Некогда грозная турецкая крепость, башни и стены которой в давние времена возвышались над морем, опасливо вглядываясь в его безбрежную даль черными бойницами, принюхиваясь к утреннему бризу жерлами бронзовых пушек, давно превратилась в развалины. Стены и башни ее вершок за вершком целое столетие опускались вместе с берегом в море, на практике доказывая, что в мире нет и не может быть ничего застывшего и постоянного. Море наконец вплотную подобралось к замшелым гранитным глыбам и теперь добивало своими волнами то, что пощадили длительная бомбардировка и взрыв пороховых погребов.

Сегодня море лениво облизывает пустынный песчаный берег, на котором приютился маленький поселок Адлер. Прозрачные волны с легким вздохом перебирают блестящие камушки и раскачивают зеленые космы водорослей, в которых прячется мелкая рыбешка и суетливые рачки. Вдалеке, у самого горизонта, неподвижно висит между синей водой и зелено-голубым небом косой розовато-белый парус рыбачьего баркаса. На самом деле парус совсем даже не белый, а то ли зелено-серый, то ли серо-зеленый, с большими, почти черными, заплатами, но отсюда, с берега, освещенный ярким утренним солнцем, он кажется белым и дразнит неведомыми странами и островами, хотя баркас не уходит в море дальше, чем на пять-шесть километров.

Справа в голубой дымке виднеется горбатый мыс, за которым прячется город Сочи, над ним парит гора Ахун с белой свечой сторожевой башни; слева синим крокодильим хвостом, утонувшим в море, обозначен мыс Пицунда — там Грузия; сзади, над вытянутыми в струнку кипарисами и шатрами магнолий, дыбится лиловый горный хребет, за ним розовеют снежные пики.

Зной, тишина и безмятежный покой.

Ирэна Яковлевна Зарницына сидит на горячей гранитной глыбе, еще сохранившей на своих боках следы от долот каменотесов, и, наслаждаясь одиночеством, ожидает возвращения рыбаков, у которых она здесь же, на берегу, покупает только что пойманную рыбу. Обычно это серебристая хамса, но в ее шевелящейся груде попадается веретенообразная рыба-игла, красноватая горбоносая барабулька, зеленоватая скумбрия, а иногда, что случается крайне редко, радужный кавказский лосось.

Подняв широкую цветастую юбку повыше, Ирэна Яковлевна шевелит в прохладной воде загорелыми ногами, вокруг которых суетятся стайки пугливых, но любопытных рыбешек. На Ирэне Яковлевне белая холщовая блузка с коротким рукавом, голову прикрывает белая косынка, из под которой выбиваются выгоревшие на солнце концы черных жестких волос.

За четыре месяца, проведенные у моря, беременность изменила Зарницыну основательно: под глазами мешки, нос распух, губы тоже, подбородок обвис, на длинной жилистой шее резко обозначились вены, широкие бедра раздались еще шире, живот выпирает вперед столь вызывающе, что Ирэна Яковлевна ходит, откинувшись назад всем телом, и когда ей надо повернуться, поворачивается медленно и плавно, придерживая одной рукой живот, а другую отставив в сторону, как бы предостерегая всех: не подходите ко мне слишком близко, иначе я рассыплюсь.

Алексей Петрович Задонов, окажись он здесь в эту минуту, вряд ли сразу признал бы в этой изменившейся женщине бывшую свою любовницу, еще полгода назад стремительную и верткую, как расшалившийся котенок. Даже глаза Ирэны Яковлевны — и те изменились чрезвычайно: они посветлели, подернулись дымчатой печалью и были при этом как бы повернуты внутрь, точно потеряли интерес к внешнему миру, сосредоточив все свое внимание на том, что творилось внутри, в самой Ирэне Яковлевне, особенно в остром, как пасхальное яйцо, животе.

Ирэна Яковлевна оторвала взгляд от воды, посмотрела вдаль: парус явно подрос, под ним отчетливо прорисовалась черная черточка глубоко сидящего в воде баркаса. Значит, улов богатый, через полчаса рыбаки пристанут к берегу, Ирэна Яковлевна, купив рыбы, пойдет домой и займется приготовлением пищи сразу дня на два, на три. Обычно это жареная рыба и кукурузная или просяная каша. К ним добавляется зелень, ранние овощи и фрукты: ей нужны витамины, ребенок должен родиться здоровым и крепким.

Два раза в неделю хозяин-грек, в доме которого Ирэна Яковлевна снимает комнату, приносит ей пойманных в силки перепелов, величиной чуть больше воробья. Ирэна Яковлевна варит из них суп с фасолью, и это самое изысканное блюдо, какое можно себе позволить в местных условиях, потому что в поселковом магазине почти ничего нет; даже хлеб, хотя и по карточкам, бывает не каждый день. О мясе и говорить не приходится.

