Глава 22
Проклятие бурого медведя
«Когда мертвые предают живых – страдает память».
«Книга Брин»
При взгляде на старуху Сури сразу поняла, что дорога займет целую вечность, но девочка и не предполагала, что вечность растянется навсегда. Хотя они вышли еще до рассвета, к полудню добрались лишь до Третьего уступа. Сури пронумеровала каменные ступени, поднимавшиеся по склону Тэлон, как гору называла Тура. Холмов в Серповидном лесу было много, гора же – одна, высокая и скалистая. Деревья тут росли совсем другие: почти без подлеска, кроны гуще, внизу полумрак. Чтобы выжить среди валунов, им приходилось выделывать немало акробатических трюков на пути к солнечному свету. К вершине вело четырнадцать уступов; к счастью, Бурая Грин устроила берлогу в пещере на восьмом. Довольно высоко, гораздо выше верхней границы леса. Обычному человеку взобраться не слишком трудно, однако для Мэйв подъем стал настоящим подвигом.
Хотя по лесу путницы шли вполне легко, едва начался подъем, старухе пришлось останавливаться и отдыхать. Сури отдала ей посох Туры, и все же Мэйв еле ползла. В гонке с деревом она явно проиграла бы. Потом тропа стала вертикальной, как лестница в чертоге, и Мэйв задышала тяжело, словно Минна после пробежки в летний полдень. Лицо старухи еще больше напоминало расплавленный воск: обрюзгло, обвисло и буквально исходило потом. Главное, что они успеют вовремя, остальное неважно. Сури радовалась своей предусмотрительности, благодаря которой они вышли пораньше.
В отличие от многих медведей Грин охотилась днем – еще один признак морвин, которого Сури не замечала столько лет. До возвращения Грин времени было предостаточно, ловушку они установят быстро. Нужно лишь добраться до места, где спит морвин, до того, как она явится домой.
– Это я во всем виновата! – простонала Мэйв, усаживаясь на каменную ступень Третьего уступа.
По пути Хранительница болтала непрерывно, но Сури особо не прислушивалась. Теперь же деваться было некуда.
– Почему ты оставила своего ребенка? – спросила Сури. – Он родился уродом, как Гиффорд? Я слышала, его хотели бросить в лесу.
– Нет! – вскрикнула старуха. – Никогда я не хотела от нее избавиться! Дочь у меня отняли.
– Ее украли? Наверно, кримбал?
– Нет. – Старуха покачала головой. – Вождь Рэглан приказал Коннигеру ее забрать. Я была слаба. И почему я не боролась? Пусть бы сперва убил меня! – Утерев пот с лица белым рукавом, она повторила: – Надо было бороться. В этом все и дело. Я подвела мою малышку… Ты ведь знаешь Падеру?
Сури кивнула и уселась на земле, скрестив ноги. Похоже, привал затянется надолго.
– Я ненавижу ее. О, Мари, как приятно сказать это вслух! Я ненавижу ее!
Сури удивилась, поскольку считала беззубую горбатую старушку одним из милейших обитателей Далль-Рэна.
– И знаешь почему? – В ответе Мэйв не нуждалась. – Потому что эта старая мымра вырастила шестерых детей – шестерых! Сейчас-то они все умерли, как и внуки, зато каждый достиг зрелости. Уж она об этом позаботилась. Падера – хорошая мать. Нет, она прекрасная мать! Из этого мелкого тролля вышла превосходная мать. Волос у нее почти не осталось, поэтому платок Падера не снимает никогда. Лицо у нее что дыня, которую потоптала коза, зато лысую голову старуха прячет надежно. Честно говоря, всем на это плевать!
Сури уже не принимала в беседе ни малейшего участия. Мэйв на нее и не смотрела. Старуха тупо уставилась в землю меж своих коленей.
– Падера точно не позволила бы Коннигеру унести в лес одну из своих дочерей.
– Значит, Шайла – дочь Коннигера?
Сперва Мэйв опешила, потом едва не расхохоталась.
– О, Мари, нет, конечно! Коннигер был… ну, намного меня моложе. К тому же будь это его дитя или любого другого мужчины… – Она снова уставилась в землю. – Коннигер отнесся к ней по-доброму. Сейчас-то он здорово изменился, а тогда был славным пареньком. Он обращался с Шайлой бережно. Сказал, что выберет красивое местечко, где ее сразу заметят боги и сохранят мое дитя от опасностей. Он все сделал как надо. И за это я ему благодарна. Когда он вернулся, то рассказал: едва он оставил ее в лесу и отошел на пару шагов, как моя малютка исчезла, и на ее месте появился медвежонок.
