Отношения России с Западом проходят одну за другой так называемые точки невозврата. Опубликован промежуточный доклад следственной группы по крушению «Боинга» МН17, который утверждает, что самолет был сбит ракетой «Бук», привезенной из России и запущенной с территории пророссийских сепаратистов. Сразу вслед за этим западные страны возложили на Россию и ее союзника Башара Асада ответственность за варварскую бомбардировку госпиталя в сирийском Алеппо: МИД Франции приравнял ее к военным преступлениям.

Здесь, вероятно, следовало бы написать о прозрении Запада, о том, что машина западного правосудия работает медленно, но верно, и вспомнить о взрыве ливийскими спецслужбами самолета авиакомпании PanAm над шотландским Локерби, где потребовалось 11 лет для того, чтобы Каддафи выдал подозреваемых, и 15 лет — для выплаты компенсации семьям погибших в теракте… Но все это будет не то: аналогии с региональной державой Ливией не работают, а нынешние разоблачения вызывают ощущение дежавю: подобных «точек невозврата» за последние три года было пройдено множество, и всякий раз Россия и Запад с ходу пересекали очередную «красную линию» и продолжали свое скольжение по бесконечной наклонной плоскости со взаимными обвинениями и словесными перепалками, словно связанные невидимой цепью. Не будет ни Нюрнберга, ни Гааги, ни иного трибунала — скорее всего, Россию ждут многолетние заочные процессы, обвинительные приговоры и решения о выплате многомиллионных компенсаций, которые Россия, конечно же, не признает, что вызовет новый раунд санкций, скандалы с арестом российского имущества за рубежом и тяжбу, которая затянется на годы, если не на десятилетия. Чем проводить параллели с Локерби, лучше вспомнить трагедию корейского «Боинга», сбитого советским перехватчиком над Сахалином 1 сентября 1983 года, — окончательной ясности нет и по сей день, виновные не названы, а страны, сбившей самолет, уже нет на карте.

Иными словами, катастрофических последствий для России, скорее всего, не будет. Или даже наоборот: последние обвинения Запада вписываются в долгосрочную стратегию Кремля по созданию образа непредсказуемого и опасного игрока, нарушителя глобальных правил, которого всем следует бояться. Очевидно, ни уничтожение малайзийского «Боинга», ни бомбежка гражданских объектов в Сирии не были сознательными акциями России, но они произрастают из той высокорисковой среды, которую Москва создает на постсоветском пространстве и на Ближнем Востоке, и являются закономерными последствиями той гибридной войны, которую Россия ведет по всему миру. Еще одним актом этой войны стал указ Владимира Путина о приостановке действия межправительственного соглашения с США об утилизации плутония. Россия поднимает ставки в геополитической игре и фактически дает понять, что готова к ядерному шантажу Запада (тому самому «радиоактивному пеплу» из страшилок Дмитрия Киселева) и к демонтажу всей инфраструктуры соглашений по атомному оружию.

Гибридная война Кремля — это политика слабости и хитрости информационной эпохи. Не обладая достаточными военными, экономическими и дипломатическими ресурсами для того, чтобы побеждать в Украине и в Сирии, Россия проводит точечные операции по дестабилизации обстановки в этих двух странах, провоцирует конфронтацию с Западом, но уклоняется от нее в последний момент, задействует мощную кампанию по дезинформации и пропаганде с целью исказить картину происходящего и размыть позицию Запада, которая и сама по себе является нечеткой и нерешительной. Целью гибридной войны является проецирование непредсказуемости, хаоса и страха — создание неустойчивой среды, в которой гораздо легче блефовать со слабыми картами на руках.

В XXI веке главным российским экспортом становится не нефть и газ, а страх: первые с годами будут лишь падать в цене, а второй — расти. В обществе риска, о котором пишут крупнейшие современные философы и социологи, от Ульриха Бека до Энтони Гидденса, выигрывают те, кто умеет производить и капитализировать страх, обращать его в политический и экономический ресурс. Россия здесь является крупным игроком и поставщиком: залежи страха хранятся в толще русской истории, в отношениях России и Запада, в повседневных взаимоотношениях гражданина и государства. Система международных отношений XXI века, которая начала складываться с 11 сентября 2001 года (а в России — чуть раньше, с сентября 1999 года, со взрывов домов в Буйнакске, Москве и Волгодонске и «гексогеновых учений» ФСБ в Рязани), выстраивается по сценариям Томаса Гоббса, предрекавшего анархию межгосударственных отношений и «войну всех против всех», а не Иммануила Канта, искавшего «вечного мира» в Европе. Путинская Россия — один из продюсеров и бенефициаров этого гоббсовского мира, в котором востребован ее главный ресурс — страх и ее главный сервис — услуги безопасности. Это классическая стратегия рэкетира, символически изображающего угрозу и предлагающего «крышу» уже не за символическую цену.

Ключевое слово здесь — слабость. Проиграв и холодную войну, и послевоенный мир, разбазарив нефтяную сверхприбыль и остатки репутации, Россия не может конструктивно решать мировые проблемы: вместо этого она предпочитает их углублять. Не принимать и обустраивать у себя беженцев из третьего мира, а перенаправлять их поток в Западную Европу через переходы на границе с Финляндией и Норвегией, использовать их как инструмент гибридной войны, чтобы усугубить миграционный кризис в Европе и спровоцировать там антииммигрантские настроения. Не решать гуманитарные и политические проблемы Сирии, а вмешаться в уже существующий конфликт с эгоистичными геополитическими целями и вывести его на качественно новый уровень. Не способствовать объективному международному расследованию катастрофы МН17, а сбивать его со следа, постоянно выдвигая противоречащие друг другу версии. Не сотрудничать с WADA и международными спортивными федерациями, чтобы искоренить эпидемию допинга в мировом спорте, а пытаться дискредитировать и уничтожить WADA информационными вбросами и, как подозревают, хакерскими атаками.

