Переворот начинался здесь.

Рано утром, где-то между шестью и семью часами по местному времени к аэропорту Кабула, где базировался триста тридцать пятый полк — к КПП подъехали несколько бронетранспортеров и два крытых автомобиля Урал. На них были афганские номерные знаки, машины выглядели совсем новыми — они и были новыми, безвозмездная помощь по случаю предполагаемого вывода Советских войск из Демократической республики Афганистан.

Головной бронетранспортер остановился у КП, за ним, вплотную встал Урал. С пассажирского места Урала вылез полноватый, усатый, в полевой армейской форме старший майор афганской армии, пошел к КП. Навстречу ему вышел зевающий, утративший всякое чувство бдительности, как говорят в армии — припухший солдат, поправляя ремень автомата. На афганца, пусть и подполковника он смотрел с чувством презрения — «зеленые» у советских солдат особым авторитетом не пользовались.

— Добрый день — начал старший майор, ничуть не смущаясь тем, что по идее разговор должен начинать младший по званию — у нас переброска на Гардез. Двадцать шестой парашютно-десантный полк.

— Документы — с большим усилием подавив зевок, сказал дежурный

Старший майор протянул ему документы, «страж врат» тупо посмотрел на них. Увы — в Советской армии были и такие вот, «припухшие от борзоты» военнослужащие.

— Ждите…

Младшему сержанту, который вышел проверять документы — хотелось спать. Еще он был зол как черт. Он был из старослужащих, «лег на сохранение«— немного еще оставалось. Сержант был известным залетчиком, не раз позорил батальон аэродромного охранения, на ранний дембель рассчитывать ему не приходилось — вдобавок, командование решило напоследок сделать ему подлянку, отправив «на ворота» в чисто дедовской команде — новый комбат, с. а, вредный был, вел борьбу с неуставными отношениями и весьма жесткую. Вот он так и оказался — на воротах, когда всем «гражданам» положено в постельке дрыхнуть.

Младший сержант зашел в караулку — там был нештатный обогреватель — «козел», ночи потому что были холодные, ветерок подувал. Накрывшись бушлатами на самодельных топчанах дрыхли еще трое сослуживцев.

Выбрав себе жертву — фазана, не дедов же будить — дед потыкал его колено.

— Вставай, Фриц, э…

Фриц — вчера они дерябнули чарса — издавал сопливым, простуженным носом затейливые рулады и не просыпался. Он был с Краснодара, холод не любил и часто простужался.

Разозлившись, дед пихнул его коленом посильнее.

— Э, фазан, припух совсем?

Фриц наконец проснулся, лупая непонимающими глазами.

— Ты чо, Серый — осипшим голосом сказал он — обурел? Дерябнуть есть чо?

— Ша батя припрется, тебе дерябнет по хребту! Там чурки стоят, целая колонна. В Гардез вроде как хотят.

— И чо?

— Глянь, ты же в документах шаришь… Все пучком тут?

Фриц спустил ноги с топчана, закалялся, поднес бумаги к глазам.

— Ну чо?

— А хрен его знает… — ответил Фриц — запускай этих обезьян сраных, пока шум не подняли…

Напрасно специалисты ХАД полдня бились над тем, чтобы точно воспроизвести печать части — двадцать пятого парашютно-десантного. Часть с точки зрения возможности ее задействования в мятеже считалась никакой, там Танай насовал немало своих родственников, почти весь офицерский корпус закончил Рязанской воздушно-десантное и рассказам про предательство шурави ни могли и не поверить. Поэтому — их просто предполагалось блокировать силами седьмой дивизии, заблаговременно переброшенной к Кабулу. Увы — но все эти ухищрения пропали даром — какая там к чертям печать части…

Дед выругался — но делать было нечего. Сам он, несмотря на то, что проходил службу в ДРА почти два года — знал только «Чи бача, чарс аст?», «Шурави-контрол», «Бакшиш» да «Чан пайса«

Скорчив серьезную морду, он вышел к афганцам.

— Ща проезжайте короче до ангаров, да?

— Да, да… — закивал старший майор — Рахмат, шурави сорбоз

— Ща, шлагбаум подниму… — дедушка пошел к шлагбауму, ругаясь про себя. Сорбоз… нашел сорбоза, урод. Это они сорбозы… чурки долбанные, мать их.

