Нужно признать, что сомнение и недоверие были доведены до абсурда. Многие исследователи, не имея доказательств в свою пользу, считали Евангелия в высшей степени недостоверными источниками, которые нужно полностью отвергнуть. Властитель дум этих авторов, Рудольф Бультман, в начале XX в. видел в Евангелиях плоды воображения, позднейшие вымыслы общин, созданные в ответ на вызовы, с которыми эти общины столкнулись («Только община является творцом», — резко заявил он). После его разрушительной работы подлинными стали считать лишь очень малое количество изречений Иисуса. Многие современные экзегеты, не соглашаясь со всеми выводами Бультмана, сохраняют его подход к анализу текстов, разрывая текст на целостные по смыслу отрывки-перикопы и рассекая его скальпелем в поисках все более ранних «редакционных слоев». Так за несколько десятилетий исследователи пришли от одной крайности к другой — начав с пугливого отказа от малейшей критики, закончили недоверием ко всему. Историк воздержится от такого радикального методологического скептицизма, хотя всюду станет применять метод исторической критики.

Каковы результаты этого расследования? Синоптические Евангелия, за исключением центрального «ядра» Евангелия от Матфея, были написаны не теми, кто сам видел события, а христианами, которые были рядом с очевидцами. Их писали безымянный книжник, ученик мытаря Матфея; Лука, «возлюбленный врач» из Антиохии, близкий сотрудник Павла; и Иоанн, называемый Марком, секретарь-переводчик Петра. Эти книги были созданы между 62 и 64 г., принадлежали к апостольскому «поколению» литературы и должны были пользоваться достаточно хорошим доверием в первых христианских общинах. Различия между ними объяснялись личностями авторов и тем, что авторы обращались к разным религиозным и этническим группам: Матфей — к евреям Ближнего Востока, Лука к язычникам — грекам по культуре; Марк — к язычникам, жившим на Италийском полуострове.

Иоанн же — очевидец, причем первостепенной важности. Он принадлежал к религиозной аристократии, у него была школа, слушатели которой почитали его как учителя, пока он не скончался в Эфесе, в глубокой старости. Его Евангелие, написанное, видимо, в два этапа примерно в 64–65 гг., а выпущенное в свет, может быть, позже, около 98 г., имеет версию, дополненную после его смерти, и включает в себя сведения, которые сообщили Иоанну некоторые апостолы-галилеяне, Андрей, брат Петра, и те, кого евангелист упомянул много раз, — Нафанаил, Филипп и Фома.

Уже одно это доказывает большую близость Евангелий к событиям, о которых в них рассказано. Но гарантирует ли эта близость, что через них можно узнать правду? Чтобы понять, можно ли использовать их как источники достоверной информации и восстановить с их помощью правдоподобную хронологию событий, важно определить их истинное отношение к истории: изменили или нет их создатели первоначальные сведения литературными украшениями ради соответствия текста богословским суждениям автора.

Нет сомнения, что евангелисты не ставили себе задачу написать полную биографию Иисуса, хотя имели в своем распоряжении много сведений, которых у нас уже нет. Как всегда, произошла потеря на уровне текстов. Иоанн сам сказал об этом с характерным для него восточным пафосом: «Многое и другое говорил Иисус; но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг». Совершенно ясно, что авторы рассортировали по каким-то признакам воспоминания о земной жизни Иисуса и сохранили из них лишь те, которые казались им полезными для их целей. Например, о совершенных Иисусом исцелениях первые христиане упоминали потому, что считали, что он еще при их жизни может повторить эти спасительные поступки. Вероятно, текст приспосабливали, и, возможно, в нескольких местах в нем произошли искажения из-за нового контекста. Подумаем, например, о том, как общины применяли, точнее, повторно использовали первоначальные притчи в отрыве от их контекста, а иногда в другом, не изначальном значении. Но такое использование вполне законно, поскольку слова и поступки Иисуса могут быть истолкованы многими способами. Обновить не значит предать. Иначе в церквях не произносили бы проповедей!

