Иосиф Флавий и в первую очередь Филон Александрийский, несомненно, преувеличивали, рисуя портрет Пилата. У них это грубый, полный презрения, жестокий человек, известный своими злоупотреблениями, беспричинными тяжкими оскорблениями, хищениями и массовыми казнями; человек, который ненавидел находившихся под его управлением евреев и сознательно нарушал их религиозные обычаи. Современные историки смягчают этот приговор и не делают из Пилата безумного и ненавистного народу тирана. Пилат был суровым администратором, усердным слугой императора, строго следовал полученным указаниям, не поддавался влиянию чувств, но вовсе не был кровожадным чудовищем. Он, несомненно, верил, что для поддержания порядка несколько показательных казней полезнее, чем старания убедить народ. Но он также понимал, что ему, чтобы править, необходима поддержка богатых аристократов и священнической знати. Доказательство этого — долгое сотрудничество Пилата с первосвященником Иосифом Каиафой. Приехав в Палестину, римский наместник не заменил Каиафу своим ставленником, а укрепил власть первосвященника. В остальном же Пилат вел себя негибко и неуклюже, у него не было ни дипломатических способностей, ни знания человеческой души. Он не пытался понять обычаи тех, кем он управлял, а это было грубейшей ошибкой в стране, населенной несколькими непохожими один на другой народами (иудеями, самаритянами, идумеями), которые были известны своим беспокойным нравом, очень дорожили своей автономией и верой своих предков.

Есть много примеров, подтверждающих, что этот портрет верен. В 26 г., вскоре после вступления в должность, Пилат, в отличие от своих предшественников, уважавших еврейские традиции, ночью ввел свои войска в Иерусалим с подвешенными к древкам их штандартов изображениями правящего императора. Римские штандарты имели религиозное значение: солдаты ставили их возле алтарей и приносили им жертвы. Существовал праздник в их честь, который назывался Natalis signorum — «День рождения знаков». Отягчающим обстоятельством было то, что Антония — крепость поблизости от Храма, в которой были установлены штандарты, была местом хранения парадных одежд первосвященника. Предшественники Пилата, разумеется, приказывали вносить в Иерусалим штандарты подчиненных им войск, но предусмотрительно снимали со штандартов портреты цезаря, поскольку знали, что еврейский закон запрещает изображения людей. Пилат же сначала велел закрыть эти портреты тканью, но потом приказал ее снять.

Иудеи и в городах, и в деревнях были в ярости и пять дней подряд устраивали демонстрации перед резиденцией Пилата в Кесарии. Префект стоял на своем — не столько из упрямства, сколько из страха перед императором, который очень болезненно воспринимал оскорбление священных для римлян изображений. На шестой день Пилат приказал вооруженным солдатам окружить демонстрантов и пригрозил протестующим, что велит их перерезать, если они не уйдут. Но демонстранты отказались подчиниться, легли на землю и приготовились умереть, но не допустить нарушения Закона, запрещающего поклоняться изображениям и идолам. Пилат, удивленный такой решимостью, не решился устроить кровавую бойню и убрал значки из Святого города. Американский историк Б.С. Макгинг подчеркивает, что «этот случай показывает, что в Пилате странным образом сочетались склонность к провокации, нерешительность, упрямство и, наконец, слабость». К этому перечню надо добавить еще и подлость, поскольку штандарты были внесены украдкой.