Подняли шлагбаум, машины проехали на территорию части. Следовавший последним бронетранспортер остановился у здания КП, из него выскочили несколько афганских солдат, относящихся к пятьсот семнадцатому парашютно-десантному полку — там у заговорщиков были хорошие позиции, многие солдаты и офицеры этого полка принимали участие в заговоре. Через две минуты из здания КП вынесли четверых связанных советских военнослужащих и бросили в БТР, сам БТР, изрыгнув клуб вонючего дыма, развернулся и стал кормой к аэродрому и носом к городу. Раструб пулеметного ствола уставился на город…

Остальные же бронетранспортеры и автомобили проехали далее и споро взяли под контроль летное поле и штабные помещения. При взятии аэропорта удалось обойтись без жертв — пока…

Кабул, здание министерства обороны ДРА. Дар-уль-Амман. Утро 21 марта 1988 года

В здании, известном своими двумя голубыми куполами, похожими чем-то на купола мечети и превосходным садом — когда-то здесь был роскошный дворец — был кабинет. В кабинете были стол, карты, стулья, флаг и портрет действующего генерального секретаря ЦК НДПА — его можно было бы снять, хозяин кабинета ненавидел этого человека — но он решил все же оставить его. Пока. Как и в любой коммунистической стране, в Демократической республике Афганистан большое внимание придавали внешним символам — поэтому убрать портрет действующего главы государства было бы вызовом и явным неповиновением. А пока — для этого было не время и не место.

За большим кабинетом был небольшой — в него проделали дверь, как обычно делают в советских кабинетах больших начальников. В этом кабинете был стол, пара стульев, холодильник и кровать. На кровати, скорее даже на топчане не раздеваясь — спал усатый, небритый человек в полевой форме. Рука его была под подушкой, в руке был зажат пистолет. Этот человек занимающий пост министра обороны ДРА с недавнего времени не только почти не спал дома, но и не спал без пистолета. Такая у него была жизнь.

Шах Наваз Танай был храбрым человеком. Он не был очень уж предан революции — но так получилось, что он был на ее стороне. И воевал — он воевал так, как не воевали, наверное, даже шурави-сорбозы. Он воевал от души, нагло и храбро — именно нагло, потому что то, что он делал, было наглостью, может, поэтому Аллах не решался забрать его к себе. Нагло… а как иначе назвать усмирение восставшей дивизии, когда Шах Наваз, тогда еще майор — ворвался в городок с единственным танком и всего лишь с одной ротой солдат — и усмирил!

Шах Наваз Танай был гордым человеком. Он был аминистом и халькистом и не отказался от этого даже тогда, когда выпущенные из аминовских тюрем и приехавшие из СССР парчамисты громили Хальк, громили только-только начавшие работать органы власти. Не сломался, не согнулся, не покаялся — тронуть не посмели. Уж очень одиозная фигура, популярнее иного генерала, если тронуть — шум и в армии поднимется, да и советские, шурави спросят — если убираете Таная, кто будет воевать за него. И как? А вот это вот — был вопрос, на который не было простого ответа.

Наконец, Шах Наваз Танай был за русских. За шурави. Не потому, что он имел некоторую слабость к горячительному, а у русских всегда было. Не потому, что он всегда был в гуще событий, на самых опасных участках, а совместное переживание опасности сближает. Это было частично — понимание того, что если придут душманы, то они разрушат все что создали, частично понимание того, что шурави нужен сильный лидер во главе Афганистана Наджибулла, двуличный и ненадежный перестал устраивать шурави. Частично — желание перехватить инициативу в пуштунском, самом сложном вопросе — Танай, пуштун по национальности и храбрый воин, по сути, имел возможность перехватить инициативу, победить в самой главной войне — войне смыслов и идей, стать своим для большинства пуштунов. Именно это обсуждалось на озере Иссык-Куль и потом, дальше. Танай поразился тому, настолько глубоко понимают ситуацию в Афганистане некоторые из шурави, особенно тот генерал с больными, желтыми от желтухи глазами… верно, он сильно страдает от приступов желтухи, но все равно — работает. Танай встал на их сторону только потому что понял: у них — есть шанс победить, а победу — они готовы отдать ему.