Сури поразилась. Она никогда не слышала, чтобы морвин так быстро овладела телом и тут же его преобразила. Насколько мистик понимала, процесс занимал не один день.
– Когда Коннигер мне рассказал, я тут же отправилась на поиски. Они заняли несколько недель. Каждый день я прочесывала все вплоть до малейшего кустика, и наконец нашла ее. Боги превратили Шайлу в пушистый комок бурого меха, и все же я узнала свое дитя! Такая хорошенькая, такая милая! И она нуждалась в заботе. Я ее кормила. Сперва носила молоко, потом брала немного мяса со стола. Чуть-чуть. И вот она подросла. Я украла козу, за ней еще одну.
Мэйв вытерла лицо и высморкалась.
– Скоро Шайла научилась охотиться. С моих плеч словно гора свалилась, и тут… Наступила Долгая зима и Великий голод. Еды не было ни у нас в далле, ни у нее в лесу. Все исхудали – просто ходячие мертвецы, как мы называли друг друга. Когда люди начали умирать, мы перестали так говорить. Даже дети Падеры не выжили. Я не собиралась дать моей детке погибнуть, только не после того, что мне довелось вынести, да и ей досталось тоже. Чтобы выжить, Шайле было нужно мясо. Козы кончились. Овец тщательно охраняли.
Мэйв умолкла и смотрела в землю, будто видя перед собой тот давний снег.
– Ты нашла мясо? – спросила Сури.
– Да, нашла. Мерзлое, но Шайла не возражала. – Мэйв снова коснулась рукавом лица, на этот раз утирая слезы. – Они просто лежали, сложенные штабелями в хижине у южной стены, рядом с воротами. Земля так промерзла, что хоронить мертвых не получалось, поэтому их засыпали снегом до оттепели. Когда пришла весна, все подумали, что некоторые тела утащили звери. – Голос Мэйв срывался и дрожал. – Моей Шайле помогли выжить дети Падеры.
– Чем сильнее становилась морвин, тем больше ей хотелось человечьего мяса, – проговорила Сури.
Мэйв покачала головой.
– Я не знала. Я не… – Она расплакалась так сильно, что больше не могла говорить.
– Будем надеяться, Шайла еще помнит голос матери. – Сури протянула Мэйв посох Туры, старуха без единого слова встала и принялась карабкаться наверх.
* * *
Утром Персефона отправилась сменить смотревшую за Арион Сури и с удивлением обнаружила в Большом зале Коннигера. Она не встречала вождя с тех пор, как Арион перенесли в чертог, поэтому довольно странно было видеть его на Первом троне.
Он сидел, чуть подавшись вперед и глядя в пол. На плечи Коннигер набросил меховую мантию вождя, ли-мору надел на летний лад – обвязал вокруг пояса и заколол, сделав нечто вроде юбки, из-под которой торчали бледные волосатые ноги. Огонь в очаге едва горел, в зале стояла тишина. Коннигер сидел в одиночестве, что насторожило Персефону. Коннигер никогда не оставался один. С тех пор, как он стал вождем, Коннигера всегда сопровождала свита: собутыльники, старые дружки и мужчины из клана Нэдак, которых собиралось все больше.
– Здравствуй, Коннигер, – проговорила Персефона, стараясь не вести себя как провинившийся ребенок, который пришел домой слишком поздно.
– Здравствуй, Персефона, – откликнулся тот, чуть развалившись и подперев подбородок рукой.
Он знал, что она приходит каждое утро на смену Сури. Иначе не сидел бы на троне один в ожидании ее. Похоже, хочет выяснить отношения. Устроит разнос за то, что Персефона доставляет ему неприятности, попытается поставить ее на место. Она решила высказаться первой и изложить свои доводы до того, как они перейдут на личности.