Поселок Адлер расположенный в тридцати километрах к востоку от Сочи на острие одноименного мыса, насчитывает от силы тысячу жителей. Его одноэтажные глинобитные домишки, поднятые над землей на каменных столбиках, крыты чинаровой дранкой, окружены увитыми виноградными лозами беседками, садами и огородами. Все это сгрудилось на небольшом пространстве между устьем своенравной реки Мзымты и развалинами турецкой крепости, между морем и узким шоссе, бегущим вдоль побережья от самого Туапсе в загадочную Грузию: по деревянному мосту через Мзымту, мимо ботанического сада "Южные культуры", мимо болотистой низины, рассадницы тропической малярии (недаром Ад лар по-турецки — долина смерти), где полно уток и прочей прожорливой птицы, мимо редких домишек полунищих грузин, армян, греков и абхазцев, мимо еле заметной с шоссе деревни староверов, прилепившейся на берегу Имеретинской бухты среди раскидистых ив и длинноногих кипарисов.

За Адлером, то есть сразу же за шоссе, в сторону гор тянутся черносливовые сады кооператоров, за садами — сплошные стены кукурузы и проса, а внутри, среди этих шуршащих и раскачивающихся на ветру стен, — фасоль, подсолнечник, помидоры, огурцы, баклажаны, перец… В огородах полно перепелов, местное мужское население, едва научившись бегать, делит свое время между рыбалкой и перепелиной охотой, а разучившееся бегать пьет виноградное вино, курит табак собственной выделки и рассуждает о политике.

Адлерская долина треугольником вдается в предгорье, густо заросшее лесом. В вершине треугольника расположено село Молдовка, далее, вдоль Мзымты, тянутся греческие села, возникшие в прошлом веке после неудачного восстания греков против турецкого владычества; выше, за Казачьим бродом, где Мзымта, прорыв проход в скалах, вырывается на равнину, — разбросаны армянские селения, поля кукурузы и табака. Щебенчатая дорога петляет вдоль Мзымты и, прижимаясь к нависающим над нею скалам, уходит в горное селение Красная поляна. Говорят, на горных полянах вокруг этого села, красных от цветущего по весне мака, были разбиты остатки войск Шамиля, к тому времени уже сдавшегося русским войскам под командованием генерала Паскевича и увезенного в Москву, чтобы предстать перед императором Великия, Малыя и Белыя Руси.

Зарницына выбрала поселок Адлер потому, что сюда не так просто добраться: железная дорога кончается в Сочи, от Сочи в колымаге, запряженной худой лошаденкой, по тряской дороге, то карабкающейся, петляя, вверх, то круто падающей в ущелье, под заунывное пение заросшего черным волосом грека или армянина, и то, если дорогу не завалило обвалом.

Была у Ирэны Яковлевны поначалу мысль поселиться даже и не в Адлере, а в Красной Поляне — это уж совсем глушь невозможная, там бы ее уж точно никто не нашел. Но удержали слухи об опасностях дороги в это горное селение, страх за ребенка, который рос в ее утробе, все чаще и настойчивее напоминая о себе. Родов Ирэна Яковлевна не боялась, была уверена, что родит в любых условиях, и даже без посторонней помощи. Откуда в ней эта уверенность, она не знала, да и не задумывалась над нею. Зато опасения за себя и Алексея Петровича жили в ней постоянно, они-то и выгнали ее из Москвы, загнали в эту глушь, но и здесь ей продолжали мерещиться всякие опасности, не имеющие ни названия, ни определенного лица.

О том, что Зарницына едет на Кавказ и поселится в Адлере, или где-то поблизости, в Москве известно лишь одному человеку — бывшему непосредственному начальнику Ирэны Яковлевны, добрейшему Ивану Даниловичу Головиченко, которому она рассказала все: и о своей любви к Алексею Задонову, и о том, что у нее будет от него ребенок, и о том, что на нее имеет какие-то виды артист театра оперетты Руфимович, и о встрече с ним в Лондоне перед самой революцией, и о страхе своего покойного мужа Исая перед какой-то тайной всемирной еврейской организацией, и о том, наконец, что Руфимович, судя по всему, до сих пор принадлежит к этой организации, вербует в нее людей и выполняет еще какие-то задания.

Ирэна Яковлевна никогда бы не решилась на такую откровенность даже и перед добрейшим, но туповатым Иваном Даниловичем, если бы она не задумала надолго уехать из Москвы, — быть может, навсегда, — если бы не предстоящие роды, если бы не анонимка, которая ведь никуда не делась и ждет своего часа в папке «отложенных дел», если бы не новые люди, появившиеся в последние год-два в наркомате юстиции, люди, которые стали решительно и нагло вытеснять со своих мест старые партийные кадры, если бы не сознание того, что Алексею Петровичу Задонову совсем не обязательно знать о будущем ребенке и своем отцовстве, если бы не хождения по инстанциям, связанные с оформлением длительного отпуска, снятия с партийного учета и временной постановки на новом месте. Самостоятельно, без помощи Ивана Даниловича, Ирэна Яковлевна не смогла бы разрешить все эти почти неразрешимые в ее положении проблемы.

Иван Данилович, хотя и поохал и покряхтел по своей хохлацкой привычке, надежды Ирэны Яковлевны оправдал полностью, избавив ее от ненужных и даже опасных объяснений в партийном комитете и в отделе кадров наркомата юстиции. Наконец, он был единственным человеком, к которому Ирэна Яковлевна могла обратиться за помощью в случае денежных и любых других затруднений. Да и не могла она уехать из Москвы, обидев недоверием человека, который долгие годы заменял ей отца и которому она слишком многим обязана. И не смогла бы без его помощи.