Отсюда остается всего один шаг до утверждения, будто бы большинство речей и поступков были придуманы задним числом, но мы не можем сделать этот шаг. Если бы это было так, первые христиане вложили бы в уста своего Учителя слова, которые решали бы волновавшие их вопросы: надо ли заставлять неевреев, множество которых обращались в христианство, принимать Закон Моисея, соблюдать ритуальные запреты, обрезание, субботу, еврейские праздники? Можно ли есть с ними за одним столом? Мнения на этот счет расходились, и порой расхождения приводили к ожесточенным спорам. Павел считал, что Христос сделал недействительным древний Закон, а иудеохристиане полагали, что Закон по-прежнему нужно полностью соблюдать. Было принято компромиссное решение. Молчание об этом евангелистов доказывает, что они были строго верны учению Иисуса, который не оставил никаких указаний относительно этих вопросов. Поэтому кажется, что слова их учителя противоречивы. Посылая апостолов с поручением, разве Он не сказал: «На путь к язычникам не ходите»? Матфею захотелось упомянуть об этом. Но разве воскресший Иисус не велел им: «Научите все народы»? Эти слова тоже не были забыты.

Это уважение евангелистов проявляется в их любви к истине, в том, что они отвергали «лжепророков» и их «пагубные ереси». «И если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей», — предупредил Иоанн в Апокалипсисе.

Конечно, ранняя Церковь иногда смягчала некоторые факты, неудобные для проповеди ее учения, — например, крещение Иисуса Иоанном Крестителем или предательство Иуды, но она без колебаний рассказывала о них. Она рассказала о позорной казни Иисуса на кресте — постыдной и рабской, и об отречении Петра — «камня», который должен был бы укреплять в вере своих братьев!

Облик Христа в разных Евангелиях показан по-разному. Матфей и Лука, не забывая о том, что Иисус — Сын Бога, изображают Его как Мессию Израиля; их христология — восходящая. Иоанн настаивает на том, что Иисус — воплотившееся Слово Бога, на Его единстве с Отцом («Кто видит меня, видит Отца») и предлагает читателям нисходящую христологию, в том числе предсуществование Христа в мире («Прежде, чем был Авраам, Я есмь!»). В своем рассказе о Страстях Марк и Матфей изображают Иисуса, покинутого своими, который в одиночку встречает смерть и страдания. Лука подчеркивает спасительность жертвы Иисуса, но показывает, что Иисус сохранил дар исцелять и прощать даже во время Своего пути к смерти. Иоанн отрицает, что «евреи» и «мир» дают спасение, а затем пишет о Крестном пути и распятии как о добровольно принятом пути прославления Сына Отцом. Эти взгляды с разных точек зрения и разные богословские окраски нисколько не противоречат друг другу, а, напротив, друг друга дополняют. Церковь с самого начала признавала Иисуса воистину человеком и воистину Богом еще до того, как провозгласила свои догмы (сети, которые разум набрасывает на тайну, но не может полностью охватить ее).

Реконструировать жизнь Иисуса можно лишь точно понимая, как «работают» тексты Евангелий, и зная, что писатели I в. жили в совершенно ином культурном мире, чем тот, в котором живем мы. Важно понять, что авторы синоптических Евангелий не придумали Новый Завет, взяв за основу Ветхий, не сочиняли вымышленные случаи лишь для того, чтобы показать, что древние пророчества исполнились. То, о чем сказано в этих Евангелиях, — не сценарий на основе Священного Писания. Цитаты из Библии не рождают их рассказ; наоборот, они появляются, чтобы его укрепить. В сознании евреев Священное Писание — это набор соответствий, позволяющих мысли постоянно перемещаться во времени. Прошлое бросает свет на настоящее. Такой взгляд характерен для любой традиционной цивилизации, но вдвойне характерен для евреев — народа Божьего, носителя Слова, полученного в Откровении. Доминиканец Оливье-Тома Венар отмечает: «В то время исполнение Писания было больше чем темой, — оно было практикой. Люди думали и говорили словами Писания». В Кумране поступали именно так — описывали ситуацию из настоящего, вдохновляясь отрывком из Еврейской Библии; эта процедура называлась pecsher. Таким «обновлением» Писания озабочены в своих книгах Марк, Лука и особенно Матфей. Чтобы показать, что Иисус, потомок Давида и Спаситель, исполняет пророчества, Матфей призывает на помощь пророков Михея, Осию, Иеремию, Исаию и приводит много цитат об «исполнении» («все это произошло для того, чтобы исполнились слова пророка…»

