Глава 19
В ожидании луны
«Когда люди просят меня рассказать про Персефону, я говорю им, что она не умела чесать шерсть. Думаю, людям важно знать, что она была человеком».
«Книга Брин»
Капли падали в лужи и поднимали фонтанчики брызг. Персефона сидела на мокрой циновке и смотрела на дождь. Упал лист. Деревьев поблизости не было, наверно, его принесло ветром. Лист задрожал на одном из камней, обрамлявших дорожку, над мутной, грязной жижей.
Влажный воздух снова похолодал. Весна отступила, будто сомневалась в собственных силах. Из родительского дома Брин принесла Персефоне толстое шерстяное одеяло с корявыми цветами, кое-как пришитыми желтыми нитками. Зато грело оно отлично, и Персефона завернулась по самую шею.
– Стало быть, она пришла в себя, а мы все еще живы, – подытожила Мойя. Героиня похода к колодцу вернулась к прялке, спеша закончить работу засветло.
– Она все еще сильно страдает, – заметила Персефона. – И немного не в себе. Кто знает, что случится, когда она поправится.
– С ней снова Сури? – спросила Брин.
Девушка сидела на полу и чесала шерсть. Ей всегда нравилось бывать у Роан, но с появлением Рэйта она находилась там практически безотлучно. Пока дочь справлялась со своими обязанностями, Сара вроде бы не возражала. Брин принесла четыре больших мешка. После недавней стрижки получились целые горы шерсти и соответственно много работы, к которой Брин охотно привлекала всех, кого могла.
– Нет, сейчас очередь Падеры, – ответила Персефона, тоже пытавшаяся чесать шерсть.
Персефоне почти не довелось ни чесать, ни сучить, ни прясть, ни ткать, хотя наблюдала за этими работами она бесчисленное множество раз. Но смотреть и делать – вещи очень разные. Пока Персефона справилась всего с одним пучком. Она хотела взяться за более частый гребень, однако Брин заверила ее, что это куда сложнее. Девочка подключила к делу даже Малькольма с Рэйтом. Шерсти хватало на всех, и никто не смог отказать, видя ее радостную улыбку.
– Падера? – воскликнула Мойя. – Да она, поди, давно уснула.
– Кажется, она взяла с собой вязанье.
– Тогда точно спит.
Брин выглянула, чтобы посмотреть на дождь.
– А где Сури?
Мистик с волком очаровали девочку почти так же сильно, как Рэйт. Впрочем, ничто не могло отвлечь ее от дьюрийца надолго, и она с удовольствием учила его чесать шерсть. Поэтому неудивительно, что Рэйту доставалось почти все внимание и пучки у него получались самые аккуратные, в то время как у Персефоны и Малькольма выходило совсем неважно.
– Снаружи, – ответила Мойя, вращая колесо прялки с помощью ножной педали. – Вместе с волком.
– Под дождем? – удивилась Брин.
– Ей не нравится сидеть внутри, – сказала Персефона.
Роан заинтересовалась. Она одна не принимала участия в обработке шерсти. Вместо этого она сидела у стены на коленях, пришивая лоскут ткани к боку своей туники.
– Кому – Сури или волчице? – с тревогой спросила Роан.
– Полагаю, обеим. Только ты тут ни при чем, Роан. Сури неприятно находиться в любом доме. Даже в стенах далля ей тяжело.
Роан ответила характерной улыбкой, столь же типичной, как походка или шепелявость Гиффорда. Жизнь изломала их обоих. Гиффорд был калекой снаружи, Роан – внутри, и Персефона гадала, не является ли это платой за их таланты.
Все эти люди по-своему удивительны.
Персефону преследовали видения: истекающие кровью тела лежат среди пылающих руин далля. Персефона видела будущее так же ясно, как и лист, трепещущий под порывами крепнущего ветра. Так многое под угрозой, так высоки ставки… Разве может лист повлиять на ветер?
– Почему она до сих пор не ушла? – спросила Мойя.
– Сури? – Персефона подняла голову, оторвавшись от работы. – Думаю, пытается понять, почему на меня напали. Сказала, это как-то связано с костями.
– Есть какие-нибудь догадки?
Персефона пожала плечами.
– Если и есть, со мной она не делится. Наверно, сначала хочет разобраться во всем сама.
– Кстати, о загадках… – Брин встала на колени рядом с Рэйтом, помогая сделать еще один идеальный пучок. – Какая там разгадка?