Отставка Бабрака Кармаля и занятие кресла главы НДПА Мухаммедом Наджибуллой была в принципе вариантом того же самого плана, который разыгрывали советские, только вариантом очень неудачным. Нужен был человек, который был бы послушен СССР и безусловно был бы авторитетным для большинства пуштунских племен, сам он должен был быть чистокровным пуштуном. Кандидатуру Наджибуллы предложили некоторые люди в КГБ, утвердили в комиссии по Афганистану — начальник ХАД, понятно, что он ближе всех контактирует с КГБ и КГБ стремится продвинуть своего ставленника на высокий пост. План Камнепад, выставленный на закрытое обсуждение людьми из ГРУ и Генерального штаба, был признан авантюрным и проиграл. Только сейчас, в результате специального расследования и осознания результатов «политики национального примирения» стало понятно, что план КГБ является плодом коллективного творчества группы матерых врагов народа, среди которых был предположительно погибший генерал Птицын, совершивший попытку бежать на Запад. Два года было потеряно, множество афганцев, убедившись в лживости и двуличности советского и афганского правительств, начали явно и тайно поддерживать душманов, наметился новый виток конфликта и критический раскол в афганском руководстве, обещающий море крови.

После того, как русский приказали «держать готовность» — Шах Наваз переместился в министерство. Дневал и ночевал там, боялся выехать в войска. Тайно натащил в министерство оружия на полк, в том числе противотанковые гранатометы Вампир и реактивные огнеметы Шмель. Создал никому не подотчетную и оплачивающуюся из средств, которые изымались у душманов усиленную роту охраны из наиболее преданных ему людей, в основном близких родственников. Об этом, конечно же, стало известно Наджибулле… в Афганистане вообще ничего нельзя сохранить в тайне.

Началось все ночью. Министр обороны только что закончил оперативное совещание с командирами некоторых подразделений, находившимися в кабульской зоне — потом ему это тоже попытаются поставить в вину, что он работал через голову вышестоящих командиров с теми, кому доверял. Они стояли в приемной, Шах Наваз прощался с каждым из приглашенных за руку — как вдруг внизу, где-то на лестнице громыхнуло, да так, что дрогнули стекла…

— Это что… — недоуменно спросил командир полка коммандос, один из людей, которого можно было считать человеком Шах Наваза

Не отвечая, министр вышел в коридор, на ходу доставая пистолет — он отличался поразительным личным мужеством, сам лично шел под огонь. Охрана не посмела остановить его — знала характер нового министра, побежала за ним, доставая свое оружие. Дым… кислый, специфичный дым уже плыл с лестницы, двери на этаж были выбиты взрывной волной…

То, что было на лестнице — просто не укладывалось в сознании.

Все это произошло между первым и вторым этажами… как потом выяснили, подорвался смертник, на которого (тогда этого еще не было!) надели пояс с килограммом пластида и стеклянными шариками в качестве шрапнели, в этом поясе не было металла, даже провода были из какой-то токопроводящей керамики — и человек, на которого был надет этот пояс прошел две линии обороны министерства. На третьей его тормознули, видимо остановили на лестнице офицеры из личной Гвардии министра… шло совещание, наверх никого не пускали. Тогда смертник привел в действие пояс смертника…

Люди, которые попали под действие пояса были изуродованы настолько, что представляли собой изломанные манекены, залитые кровью… такое они видели лишь однажды, когда русские применили какие-то спецбоеприпасы высокой точности, и они потом подошли к позиции ДШК, атакованной ракетой с вертолета — зрелище было просто ужасное, душманы были настолько изуродованы какими-то короткими стальными стрелками, что казались провернутыми через мясорубку. Так и тут… кровь, гарь, выбитые стекла, иссеченные стены и мясо… мясо… мясо…

— Аллах… — потрясенно выдохнул кто-то, и никто его не одернул, несмотря на то, что все они были коммунисты.

Министр обороны все понял первым. К кому шел смертник и зачем он шел. Времени больше не было — совсем.

— Возвращайтесь по частям! — приказал он — собирайте офицеров, коммунистов. Части — в боевую готовность, получить боекомплект, заправить технику. Быть готовыми к выдвижению по моему сигналу.

