Ранним вечером в сочельник Нового года Москву накрыла небывалая метель. Город застыл в десятибалльных пробках. Стояли автобусы с запотевшими окнами, фургончики с праздничной доставкой, семейные седаны и представительские лимузины, желтые такси и юркие «смарты». Стояли даже зловещие черные машины с мигалками и их джипы охраны, бессильные перед разгулом стихии. Пузатые постовые в овчинных тулупах замерли на перекрестках, как памятники эпохе, на их ушанках росли холмики снега. По тротуарам между сугробами прыгали пешеходы, навьюченные пакетами с подарками, мигали фонарики елочных базаров, зазывала в мегафон приглашал на ярмарку башкирского меда. На бульварах ярко светили огни; на Гоголевском дети играли в снежки и лепили зайцев в лодке у памятника Шолохову, а на Тверском кто-то даже проложил лыжню.

Над всей предновогодней суетой, невидимый ни для пешеходов, ни для водителей, ни для камер ФСО, ни для радаров ПВО, в облаке снега мчался на своих резвых оленях Дед Мороз. Он спешил на улицу Большую Дмитровку, где большие дети из Совета Федерации задумали переписать историю. В своем необъятном мешке, среди плюшевых овечек и медведей, трансформеров и Барби он вез им закон, который отменял Указ Президиума Верховного Совета СССР 1954 года о передаче Крымской области из РСФСР в Украинскую ССР. Еще ему надо было успеть на Охотный ряд к детям из Государственной Думы, которые захотели отменить Постановление Съезда Народных депутатов СССР 1989 года, осуждающее войну СССР в Афганистане. Взамен он вез им в подарок другое постановление, осуждающее США за бомбардировки Хиросимы и Нагасаки и требующее над ними нового Нюрнберга. И наконец, ему надо было попасть за высокие зубчатые стены средневековой крепости, в первый корпус Кремля, где его ждал сам президент, сидя у жарко горящего малахитового камина со своим черным лабрадором, но что у Деда Мороза был за подарок, остается тайной. Снижаясь над городом, его повозка делала круги, и, словно посадочный огонь, светился в порывах метели красный нос коренного оленя в упряжке по имени Рудольф…

Под занавес года российскую политическую элиту охватила эпидемия исторического ревизионизма. Отчаявшись поменять что-либо в безрадостном настоящем, терпя унижение за унижением (даже аннексия Крыма обернулась внешнеполитическим поражением, оставив Россию с проблемным активом на руках, подведя ее под болезненные санкции Запада и оттолкнув от нее ближайших союзников и соседей), российские политики решили отыграться на безответном прошлом и переписать историю по собственному вкусу. Предложено было пересмотреть все, от территориальных потерь России — Крым в 1954 году, Аляска в 1867 году (петиция о возврате Аляски была подана российскими активистами на сайте американского Белого дома в марте 2014 года, но не набрала необходимых для рассмотрения 100 тысяч голосов) — до территориальных экспансий, как в Афганистане в 1979-м. Для оправдания России в ход идут самые смелые исторические аналогии: так, обосновывая присоединение Крыма, Владимир Путин припоминает аннексию Америкой Техаса в 1845 году. Идя по этому пути, можно дойти до ссылок на геноцид американских индейцев, чтобы оправдать войну в Чечне. Или вспомнить инквизицию, чтобы сказать, что гонения на «иностранных агентов» в сегодняшней России являются верхом гуманизма. Хотя возможны и более глубокие исторические аргументы: как известно, обосновывая свое заключение по делу Pussy Riot, эксперты на полном серьезе ссылались на постановления церковных соборов IV и VII веков; история — бездонная кладовая поучительных примеров!