Значит, редакторы синоптических Евангелий выполняли своего рода типологическую работу — искали в Ветхом Завете откровения, предсказывающие появление Нового. Они сопоставляли события, писали рассказы о чудесах Христа или о случаях из его жизни, заимствуя слова из Еврейской Библии, в первую очередь из Септуагинты — ее перевода на греческий язык. Именно размышления о жизни Иисуса побуждали их внимательно всматриваться в Священное Писание и исследовать многообразие его смыслов. То, что рассказ о воскрешении Илией сына вдовы из Сарепты послужил Луке образцом для рассказа о воскрешении сына вдовы из Наина, не делает менее реальным то, о чем хотел написать Лука. То, что отрывки из Книги Царств были использованы при написании рассказов о воскрешении дочери Иаира и об умножении хлебов, неудивительно: нужно было показать, что Иисус желал следовать по пути пророков Илии и Елисея. Евангелисты не придумали смерть Иисуса посреди двух разбойников из-за пророчества, что со Страдающим Служителем поступят как с разбойником. Иоанн, который отметил, что римляне не стали ударами бруса ломать ноги распятому на кресте Иисусу, написал об этом не потому, что пасхальный ягненок должен быть умерщвлен без переламывания костей. Одно дело — считать, что ветхозаветные тексты своим словарным составом и образами повлияли на форму Евангелий, и другое дело — заявлять, будто Евангелия — это вымысел, приспособление еврейской литературы к условиям того времени, когда они были созданы. Евангелия не становятся менее историчными от этой окраски, к тому же и окраска не слишком яркая. Святые авторы часто ограничивались одними намеками и делали их лишь для того, чтобы указать на библейские корни драмы и библейский характер спасения во всей полноте их смысла.

Относительно Евангелия от Иоанна нам следует отказаться от теории, по которой порядок, в котором Иоанн расположил свои рассказы и речи, определяется только противоречием, существовавшим между общинами его учеников и синагогой в 90—100 гг. Этот евангелист был свидетелем, поэтому такое предположение бессмысленно! Лишь в сравнительно недавнее время исследователи обнаружили, как надежна Книга Иоанна с исторической точки зрения. Все, кто в последние десятилетия подробно изучал ее, были поражены контрастом между поздней датой выпуска в свет этого Евангелия и очень ранними данными, которые в нем присутствуют. Оно сохранило «кристаллизованные» или «окаменевшие» воспоминания о географических, религиозных и политических условиях палестинского мира, стертого с лица земли в 70 г. н. э. Это заметили Чарльз Гарольд Додд и Ксавье Леон-Дюфур, авторы важных комментариев к 4-му Евангелию, а между этими двумя были Джон Э. Хантер, Брюс Шейн, Рене Киффер, Шалом Бен-Хорин, Иньяс де Ла Пютри, Жаклин Жено-Бисмут и многие другие. Выпущенное в свет очень поздно, оно выглядит написанным очень рано, сразу после синоптических Евангелий.

У Иоанна был особый подход к истории. Он наделяет события символическим смыслом и большим богословским содержанием, которые открываются лишь в результате размышления. Истина — не то, что видно при первом взгляде, и по этой причине происходит много недоразумений и случаев, когда что-то получается наоборот. Нужно судить не по внешности, а согласно «верному суждению», искать скрытое значение фактов. Вот в чем заключается ирония Иоанна.