Это желание утвердить власть языческого Рима наперекор еврейским верованиям проявляется и в изображениях, которые он выбрал для монет. Кроме денег, которые чеканились в Антиохии, столице Сирии, в Кесарии Приморской тоже были отчеканены несколько монет, которые были пущены в обращение в Иудее. Пилат не желал оскорблять религиозные чувства тех, кем он управлял (он все же не заходил так далеко, как Калигула, который хотел поставить свою статую в Храме), и потому приказал изобразить на этих бронзовых монетах, лептонах (такая монета была равна половине римского квадранта, то есть равнялась восьмой части асса) символы, связанные с культом императора. На некоторых из них был изображен lituus (посох авгуров), на других stimpulum (ковш, из которого выливали вино, принося его в жертву). Так наместник хотел возвеличить счастье (felicitas) императора и религиозный характер императорской власти. Его более благоразумные предшественники довольствовались более безобидными символами. У Копония и Амбибула на монетах были ячменный колос и финиковое дерево с восемью ветвями, а у Валерия Грата — рог изобилия или ветвь с девятью листьями. Пилат чеканил монеты трижды: в 29 г. (с надписью LIS, что соответствует 16–17 гг. правления Тиберия), в 30 г. (с надписью LIZ, 17–18 гг.) и в 31 г. (с надписью LIH, 18–19 гг.).

Пилат старался продумывать свои провокации, но продумывал их плохо! Он недооценивал культуру и чувствительность евреев и потому совершил другие неуклюжие поступки. Во время праздника Пасхи произошло крупное столкновение, о котором коротко рассказывает Лука в своем Евангелии: несколько галилеян, пришедших в Храм, были убиты, и их кровь смешалась с кровью принесенных в жертву животных. Иисус, видимо, не был в Иерусалиме в ту Пасху (вероятно, вторую за время его служения как проповедника), поскольку пришлось рассказывать ему об этом случае. Вскоре произошло другое громкое событие. Пилат решил построить акведук длиной 25 км. Это намерение достойно похвалы, но, чтобы финансировать это строительство, он взял деньги из священной казны Храма. Это казной, которая называлась korbonas, управляли служители, избранные из числа священников. Она была огромной: в ней хранились одежды, священные украшения и сосуды, добровольные дары благочестивых евреев. Наполняли ее с помощью налога: каждый мужчина-еврей в возрасте 20 лет и старше должен был вносить в нее полшекеля в год. Собранные средства расходовались на культовые потребности, но также на социальные нужды и на некоторые работы по благоустройству города. Разумеется, римский оккупант не мог распоряжаться этими деньгами, потому его поступок и возмутил евреев. Даже могущественный Помпей, прибыв в Палестину, не посмел коснуться этой казны. Вероятно, Пилат, чтобы позволить своим людям войти в сокровищницу, добился согласия у Каиафы и главных ответственных за казну лиц. Иудеи бурно протестовали. Когда Пилат приехал в Иерусалим, они окружили судейское место, которое он велел устроить для себя на дворцовой площади, ругали римского наместника и плевали в него. Пилат предвидел эту реакцию. Он велел своим солдатам одеться в гражданскую одежду и вооружил их дубинами, а потом подал им с высоты своего помоста условный сигнал. Солдаты окружили демонстрантов и врезались в их толпу. Они, несомненно, вышли за пределы данных им приказов. Они яростно толкали протестующих, топтали их ногами и били так, что среди евреев были убитые и раненые. Толпа разбежалась в ужасе и отчаянии.

Этот портрет Пилата плохо соответствует его образу в синоптических Евангелиях, где римский префект в затруднительном положении ведет себя уклончиво с иерусалимскими иерархами, несомненно сочувствует Иисусу и пытается спасти его от смертного приговора. Этот грозный наместник, который представляет здесь императорскую власть и для которого эта казнь не первая, ведет себя как нерешительный мелкий чиновник, боится приговорить невиновного, находится под влиянием снов своей жены и в итоге трусит. Еще немного, и наши евангелисты сделали бы его добрым и справедливым человеком. За это их тут же обвинили в желании запоздало польстить римским властям, под игом которых жили первые христианские общины, обвинив еврейские власти в смерти Иисуса. Возможно, в этой критике есть доля правды, но такое несоответствие объясняется также плохим пониманием роли римского наместника. Драма, произошедшая в Иерусалиме во время Пасхи 33 г., и по меньшей мере двусмысленное поведение Понтия Пилата могут быть поняты лишь с учетом одного события, которое произошло в Риме на несколько месяцев раньше. Толкователи Писания и даже историки забывают про этот контекст.