– После смерти Рэглана нам так и не удалось поговорить, – начала Персефона мягким, сочувственным голосом. Они особо не дружили, но знали друг друга много лет, и она понимала: это лучшая возможность его вразумить. – Прости, что усложняю тебе жизнь. Я лишь пытаюсь помочь. Видишь ли, после проведенных здесь двадцати лет мне трудно видеть, как на смену нам с Рэгланом приходят другие, трудно стоять рядом и просто смотреть. Я хочу, чтобы ты знал: я постараюсь исправиться! Вождь теперь ты. Я отношусь к этому с уважением. Я лишь пытаюсь помочь. Надеюсь, ты позволишь мне внести свой вклад, и мы сможем действовать сообща. Я к тому, что занималась всем этим очень долго и владею знаниями, которые могут тебе пригодиться. Быть не в ладах нам с тобой довольно глупо.
Коннигер прокашлялся и сделал глубокий вдох.
– Знаешь, Тресса так мечтала сюда перебраться. – Коннигер лениво указал на балки у себя над головой. – Всю свою жизнь только об этом и думала. Моя женщина знала, что однажды я стану вождем, верила даже тогда, когда я не верил сам. Именно этим и занимается хорошая жена: поддерживает твои мечты, даже когда ты сам в них не веришь.
Коннигер слегка выпрямился в кресле, на котором ему явно было неудобно.
– Все эти толстые бревна, крепкая крыша и прекрасный очаг намного лучше, чем приземистая хижина, в которой мы ютились с матерью, сестрой и ее мужем. Ох уж старина Фиг! Этот гад храпит, точно гром грохочет. Клянусь, солома слазит с крыши каждую весну именно из-за него! И, разумеется, их выводок: четверо спиногрызов, что вечно орут либо ревут. Мы буквально сидели друг на друге, хотя зимой оно и неплохо, ведь холодный ветер продувает кровлю только так. А вот в жару – озвереть можно!
Коннигер с удрученным видом покачал головой.
– Примерно в это время года я частенько ночевал снаружи. Иногда ко мне приходила Тресса. – Он улыбнулся и посмотрел на тлеющие угли у себя под ногами. – В те ночи мы почти не спали. Ей нравится на свежем воздухе. Она любит свободу, которую чувствуешь, лежа на траве. Я предвкушал, как мы с ней поселимся в чертоге с толстыми бревенчатыми стенами, звериными шкурами повсюду и теплом нашего собственного очага.
Персефона кивнула.
– Дом огромный, это уж точно. Помню, как меня потрясла спальня, когда Рэглан показал мне ее впервые. Я подумала, что столько роскоши – просто неприлично. Мне казалось, что невозможно быть несчастным, живя в таком доме и лежа на такой кровати, однако в этих стенах я выплакала целые реки слез.
В открытую дверь влетел ветерок, раздув угли в очаге между Коннигером и Персефоной. Коннигер выпрямился и поправил на плечах медвежью шкуру. Сверху чуть слышно донесся скрежет и поскуливание.
«Минна, – подумала Персефона. – Почему же она скребется?»
– Я всегда считал, что судьба мне уготована великая, – заметил вождь. – Из восьми детей я один дожил до зрелых лет.
– Твоя сестра Осень…
– Я говорю про мужчин. Мою сестру даже не упоминай. Она только и годится, что рожать одного за другим… Ох уж эти орущие сопляки! – Он вздохнул и покачал головой. – Восемь детей! Поверить, что боги предназначили меня для великих дел, не сложно. Иначе зачем богам было насылать болезни, голод и порыв ветра, убивший моего братца Кераннона, а меня – щадить? Повзрослев, я понял, что ошибся. Боги вовсе меня не пощадили, они просто облажались. Боги ленятся и портачат почище нас! Я понял, что богам на всех наплевать, когда Воган уронил на моего отца дерево. Ведь он был воином, Щитом вождя, умер же нелепо – его расплющило паршивое дерево! Нет, боги не любят ни меня, ни мою семью. По правде сказать, я не думаю, что они любят хоть кого-нибудь из нас. Впрочем, кому я это говорю!.. – Коннигер хохотнул.
Персефона кивнула.
– Бывает.
– Да уж… Боги не терпят даже кратких мгновений выпадающей нам радости. Наш смех их раздражает, заставляет думать, что нам живется легче, чем мы того заслуживаем, а этого они не выносят. – Коннигер чуть понизил голос, словно собирался открыть тайну или не хотел, чтобы услышали боги. – За удачей всегда идут ужасные несчастья. Если кто-то родился, обязательно кто-нибудь и умрет. Если урожай хороший, то на следующий год жди недорода. Наверно, богам нравится видеть, как мы страдаем. Это объясняет, почему мы еще существуем. Мы – игрушки, которые боги ломают и чинят, чтобы с удовольствием сломать снова. Вся хитрость в том, чтобы не стать игрушкой, по которой бьют. Лучше бить самому.