Последние инициативы российских законодателей вписываются в общую тенденцию исторической политики в нашей стране, где история — служанка власти, еще один ресурс в распоряжении государства, наряду с поташом, пенькой, пушниной, нефтью и безропотным населением. Как говорится, Россия — страна с непредсказуемым прошлым. Поколение за поколением люди, как в первобытную магию, верят в ритуалы переписывания. Так в сталинские времена школьники замарывали в учебниках имена и вырезали фотографии политиков и полководцев, оказавшихся врагами народа. Так географы в конце 1940-х тщательно уничтожали немецкие названия в Восточной Пруссии и татарские топонимы в Крыму, словно все эти новоиспеченные Пионерские, Гвардейские и Первомайские могли убить память места. Так и теперь: политики по-детски наивно верят, что если объявить Хрущева врагом народа и переписать Постановление 1954 года, то Крым точно станет нашим, и мировое сообщество его признает.

Но почему тогда не назвать врагом народа Ельцина и не переписать Беловежские соглашения? И вот уже Назарбаев с Лукашенко нервно ездят друг к другу в гости, смотрят в сторону Европы и Китая, и мечту о Евразийском союзе можно считать похороненной. А еще российские законодатели могут вспомнить, что Казахстан и Киргизия были выделены из состава РСФСР в 1936 году, а в 1929 году из России Белоруссии были переданы Витебская и Могилевская губернии. Или отменить подписанное Лениным Постановление Совета народных комиссаров от 31 декабря 1917 года о признании независимости Финляндии или добровольный возврат все тем же Хрущевым Финляндии военно-морской базы Порккала в Финском заливе 1 января 1956 года. Законотворческий экстаз российских депутатов может заставить наших северных соседей еще крепче задуматься о возможном членстве в НАТО.

Фантазия ревизионизма не знает пределов. Можно пересмотреть итоги матча 1/8 финала чемпионата мира по футболу 1986 года, в котором великолепная сборная СССР проиграла в дополнительное время Бельгии со счетом 3:4 — боль за это поражение до сих пор жива в наших сердцах. Также можно пересмотреть итоги Русско-японской и Крымской войн, дать юридическую оценку Варфоломеевской ночи и созвать международный трибунал, в котором судить Британию за подавление Восстания сипаев в Индии и Боксерского восстания в Китае. Ветер истории гуляет в головах реваншистов, словно безумная декабрьская метель.

…Во второй половине дня 31 декабря Совет Федерации в стахановском темпе проголосовал за законы об отмене Постановления 1954 года о передаче Крыма в Украину, Постановления 1989 года, осуждающего вторжение в Афганистан, и Договора 1867 года о продаже Аляски. Разгоряченные ударной работой, возбужденно переговариваясь, надевая пальто и доставая сигареты, сенаторы потянулись к выходу, к автомобилям, которые должны были везти их по домам, к накрытым праздничным столам. Но выйдя на Большую Дмитровку, они почувствовали, что в воздухе что-то изменилось. Да и на земле тоже — там не было ни машин, ни бойцов охраны, ни рекламных огней: на холодной заснеженной улице среди двухметровых сугробов стояли неуклюжие темные дома без света со странными покатыми крышами. Метель кончилась, крепчал мороз, из-за низких туч вышла луна. Вдалеке раздался топот и свист, и ниже по улице показался конный патруль: всадники в косматых шапках на коренастых лошадях мчались по Большой Дмитровке, откинувшись в седлах с высокими луками… А дело было в том, что после визита в Москву Дед Мороз полетел дальше на восток — в Казань и Астрахань, в Старый Сарай и Кзыл-Орду, в Монголию, к истокам реки Онон, где другие дети, наследники другой великой степной державы просили его пересмотреть итоги их геополитической катастрофы — распада Монгольской империи великого Чингисхана.

С гиком и хохотом всадники пронеслись в вихре снега, огуляв камчой зазевавшегося законодателя. В своих легких кашемировых пальто, в итальянских ботинках, с молчащими айфонами в руках сенаторы ошеломленно стояли на морозе. Над их головами равнодушно светили колючие звезды бескрайней евразийской ночи.