Немцы всегда присваивают себе привилегию делать, что им заблагорассудится, но никогда не принимают на себя ответственность за содеянное.

Карл Краус, который, по его словам, вел непримиримую тридцатилетнюю войну против австрийской и немецкой ментальности, не прекращал ее и во время Первой мировой войны. В то время, когда сбитые с толку австрийцы и немцы, ликуя, были уверены в победе над коварным Альбионом (Боже, покарай Англию!), Краус говорил, что после 1 августа 1914 года он поверил только в одно: в то, что мир превратился в гигантский ком грязи. Развязанная война была величайшим преступлением за всю историю человечества, войной воров и убийц, отпетых кретинов. Единственный, кто произнес правдивые слова об этой войне в самом ее начале, – один русский министр, сказавший: «Эта война – сплошное бесстыдство». В начале октября 1918 года Краус писал: «Вера, за которую до последнего дыхания цеплялись люди и лошади, вера в то, что – вопреки Небу – мир будет спасен германцами, ныне похоронена. Теперь есть надежда, что мир будет спасен от германцев». «Наши противники требуют сдачи германской артиллерии. Это безумие. Единственным логичным требованием стало бы требование сдачи германского мировоззрения». О себе Краус сказал: «Если вы не хотите придавать положительного значения двум тысячам страниц военных номеров моего «Факела», то вам, по крайней мере, придется признать, что изо дня в день я легко опровергал самые мерзкие измышления власти, видел истину во лжи и право в бесправии, разум в безумии». Вслед за этим Краус цитирует слова Горацио из «Гамлета»:

Германское мировоззрение, о котором Краус говорил в 1918 году, расцвело пышным цветом в период с 1918 по 1933 год. Краус стал свидетелем этого расцвета и ответил на него замечательным эссе в триста страниц «Третья Вальпургиева ночь» (Die dritte Walpurgisnacht). Он умер в 1936 году. Когда в 1938 году Гитлер вступил в Вену, его подручные снесли дом, в котором жил Краус, и уничтожили все хранившиеся там рукописи. Австрийский поэт Бертольд Фиртель, находясь в изгнании в Америке, написал в 1941 году четверостишие, в котором говорилось: «Ты с самого начала предвидел ужас, материализовавшийся [в 1933 году]. Ты видел его приближение, когда его не замечал никто, потому что мучивший тебя кошмар был глубже, чем у всех других».

Епископ Мюнстера граф фон Гален писал в 1919 году: «Прусская Германия не умела добиваться любви своих подданных. Вечный авторитаризм государства отчуждал от него граждан. Государство было всё, индивид – ничто. У индивида нет иной свободы, иного права и иного самоопределения, кроме тех, что дарует ему государство, и потому оно является единственным источником национальной вины. Это болезнь, от которой Германский рейх, несмотря на свой внешний блеск, зачах и погиб. Это случилось из-за идеи обожествленного государства, всемогущего и никому не подотчетного». Француз Поль Клодель сказал немцам в 1919 году: «О нация, исполненная слепой воли и физической ненасытности! Дурно крещенная нация, не кажется ли тебе, что своим аппетитом ты превзошла самого Бога? Тебя охватил пафос смерти, в то время как других охватил пафос надежды. Ты сама не знаешь, что тебе нужно. Тебе не нужно завоевание, тебе нужна собственная погибель. Ты несешь с собой одну только смерть. Только смерть утолит твою вечную жажду».