Он пристально посмотрел на Персефону, потом кивнул, наконец приняв решение.
– Ты умнее, чем я думал. Признаюсь, я недооценил тебя. Я был во власти иллюзии, что Рэглан – великий вождь. Теперь я понял: все это лишь благодаря тебе. Однажды он пытался мне сказать. Сразу после смерти моего отца, в тот день, когда он попросил меня стать его Щитом, Рэглан сказал, будто всю работу делаешь ты. Я не поверил, что он говорит всерьез. Рэглан был пьян. Мы оба напились. Поминая мертвых, люди несут чушь. Он утверждал, что ты – сердце этого далля, его настоящий вождь. Тебе принадлежат все идеи, именно ты обладаешь мужеством и страстно служишь общему делу.
Коннигер помолчал, выжидающе глядя на Персефону. Та поняла, что он дает ей возможность высказаться, но у нее не было слов.
«И что на это ответить? Да, такая вот я замечательная! Или нет: любовью моей жизни был дурак?»
Помолчав, Коннигер продолжил.
– Став вождем, я думал, что ты будешь хорошей девочкой и тихо отойдешь в сторонку, сгинешь во вдовстве, и все наладится. Тресса получит свой прекрасный дом, и я буду править так, как не удалось моему отцу, потому что боги сочли забавным уронить на него дуб. Только ничего из этого не вышло.
– Ты и есть вождь, Коннигер. Я никогда это не оспаривала.
Он недоверчиво ухмыльнулся.
– За годы рядом с Рэгланом я понял, что у тебя есть друзья во всех кланах, но чтобы столько?! – Коннигер хохотнул. – Дьюрийский наемный убийца, семь фрэев, гоблин и великан. Покровительством ты заручилась основательным. Не понимаю, зачем так утруждаться? Хватило бы и Убийцы Богов. Видит Мари, он выше меня на целый фут, да еще меч железный! Наверно, драться научился раньше, чем ходить. Думаю, мы все понимаем, что он со мной справится.
– Я привела его не затем, чтобы сражаться с тобой!
– Сеф, я не идиот! Разумеется, нет. Ни к чему столько хлопот ради места вождя. У тебя ведь планы посерьезнее, верно? – Коннигер улыбнулся. – На общем сборе ты себя выдала. Помнишь, ты упомянула объединение кланов? В этом все и дело. Рэглан был прав. Ты умна, однако он никогда не говорил, что еще и честолюбива.
– Послушай, Коннигер! Я понятия не имею, с чего ты…
– Полегче, Сеф. Расслабься. Я не пытаюсь тебя подловить и пришел вовсе не для того, чтобы отругать за непослушание.
– Заключать мир ты тоже, видимо, не намерен.
– Не совсем.
– Тогда к чему это?
Наверху снова раздалось царапанье и скулеж Минны, на этот раз громче. Шум заставил Коннигера поднять голову.
– Твой мистик ушла, а волка оставила здесь. Я подумал, ты сильно удивишься, когда узнаешь. В день прибытия фрэев ты пришла ко мне и объяснила, что происходит. Я это ценю, вот и решил вернуть должок.
– Что происходит? Где Сури?
– Они с Мэйв отправилась поохотиться на огромного бурого медведя.
– Сури с Мэйв?! Что ты такое говоришь?
– Они ушли несколько часов назад спасать дочь Мэйв.
– Дочь?!
– Ага! – воскликнул Коннигер, откинувшись на спинку. – Ты и не знала, что у нее есть дочь?
– Нет у Мэйв никакой дочери!
– Была. Старуха родила лет четырнадцать назад.
Персефона покачала головой.
– Что за ерунда! Ты пьян?
– Не пил ни капли. Уверяю тебя, у Мэйв был ребенок.
– Быть того не может! Весь далль давно бы знал.
Коннигер покачал головой.
– Рэглан держал это в тайне. Спрятал Мэйв – не знаю, где именно – и объявил, что ей нужно отправиться в долгое путешествие по всем даллям и собрать их предания или что-то в этом духе. Мэйв отсутствовала больше года. Помнишь?
