Олимпийский огонь продолжает свое державное шествие по просторам России в сопровождении сотен охранников, полицейских, овчарок и байкеров (которые теперь играют роль конногвардейцев императора). Жизнь на пути вип-кортежа застывает: замирают города, перекрываются трассы, останавливаются поезда; из передвижного праздника олимпийская эстафета превращается в мобильную полицейскую операцию. В Москве на три дня перекрывался центр города, в Петербурге тысячи солдат зачищали Дворцовую и оцепляли весь Невский проспект.

Масштабы этого гигантского перформанса потрясают воображение; со времен первой эстафеты, проведенной по инициативе Йозефа Геббельса перед берлинской Олимпиадой 1936 года, это стало самой длинной, самой массовой и самой технически оснащенной эстафетой: 123 дня, 65 тысяч километров, 14 тысяч факелоносцев, передвигающихся всеми возможными способами: от атомных ледоколов и космических кораблей до собачьих нарт и оленьих упряжек. По железной дороге огонь едет в штабном поезде РЖД из 11 вагонов, включая два вагона-ресторана, в сопровождении пятисот человек. Позади у олимпийского огня Северный полюс и открытый космос, впереди дно Байкала, вершина Эльбруса и угольная шахта.

Олимпийская эстафета становится религиозной церемонией: в вагоне и на ледоколе огонь путешествует в специальной «лампаде»; отправляя его поездом из Владивостока в Хабаровск, глава РЖД Владимир Якунин (имеющий большой опыт доставки Благодатного огня из Иерусалима) привычным жестом крестится на языческое пламя; а на пляже Сочи, по слухам, отдыхающие обрели принесенную морем чудотворную икону.

Мороз-воевода дозором обходит владенья свои, Россия метит собственную территорию. Опорными точками здесь являются Калининград (наш ответ Евросоюзу), Сахалин (кукиш японцам), Северный полюс (в контексте споров о территориальной принадлежности подводного хребта Ломоносова, где полярник Артур Чилингаров в 2007 году водрузил на дне титановый флаг России). Но особенно важен этот парад российского суверенитета на Кавказе, где факел будет путешествовать последние две недели эстафеты перед конечной остановкой в Сочи. Истинный смысл проведения Олимпиады в этом неспокойном регионе, вблизи очагов терроризма, — это окончательное утверждение российского суверенитета на Северном Кавказе, завершение двухсотлетней Кавказской войны.

И не случайно эстафета олимпийского огня проходит в дни решающего сражения за государственный суверенитет РФ. В Госдуме обсуждается законопроект, вводящий уголовную ответственность за пропаганду сепаратизма, «то есть распространение в любой форме взглядов, идей, призывов или агитации, чтобы поставить под сомнение территориальную целостность РФ». Зона поражения и мощность заряда печально известной 282-й статьи существенно увеличивается: за мыслепреступление против суверенитета предлагается давать тюремные сроки до 20 лет — гораздо больше, чем за убийство! Впрочем, преступления против государства всегда карались у нас жестче, чем преступления против личности. Телеканал НТВ изготовил очередную пропагандистскую «анатомию», на сей раз изобличающую врагов народа, сепаратистов и либералов, которые призывают к распаду России. А вице-премьер Дмитрий Рогозин предложил переименовать российский Дальний Восток в «Родной Восток» или Тихоокеанский регион, чтобы не отдалять его еще больше. На очереди, видимо, официальное переименование Крайнего Севера в бескрайний, как в песне Кола Бельды.

О, эта детская вера в силу слов, в то, что если о проблеме запретить говорить, то она рассосется сама собой! Табуирование любых разговоров о территориальном формате России выявляет родовую травму нашей политической элиты — фантомную боль после распада СССР, «величайшей геополитической катастрофы», — и панический страх перед угрозой дальнейшего распада. Страх становится сегодня основным двигателем российской политики: страх перед белыми лентами, иностранными агентами и усыновителями, страх перед геями и «кощунницами», страх перед правозащитниками и экологами. Теперь, когда «закону Димы Яковлева» исполняется год, когда американские усыновители исчезли (а больные российские сироты так и остались без семьи), пропагандистская машина стала испытывать дефицит врагов, и публике предложили новую фобию: страх перед распадом России.

Откуда он берется? Почему тема суверенитета, вяло обсуждавшаяся последние десять лет в рамках мертворожденной концепции «суверенной демократии», вдруг стала больной точкой режима? Здесь видятся две проблемы, и обе они не во внешних (и мнимых) угрозах суверенитету, не в нотах Керзона, планах Даллеса и кознях Бжезинского, а во внутренних психологических комплексах самой России. Во-первых, это углубляющийся постсоветский кризис идентичности, понимания того, что есть Россия — страна русских или многонациональная империя? — и где пролегают ее границы: в Прибалтике, на Кавказе, в Крыму, Восточной Украине, Северном Казахстане… Не сепаратисты хотят расчленить Россию, а сами русские не могут понять, где их границы, отсюда паранойя и сверхчувствительность при любом упоминании суверенитета и границ России.

Другая проблема гораздо серьезнее: это кризис веры в будущее России. И здесь опять-таки дело не в территориальной целостности и мнимых угрозах суверенитету, а в исчерпанности авторитарно-сырьевой модели, в невозможности долгосрочного планирования в нашей стране. Россия сегодня — это страна, которая лишилась образа будущего, долгосрочной перспективы, экономической и социальной модели, помимо экспорта ресурсов и распила бюджетов. Активное население заполняет эту пустоту идеей эмиграции: согласно опросу Левада-Центра летом 2013 года, 22% россиян хотели бы уехать за границу (за пределы бывшего СССР) на постоянное место жительства; при этом больше других хотели бы уехать самые образованные и динамичные: студенты и учащиеся (45%) и предприниматели (38%).

Элита компенсирует страх перед будущим все более параноидальной идеей суверенитета: чем сильнее она испытывает неуверенность, тем громче кричит «держи вора!». Вместо реальных мер по укреплению государства, стратегий развития депрессивных регионов и моногородов, инвестиций в образование, здравоохранение и культуру, в человеческий капитал и будущее страны нам предлагают риторические стратегии, «срока огромные» за мыслепреступления и фантастические идеи по переименованию Дальнего Востока. У нас уже однажды была страна, которая словами пыталась латать прорехи в реальности, и в 1991 году она распалась.

Именно поэтому власти столь важны религиозные ритуалы суверенитета в эстафете олимпийского огня — и сама Олимпиада как образ будущего, и медальный зачет как прообраз войны: это заговаривание страха, это заклинание извечной российской пустоты. Именно отсюда эта державная серьезность и чрезвычайные меры безопасности, превращение веселой, карнавальной эстафеты в силовую спецоперацию.

Однако выходит неважно: бракованные факелы то и дело тухнут (на сегодня уже зафиксировано свыше 50 случаев погасания олимпийских факелов), неблагодарные зрители смеются и свистят. Необходимо присутствие сотрудника ФСО, который зажигает погасший олимпийский огонь при помощи зажигалки Zippo, как это случилось во время эстафеты в Кремле. Но где взять столько охранников, чтобы при помощи зажигалок поддерживать угасающую веру в будущее России?