Исторический план повествования часто оказывается заслонен его богословским планом, который можно увидеть лишь при свете Воскресения. Иоанн, как опытный органист, играет на нескольких клавиатурах — на конкретных воспоминаниях свидетеля и на тайнах, которые сверхъестественным образом созерцает верующий. Он не ставит себе целью рассказать все, что знает об Иисусе, лишь для удовлетворения любопытства своих читателей. Его умело построенные рассказы имеют второй, глубинный, богословский смысл. Реальный человек выводится на сцену как воплощение целой группы или для выражения какой-то идеи, то есть становится архетипом.

Историку не следует жаловаться на этот взгляд под двумя углами зрения одновременно, поскольку, чтобы эта литературная «система» действовала, события, о которых рассказывает автор, обязательно должны быть подлинными. Значит, видимая, ощутимая, материальная основа очень важна. В повествовании нет ни одной вымышленной, аллегорической или мифической сцены. 4-е Евангелие все целиком — богословское учение о Воплощении. Иоанн не подтасовывает факты. Он не романист и не сочиняет вымышленные сцены. Он пересказывает то, что видел, или то, что ему сообщили те, кто убедил его писать. Истина раскрывается во всей жизни Иисуса — и в больших делах, и в мелких подробностях. И те и другие — «знамения». Конечная цель — добиться, чтобы читатель стал задавать себе вопросы и поверил. Иоанн — пристрастный, но честный свидетель. Как и авторы синоптических Евангелий, он не выдумывает событие, которое совпало бы с Еврейской Библией. Он воспитан на Священном Писании и использует Еврейскую Библию при составлении своих текстов потому, что и для него тоже прошлое и вера народа Израиля поясняют — нет, более того, освещают своим светом — настоящее.

Досадно лишь, что Иоанн, очень высоко ценивший драматические символы, имел склонность до предела упрощать свои описания. Вот, например, рассказ о свадьбе в Кане. Неизвестно, кто именно женится и какова степень родства между молодоженами и семьей Иисуса. Рассказ очищен от всех подробностей, сокращен до такой простейшей формы, что его почти невозможно использовать. Важен только богословский урок, который из него следует. Речь идет не о том, чтобы рассказать о событии, а о том, чтобы через него постичь истину во всей ее онтологической глубине. Но этот рассказ — не миф. Те, кто считают, что рассказ про случай в Кане — еврейский мидраш, то есть поучительная вымышленная история, ошибаются, потому что не понимают, как устроено это Евангелие, в котором всегда есть два плана, обособленные один от другого, — материальная действительность и символика. Учитывая такое строение, нужно иногда не доверять подходу Иоанна к истории. Раймонд Э. Браун говорил, что интерпретация Страстей у Иоанна «впечатляет тем, как он смягчает страдания казнимого во имя христологии славы».

В отличие от Евангелия Иоанна, которое было предназначено для элитарного читателя-интеллектуала, способного полностью понять этот текст, синоптические Евангелия были написаны, чтобы их слушали на собраниях общин. Отсюда в них литургическая точка зрения, при которой высшая истина иногда заслоняет собой материальные факты. Провозглашаемая пастырями керигма становится важней исторической точности. Например, очевидно, что для упрощения рассказа эти евангелисты вольно обращались с хронологией. У Матфея, Марка и Луки служение Иисуса продолжается всего один год и описано схематически: после слов о нем Иоанна Крестителя, его Предтечи, и крещения Иисуса следует служение в Галилее с несколькими перерывами на время переходов Иисуса по языческим землям. Все это завершается приходом Иисуса в Иерусалим и Страстями. В эту чисто литературную рамку евангелисты встроили, согласно темам или согласно их природе, маленькие вставные рассказы (перикопы), копируя по необходимости уже искусственную структуру арамейского Евангелия Матфея. Они добивались логического, а не исторического порядка. У Иоанна общественная жизнь Иисуса продолжается чуть больше трех лет.

Подобным же образом в синоптических Евангелиях искушения, пережитые Иисусом в начале его служения, объединены, ради учебных целей и для живописности, в притчу, которая явно не имеет в себе ничего исторического — искушение материальными благами, искушение властью, ушедшей от Божественнной цели, искушение земной славой. Некоторые люди, убежденные в реальности этого случая, включая перемещение Иисуса по воздуху на крышу Храма, удивлялись тому, что евангелисты, которые, разумеется, не были свидетелями этих дьявольских чудес, пересказали беседу Иисуса с Искусителем!

