5

В 6:15 утра Дипак вошел в здание через черный ход, спустился в подвал за униформой и приготовился к выполнению своих обязанностей. Начало рабочего дня ничем не отличалось от обычного, чего нельзя было сказать о продолжении: в холле царила суматоха, Леклеры, Уильямсы и Зелдоффы совещались с Бронштейном, Моррисон дремал, привалившись к стене, миссис Коллинз в лихорадочном состоянии расхаживала взад-вперед, не хватало одной только мисс Хлои. Видя всеобщее возбуждение, Дипак сперва лишился дара речи, но представшая его взору загадка вернула его к реальности. Кто собрал всю эту публику внизу, учитывая отсутствие его сменщика?

Бронштейн первым заметил появление Дипака и с убитым видом шагнул к нему.

— Мой дорогой Дипак, я страшно огорчен. Случилось несчастье: мистер Ривера упал со служебной лестницы.

— Как он оказался на служебной лестнице в пять утра? — вскричал Уильямс.

— В данный момент это не главное, для нас гораздо важнее узнать о его состоянии, — напомнила мадам Леклер, щеголявшая перед соседями в легком неглиже.

— Что говорят в отделении неотложной помощи? — спросила миссис Уильямс, торопясь на выручку своему супругу.

— Там молчат. У бедняги открытый перелом правой ноги, правда, потеря крови минимальная. Он оглушен, но в сознании. Я с ним разговаривал, его ответы были вполне разумны, — уточнил профессор.

— Будем надеяться, что по этой части ему ничего не грозит, — изрек со вздохом Зелдофф, украдкой поглядывая на декольте мадам Леклер.

— Наверняка при поступлении в больницу ему сделали томограмму мозга, — подхватила его жена и привела мужа в чувство, пнув его в лодыжку.

— Куда его отвезли? — бесстрастно осведомился Дипак.

— Я попросил доставить его в медицинский центр «Бет», один тамошний врач — мой друг, — ответил Бронштейн.

— Полагаю, всем вам хочется как можно быстрее разойтись по своим квартирам, но для этого придется сделать две ездки, поэтому давайте разделимся на две группы, — скомандовал Дипак, словно капитан терпящего бедствие корабля.

Последовала перекличка пассажиров: Зелдоффы, спящий стоя Моррисон — живая загадка, миссис Коллинз… Поискав ее взглядом, Дипак увидел, что она стоит за его конторкой и копается в ящике. Закрыв его, она стала что-то высматривать у себя под ногами.

— Чем я могу вам помочь? — шепнул ей Дипак.

Миссис Коллинз нашла то, что искала, — книжку карманного формата, которую незаметно сунула себе в карман.

— Можете на меня рассчитывать, — успокоил он ее. — Будьте так любезны, пройдите в лифт и по пути разбудите мистера Моррисона. Я буду вам бесконечно признателен…

Накатав сотню метров по вертикали и потратив на это несколько минут, Дипак, оставшись один в кабине лифта, откинул раскладное сиденье, сел и стиснул ладонями виски. Первым делом надо было предупредить жену, что вечером он задержится. Жильцам потребуется его помощь при возвращении домой в конце дня; а потом он поедет в больницу. Кто будет нести службу ночью? Сколько времени жильцы согласятся в его отсутствие ходить по лестнице? Пока что у него не было ответа на этот ключевой вопрос, но грудь сжимало тяжкое предчувствие.

Жизнь возобновила почти нормальное течение. Дипак исполнял свои привычные обязанности. Подняв на нужный этаж горничную Леклеров, он спустил вниз их золотистого ретривера, чтобы передать его парню, выгуливающему собак. В девять часов в холле появился мистер Грумлат.

— Странный у вас нынче вид, — бросил он лифтеру, входя в кабину.

На счастье, контора бухгалтера располагалась на втором этаже, так что отвечать Дипаку не пришлось.

В десять часов его услуги понадобились Уильямсу. Когда Дипак ехал на восьмой этаж, ему позвонил Зелдофф. Останавливать кабину не было необходимости, потому что люди, желающие спускаться вниз, терпеть не могут подниматься наверх, так что он решил подобрать Зелдоффа на обратном пути. Зелдофф и Уильямс поздоровались во второй раз за день.

— Нет, серьезно, что занесло его на лестницу в пять часов утра? — пробормотал себе под нос обозреватель «Фокс Ньюс», никогда не упускавший возможности кого-нибудь в чем-нибудь заподозрить.

