Вернер едва не подскочил от радости, увидев черный лимузин сэра Уинстона Дрейпера, остановившийся напротив въезда на Трогмортон-стрит. Он просидел на террасе целую вечность. Пообедав ужасным ирландским пирогом и запив его пинтой эля «Хобгоблин», который ему тоже не понравился, он почувствовал, что у него начинает болеть спина. Вернер решил, что посидит еще немного, а затем пойдет прямиком к старику, если тот вскоре не покажется, но тут его молитвы были услышаны.

Чарльз и сэр Уинстон вышли из машины прямо напротив низкого железного заборчика и вошли во двор с фонтаном.

— Я здесь никогда не бывал, — сказал Чарльз.

— В таком случае, добро пожаловать в Дрейпер-Холл, профессоры! — улыбнулся молодой служащий, стоявший в дверях.

Это здание было знакомо Чарльзу по фотографиям: штаб-квартира «Дрейперс Компани Фондейшн». По словам служащего, здание принадлежало гильдии суконщиков с 1542 года и перешло в собственность корпорации во времена правления Генриха Восьмого. Перед тем его владельцем был Томас Кромвель, граф Эссекс, королевский советник, которого казнили по приказу Генриха, обвинив в заговоре, распространении слухов о королевской импотенции и в том, что советник устроил неудачный четвертый брак Генриха с весьма непривлекательной Анной Клевской. Минули столетия, после Второй мировой уцелела лишь половина здания, но его тщательно отреставрировали.

— Наша гильдия была основана в 1180 году, — с нарочитой гордостью произнес сэр Уинстон, — пусть официально считается, что год ее основания — 1361-й. — Он поднял голову и ударил себя кулаком в грудь.

— В 1438 году «Дрейперс» стала первой английской корпорацией, получившей собственный герб, — подхватил молодой человек.

— Но это не мешало нам заниматься своим делом, — прошептал на ухо Чарльзу сэр Уинстон.

В сопровождении молодого человека, взявшего на себя функции гида, сэр Уинстон повел Чарльза на второй этаж. Там он показал ему несколько помещений.

— Самый известный и красивый — это Зал Ливрей, — заметил молодой человек, — салон, где проводились роскошные балы, стены украшены портретами королей, и всюду стоят позолоченные колонны.

Проведя гостей на балкон над залом, молодой человек их оставил. В стене здесь имелась потайная дверь, открывшаяся от одного прикосновения старика. Чарльз обнаружил, что перед ним находится помещение офиса. Он произнес:

— Ну, как вам это нравится? Сплошные тайные ходы.

Сэр Уинстон вошел в это небольшое помещение и жестом пригласил Чарльза следовать за ним. Тут стоял стол из красного дерева с двумя стульями, были также встроенный телевизор и небольшая коллекция книг на полке. Сэр Уинстон тут же вышел, сказав, что сейчас вернется. На несколько секунд стало темно, затем включился телевизор. Чарльз удивился и даже сел. В горле стоял ком.

— Чарльз, дорогой мой мальчик! — В динамиках, расположенных по обе стороны телевизора, зазвучал знакомый голос деда. — Если ты смотришь эту запись, значит, время пришло и ты прошел через все ловушки, которые я расставил для тебя на пути инициации, надо признаться, простом и по-детски наивном. Я всегда любил тебя больше всех на свете, и рад, что ты стал именно тем, кем стал. С другой стороны, если ты смотришь это видео, значит, мой добрый друг Дрейпер уже обрушил на тебя информацию о невероятном заговоре. Все это взвалил на тебя я, и наверняка ты уже начал сомневаться во мне. Я рад, что первым афоризмом, с которым я тебя познакомил, был афоризм Рене Декарта «Я сомневаюсь, следовательно, я существую». Зерно сомнения, которое мы с твоим отцом посеяли в тебе, сделало тебя выдающимся интеллектуалом. Как я говорил тебе тогда, любая информация, попадающая тебе в руки, должна быть просеяна сквозь фильтр твоего собственного сознания, но теперь я предлагаю тебя отринуть сомнения и внимательно выслушать моего доброго друга. Сейчас я прошу у тебя немного веры. Оставляю тебя с наилучшими пожеланиями, мое дорогое дитя. И не забывай: хлеб — это жизнь.