— Как же мы здесь пройдем… — сказал кто-то

— Это не первая кровь, которую вы видите. И не последняя…

Командир четыреста сорок четвертого батальона «коммандос» возвращался в часть на своей обычной машине — на белой Ниве, которая считалась в Афганистане чуть ли не престижнее УАЗа. Все дело в том, что УАЗ можно было получить по распределению, лон полагался по штату командному составу — а вот Ниву надо было доставать, шурави давали Ниву только тем, кого желали отметить, при равной проходимости в горах с УАЗом она была намного комфортнее, почти как Волга, машина партийных чиновников…

Комполка ехал в машине один — это если не считать водителя, который в расчет вообще в таких случаях не берется, одушевленное приложение к машине. На лобовом стекле машины был пропуск, позволяющий ездить во время комендантского часа, Кабул сегодня не обстреливали, а почти пустые улицы позволяли ехать быстро. Только темные стальные черепахи бронетранспортеров и фигуры людей с автоматами около них — защитники революции — напоминали о том, что в Кабуле не начало двадцатого века, а его конец и в городе неладно. Но полковник думал не об этом… он думал о том, что сказал ему Танай.

Если бы не было русских — он бы не поверил. Подумал бы, что это очередная авантюра Таная, причем опасная, чреватая партийным авантюра, попытка захвата власти в стране через государственный переворот. Господи… сколько Афганистан пережил этих переворотов за последнее время. Ведь полковник начал служить еще при Дауде, который отнял престол у двоюродного брата, потом Тараки, Амин, Кармаль. Ни один правитель Афганистана за последнее время не умер собственной смертью, кроме разве что Кармаля, который то ли лежит в больнице в Москве, то ли арестован. Неужели опять… получается это будет… шестой правитель, и только один пришел к власти мирно. За что Афганистану такое?

Когда его вызвали к Танаю — он думал что это — по результатам последних операций в западных районах Афганистана. Вместо этого — в кабинете Таная были шурави, старшим из них был генерал, который был старшим военным советником в третьем армейском корпусе, он болел желтухой и у него от этого были желтые, больные глаза. Русский генерал завел с ним разговор о том, что происходит в стране, в Политбюро, он думал что это — провокация, отвечал сдержанно и даже в чем-то враждебно — но потом постепенно поверил русскому генералу. Если это и провокация — то чертовски хорошая, жизненная провокация.

Наджибулла и те люди, которые стоят за ним хотят устроить очередную резню и уничтожить тех, кто состоял или состоит в партии Хальк, чтобы установить решим единоличной диктатуры. В основном тех, кого не расстреляли за дела Амина — приговорили на восемь-десять лет, сейчас они начнут выходить и партия начнет возрождаться. Чтобы упредить фракционность — Наджиб решил устроить «Варфоломеевскую ночь», избиение халькистских кадров в партии. Кого-то уничтожить, кого-то приговорить к расстрелу, кого-то посадить в тюрьму.

Полковник не поверил бы — если бы не знал Наджиба и его характер, его скрытность и коварность. Об этом говорят все в партии — только шепотом. А шурави, получается — все надоело.

На самом деле — суть заговора была совсем другой — но генерал Куракин играл тонкую игру. Он знал, что из всех тех, кого он пригласил побеседовать в кабинет министра — хоть один, но пойдет к президенту и донесет об этом разговоре. Президент, сам поднаторевший в бюрократических интригах, собаку на них съевший, сразу поймет, что он надоел русским — но не догадается, что его истинный план с замирением за счет сдачи страны американцам — уже известен советской разведке. То, что русские интригуют против него в армии и собирают заговор генералов — подвигнет его и его людей на преждевременное выступление. Они выступят — и проиграют. Лавина — это не всегда разрушение, нужно просто направить ее в нужную сторону — чем и занимался сейчас генерал Куракин.

И что теперь делать?

Подумав, он все же решил выступить на стороне министра — но только, как он оговорил — если в партии начнутся чистки. Только тогда он и его солдаты, как члены партии возвысят голос против беззакония и беспорядков, кем бы они не чинились. Пусть даже и президентом страны, генеральным секретарем ЦК НДПА. Перед законом — все равны.

Вот только возвысить свой голос — полковнику уже не было суждено. Ни против чего.

— Шайтан… выругался солдат-водитель, сворачивая на обочину рядом со стоящим бронетранспортером — они что, не видят, чья эта машина?

Луч фары высветил приближающихся к Ниве солдат, полковник увидел, что они держат автоматы в руках и на них надеты ПБС, и сразу все понял.

— Уз! Уз! — крикнул он водителю, выхватывая Стечкин

Но было поздно — два автомата в руках бойцов специальной группы Президентской гвардии, подчиненной брату Президента изрыгнули огонь, пригвоздив к сидениям и водителя и пассажира белой Нивы.

