В десять Сталин принял душ. Стоя под острыми струями воды, растирая свое уже далеко не молодое тело махровым полотенцем, он не думал о женщине и предстоящей с нею встрече, хотя все, что он сейчас делал, было подготовкой к этой встрече, а думал о недельной политической сводке, составленной лично председателем КПК Ежовым, доставленной специальным курьером в опечатанном конверте, прочитанной Сталиным несколько минут назад.

Сводка, как обычно, исполнена в единственном экземпляре, в ней несколько разделов: настроения рабочего класса, крестьянства, интеллигенции, армейского командования, начиная с самых верхов, аппарата НКВД и, отдельно — и тоже по разделам — настроения внутри партии.

Если сравнивать эту сводку с предыдущими, то никаких существенных изменений не обнаруживалось: те, кто ворчал на советскую власть вчера, продолжают ворчать и сегодня; те, кто стоял за нее горой, тоже позиций своих сдавать не собираются. Но было одно тревожащее Сталина обстоятельство: все расширяющаяся волна разоблачений заговоров в среде технической — в основном русской — интеллигенции, что эта волна стала захватывать не только старых спецов, но и молодых. Трудно было поверить, чтобы эти заговоры именно сегодня приобрели такой размах. Скорее всего, "старая гвардия" начинает новый виток борьбы за место под солнцем, а в той кампании, которая начата партией под лозунгом критики и самокритики, наметился явный перекос в обратную сторону: критикуемые начали "критику" критикующих, привлекая к этой критике свои связи в органах, партийных комитетах и средствах массовой пропаганды. Вмешиваться пока не стоит: пусть молодые кадры закаляются в борьбе со старыми, пусть антагонизм между ними достигнет наивысшей точки, и только тогда настанет черед товарища Сталина.

С другой стороны…

Сталин задумался, и рука его замерла, так и не застегнув пуговицу на рубашке.

С другой стороны, нельзя позволять этому процессу выйти из-под контроля, надо одергивать то одних, то других, имея в виду, что в результате любого противоборства должны выявляться рациональные зерна, обязанные дать здоровые всходы, которые необходимо учитывать, оберегать от вытаптывания, выращивать и использовать с наибольшей пользой для дела. Борьба идей, борьба методов и старого с новым всегда рождали нечто отличное от прошлого, более жизнестойкое и прогрессивное.

Сталин наконец застегнул последнюю пуговицу на рубашке, надел френч, еще раз расчесал влажные волосы и с минуту смотрел на себя в зеркало: не молод, конечно, и не красавец, но женщинам — умным женщинам — должен нравиться. И не столько лицом и фигурой, сколько тем, что стоит за лицом и фигурой.

Перед дверью в столовую Сталина ожидал Паукер. Увидев хозяина, сделал два шага навстречу, расцвел восхищенной улыбкой, развел короткими руками: мол, мужчина хоть куда, хоть под венец. Явная лесть, но приятно.

Сталин знал, что Карл увлекается не только женщинами, но и мужчинами, и, может быть, в эти секунды оценивает товарища Сталина именно с этой точки зрения. Как это они говорят о себе: бисексуален? Черт с ним, пусть увлекается! Пока это не вредит делу. А там будет видно… Кстати, надо бы повысить звания тем чекистам, которые сегодня руководят аппаратом НКВД. В том числе и Паукеру: недоучки страсть любят всякие звания и почести. Интересно наблюдать, как они надуваются от сознания собственной исключительности. Пусть надуваются: надутых легче надуть.

Сталин улыбнулся в усы пришедшему на ум каламбуру, но прикрыл улыбку ладонью: вовсе не обязательно брадобрею видеть какие-то внешние проявления работы мысли своего хозяина.

"Да, надо повысить им звания", — как уже о решенном подумал еще раз Сталин, останавливаясь возле двери в столовую и чувствуя во всем теле полузабытое волнение: с таким же, или почти с таким же волнением он стоял когда-то перед дверью юной Наденьки Аллилуевой… Ему тридцать семь, ей восемнадцать. Вся жизнь впереди. Но даже в мыслях у него не было, что через каких-то десяток лет он сможет подняться на такую высоту, на какую поднялся сегодня, что Надежда не выдержит свалившейся на нее ответственности и наложит на себя руки.

Однако воспоминание о рано ушедшей из жизни жене не вызвали в Сталине никаких чувств: прошлое отболело и умерло. И он, помедлив лишь несколько секунд, додумал мысль о предстоящих повышениях званий чекистам до конца, сотворив новый афоризм: "Чем выше звание, тем больше иллюзия власти". Покосился на Паукера, замершего в ожидании. «Интересно, как Паукер воспримет переход к русской державности? Станет корчить из себя русского патриота, как корчит сейчас коммуниста?»

— Она уже ждет, — тихо произнес Паукер с видом заговорщика. На этот раз без кривляния: знал, когда можно кривляться, а когда нельзя. И добавил: — Ванну уже иметь, белье новый одеть. — Взялся за ручку двери и потянул ее на себя.

Сталин отметил это необязательное добавление, подумал, что Паукер наверняка подглядывал в ванную комнату, внутренне поморщился, подумал: "Наглеет Карлуша", но ничем не выдал своих мыслей, непроизвольно одернул френч, переступил порог и увидел женщину, которая сегодня уже несколько часов так или иначе занимала его воображение.