Персефона помнила, как исчезла Мэйв. Без Хранительницы ей было нелегко. В далле вечно происходило что-нибудь, требовавшее ее участия, опыта и совета, но всем делам пришлось ждать до возвращения Мэйв.
– Зачем было Рэглану?..
– Разумеется, он не разрешил бы ей оставить ребенка. Он просто не мог. Люди стали бы спрашивать, кто отец. Отвечать ему не хотелось, ведь Рэглан был женат на тебе. Вдруг бы ребенок пошел в отца? Например, глазами?
Персефона отшатнулась, словно Коннигер ее ударил. Она обхватила рукой осеннюю колонну, чтобы не упасть.
– Поэтому ты и не в курсе. Женам такие вещи знать не положено. Ты бы не поняла. Рэглан знал, что многие его не поймут, вот и сделал все по-тихому. Отослал Мэйв подальше, и вернуться она должна была одна. Проблема в том, что Мэйв не смогла избавиться от ребенка. Ей следовало бежать и не возвращаться никогда. Умом-то она не отличалась: вернулась в далль с младенцем в придачу. Наверно, решила, что Рэглан увидит ребенка и передумает. Только вышло по-другому.
Коннигер перевел взгляд на огонь, крепко стиснув руки.
– Когда Мэйв явилась, Рэглан позвал нас с отцом. Дитя надо было бросить в лесу. Мэйв встала на дыбы, как сделала бы любая мать. Задачу возложили на меня. Я был сыном Щита – невидимый, надежный и рвущийся доказать свою нужность. Они сказали, что это легко. Возьми ребенка, унеси в лес и брось где-нибудь. Лучше найди место подальше, чтобы она не нашла. С этим-то все просто. Трудно оказалось забирать младенца у Мэйв и… – Коннигер скривился. – И встретить ее по возвращении.
Коннигер помолчал и нервно сглотнул.
– Мэйв разоралась. – Он невесело хмыкнул. – Никогда не слышал, чтобы взрослая женщина так вопила. Можно подумать, я резал ее на куски. До сих пор слышу ее крики, и как они срываются на визг. Младенец тоже вопил, прямо захлебывался. Ну, ты знаешь, как они плачут. Орал всю дорогу. Даже громче, чем сопляки Осени, когда разойдутся. Я был только рад от него избавиться.
Персефона прислонилась к колонне. Он лжет! Рэглан никогда бы…
– А младенец все вопил. Удивительно, как далеко разносится звук. Я бросил девчонку возле водопада – того самого, где ты убила Сэккета и Эдлера – и даже шум падающей воды не смог заглушить криков… Рэглан и отец так мной гордились: в их глазах я стал мужчиной. Только мужчиной я себя не чувствовал. Клянусь, мне до сих пор мерещится крик того ребенка! Вот почему я ненавижу детишек Осени. Все они кричат одинаково…
Персефона была не в силах слушать, но слова Коннигера продолжали ее захлестывать.
– Когда Мэйв нашла меня, по ней было видно – проплакала все время, что я ходил. Старушка Мэйв смотрела на меня так, будто она висит над обрывом, и веревка – в руках у меня. Она хотела знать, где я оставил младенца. Думаю, чтобы отыскать его и пуститься в бега. Поздно спохватилась. Я не мог рисковать уважением Рэглана и отца. Однако я должен был сказать ей хоть что-нибудь.
«Неправда! Рэглан никогда не завел бы ребенка от Мэйв, а если бы и завел, уж точно не приказал бы его убить, чтобы спастись от позора. Это не тот мужчина, которого я знала. Это не тот мужчина, которого я любила».
И все же она была уверена, что Коннигер не лжет. Это читалось в его глазах, в том, что он старался на нее не смотреть, в том, как заламывал руки и в покаянном тоне его голоса, в котором звучали подавленность и стыд. Вдобавок Коннигер не смог бы придумать столько подробностей – ума бы не хватило. Значит, он говорит правду.
– Что ты рассказал Мэйв?
– Сказочку о том, что ее мольбы услышаны. Да так, собственно, и вышло. Я сказал, что боги забрали ее малютку и превратили в медвежонка, милого пушистого детеныша. Она поверила. Она не могла не поверить, потому что правда ее бы убила.