Держа оружие наизготовку, двое убийц подошли к Ниве, один открыл дверь, пощупал пульс на шее…

— Готов.

Ниву откатили с дороги, трупы сбросили в кювет. Скоро это не будет иметь уже никакого значения.

Бой начался под утро, казалось, что президент страны… о Аллах, до чего же доходит, что президент поднимает мятеж в собственной стране… делает все, чтобы его грозный противник, министр обороны страны Шах Наваз Танай бежал из министерства обороны — куда угодно, на север, на юг, к шурави. Это не имело значения — только… к примеру в Чехии президент страны мог отправиться изгнание и продолжать борьбу с территории чужой страны. В Афганистане все и всегда ставят на победителя, здесь нет никаких светских, гражданских убеждений, кто победил тот и прав. Того и поддержат, за того проголосуют, тому вверят страну и будут сегодня с жаром говорить одно, хотя еще вчера говорили совсем другое. Если Шах Наваз сбежит, он признает себя побежденным и его сторонники скопом переметнутся на сторону президента, став самыми верными из его сторонников, потому что однажды предавший служит вернее всего, искупая предательство. Шах Наваз не поддался бы искушению сбежать даже в Баграм, он бы остался в здании министерства и устроил бы бой в городе — если бы не шурави. Шурави сказали ему, что он может опираться на третий корпус, что он нужен в третьем корпусе, а с изменником Наджибом, продавшимся американцам и пакистанцам они разберутся сами. Наш Наваз не знал, что должен делать третий корпус — но он знал, что это действительно грозная сила, и знал, что там в Кандагаре сидят советские десантники. Знал он и то, что старший военный советник корпуса, создал в втайне от всех отдельный оперативный штаб высокого уровня, с аппаратурой, позволяющей напрямую выходить на Москву.

Фактора внезапности не получилось — дурацкий инцидент со стрельбой у советского посольства привлек внимание защитников здания министерства, и они успели усилить передовые позиции. Поскольку министр был загодя предупрежден о готовящемся — в министерство он натаскал горы оружия, доходило до того, что некоторых людей он отправлял в отпуск или на лечение, а в их кабинетах от пола до потолка складировались зеленые деревянные ящики.

Афганская президентская гвардия, которую курировал специалист из Вымпела, известный как «товарищ Бек» только начала формироваться, однако благодаря энергии товарища Бека удалось сделать многое. Спецвооружение еще не прибыло, гвардия была вооружены обычным пехотным вооружением — но товарищ Бек выбил для своих гвардейцев двенадцать БРДМ-2 и большое количество УАЗов, на которых были установлены крупнокалиберные пулеметы, минометы и безоткатные орудия. На горд Кабул, на контроль его ключевых точек и, самое главное — дорог, по которым к городу могли подойти подкрепления министру обороны из верного ему первого корпуса — это было мало, однако две БРДМ-2 для штурма здания Минобороны все же было выделено. Кроме того — здание штурмовала полурота президентской гвардии и части ХАД по борьбе с бандитизмом. Силы вполне достаточные для штурма, если учесть то, что для штурма выделялись элитные части, подготовленные к ближнему бою. Но если нет фактора внезапности, если защитники министерства готовы к штурму, по-настоящему готовы — тогда успех операции ставится под большой вопрос.

Небольшая, верткая, как раз для городских боев БРДМ-2 уже миновала блокированное советское посольство и только повернула свою пулеметную башню в сторону министерства — как откуда-то из-за дувалов вырвалась стрела, оставляя за собой след серого дыма, она преодолела пятидесятиметровое расстояние и ткнулась в борт бронемашины, пробив ее кумулятивной струей насквозь. Тот, кто стрелял — знал, что делает — граната ткнулась как раз в то место, где был бензобак, а движок в БРДМ старый, бензиновый, миг — и машину охватило пламенем…

Следовавший за БРДМ Урал попытался уклониться, стреляли справа — значит, водитель принял влево, объезжая вспыхнувший БРДМ. И не успел — пулеметная очередь ударила по кабине, тяжелый автомобиль боднул носом уже горящую БРДМ и остановился, заблокировав уже две полосы движения. Пулеметные и автоматные очереди хлестнули по тенту машин, по кабинам. Все — как на трассе Термез-Кабул, вот только и с той и с другой стороны — в перестрелке участвовали члены НДПА. Партии коммунистов…

— Тер ша! Тер ша! — надрывался кто-то, перекрикивая даже рев нескольких пулеметов.