И надо сказать, что пока у России все неплохо получается: совместными усилиями Минобороны, МИД, Russia Today и отдельных штурмовых отрядов «народной дипломатии» — от фанатов и байкеров до хакеров и интернет-троллей, наводнивших западные сети, — экспорт страха и неопределенности растет в максимальных объемах при минимальной себестоимости. Русская угроза сегодня мерещится Западу за каждым углом: в перемещениях войск Асада и в провокациях донецких сепаратистов, в любой компьютерной атаке, от взлома серверов штаба Демократической партии США до атаки на серверы Yahoo, к которой, как утверждала интернет-компания, причастны российские правительственные агентства, в неопознанных подводных лодках в Балтийском море и в волнениях мигрантов в европейских городах, в финансировании Дональда Трампа и Марин Ле Пен. Сейчас даже не важно, в какой степени Москва причастна к каждому из указанных эпизодов и были ли это спланированные спецоперации или самодеятельность отдельных патриотичных граждан: Россия создала мерцающее пространство неопределенности, в котором ее роль демонизируется и, скорее всего, преувеличивается — но это именно то, чего добивается Путин.

Затраты на производство страха минимальны: та же операция ВКС России в Сирии обошлась, по подсчетам РБК, менее чем в 1 миллиард долларов по текущему курсу — сущие пустяки по российским меркам, полстадиона «Зенит» на Крестовском острове или пять километров трассы Сочи — Красная Поляна. Как емко выразился президент Путин: «Мы там достаточно долго можем тренироваться без существенного ущерба для бюджета». Добавьте к этому бюджет МИА «Россия сегодня», работу с русскими диаспорами и западными политиками типа Шредера и Берлускони и поддержку правопопулистских и сепаратистских партий, наладивших политический туризм в Крым, и получится сравнительная небольшая сумма, несопоставимая с разорительными инвестициями в инфраструктуру страха времен холодной войны.

С другой стороны, Запад сегодня гораздо менее, чем 30 лет назад, обладает необходимой организацией и волей к сопротивлению. Расслабленный долгим периодом мира, деморализованный постмодернистской «постгероической» эпохой, он пассивен, разобщен и меркантилен, и Россия успешно пользуется слабостью оппонента. Минимальными средствами был воскрешен архетип русской угрозы, который задремал было в подсознании Запада со времен Горбачева, но теперь он снова поднимается в рост, как отощавший медведь- шатун по весне, и неслучайно российские болельщики, передовой отряд путинской гибридной войны, таскают с собой на выезды огромные баннеры с оскаленным медведем, а группа хакеров, взломавших сервер WADA, называет себя Fancy Bears — на их логотипе медведь в маске Анонимуса. Тридцать лет спустя символическая экономика холодной войны вернулась на исходные позиции: у россиян во всем виноват Обама, американцы ищут под кроватью русскую угрозу.

Впрочем, Запад не торопится покупать страховку жизни и услуги безопасности у ЧОП «Россия». Стратегия рэкетира успешна, когда ему удается навязать коммерсанту свою «крышу», а тут Запад не очень-то стремится к переговорам о «новой системе безопасности» и не видит в Путине нового Сталина образца 1945 года, с которым надо садиться за карту и делить мир на сферы влияния. И поэтому еще точнее будет сравнить Россию не с рэкетиром, а с гопником «на районе»: как говорится в ходящей по сети шутке, Россия встала с колен и присела на корточки. Не обладая реальной силой, гопник держит в страхе весь квартал, манипулирует законопослушным обществом при помощи дозированных угроз. В его арсенале — набор мелких ритуальных действий (избить слабого, отжать мобильник, надерзить милиции, показать нож, рвануть на груди рубаху), призванных продемонстрировать окружающим, что он готов нарушить закон, конвенции. Гопник мгновенно пасует перед внешней силой и любым организованным сопротивлением, но для этого надо, чтобы они были в наличии, а в нынешней системе международных отношений, при уходящем Обаме и ослабленном Брекзитом Евросоюзе, такой силы нет.

Что дальше? На первый взгляд кажется, что цель гибридных войн достигнута: к России стали прислушиваться, ее стали бояться, но это сродни страху мира перед Ираном или Северной Кореей, которые существуют в роли мировых пугал уже много десятилетий. Россия не столько вернулась в клуб ведущих мировых держав, в котором занимала место по праву до 2014 года, сколько превратилась в страшилку глобального масштаба, и сравнивать тут надо не с Ливией и Северной Кореей, а с Советским Союзом начала 1980-х. Та страна точно так же растратила ресурсы и уважение, потеряла всех союзников и, не имея сил решать мировые проблемы, вела разрушительную внешнюю политику — от гонки вооружений до войны в Афганистане. Пафосный в своих глобальных претензиях и мечтах о былом величии, напыщенный снаружи и пустой внутри, Советский Союз превратился в боеголовку, нашпигованную мусором, в памятник самому себе. Казалось, что он вечен и неколебим, пока вдруг в одночасье не рухнул. «Это было навсегда, пока не кончилось», — как говорится в недавней книге Алексея Юрчака о распаде СССР, а кончаются подобные проекты всегда неожиданно, нелепо и неостановимо.