С литургической точки зрения синоптические Евангелия совмещают учреждение евхаристии с пасхальной трапезой, для чего евангелисты даже перемещают на один день завершающую драму. У них Иисуса приводят перед распятием к Пилату в пятнадцатый день месяца нисана, в день еврейской Пасхи. С исторической точки зрения в это трудно поверить: разве суд и казнь Иисуса могли произойти в день такого великого праздника?Видимо, Иоанн более точен: Иисус собрал своих учеников на прощальный ужин 13 нисана и был распят на следующий день, 14 нисана, накануне еврейской Пасхи.

Те, кто задавал себе вопрос, как евангелисты могли узнать, о чем беседовали Иисус и Сатана, спрашивают себя и о том, как авторы Евангелий могли пересказать читателям молитву Иисуса в Гефсиманском саду, раз ученики спали и на этот раз можно быть уверенным, что Иисус не имел времени сказать им, о чем молился: его ведь арестовали сразу после моления. Разумеется, это была литературная реконструкция события. И в этом случае гораздо более короткая версия Иоанна, которая, надо признать, немногословна, выглядит более уместной.

И наконец, в синоптических Евангелиях сцена суда над Иисусом построена как богословский вымысел: Синедрион, Высший совет Израиля, был собран на торжественное заседание, на котором были затронуты основные вопросы, по которым Иисус противостоял религиозным властям своего времени. Чтение Евангелия от Иоанна позволяет понять, что Иисус никогда не стоял перед этим высоким собранием, и оно никогда не выносило ему приговор по закону. Спор Иисуса с иудаизмом — и с фарисейской, и с саддукейской его версией — шел непрерывно.

Итак, Евангелия являются лишь источниками информации. Каждый воспринимает ее согласно собственной логике. Вот почему не следует наивно гармонизировать их повествования, заполняя пробелы в одном сведениями из другого. Приходится делать выбор.

Подведем итоги. Три синоптических Евангелия, в которых записаны свидетельства первого апостольского поколения, должны рассматриваться как достаточно надежные источники, исторически достоверные, хотя очевидно, что хронология в них соблюдается не строго. Их авторы имели полноценный проект создания письменных текстов и сами трудились над ними. Эти тексты, сочиненные в особом литературном стиле и отражавшие каждое литургические потребности своей общины-адресата, были выпущены в свет примерно через 30 лет после Распятия и создавались на основе письменных документов и устных рассказов. В почерке авторов чувствуется стиль восточной риторики, у которой были особые композиционные правила. Если принять во внимание, что первые христианские церкви были крайне озабочены тем, чтобы сохранить нетронутыми воспоминания о Господе, а также учесть, что Евангелиям предшествовали приемы запоминания и справочники, станет ясно, что отрезок в 30 лет был сравнительно коротким, и это ограничивало риск искажения.

В то время еще было живо и не скоро должно было исчезнуть поколение свидетелей, которые знали Иисуса и следовали за ним, находились рядом, когда он творил чудеса, утверждали, что видели его после его Воскресения. Если бы евангелисты лгали в проповедях, фантазировали в своих рассказах, вставляли в свой текст вымышленные сведения, первые свидетели разоблачили бы их и лишили доброго имени. В 62–63 гг., когда, вероятнее всего, синоптические Евангелия были написаны, тому, кто в 20 лет пошел за Иисусом и слушал его проповеди, было всего 52 или 53 года. В 50-х гг. Павел в своем Первом послании к коринфянам отмечал, что живых свидетелей было много: по его словам, Иисус «явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили». Через 10 лет после этих слов в живых, конечно, осталось меньше свидетелей, но они не все умерли. Пережитый совместно опыт навсегда перевернул их жизни. При таких обстоятельствах трудно представить себе, чтобы евангелисты, цель которых была, по словам Иустина, закрепить в письменном виде «воспоминания апостолов», стали выдумывать небылицы, фабрикуя полностью вымышленные рассказы.