Вот сам бы ты под огнем и двигался…

В отличие от тех, кто стоял на страже советского посольства — лейтенант Азизулло из двадцать шестого парашютно-десантного полка, следовавший в первой грузовой машине. Сразу за БРДМ — твержо знал, куда он идет и зачем. Люди президента немало сделали для того, чтобы двадцать шестой — ключевой, придворный полк, стоящий в Кабуле — в час Х перешел на их сторону. И он перешел. В полном составе за исключением двух офицеров, которых расстреляли на месте. Революционное правосудие, однако…

Лейтенант Азизулло знал, куда он идет, и куда он ведет свою роту. В министерстве засели изменники. И самый главный изменник среди них — сам Шах Наваз Танай. Лейтенант был убежденным парчамистом, времена Амина, когда парчамистов пытали и убивали, не застал — а вот отца в те времена потерял, не умел держать язык за зубами, усомнился в виновности четверки — и через три дня пропал. Такое в Афганистане никогда не прощалось — и лейтенант Азизулло знал, кто виноват в бедах Афганистана, достоверно знал.

План был простой… скорее даже плана как такового и не было, для него самого выступление стало неожиданностью. Приехал представитель ЦК, собрал офицеров, объяснил ситуацию, коммунисты — вперед. Министр обороны Шах Наваз Танай, халькист (это было специально подчеркнуто) снюхался с душманами и поднял вооруженный мятеж с целью убить членов Политбюро и ввести в стране военную диктатуру, а потом — перебить неугодных и предать революцию, как в свое время это собирался сделать Хафизулла Амин. Офицерский состав заканчивал Рязанское почти поголовно, специально штурмовать здания они не умели — но ближний бой проходили, ничего хитрого, справятся. Один из представителей ЦК поехал с ними, под броней, в БРДМ, после того, как машины подъедут к зданию министерства обороны, он должен был обратиться к защитникам министерского комплекса с требованием сложить оружие и подчиниться законной власти, а так же объявить, что министр Танай снят со всех постов, исключен из партии и подлежит аресту. Если засевшие в здании не подчинятся — тогда начнется штурм. Конечно, было бы лучше, если бы подошли танки — но танки подойдут к Кабулу только ближе к середине дня — а надо спешить, заговор раскрыт только что, часть заговорщиков уже сидит в тюрьме и дает признательные показания, а часть засела в здании министерства, и поднимает верные части, в частности — третий армейский корпус. Чем быстрее удастся взять министерство обороны — тем меньше крови прольется потом. Тем более — что душманы, видя что происходит — тоже сидеть, сложа руки не будут.

Быстро подняли по тревоге бойцов — часть отдыхала по домам, но усиленную роту сформировали, оставили в расположение офицеров, чтобы организовывали подходящих бойцов и отправляли их в бой. Получили двойной БК, гранаты, взяли с собой все трофейные гранатометы, какие были — в случае боя за здание министерства пригодится каждый. Вместе с ними шла часть из президентской гвардии, для них оставили место в машинах, колонна уже пофыркивала моторами перед расположением. Споро погрузившись по машинам — тронулись.

Первые вопросы у лейтенанта Асадулло появились, когда они повернули на Дар уль Амман, и он увидел, что советское посольство блокировано. Если бы было блокировано американское посольство или британское — он бы все понял, нельзя дать наймитам скрыться и избежать справедливого народного суда. Но почему блокировано советское посольство?

Лейтенант пригляделся, и понял, что задачу по блокированию выполняют коммандос с крепости Бала Хиссар. Они что, опасаются, что Танай прорвется в здание советского посольства.

Лейтенант ткнул в бок равного его по званию президентского гвардейца.

— Рафик, а почему блокировано советское посольство? — спросил он

— Во избежание эксцессов — равнодушно ответил гвардеец.

— Каких эксцессов? Разве русские не за нас?

Колонна сбавила скорость, объезжая стоящих цепочкой солдат.

— За нас — не за нас — тебе это надо?

Асадулло это было надо — в конце концов, он учился в СССР.

— Рафик, я знаю, что советские — за нас и помогают нам.

Гвардеец пожал плечами. Машины объехали оцепление и снова начали набирать скорость.

— Приедем — у командона спроси. Я не знаю.