Запись закончилась, включился свет. Времени на то, чтобы обдумать услышанное, не было. Сэр Уинстон уже вернулся, держа в руках меч в элегантных черных ножнах.

— Тизона? — удивился Чарльз.

Старик кивнул.

— И это действительно меч Сида?

— Кто знает? — пожал плечами сэр Уинстон.

Взяв в руки меч, Чарльз принялся изучать его ножны. На них были изображены шесть гербов: гильдии гончаров, слесарей, цирюльников, красильщиков, меховщиков и виноделов, как он и ожидал.

Из встроенного в стол холодильника сэр Уинстон извлек две бутылки воды. Осторожно забрав у Чарльза меч, он положил его на секретер.

— У вас будет время изучить его позднее, — произнес он.

— Ладно, — согласился Чарльз. — Поскольку мой дед только что замолвил за вас слово, полагаю, мне стоит выслушать вас до конца. Только прошу вас, будьте кратки. Мне необходимо как можно скорее попасть домой, к тому же мой отец очень болен.

— Неужели? А что с ним? Я говорил с ним всего несколько дней назад, и все было в порядке.

— Вы говорили с ним?

— Да, как я и сказал.

— Очень странно. Я слышал, что он перенес операцию на сердце, не очень серьезную, но экстренную. Я с ним не говорил, только с его сиделкой. — И Чарльз привстал со стула.

В этот миг сэр Уинстон извлек из внутреннего кармана пиджака билет на самолет и протянул его Чарльзу.

— Я забронировал вам место на первый рейс до Вашингтона. Летите завтра утром в шесть.

Чарльз опустил руки в карманы в поисках телефона, но не нашел его. Затем он вспомнил, что выключил его, когда сел в самолет в Праге, а затем положил в багаж, оставшийся в посольстве.

— Я забыл телефон в посольстве, — сказал он. — Мне нужно позвонить ему.

Сэр Уинстон не понимал, что могло произойти с Бейкером-старшим, но Чарльз решил, что сэр Уинстон беседовал с его отцом до того, как тот попал в больницу. Он сам звонил отцу несколько дней назад, и все тоже вроде бы было в порядке. В конце концов Чарльз пришел к выводу, что всего лишь расчувствовался, увидев деда на экране, и беспокоиться не о чем, ведь сиделка отца сказала ему, что тот вне опасности. И все же странно, что отец не перезвонил. В конце концов, сиделка прислала ему фотографии винного погреба, как и обещала, что свидетельствовало о ее надежности. Затем профессор решил отбросить мрачные размышления. Сэр Уинстон заговорил, и Чарльз сосредоточился на его речи.

— Как вам прекрасно известно, Влада Колосажателя отправили занять трон румынских земель в 1448 году.

— Да, конечно. Его послал Мурад Второй.

— В той или иной степени. Скорее, он выступил его гарантом: Мурад рекомендовал Влада паше Мустафе Хассану, войска которого помогли Владу завоевать трон. Как вам известно, его первое правление продлилось недолго.

— Около двух месяцев.

— Совершенно верно. В тот момент турки не слишком нуждались во Владе, и им казалось, что если с ним так быстро справился Владислав Второй, поддержанный Янку де Хунедоарой, одним из убийц отца Влада, то, возможно, Аллах не судил ему оставаться на троне. Важно то, чему Влад научился за время первого короткого правления. Главное, он понял, что не может контролировать знать. Они обманули его отца, они обманули его самого, а те, кто не сделал этого, сохранили нейтралитет, как швейцарцы. Ненавижу Швейцарию, — процедил старик сквозь зубы.

— Как можно ненавидеть целую страну? Это все равно что ненавидеть абстракцию.