– Что за загадка? – не понял он.
– Та, которую ты задал Серповидному лесу. – Брин выпрямилась, закрыла глаза и повторила: – В лес приходят четыре брата. Первого встречают с радостью, второго с любовью, третий всегда приносит тяжелые вести, последнего все страшатся. Они приходят каждый год, но всегда поодиночке. Как их зовут?
– Ты запомнила слово в слово? – поразилась Мойя.
– Превосходно, Брин, – похвалила Персефона. – Ты станешь отличным Хранителем.
Брин улыбнулась.
– Я слышала ее один раз, и все еще пытаюсь найти ответ. Не то чтобы я мудрее леса… То есть, ты спросил у леса, и он не отгадал, верно? Поэтому как же я могу…
– Весна, лето, осень, зима, – подала голос Роан.
Все обернулись и посмотрели на нее. Заметив тишину, Роан подняла глаза.
– Я угадала? Так зовут тех четырех братьев?
– Да, – чуть улыбнувшись, проговорил Малькольм. – Так и есть.
– Ну, теперь ответ кажется очевидным, – протянула Мойя.
Малькольм прищурился.
– Извиняюсь за вопрос, мне просто интересно. Зачем ты пришиваешь лоскут на тунику? Ведь на ней нет дыр. Даже потертостей нет.
– Не просто лоскут, – ответила Роан. – Это мешочек.
– Что?
– Ме-шо-чек. Так я его называю. Знаешь, как мешок, только маленький? Этот совсем крошечный. Поэтому мешочек. Смотри! – Роан взяла с рабочего стола кусок веревки и сунула внутрь. Потом убрала руку, словно показывала фокус. – Сверху он открыт, поэтому можно класть и вынимать что угодно одной рукой, и он всегда при мне!
– Поразительно! – восхитился Малькольм.
– Ага, пока не встанешь вверх ногами, – подала голос Мойя.
– Вряд ли Роан будет… – начала Персефона и осеклась, заметив взгляд Мойи.
– Сеф, это же Роан! Пару недель назад я едва успела отнять у нее иголку, которой она собиралась ткнуть себе в глаз.
Персефона посмотрела на Роан с ужасом.
– Это еще зачем?
– Хотела измерить глубину глазницы, – ответила Мойя.
– Ох, помилуй нас Мари! Роан, не делай так больше! – воскликнула Персефона.
– Ладно. – Роан кивнула, ничем не показав, что поняла, почему так делать нельзя. Потом она снова посмотрела на Малькольма. – Я хотела пришить мешочки с двух сторон. – Она коснулась рукой другого бедра, указывая место. – В следующий раз Падера попросит нитку с иголкой, и мне не придется возиться со шнурками на сумке.
– Роан, ты – чудо! – сказала Мойя. – Немножко чокнутая, зато потрясающая!
– Вовсе она не чокнутая, – заявила Персефона. – Роан – гений.
Роан смущенно покачала головой и снова приняла недоверчивый вид, так расстраивавший Персефону. Каким же чудовищем был Ивер? Персефоне он нравился. Странно, что можно быть знакомым с кем-то много лет и при этом совершенно его не знать…
– Как думаешь, что теперь будет делать Коннигер? – спросила Мойя. От ее прялки по дому носился ветерок.
– Сара сказала, что они с Трессой перебрались к Косвэллам, – сообщила Персефона. – Я вовсе не хотела выставить их из дома. Могли бы и остаться.
– Пока миралиит там, к чертогу боятся подходить даже галанты. Ну, разве что вы трое не трусите. Ведь Сури – мистик, и ее поступки никого не удивляют, а Падера и медведю не побоится в глаз плюнуть. Чего ей терять? Старуха прожила срок жизней в десять. Наверно, ей уже здорово надоело.
– А я? – спросила Персефона. – Что говорят обо мне?
Персефона знала, что разговоры ходят. Так бывает всегда. Жизнь в далле тянется день за днем, полная скучных ежедневных забот, и сплетни – единственное развлечение. После обвинений Хэгнера, смерти Сэккета и Эдлера, а также прибытия Рэйта с Малькольмом, фрэев и миралиита людям было, что обсудить. В ее присутствии они переходили на шепот, поэтому Персефона знала: судачат по большей части о ней.
Мойя перестала крутить прялку и отпустила нить.