Впереди что-то треснуло, что-то вроде сильного хлопка — и если президентский гвардеец не сразу сообразил, то Асадулло понял. В конце концов, боевой опыт у него был, и немалый…

— Кра!

Он едва успел нырнуть вниз — как пулеметная очередь вспорола брезент кузова, и его непонятливый, или наоборот хитрый и себе на уме собеседник повалился на него, харкая кровью. Кто-то закричал…

Машина с сильным толчком остановилась, загремели выстрелы — со всех сторон.

Отпихиваясь руками и ногами, лейтенанту удалось выбраться из кузова, выпасть на асфальт, чудом избежав направленной в его сторону автоматной очереди — асфальтовое покрытие дороги лопнуло от пуль рядом с ним. Отталкиваясь ногами и руками ему удалось невредимым отползти за задние скаты Урала — и тут он понял, что головная БРДМ горит, а сами они под обстрелом.

Кто-то перебежал от второй машины — она остановилась, и стекла в водительской кабине были разбиты пулями. Это был президентский гвардеец, раненый.

— Ты кто?

— Я из десанта — лейтенант не счел нужным называть свое имя, дело с блокированием советского посольства уже пошатнуло его веру в то, что он делает.

Кто остался в живых — вылезали из кузова под обстрелом, занимали позиции за скатами, отстреливались…

— Надо наступать!

— Куда наступать! У нас потери — не меньше половины личного состава! Нужна помощь!

— Коммандос нам помогут!

— Где старший! Кто вообще старший? — лейтенант дал очередь наугад в сторону противника

— Я старший!

— Вызывай своих! Нужно подкрепление!

Щелкнул предохранитель — лейтенант ошалело глянул на Стечкин в руке гвардейца. Рука заметно тряслась…

— Приказываю наступать, трусы!

— Ты что, рафик? Не видишь — нам и шага сделать по улице не дадут!

— Приказываю…

Национальный гвардеец захрипел и забулькал, из горла хлынула кровь

— Снайперы! Снайперы слева!

— Бросайте дым! Отходим! Занять позиции по жилому сектору слева.

Несколько дымовых шашек шлепнулись на асфальт, зашипели, извергнув из себя клубы густого, белого дыма. Дым закрывал их от стрелков.

— Понесли его! Быстрее!

Они добежали до машин, припаркованных на левой стороне улицы. Лейтенант тащил того самого странного гвардейца, все они тащили, кого могли… Он залег за машиной, и только сейчас понял, что гвардеец — умер.

Забрав у него Стечкин — лейтенант сунул его себе за ремень — пригодится. У него были пистолет, но в городском бою ни один пистолет не бывает лишним.

Взяли штурмом министерство, в общем…

Со стороны министерства на улицу выехал БТР, бабахнул из крупнокалиберного пулемета — в небо, колонну добивать смысла не было, и так все горело. Потом — над улицей колоколом загромыхал мегафон.

— Товарищи солдаты и офицеры! Захватившая власть в стране банда, возглавляемая бывшим генеральным секретарем ЦК НДПА, предателем афганского народа Мухаммедом Наджибуллой сегодня ночью предприняла подлую попытку разоружить доблестную афганскую армию перед лицом врага и организовать государственный переворот. Целью этого переворота был возврат Афганистана во времена феодализма, лишение афганского народа всех прав, которые дала ему революция, возврат в страну баев и феодалов и установление кровавой исламской диктатуры. В своей беспринципной борьбе, бывший генеральный секретарь Наджибулла не погнушался вступить в сговор с самыми гнусными силами афганской контрреволюции и с пакистанской разведкой. Министр обороны, рафик Шах Наваз Танай, храбрость которого хорошо известна каждому из вас, узнав о планах предателей, приказал арестовать их, чтобы предать справедливому народному суду за все совершенные ими гнусные злодеяния — но эти предатели подняли мятеж против народной власти и вовлекли в него вас! Чтобы не допустить вмешательства в ситуацию наших друзей шурави — предатель Наджибулла отдал приказ блокировать советское посольство и убивать советских специалистов, бескорыстно помогающих народу Афганистана торить путь в будущее! Товарищи солдаты и офицеры! Не поддавайтесь на лживые уговоры банды Наджибуллы, не выполняйте их преступных приказов. Подчиняйтесь только командам, исходящим от рафика министра Таная. Помните, что народ Афганистана выбрал свой путь — путь к коммунизму, рука об руку с нашими старшими товарищами шурави, и вставая на сторону реакционеров и предателей, вы предаете не только революцию, вы предаете весь афганский народ! Товарищи солдаты и офицеры! Не поддавайтесь на лживые уговоры банды Наджибуллы, не выполняйте их преступных приказов. Выполняйте только приказы…

Сначала расстреливают, потом агитируют. Непостижимо уму.