— Представить себе не могу, — отозвался со вздохом Зелдофф, у которого вообще были проблемы с воображением, оно разыгрывалось только в присутствии соседки-француженки с седьмого этажа.

Дипак чувствовал их взгляды на своих плечах или, быть может, на своей фуражке… Обращаться к ним он поостерегся, только пожелал всего доброго, отодвигая решетку. На тротуаре мужчины разошлись в разные стороны.

Немного погодя настал черед Леклеров, всегда покидавших дом вместе.

Миссис Уильямс работала на дому, миссис Зелдофф вообще не работала, миссис Коллинз по утрам никогда никуда не ходила, Моррисон не высовывал носа на улицу до трех дня, отсыпаясь после вечерней попойки, горничная Леклеров выходила за покупками только в обеденное время, выключив в полдень пылесос. Иными словами, Дипак мог посвятить кое-какое время себе.

Он устроился за своей конторкой, открыл старый телефонный справочник и набрал номер больницы.

Это утро было не похоже ни на одно другое. Произошло то, чего не случалось очень давно, настолько давно, что Дипак уже не мог припомнить дату последнего происшествия подобного рода: ожил бакелитовый телефон. Дипак долго взирал на него в изумлении, прежде чем снять трубку.

— Вы что-нибудь про него знаете? — услышал он дрожащий голос миссис Коллинз.

— Я звонил в больницу, мэм. Он все еще в операционной, но опасности для жизни нет.

В трубке прошелестел вздох облегчения.

— Разделяю ваши чувства, мэм, — молвил Дипак. — Перезвоните мне сюда между половиной третьего и тремя часами дня, когда в холле будет спокойно, — прошептал он и осторожно положил трубку.

Тут завибрировал его мобильный. Мисс Хлоя, больше некому. Когда монтировали лифт, никто не позаботился о людях в инвалидных креслах и кнопка вызова оказалась на недосягаемой для них высоте.

Дипак поехал за ней. Она ждала его на своем девятом этаже.

— Я подумала: нужно, чтобы кто-то был с ним рядом, когда он придет в себя, — сказала Хлоя, когда они спускались.

— Так чутко с вашей стороны, мисс!

— Это я услышала, как он упал. Я была в кухне, когда…

Это утро решительно не походило ни на одно другое. Дипак, на время забыв о своей легендарной невозмутимости, перебил Хлою.

— Это котельная, — стал объяснять он вполголоса. — Котел включается в пять утра, пар поднимается по трубам. На четвертом этаже они проложены слишком близко к стене и вибрируют, адски шумят, можно подумать, что кто-то колотит молотком. Приходится подниматься и стучать кулаком по стене, от этого шум прекращается. Тогда-то он, должно быть, и оступился, и…

— Очень может быть. Но зачем вы мне это рассказываете?

— На случай, если поинтересуется мистер Уильямс.

Он проводил ее на улицу, подозвал такси и помог ей в него погрузиться.

— Не тревожьтесь, перелом ноги — это не страшно, — сказала она, придержав дверцу.

— Не смею возражать, особенно вам, но в его возрасте это не пустяк, — произнес со вздохом Дипак.

— Я позвоню, когда будут новости.

Дипак поблагодарил ее за неравнодушие и вернулся в дом. Он был потрясен, хотя ни за что в этом не признался бы.

Хлоя смотрела на Риверу, спавшего спиной к окну. Когда она очутилась в таком же незавидном положении, ее вниманием — лишь только к ней стали возвращаться силы — завладел клен за окном. Он подсказывал ей, что меняются времена года: зимой ветки были голы, весной на них набухали почки, а потом распускались и пахли цветы, летом шумела густая листва, осень заявляла о себе оттенками желтого.

Вошла медсестра, чтобы проверить капельницу и записать давление пациента. Хлоя спросила, каковы у него перспективы. Сестра не могла сказать определенно, будет ли его нога работать нормально, как раньше. После ее ухода Хлоя впала в панику.

— Все будет хорошо! — стала она уговаривать вслух не то спящего Риверу, не то саму себя.

Ривера приоткрыл глаза и снова зажмурился, сморщившись от боли. Хлоя хотела тут же сбежать, но пересилила себя и осталась. Она уже собиралась позвонить отцу и попросить его забрать ее домой, как вдруг в дверях появилась женщина.

На ней были твидовая юбка, белая блузка и джемпер. Немного постояв, она подошла к койке и расправила складку на простыне.