— Строго говоря, швейцарцы — всего-навсего сборище буржуазных эгоистов, и я не говорю сейчас об активном среднем классе, который был двигателем индустриализации и капитализма. Я имею в виду буржуазию, наживающуюся на спекуляциях, фактически современную знать: они жадные и вульгарные, трусливые и корыстные, абсолютно аморальные. Что Швейцария дала миру? Банки и часы. Я вам скажу, что является отличительной чертой Швейцарии: нейтралитет ради собственной выгоды. Прятать деньги воров и тех, кто уклоняется от налогов, — во всем мире это называется соучастием. А в Швейцарии это называется банковской тайной — при условии, что швейцарцы получают жирные проценты от украденных денег. Разве это не делает Швейцарию страной-вором?

Напуганный гневной тирадой, которая все никак не заканчивалась, Чарльз гадал, когда же они вернутся к разговору о гильдиях. Тем не менее было очень интересно наблюдать за тем, как старый историк разбивает противника в пух и прах.

— Данте, — напомнил ему сэр Уинстон, — отправил тех, кто сохраняет нейтралитет, в самое мрачное место ада, хуже, чем то, что было предусмотрено для убийц. А знаете, почему? Помните о нейтралитете Швейцарии во время Второй мировой войны? Нацисты — это случайность истории, безумные преступники-убийцы. Они создали индустрию смерти, потому что их лидер был сумасшедший, который пришел к власти из-за странного стечения обстоятельств. Так легко было найти зло и в конце концов уничтожить его! В случае с нацистами злом были душевная болезнь, варварство и ненависть.

— Да бросьте, сэр Уинстон, неужели вы и правда сравниваете швейцарцев с нацистами?

— Дайте объяснить. Швейцарцы демонстративно игнорировали жертв нацистов. Уничтоженные евреи не были их приятелями, ведь правда? Однако разве евреи не принадлежат к человеческой расе? С точки зрения швейцарцев, нет. Они были всего лишь иностранцами, так что могли отправляться в ад. И пока швейцарцы хранили нейтралитет, на смерть посылали миллионы детей. Подумайте об этом с такой точки зрения. Если мужчина насилует женщину на улице, я обязан вмешаться. Возможно, я не стану этого делать, побоявшись не справиться и тоже пострадать. Это неприятно, но по-человечески понятно. Однако, если я решу подождать, пока насильник уйдет, чтобы подобрать кошелек его жертвы, кем я после этого стану? Я вам скажу, кем. Это не сделает меня швейцарцем, но сделает меня Швейцарией — чтобы вы не говорили, что я стригу всех под одну гребенку. Что вы подумаете о стране, поддерживающей нейтралитет, когда уничтожают миллионы людей, но не стесняющейся хранить украденные у них деньги в своих банках и переплавляющей их золотые зубы в слитки? Такова Швейцария.

Чарльз терпеть не мог обобщений, но знал, что сэр Уинстон отчасти прав, хоть и не полностью, поэтому вздохнул.

— А теперь они проводят референдум, чтобы остановить иммиграцию. Иммигранты были им полезны, когда помогали строить страну, когда выполняли грязную работу, до которой не желали снизойти местные жители. Но разве с ними считались? В одной бразильской газете недавно опубликовали занятную статистику. Если убрать иммигрантов из национальной сборной Швейцарии по футболу, в ней останутся максимум два игрока. Не будет тренера, не будет массажиста и врача. Всякий раз, когда я думаю об этой стране, у меня возникает ассоциация с картиной Гранта Вуда «Американская готика». В какой-то момент Америка была очень похожа на Швейцарию. Разница в том, что в те времена Америка была довольно бедной, но никогда не была нейтральной и не проявляла равнодушия к страданиям других.

— Что ж, я рад, что вы закончили на столь оптимистичной ноте, — заметил Чарльз, начавший терять терпение. — Не лучше ли будет вернуться к нашей теме?

Бросив на него взгляд, какой бывает у человека, недоумевающего, что на него нашло, сэр Уинстон словно очнулся от транса. Взяв себя в руки, он снова превратился в обаятельного джентльмена, с которым сегодня познакомился Чарльз.