– Не знаю, насколько это верно, только Осень слышала, что Коннигер заявляет направо и налево, будто ты пытаешься его сместить. Поэтому и выгнала из чертога. Еще один шаг в твоем злобном замысле.
– В моем злобном замысле? Да я просто пытаюсь спасти жизнь миралииту и этот далль в придачу! Я поместила ее в чертог потому, что там тепло и сухо.
– Я только передаю, что услышала, – заметила Мойя. – Понимаю, все обвинения Хэгнера и Коннигера – полная чушь, и все-таки вдруг…
– Мойя, как ты могла такое подумать!..
Мойя покачала головой и подняла руки.
– Нет-нет, я имела в виду немного другое. – Она оглядела друзей, которые почувствовали серьезность момента и оставили свои дела. – Может, вождем надо стать тебе?
– Вожди кланов – всегда мужчины, – напомнил Рэйт.
– Нет, – заявила Мойя. – Не обязательно.
– Ну, как правило, и это связано с тем, что любой член клана может бросить вождю вызов и сразиться с ним за власть, – откликнулся Рэйт. – По крайней мере, так происходит… происходило в Дьюрии. Немногие женщины способны управляться с копьем или с топором. Вождь должен уметь повести мужчин на битву, и поэтому он – самый сильный и крепкий из всех.
– Жители Рэна не ходят на битву каждую неделю, – напомнила Мойя. – Ни разу ни одной битвы не видела.
– И все же мужчина лучше обеспечивает порядок.
Лицо Мойи окаменело.
– Вроде как у нас порядок обеспечивает именно Персефона. Если уж речь зашла о порядке, я предпочла бы того, кто думает головой, а не тем, что ниже пояса!
Присутствующие заулыбались и покосились на Брин, вид у которой стал озадаченный.
– Разве она выстоит с ним в схватке один на один? – спросил Рэйт.
– Не следует выбирать вождя по умению убивать, – сказала Мойя. – Как должно быть и что получается на самом деле – вещи очень разные. Увы, подобные споры решаются именно в поединке.
– Значит, ей нужен заступник, который сразится с Коннигером, – предложила Брин. Мойя и Рэйт посмотрели на девочку. – В соответствии с Укладом любой может выставить взамен себя защитника, если только тот согласен драться и не претендует на место вождя.
– Правда? – спросила Мойя.
Брин кивнула.
– Я думала, это известно всем.
– Не все изучают Уклад подробно, как ты, Брин. – Мойя повернулась к Персефоне. – Вот видишь! Пусть Рэйт сразится с Коннигером, и ты станешь вождем клана!
– Не стану я никого просить рисковать ради меня жизнью!
– Он сражается с богами! Ты попросишь его убить только Коннигера. Вряд ли это так уж рискованно.
– Фрэи вовсе не боги, и мне все равно, будь то Коннигер или Кобб. Я не стану рисковать никем, особенно человеком, которого едва знаю, – заявила Персефона, избегая смотреть на Рэйта. Он к ней неравнодушен, а она назвала его чуть ли не посторонним. – Ты просто не хочешь, чтобы Коннигер выдал тебя замуж за Хэгнера.
– Конечно, не хочу. Тебе бы такое понравилось? Однако дело не в этом. В критических ситуациях все рассчитывают именно на тебя, и никто не усомнился в твоем решении поместить фрэю в чертог. Хотя я была совсем ребенком, я помню голод и как ты нас спасла. Кстати, моя мать тебя ненавидела.
– Ну спасибо, Мойя. – Персефона нахмурилась. – Всегда приятно добавить еще одно имя к длинному списку тех, кто меня ненавидит.
– Дай договорить! – Мойя закатила глаза. – Она проклинала тебя каждую ночь, потому что ты убедила Рэглана ограничить выдачу зерна. – Мойя повернулась к Брин, тут же отложившей шерсть в сторону: Брин обожала истории. – Долгая Зима закончилась, настало лето, урожай поспевал прекрасный, но все голодали, потому что Персефона потребовала не открывать зернохранилище.
– За это меня ненавидели многие, – тихо сказала Персефона, вспоминая худший год в своей жизни. Тогда ей удалось уцелеть лишь потому, что она была уверена: хуже и быть не может. Вероятно, именно поэтому после предсказания Сури о скорой гибели в далле все и пошло вверх дном: богам вздумалось доказать Персефоне, что она не права.