– Ты сказал, что она с Сури отправились спасать ее дочь? Что ты имел в виду?
Коннигер глубоко вздохнул, сложил руки домиком и удрученно развел большие пальцы в стороны.
– Мэйв… Она не смогла мириться с тем, что о ее дочери позаботятся боги. Надо было сказать, что младенец превратился в ворона и улетел! Мэйв представила бедного покинутого медвежонка, голодающего без матери, и отправилась на поиски. Ходила в лес каждый день, и я боялся, что она наткнется на останки своего ребенка, растерзанного волками или еще кем. Волки нашли бы его быстро, учитывая, как громко он орал. Я решил, что рано или поздно Мэйв сдастся, но будь я проклят, если ей не удалось отыскать брошенного детеныша! Она стала его кормить, носила в лес еду… Я не вспоминал эту историю, пока не наступила Долгая зима и не начали исчезать трупы.
Персефона и Рэглан так и не узнали, что случилось с телами, только нашли те страшные следы на снегу. Они не захотели выяснять подробностей, потому что боялись их. Жители далля и так уже были в отчаянии, слухи ползли разные, и ей с Рэгланом пришлось сочинить историю. Они затоптали следы и сказали, что тела утащили лесные звери. Однако Персефона знала правду. Отпечатки ног рядом со следами волочения до сих пор стояли у нее перед глазами. Их оставили маленькие, женские ножки.
– Мэйв скармливала наших мертвецов своей дочери. Я промолчал. Наверно, чувствовал себя виноватым. Или боялся, что Рэглан обвинит во всем меня. А ведь я тогда стал новым Щитом, помнишь? Не хотел лишиться всего, чего достиг, к тому же никак не предполагал, во что это выльется. Мне даже в голову не пришло задуматься над тем, что будет, когда медведь привыкнет к человечине. Пока прочие звери голодали, дочь Мэйв росла. Она стала сильной и потеряла страх перед человеком. После того, как она нас распробовала, мы стали ее любимой едой. Так медведица и подумала, увидев твоего сына – еда!
– Бурая Грин?! Мэйв считает, что Бурая Грин – ее дочь? – Персефона изо всех сил вцепилась в подпорку. – Что задумали Мэйв и Сури?
– Не знаю. Мэйв разбудила меня перед рассветом и сказала, что уходит с чокнутым мистиком, которая знает, как изгнать демона из Бурой Грин. Похоже, они думают, что смогут превратить ее обратно в человека. Мэйв была так счастлива. Совсем умом тронулась, еще когда Рэглан приказал мне забрать ее дочь. Они ушли пару часов назад.
– И ты позволил ей уйти? Почему не рассказал правду?
– В том-то и дело. – Коннигер уставился в пламя с затравленным видом. – Может, это и есть правда. Ведь после того, как я отнес ребенка в лес, Мэйв рыскала там каждый день. Ребенка не отыскала, зато нашла брошенного медвежонка. Наверно, боги слышали, как я рассказывал ей про детеныша. Наверно, они сделали сказку былью.
– Ты должен предпринять хоть что-нибудь! – вскричала Персефона. – Собирай людей!
– И что дальше? Куда я их поведу?
Наверху снова послышалось царапанье.
– Волк! – сказала Персефона скорее себе, чем Коннигеру. – Следуй за волком!
Персефона пробежала через зал, обогнула балясину и помчалась вверх по лестнице.
– Арион?
– Персефона, не входи. Волк рвется наружу! – крикнула Арион из комнаты. Предупреждение было лишним: дверь тряслась от ударов. – Сури здесь нет. Она оставила у меня волка. Девочка отправилась ловить медведя и сказала, что Минна будет мешать.
Снова заскребли когти, дверь задрожала. Подобное неистовство заставило Персефону отступить. Она засомневалась.
– Вы там в порядке?
– Да, – ответила Арион. – Однако я думаю, следует послать кого-нибудь на помощь Сури. Я боюсь, она может погибнуть. Она считает, что в медведя вселился демон.
Даже фрэй волнуется!
– Минна? – ласково окликнула Персефона. – Ты меня слышишь, Минна?
Скрежет утих, и волк горестно взвыл.
– Что делает волк? – спросила Персефона.
– Лежит перед дверью и принюхивается.