Но все же в синоптических Евангелиях есть какой-то занавес, отделяющий их от реальности, потому что они очень стилизованные реконструкции, и, несомненно, было бы буквализмом считать точными хронологические последовательности описанных в них событий. С другой стороны, между ними есть противоречия; мы согласны, что эти расхождения касаются лишь отдельных фактов, но все же они имеют отношение к сюжету. Евангелие Иоанна, непосредственного свидетеля событий, освобождает нас от того, что американец Чарльз У. Хедрик назвал «тиранией Иисуса синоптических Евангелий», который долгое время был преобладающим. Мы должны хорошо понимать, что сказанное не уменьшает духовную ценность текстов Матфея, Луки и Марка, не ставит под сомнение глубину и богатство их умозрительного содержания, выраженную в них богословскую точку зрения или отразившийся в них подход к катехизации. Все это — область веры и Церкви. Мы же занимаемся ими только в историческом плане.

В этом отношении текст Иоанна, орошенный водой истории, оказывается заметно лучше и точней. Чувствуется, что автор долго размышлял и преподавал свое знание устно до того, как записать, и что эта книга — дело его жизни. Известно, как важна для него была правда, абсолютная подлинность фактов, о которых он писал. Перед нами полная противоположность чисто духовному Евангелию, в котором автор жонглирует символами. К сожалению, автор 4-го Евангелия, очевидец, скуп на подробности, и это беда для нашего подхода. Иоанна интересовали лишь несколько клочков подлинной жизни; он выхватывал их из действительности с величайшим мастерством и переносил в текст с гениальным умением, которым обладал лишь он один.

Открытие аббата Курубля по поводу греческого языка Пилата указывает на большую древность Евангелия от Иоанна и его достоверность. Однако оно позволяет пойти дальше. Если возлюбленный ученик с такой поразительной точностью передал несколько слов римского префекта, то можно предположить, что он в течение долгого времени записывал слова и беседы Иисуса и они тоже не выдуманы. Это не искусственно построенные вымышленные речи вроде тех, которые сочинял Тит Ливий, хотя Иоанн, разумеется, воссоздал и воспроизвел слова Учителя в своем собственном неповторимом стиле. Некоторые слова и некоторые короткие формулировки, вероятно, он запомнил дословно.

Книга Иоанна вовсе не противоречит синоптическим Евангелиям, а они ей. Они дополняют друг друга, тем более что Лука, у которого сильнее проявляется желание написать историческое сочинение, включил в свой текст часть того, что устно проповедовал возлюбленный ученик. Поскольку Иоанн записал не все, дополнения Луки необходимы. В результате всего этого, когда между синоптическими Евангелиями и Книгой Иоанна возникает противоречие, мы считаем разумным предпочесть версию возлюбленного ученика.

Несомненно, что еврейское происхождение Иисуса, происхождение христианской религии от иудаизма и тесная связь христианства с ожиданиями народа Обетования в течение многих столетий игнорировались и даже замалчивались; и мы знаем, к каким катастрофическим последствиям это привело. Иисус «по плоти» был евреем. Он родился в Законе, был обрезан и жил по Закону. Его мать Мария и ее семья были евреями. Евреями же были Иоанн Креститель, апостолы и первые ученики Иисуса. Евангелие было порождено Еврейской Библией, на которую оно постоянно ссылается. Христиане унаследовали от евреев, своих старших братьев, веру в единого Бога, которому поклонялись Авраам, Исаак и Иаков.

Первые христианские общины состояли из перешедших в христианство евреев, которые оставались верны Закону Моисея, обрезанию, субботнему отдыху и молитвам в Храме, только «преломляли хлеб» в своих домах согласно унаследованному от Христа обряду евхаристии. Таких групп возникло очень много среди евреев Палестины и диаспоры. Несомненно, членов этих общин преследовали другие евреи, главные иерархи иерусалимского духовенства и фарисеи. Савл из Тарса, будущий Павел, до своего молниеносного и ошеломляющего обращения в христианство был одним из самых активных агентов этих властей. Но потом христиане сами стали преследователями и обвинителями и проявили при этом еще больше ожесточения.