– Мать говорила, Рэглан потакает тебе лишь потому, что ты едва не умерла в родах за несколько недель до этого, – продолжила Мойя. – Он о тебе волновался, и мать заявила, что ты воспользовалась своей потерей. Якобы ты уменьшила выдачу зерна для того, чтобы и остальные страдали с тобой вместе.
– Неужели твоя мать так и сказала?
Мойя кивнула.
– И еще ты удивилась, почему я не плакала на ее похоронах? У меня были причины.
– И что случилось дальше? – спросила Брин. – Я никогда не слышала эту историю.
– Жаль, не могу сказать того же и о себе, – проговорила Персефона, глядя на дождь.
– Брин, ты была совсем крохой. Сколько с тех пор прошло? Лет десять? – спросила Мойя.
– Одиннадцать, – ответила Персефона. – Давайте лучше не будем вспоминать.
– О, нет! Ты должна рассказать до конца! – взмолилась Брин. – Может, я стану следующей Хранительницей, и эта история пригодится мне в будущем. Вдруг подобное случится опять? Пожалуйста!
Мойя пожала плечами.
– Рассказывай, Сеф. Ты знаешь лучше всех нас.
Персефона долго молчала, потом вздохнула и продолжила:
– Началось все с Туры. Она пришла из лесу и предупредила нас с Рэгланом о том, что будет голод. Я поверила, он нет. Отчасти потому, что Тура редко наведывалась в далль. И если уж она пришла, то причина у нее была веская. Другая причина заключалась в том, что я знала, как мало у нас припасов и как сильно люди хотят отъесться после долгого сидения на одном пайке. Я убедила Рэглана закрыть зернохранилище. Люди голодали и едва не взбунтовались. В подобных мерах они не видели никакого смысла. Я никогда не спорила с Рэгланом столь яростно, но отступать было нельзя. Наверно, он согласился, чтобы меня успокоить. Не знаю. Однако моим мольбам он внял.
Персефона замолчала, и в хижине стало тихо.
– Весной все было хорошо. Урожай обещал быть обильным, и все смотрели на меня с ненавистью. Пришлось коротать теплые деньки взаперти. И тут нагрянула непогода. Бури длились много недель. Ветер, град и дождь погубили все посевы. Потом наступила засуха – два месяца без единой капли дождя. Едва мы подумали, что хуже некуда, как на нас обрушилась ранняя зима. Из припасов было лишь то, что осталось в зернохранилище. Так начался Великий голод. Многие умерли. Тела складывали в снегу, потому что земля слишком промерзла, чтобы копать могилы. И мы решили подождать с погребением до весны. Когда тела начали исчезать, мы с Рэгланом молились об одном: лишь бы это сделали дикие звери или даже оборотни.
– Мы выжили благодаря тебе! – перебила Мойя. – Иначе погиб бы весь далль, и все это прекрасно знали. После того случая люди стали к тебе прислушиваться. Да и сейчас тоже. Тебе просто нужно с ними поговорить.
Персефона покачала головой.
– Вождь – Коннигер.
– Конечно, пока да, но если ты…
– Нет, Мойя. Неужели не понимаешь? Что случилось бы той весной, когда Рэглан урезал паек, если бы твоя мать нашла себе дьюрийца и бросила вождю вызов? Вряд ли бы тебе понравился результат, верно? Вождь из Коннигера так себе, по крайней мере, сейчас. В будущем все наладится, надо лишь его поддержать. Просто ему нужно немного помочь, а нашептывания Хэгнера и его попытки меня оболгать вовсе этому не способствуют.
– Коннигер ни что не годен! Ты знаешь, что он назначил Хэгнера новым Щитом? – спросила Мойя. – Что за идиот делает однорукого калеку своим стражем?
– Причина наверняка есть, просто мы ее не знаем. Когда я была помощником вождя, мы с Рэгланом не рассказывали всем и каждому о том, что происходит. Некоторые тайны приходилось хранить ради блага нашего клана.
– Например?
– Например, то, что на самом деле произошло с телами, ожидавшими погребения до весны.
– И что с ними случилось?
– Скажу лишь, что следы к ним вели отнюдь не звериные…
* * *
Сури сидела под дождем возле домика Роан, прислонившись к дверному косяку и вытянув ноги к краю мутной лужи. Минна лежала рядом мокрой грудой меха, бока ее поднимались и опадали в такт дыханию. Волчица никогда не мерзла. Мистик снова играла с веревочкой, и капли дождя усложняли и без того замысловатую игру, повисая на нитях, словно жидкие драгоценные камни.