– Привет, Минна! Помнишь меня? Я хочу, чтобы ты отвела меня к Сури. Ты ведь любишь Сури?
– Как только откроешь дверь, волка тебе не видать, – заверил Коннигер, поднявшись по лестнице и встав позади Персефоны.
– Мне нужен поводок, – сказала Персефона.
– Это зверь, а не собака. Он порвет тебя на куски!
– Не думаю. – Персефона очень на это надеялась. Минна никогда не выказывала агрессии к обитателям далля, даже к овцам или цыплятам. Впрочем, рядом с ней всегда была Сури.
«Так велело дерево. А если ты не можешь доверять древнему говорящему дереву, то к чему оно вообще нужно?»
– Вот. – Коннигер снял ремень и протянул Персефоне. – Надеюсь, пригодится.
– К чему он мне? – воскликнула Персефона. – Привяжи ее сам. Я пока соберу мужчин и скажу, что ты устраиваешь охоту и…
– Никуда я не пойду! Если хочешь, отправляйся сама.
– Чего? Неужели ты серьезно? Ведь твоя Хранительница вот-вот погибнет из-за твоей лжи!
– Никого я больше не пошлю на эту медведицу! Уж ты-то знаешь, насколько она опасна. Бурая – не просто медведь. Кто знает? Может, твой мистик права. Может, это демон.
– Никакой она не демон! Но она точно убьет Сури и Мэйв.
– Я не отпущу ни одного мужчину из нашего далля! Не настолько я глуп, как Рэглан. Идти туда – чистой воды самоубийство.
Разгневанная Персефона смотрела на него с яростью. Как он может стоять и ничего не делать? Как Мари позволила подобному человеку стать вождем клана?
Персефоне с трудом верилось, что Коннигер такой трус. Как он мог забрать у матери ребенка и отнести в лес? Теперь у него появился шанс искупить свою ошибку, а он отказывается. Коннигер позволит умереть двум женщинам лишь потому, что слишком слаб и боится признаться в постыдной лжи.
– Вы с Рэгланом оба ошибались! – заявила Персефона, вырывая у него из рук ремень. – Никогда я не хотела быть вождем клана. Оказывается, вожди убивают младенцев и позволяют невинным женщинам гибнуть из-за чужих ошибок! Однако тебе удалось меня убедить. Жители Рэна заслуживают большего, чем имели раньше, и уж точно большего, чем имеют сейчас!
* * *
Роан наседала на Малькольма, покручивая локон и внимательно рассматривая обруч у него на шее, когда в хижину влетела Персефона. На кожаном поводке она едва удерживала Минну, рвущуюся изо всех сил.
– Рэйт! – крикнула Персефона. – Мне нужна помощь! Сури и Мэйв отправились на поиски Бурой Брин. Они погибнут, если мы не догоним их раньше, чем они найдут медведя!
Рэйт вскочил и схватил свои мечи.
– Тот же медведь убил твоего мужа?
– Да.
Рэйт посмотрел на дверь.
– Разве не стоит позвать других мужчин?
– Времени нет! – Минна рванулась и потащила Персефону наружу. – Мы… Послушай, мы не собираемся убивать медведя, нам нужно просто остановить Сури и Мэйв. Мэйв стара, так что мы наверняка их догоним, если выйдем прямо сейчас.
– Ладно, ясно, – кивнул Рэйт.
– Спасибо! – Персефона позволила Минне вытащить ее из хижины, и они побежали к главным воротам далля.
– Малькольм! – крикнул Рэйт, хватая копье и дхергский щит. – Беги в чертог и сними со стены еще одно копье. – Он взял бурдюк из овечьего желудка и кинул бывшему рабу. – Дуй к колодцу, набери воды и бегом к нам. – Рэйт обернулся к Роан. – Ничего, если мы одолжим его на время?
Она кивнула.
– Я иду с тобой? – нервно спросил Малькольм.
– Ага.
– Я же совсем не знаю, как охотиться на медведей!
– Никто и не собирается охотиться, – заверил Рэйт. – Ты ведь сам слышал!
– Тогда почему мне так страшно?
– Потому что доберемся до места мы затемно. Но бояться нечего, потому что иду я и потому что в этом месяце боги любят меня до безумия.
– Скажи-ка еще раз, почему я иду с тобой?
Рэйт мчался к воротам.
– Это тебе награда за то, что бьешь людей камнем по голове!