Начиная со II в. в христианстве возникла традиция сильного антииудаизма; например, уменьшение ответственности Пилата за смерть Иисуса и перенос этой вины на евреев. Об этом свидетельствуют послание, которое приписывают Варнаве, сочинения Мелитона Сардского и апокрифическое Евангелие от Петра. В те же годы Иустин мученик упрекал раввина Трифона: «Вы распяли его, единственного безупречного и праведного… Вы довели свою порочность до крайнего предела тем, что ненавидите Праведника, которого вы убили». Эти обличения становятся еще более резкими у Тертуллиана в его сочинении «Против Иудеев», у Киприана в Testimonia, у Иоанна Златоуста в «Гомилиях». Григорий Нисский выдвинул против евреев, которых, как он считал, проклял Бог, ужасные обвинения: «Убийцы Господа, убийцы пророков, мятежники, ненавистные Богу, они оскорбляют Закон, сопротивляются благодати, отвергают веру своих отцов. Пособники дьявола, племя гадюк, доносчики, клеветники, помраченные умом, семя фарисеев, синедрион демонов, проклятые, мерзкие, побивающие камнями, враги всего хорошего…»

Примерно в IV в. появилось определение «народ-богоубийца», которое налагало на евреев всех времен вечную коллективную ответственность за Распятие. По своим историческим последствиям это было гораздо серьезнее, чем обвинить англичан в сожжении Жанны д’Арк!

Эти отвращение и ненависть не доходили до желания истребить древний избранный народ. Благодаря Иерониму и Августину христиане знали, что в конце времен Израиль будет искуплен Божественным милосердием. В основе антииудаизма ранних христиан не было никакого расизма. В молитвеннике, входящем в «Дидаскалию», которая датируется II в., есть призыв к верующим молиться и поститься за евреев. Это желание обнаруживается и в молитве за евреев, которая произносится в Страстную пятницу. Евреи в ней названы perfldis judaeis. Слово perfidis первоначально означало «неверный» или «неверующий», но совершенно ясно, что в течение многих веков, пока папа Иоанн XXIII не убрал его из молитвы, оно понималось в более позднем значении «коварный». Добавим также, что протестантский мир тоже не остался в стороне от этой яростной ненависти. Нападки Мартина Лютера по своей силе равны нападкам Иоанна Златоуста и Григория Нисского.

В ответ Тридентский собор (1545–1563) объявил, что это грешники-христиане, а не евреи поднимают на Иисуса свои «богоубийственные руки». Катехизис Тридентского собора делал все человечество ответственным за смерть Спасителя. «Это наши преступления заставили Господа Нашего Иисуса Христа подвергнуться мукам на кресте». Но официально антисемитизм был осужден лишь декретом Конгрегации в защиту вероучения от 25 мая 1928 г. «Духовно мы семиты», — подчеркнет папа Пий XI через 10 лет после этого.

«Наука презирать», как историк Жюль Исаак называет обучение христиан презрению к евреям, долгое время господствовала в католической и православной церквях. Ее последствиями были унижения, изгнания, ужасные погромы (автор употребляет русское слово pogrom. — Пер.). Совершенно очевидно, что гитлеровский расизм XX в., сочетавшийся с язычеством, направленным против единобожия, имеет совершенно иные интеллектуальные и идеологические корни, однако невозможно отрицать ответственность некоторых христиан за антисемитские настроения, которые привели к холокосту в Европе.