Сури чувствовала, как уходит время, а ей надо было поразмыслить. Доносившаяся из хижины болтовня отвлекала, зато дождь здорово помогал. Серая завеса и стук капель позволяли отгородиться от остального мира. Почти от всего. Если вслушаться, Сури могла разобрать, о чем говорили внутри. Тут уже вступила в дело веревочка. Она помогала девочке сосредоточиться. Веревочки – они такие. Водоемы тоже годятся, хотя отыскать подходящий бывает непросто. Он должен находится глубоко в лесу, вокруг побольше камышей и летающих стрекоз, и как можно меньше кусачих насекомых. Хороший пруд был в северной части Серповидного леса, но идти до него слишком далеко, поэтому сгодилась и веревочка.
В чем же секрет медведя?
Если бы Сури довелось поговорить с Коннигером, она могла бы что-нибудь и узнать. Наверно в медведя вселился бэндиго, морвин или яккус. С бэндиго она справится, а вот яккус куда хуже. Впрочем, Сури не считала, что это яккус. Они убивают, насылая хворь, погибшие же были разорваны на части. Похоже на морвин. В самом деле, это наверняка морвин. Поедание людей – хорошая зацепка, однако Сури не хотелось столкнуться с демоном, исходя из одних догадок.
Несмотря на шум дождя и игры с веревочкой, Сури слышала, как Персефона вспоминает про Великий голод. «Мы складывали тела в снегу, потому что земля слишком промерзла, чтобы копать могилы. И мы решили подождать с погребением до весны. Когда тела начали исчезать, мы с Рэгланом молились об одном: лишь бы это сделали дикие звери или даже оборотни».
Вот и лучшее свидетельство того, что они имеют дело с морвин… Либо Персефона права и поблизости завелись оборотни. Сури продевала веревочку между пальцами, размышляя о медведях и лесных духах. Ясно было одно: если она ничего не предпримет, придет смерть. Только сперва надо понять, с чем же ей предстоит столкнуться.
В хижине беседа переключилась с голода на споры о том, кто должен быть вождем. Рэйт и Малькольм присутствовали тоже, но говорили мало. Сури это нравилось. Они совсем как Минна. Глупцы считают тишину пустотой, которую надо заполнить, мудрецы же понимают, что тишины не существует.
– Славный волк, – сказал молодой мужчина, ковыляя к ним с деревянной палкой под мышкой.
Спина у него была скрюченная, лицо кривое – с одной стороны глаз и угол рта выше, чем с другой. Правое плечо прижато к щеке, левая нога волочится как неживая. Он нарядился в удивительно чистую тунику, промокшую насквозь. Волосы он аккуратно зачесал назад, что было не сложно – ведь они тоже намокли под дождем. В свободной руке он держал красивую глиняную амфору, отделанную глазурью. В центре была нарисована женщина с разорванной цепью.
– Ее зовут Минна, – ответила Сури.
– Впефвые вижу волка с именем. – Мужчина помолчал. – Если на то пошло, то волков я еще не встфечал. – Он говорил медленно и четко, но звук был такой, будто у него нос забит. – Фад познакомиться, Минна. Я – Гиффод.
– Что с тобой случилось? – спросила Сури. – Тебя прокляли?
Гиффорд рассмеялся.
– Думаю, много раз.
– Хорошая палка, – похвалила Сури. – У меня есть посох, только я никогда не пробовала пользоваться им вот так.
Из хижины вышла Роан.
– Я называю это подпоркой.
– Это она для меня сделала, – пояснил Гиффорд. – Жаль, назвала словом с буквой «фэ». – Калека улыбнулся, ну, или почти улыбнулся – насколько позволяло его кривое лицо.
– Извини, Гиффорд. Могла бы догадаться! Название можно и поменять, – сказала Роан.
– Нет, не надо. – Он протянул женщине амфору. От боков отскакивали капли дождя, некоторые падали внутрь с глухим звуком. – Фоан, это тебе. Думаю, самая лучшая из моих фабот.
Роан не шевельнулась. Она закрыла лицо руками и ошеломленно смотрела на керамическую вазу через растопыренные пальцы.