Впрочем… а когда в Афганистане было по-другому?

В своем кабинете министр делал несколько дел разом. Ему принесли ведро, из которого мыли пол и немного бензина — он доставал из сейфа документы, просматривал их, какие то бросал в костер, разведенный в ведре при помощи бензина, какие-то совал под бронежилет, который ему доставили из дежурки, и который он уже надел. На столе у него лежал автомат и пистолет — его личные, записанные за ним еще когда он был командиром батальона. Еще он беседовал с офицерами личной охраны, которые стояли в его кабинете.

— Рафик Шах Наваз — сказал один из них, самый близкий родственник, двоюродный племянник — только прикажи и мы пойдем, вытащим эту паршивую собаку Наджиба из бункера и доставим его сюда! Зачем нам сидеть и ждать?!

— Нельзя. Пусть он первым сделает шаг. Пусть партия увидит, кто он такой и кто такие его люди. Так сказали шурави.

— Шурави здесь нет.

— Молчи! Шурави помогут нам!

Племянник смутился и больше ничего не стал говорить, не стал перечить дяде.

Министр и сам был не в своей тарелке. Он с радостью бы позвонил русским в оперативную группу Минобороны, в штаб сороковой армии, просто потому что с русскими проще, они всегда знают, что делать и подскажут. Еще больше ему хотелось позвонить в третий корпус — но генерал, старший военный советник в этом корпусе строго-настрого запретил ему это делать до времени, сказав, что тогда Наджиб и его люди, которые контролируют и прослушивают телефонную связь во всем Кабуле, сразу поймут и начнутся аресты. Территориальные органы ХАД поддержат своего бывшего руководителя, а это немалая сила, каких-то провинциях они даже сильнее армейских частей. Ох, не зря товарищ Наджиб на Политбюро доказывал необходимость усиления ХАД, ох не зря.

Министр вдруг усомнился в успехе… но привычно подавил все свои сомнения, отбросил их прочь. Разве он не пуштун?

Вошел еще один дальний родственник министра, козырнул.

— Все готово, рафик. Можно ехать.

— Поехали!

Они спустились вниз — верные долгу и присяге офицеры живой стеной окружали их министра — как вдруг, уже внизу, к ним подбежал полковник, в полевой форме, с автоматом.

— Рафик Шах Наваз, разрешите доложить!

— Докладывайте!

— Рота капитана Хабиба остановила колонну, выдвигающуюся к министерству, и ведет огневой бой. Уничтожено две единицы бронетехники противника, до тридцати единиц живой силы. Капитан сообщает, что посольство СССР блокировано и запрашивает помощь для его деблокирования.

И тут произошло то, чего никак не могли предвидеть планировщики Чего никак не могли предвидеть аналитики… возможно, об этом бы подсказали психологи, если бы их об этом спросили. Если бы попросили составить психологические портреты участников операции, хотя бы основных, ключевых. Увы, операцию готовили в основном военные, доступа к аналитикам КГБ они не имели, да и доверия к ним не было.

Первый удар по тщательно отработанному плану нанес сам министр. Проблема была в том, что он был пуштуном. Пуштунским воином. И лично очень храбрым человеком. По любым канонам. Сказано было самим Пророком: «Лучший из людей проживанием и жизнью это человек, который ухватился за гриву своего коня на пути Аллаха, летит на нём каждый раз как слышит пронзительный крик (от человека который встретился с врагом) или клич (к атаке на врага), спешит туда, желая сражения и смерти, предполагая, что он там её встретит«. Именно таким был министр Шах Наваз Танай, как только он слышал звуки сражения — он готов был броситься в самую гущу событий лично. И сейчас — он в одно мгновение забыл все, о чем договаривался с советскими. Забыл о том, где и зачем его ждут и что он должен сделать.

— У нас есть еще гранатометы?

— Так точно, рафик министр

— Сформировать ударную группу. Раздать гранатометы. Я тоже пойду. Да пропустите меня, дайте пройти!

Так начиналась трагедия…