За последние 50 лет положение изменилось. II Ватиканский собор, Иоанн XXIII и затем все папы от Павла VI до Бенедикта XVI решительно осудили антисемитизм. Об этом ясно сказано в декларации II Ватиканского собора Nostra Aetate («Наш век»):

«Хотя иудейские власти и их приверженцы настояли на смерти Христа (Ии., 19: 6), однако то, что было совершено во время Его Страстей, не может быть огульно вменено в вину ни всем жившим тогда иудеям, ни иудеям современным. Хотя Церковь и есть новый Народ Божий, однако иудеев не следует представлять ни отверженными Богом, ни проклятыми, утверждая, будто бы это вытекает из Священного Писания…

Кроме того, Церковь, осуждающая всякие гонения на кого бы то ни было, памятуя об общем с иудеями наследии и движимая не политическими соображениями, но духовной любовью по Евангелию, сожалеет о ненависти, о гонениях и обо всех проявлениях антисемитизма, которые когда бы то ни было и кем бы то ни было направлялись против иудеев». С того времени между представителями христианства и иудаизма начался плодотворный диалог, основанный на взаимном уважении.

Сравнительно недавнее повторное открытие того, что Иисус был евреем, является одной из основных опор для исторических исследований, которые велись в последние десятилетия. В XX в. ученые-евреи, например Иосиф Клаузнер, Давид Флуссер, Шалом Бен-Хорин, расширили наши познания в этой области, показав, что Иисус был полноправным евреем. К этому же заключению пришли во Франции библеист Андре Шураки и Жаклин Жено-Бисмут и в Соединенных Штатах историк и раввин Якоб Нойснер.

Вернемся к Евангелиям. Разумеется, ни в одном из них нет слов «народ-богоубийца». Эти тексты нельзя назвать «антисемитскими» в современном, этническом значении этого слова. Из их авторов три — Матфей, Марк и Иоанн — были евреями, а четвертый, Лука, был язычником, перешедшим в иудаизм. Они все, вероятно, были написаны до падения Иерусалима, и потому нападки в них могут относиться лишь к иудаизму, существовавшему до эпохи раввинов. В Евангелиях, несомненно, можно обнаружить выпады против фарисеев и даже несколько ударов по иудаизму, причем в текстах, особенно у Матфея, видна склонность к обобщению или ужесточению ситуации. Эта же склонность заметна в некоторых абзацах Деяний апостолов. Но эти нападения происходили внутри замкнутой и не существующей сегодня системы — иудаизма эпохи Второго храма. Религия иудеев тогда имела гораздо больше разветвлений, чем мы предполагали, и доказательством этого служат рукописи Мертвого моря, которые свидетельствуют об ожесточенных спорах между различными религиозными школами.

О Евангелии Иоанна, которое было выпущено в свет позже остальных, было сказано много упреков по поводу присутствующих в нем нападок на «евреев» и того, что евреи представлены в нем как единое целое — народ, весь отвергающий Христа и его учение. Но не следует ошибочно понимать это слово. В большинстве случаев евангелист, бывший иерусалимский священник, порвавший со своей родной средой или ушедший из нее, называет «евреями» высших представителей иудейской власти, первосвященников и их приспешников. Он ни в каком смысле ни в чем не обвиняет весь еврейский народ целиком. Разве не он, единственный, процитировал фразу Иисуса: «Спасение идет от евреев»?

Если говорить правду, то евреи и христиане имеют общую историческую опору: корни тех и других одни и те же и уходят в почву Палестины I в. Христиане направили свое движение не в ту сторону, куда пошли остальные еврейские группы той эпохи, но вначале были не слишком далеко от остальных, особенно от фарисеев, которые, как и они, верили в воскресение мертвых. Современный иудаизм питается из того же источника. Хотя он происходит от движения фарисеев, существовавшего в эпоху Второго храма, нельзя сказать, что он и это движение одинаковы. Итак, иудаизм и христианство — два движения, которые имеют общее происхождение, но эволюционировали по-разному. Однако, как справедливо отметил библеист и историк Андре Поль, разрыв между ними был неизбежен уже из-за послания и природы основателя христианства. Иисус, исполняя сказанное в законе и книгах пророков, при этом выходил за пределы того, что там сказано.

Четыре Евангелия, несомненно, являются нашим главным руководством и нашим главным источником при восстановлении исторического образа Иисуса. Но не следует пренебрегать и другими источниками.