– Она… она такая красивая! Это и есть твоя новая глазурь?
Он кивнул.
– Внутфи и снафужи. Тфудно было, поэтому я фаботал так долго.
– Ты не можешь отдать ее мне!
– Почему бы и нет? Я сделал ее для тебя. И на ней твой… твой лик.
Роан подошла ближе и стала разглядывать картинку.
– Это я?
– Кто же еще?
Роан прищурилась, по рисунку стекали капли дождя.
– Но… но ведь она красивая!
– Угу. – Гиффорд кивнул. – Именно. Возьми, пфошу тебя. Ваза не тяжелая, но дефжать ее на весу…
– Ах, извини! – Роан взяла вазу, продолжая восхищаться. – Настоящее сокровище! Не понимаю, почему ты решил подарить ее мне.
Гиффорд замялся. Сури распознавала выражения людских лиц с трудом, а с кривой и расплющенной физиономией Гиффорда ей пришлось особенно нелегко. Судя по его виду, он хотел что-то сказать, потом передумал. Гиффорд попытался пожать плечами, только дернулось лишь одно плечо.
– Пойдет к тем чашкам, что я тебе дал.
– Ты не можешь все время делать мне подарки!
– Фазве вождь издал новый указ? – Он выдал еще одну кособокую улыбку, и Сури поняла, что они все у него такие. – Даже если так, я его нафушу!
Роан смутилась.
– Я хотела сказать, что не заслуживаю твоих подарков. Ведь я просто…
– Он умеф, Фоан! – напомнил Гиффорд, чуть повысив голос. – Ты теперь не фабыня. Ты свободна! А я… – Гончар прикусил губу и шумно вздохнул. – Чашки и гофшки – самое меньшее, что я могу для тебя сделать. Если бы я мог… если бы я не был…
Гиффорд плотно сжал губы и уставился на Роан. Они стояли под дождем лицом к лицу и дышали так тяжело, что из их дыхания образовалось облачко.
Роан прижала амфору к груди и спросила:
– Ты в порядке?
– Нет, – с несчастным видом ответил Гиффорд и посмотрел на Сури. – Она тебе скажет. Я пфоклят.
Роан пришла в недоумение.
– Проклят, – пояснила Сури.
– Да, точно. Оставь себе. Сломай. Отдай. Делай с ней, что хочешь, Фоан. Ты можешь делать, что хочешь, потому что ты свободна! И кфасива. Ты достойна самого лучшего, но я могу дать тебе лишь вазу. – Он снова улыбнулся кривой улыбкой или же нахмурился. – Фад познакомиться с тобой, Минна, – проговорил Гиффорд и захромал прочь.
Услышав свое имя, волчица подняла голову.
– Кто его проклял? – спросила Сури у Роан, глядя вслед Гиффорду.
– Что-что? – Роан посмотрела на нее сверху вниз, не поняв вопроса. – Ах да. Наверно, боги. Он таким родился.
– Мать Гиффорда умерла, подарив ему жизнь, – сказала Персефона, стоя в дверях. Она смотрела на Роан с грустью. – Когда он родился, жители далля решили, что лучше всего отнести его в лес, но отец не дал. Он заявил, что Гиффорд – борец, как и его мать, и был прав. Сын Арии – пожалуй, самый храбрый мужчина в нашем далле.
– Что значит – отнести его в лес? – спросила Сури.
– Хм. – Персефона отвела взгляд. – Некоторых детей, нежеланных детей, иногда отдают на милость богов.
Сури выронила веревочку из рук.
* * *
На следующее утро Рэйт отправился поработать под сенью леса. Рубашку он снял, оружие повесил на ветку ближайшего дерева. Он все еще носил с собой сломанный отцовский меч, сам не зная почему. После дождя небо было ясное, свет восходящего солнца пронзал листву, словно копьями. На границе леса с лугом, в тиши покрытых росой трав, легко забывалось, что приближается конец света.
Или он уже наступил?
Вопрос, конечно, спорный. Фаталисты, к числу которых причислял себя и Рэйт, полагали, что фрэи придут и убьют всех, в первую очередь Убийцу Богов. Однако фрэи приходили уже трижды, остались дважды, один раз ушли, а все пока живы. Разве этого недостаточно, чтобы вселить хоть немного надежды?
Что за удовольствие сокрушать тех, кому и надеяться не на что? Точно так же перед забоем свиней или коров есть время, когда их просто откармливают. Боги выжидают подходящего момента, и время Рэйта почти на исходе. Почему же он еще здесь?
Ответ был очевиден, и совсем ему не нравился.
Рэйт утер с лица пот и вспомнил землю за реками, куда притащил его отец. Херкимер во многом ошибался, но только не насчет того места. Разведывая окрестности, они с отцом пересекли Берн и Большой Урум, где Рэйт обрел настоящий рай. На дальней стороне он взобрался на холм и увидел свое новое будущее. Земли, которые фрэи называли Эврлин, изобиловали плодородными полями и густыми лесами. Именно туда он и хотел отправиться, там и надеялся поселиться. Позднее Херкимер выбрал луг у слияния двух рек, однако Рэйт все не мог выбросить из головы тот холм.
Один туда не пойдешь. Даже отец это понял и захватил с собой Рэйта. Наверно, после обустройства он собирался отправить сына на поиски жены. Возможно, через год или два Персефона передумает, и если она придет, последуют и остальные. Рэйт представлял, как к нему присоединятся Персефона, Малькольм, Сури и другие. Вместе они могли бы построить что-нибудь… что-нибудь прекрасное.
Рэйт снова поднял топор.
После гибели Крира добровольцев-лесорубов резко поубавилось, зато все заговорили о том, что запасы дров тают. Дождавшись погожего утра, Рэйт одолжил топор у Роан. Она извинялась, говорила, что смастерила его прошлой осенью, когда дров на зиму уже нарубили, поэтому не успела опробовать. На случай, если топор окажется негодным, она извинилась еще трижды. Лезвие она сделала из куска металла, который они с Гиффордом нашли во время поисков материала для глазури.
Рэйту не часто доводилось работать топором: в Далль-Дьюрии деревьев мало. Как-то раз он отправился с отцом и другими мужчинами в дальнее путешествие на юг, где были леса. Их топоры представляли собой расщепленные с одного конца колья, в которые вставляли зазубренные кремни и крепко приматывали полосками кожи. Как правило, сильному мужчине требовался целый день, чтобы срубить дерево и разделить на пригодные к использованию куски. После такой работы очень болели руки, кремни же ломались так часто, что приходилось брать с собой пару дюжин запасных.
Инструмент, который вручила ему Роан, был совсем другим. Длинная, изогнутая рукоятка входила в отверстие в металлической части. Размахнувшись, Рэйт перерубил ветки одним ударом, да еще вместе с корой. Работая в одиночку, он уже повалил вполне солидный клен и отсек сучья менее чем за два часа. Топор оказался волшебным!
Рэйт оттащил ветви с листьями в сторону, поставил ногу на ствол и решил перевести дух. Он поразился, что топор обрубает сучья так ровно.
– Будь я медведем, ты уже был бы мертв.
Рэйт крутанулся, вскинув топор. За ним стоял фрэй, который разоружил его во время схватки с Нифроном.
Сэбек держался непринужденно – вес перенес на пятки, спина прямая, подбородок поднят, руки опущены. На нем была лишь кожаная юбка и поясная портупея, голая грудь загорела до цвета бронзы, из которой были его мечи. Лучи утреннего солнца четко вычерчивали рельефную мускулатуру фрэя. Лицо образовывали наклонные плоскости: высокие скулы, широкая челюсть, узкие губы. В пронзительно-голубых глазах светилось радостное предвкушение.
Рэйт промолчал. Он покосился на свои мечи, висевшие на ветке. Между ним и его оружием стоял фрэй. Сэбек заметил взгляд. Он отступил, взял клинок Шегона и угрожающе им взмахнул.
– Ужасный меч, – сказал Сэбек. – Безвкусный, тяжелый и слишком длинный. Впрочем, ты наверняка любишь длинные мечи. Это оружие трусов, которые боятся подпускать врагов близко.
Он швырнул клинок Рэйту. Не успел дьюриец его поймать, как фрэй уже выхватил оба своих меча.
– Это Нэгон и Тибор, – пояснил Сэбек, держа парные клинки лезвиями кверху. – Молния и Гром. Оба выкованы из одной партии руды знаменитыми дхергскими кузнецами.
– Дхергскими кузнецами? Вот почему они такие короткие?
Сэбек усмехнулся, и в его зубастой улыбке Рэйту почудилась угроза. Фрэю не просто нравилось драться, он обожал поединки. И к своим мечам явно испытывал нечто большее, чем мимолетную привязанность.
– Короткие мечи быстры, и я не боюсь подходить близко. – Сэбек принялся расхаживать, как огромная кошка. При этом он делал тренировочные выпады. – Сражаясь с Нифроном, ты допустил несколько ошибок.
– И все же я победил или почти победил.
– Неужели?
– Теперь мы уже не узнаем, верно?
Сэбек рассмеялся.
– Знаю.
– Рад за тебя.
Фрэй снова усмехнулся.
– Не веришь? Неужели ты думаешь, что я не смогу предсказать исход поединка еще до его начала?
Рэйт не просто верил, он знал, что Сэбек прав. Однако показывать перед ним свою слабость не следовало. Рэйт хотел было убрать меч за пояс, но Сэбек его остановил.
– Не так быстро. Я хочу показать, где ты ошибся.
– Не до того мне, надо дрова рубить. Не мешай.
– Дров нарубишь позже, если уцелеешь.
Рэйт ждал нападения с тех пор, как Сэбек появился. Он и представить себе не мог, во что это выльется. Сэбек двигался быстрее Нифрона – Рэйт даже лезвий не мог разглядеть. Дьюриец снова доверился инстинкту и не ошибся: ему удалось отразить меч Сэбека. Едва клинки столкнулись, оружие выпало из руки Рэйта, как и в их первую встречу. Миг спустя Гром (или же это была Молния), оказался прижат к его горлу.
Рэйт не шевельнулся.
Сэбек кивнул, будто они вели беседу, потом отступил на пять шагов назад.
– Поднимай.
Рэйт и сам потянулся к мечу, вытерев вспотевшие ладони о ли-мору.
– Полагаю, ты не виноват, – заметил Сэбек. – Ты очень молод. Подаешь надежды, но опыта не хватает. Можешь мне поверить. Я старший капитан гвардии и мастер фехтования в Алон-Ристе. И еще я Щит Нифрона. Я обучил и подверг испытанию тысячи воинов. Ну, теперь давай попробуем, сможешь ли ты задеть меня мечом Шегона.
Плохая новость для Рэйта заключалась в том, что ему было никак не избежать поединка, выиграть который он не в силах. Хорошей новостью стало то, что Сэбек вовсе не собирался его убивать. По крайней мере, не сразу.
Сэбек увернулся от первого удара без видимых усилий. После второго галант продемонстрировал свою прыткость, ткнув Рэйта в лицо рукояткой Молнии – или на этот раз Грома? Рэйт пошатнулся. Перед глазами все поплыло, из носа хлынула кровь.
– Давай посерьезней, или я изобью тебя до потери сознания! Упростим задачу. – Сэбек убрал один из мечей в ножны. – Попробуй-ка еще раз.
Рэйт покачал головой и сплюнул. Сдвинув ноги, как учил Херкимер, он втянул локти и отклонился вправо, заставив Сэбека сместиться влево. Тогда он крутанулся, махнув мечом по горизонтали, и обрушился на открытый бок Сэбека. Рэйт надеялся рассечь его пополам. Невероятно, но Сэбек отразил клинок рукой – пустой рукой. Фрэй ударил плашмя, уводя меч вниз и в сторону.
Рэйт снова крутанулся и взмахнул мечом. Сэбек снова отбил клинок в сторону. Обозлившись легкости, с которой фрэй отражал его атаки, Рэйт махал мечом все сильнее и быстрее. Делая удар за ударом, он сократил расстояние. Сэбеку пришлось отбиваться и мечом, и рукой одновременно. И вдруг, когда Рэйт едва не вонзил меч ему в грудь, фрэй поймал клинок, вывернул и снова разоружил дьюрийца.
– Твой отец был плохим учителем, – заметил Сэбек, возвращая Рэйту меч. – Ты медленный и предсказуемый, двигаешься изящно, как застрявший в грязи бык, и понятия не имеешь о стратегии. Странно, что ты доставил столько проблем Нифрону. Впрочем, наверно, он хотел дать тебе победить. Тем не менее… – Сэбек задумчиво кивнул. – Ты куда искуснее, чем я думал. Гораздо искуснее, чем можно ожидать от рхуна.
– Тогда на этом все? – осведомился Рэйт, поднимая топор.
– Да. Я получил, что хотел.
– И что же?
– Правду.