— Уже двадцать лет он часть моей жизни, а я его почти не знаю. Странно, правда?

— Я совершенно не в курсе… — пролепетала Хлоя.

— Мой муж рассказывает о нем, как о родном брате, с которым видится только утром и вечером.

— Я ему не родственница, — призналась Хлоя.

— Я знаю, кто вы, — произнесла Лали, опускаясь на табурет. — Он очень вас ценит и уважает. Я говорю о моем муже. Мистер Ривера, думаю, относится к вам так же. Утро и вечер не могут менять плюс на минус, как вы считаете?

— Вы — миссис Дипак?

— Наша фамилия Санджари, Дипак — это его имя. Хотя «миссис Дипак» звучит необычно. Вас он называет «мисс Хлоя». Я могу вас сменить, возвращайтесь домой, вы совсем бледная.

Хлоя не ответила. Лали встала и вывезла ее в коридор.

— Меня больницы тоже пугают, — сказала она, толкая кресло к лифту. — Как насчет того, чтобы выпить вместе чаю?

— С удовольствием!

Когда они покинули больницу, Хлоя сказала, что хочет ехать сама:

— Вы уж извините, но я не люблю, когда кто-то везет мое кресло. Такое впечатление, будто меня выгуливают.

— Еще минуту назад вы не жаловались, так что, с вашего позволения, я вас еще немного повожу, тем более что придется пройтись, если можно так выразиться…

— Куда вы меня везете? — поинтересовалась Хлоя.

— Здесь неподалеку, в паре кварталов отсюда, есть одно местечко с великолепной выпечкой. По пути туда и обратно мы сожжем лишние калории.

— Много сожжешь, сидя в кресле…

Чайный салон назывался забавно — «Chikalicious». Это развеселило Хлою, как веселила ее Лали, своими добродушно-властными манерами напоминавшая ей Мэри Поппинс.

— Почему вы так на меня смотрите? — спросила Лали, уплетая ромовую бабу.

— Как я на вас смотрю?

— Надеюсь, вас не смущает мой волчий аппетит? Во-первых, я не обедала, а во-вторых, ничуть не стесняюсь быть сладкоежкой.

— Дело совсем не в этом.

— Вы представляли меня совершенно не такой?

— Я вас вообще никак не представляла. Дипак не отличается словоохотливостью.

— Муж знал вас девочкой, он возит вас в лифте утром и вечером, останавливает для вас такси каждый раз, когда это вам необходимо — и в дождь, и в ветер, носит ваши пакеты, день за днем справляется, как у вас дела, — а вы не находите иного объяснения тому, что ничего не знаете о его жизни, кроме его молчаливости? Вот у меня соседи по этажу — кубинцы, у них трое детей и два внука, над нами живут пуэрториканцы, она учительница, он электрик. В нашем доме восемьдесят квартир, и я со всеми знакома.

— Раз так, то у меня припасен для вас сюрприз. Знали бы вы, сколько времени я провела затворницей, в четырех стенах, наблюдая за прохожими на улице, а точнее, за моими соседями! Могу кое о чем вам поведать. Например, что Зелдоффы — несносные ханжи: если перегорит лампочка, они молятся, чтобы ее кто-нибудь заменил; если у них заскрипит дверь, они молятся, чтобы Дипак смазал петли, все обо всем молятся, а сами палец о палец не ударят. Моррисон — элегантный алкоголик, любопытный пьяница, ни в чем ничего не смыслящий, тот еще тип. Леклеры, французская пара, давно поселившаяся в Нью-Йорке, живут словно в коконе. Они мне нравятся, у них художественная галерея в Челси. Души друг в друге не чают. Как голубки, причем ни капли не целомудренные… Декольте мадам Леклер не оставляет равнодушным беднягу Зелдоффа, да и моего папочку, признаться, тоже, но я помалкиваю… Миссис Коллинз — веселая вдовушка, по крайней мере с виду, и всегда очень мила. Была у нее болонка, которая тявкала с утра до вечера. Когда болонки не стало, миссис Зелдофф умоляла миссис Коллинз, чтобы та дала ей пожить в тишине, но эстафету подхватил попугай миссис Коллинз. Что до Уильямсов… О, Уильямсы относятся к себе так серьезно, как никто другой. Уильямс — экономический обозреватель «Фокс Ньюс», которому положено знать все про всех. Мой отец, правда, утверждает, что он болван, уверенный, что вся жизнь сводится к экономике. Папа знает, что говорит, ведь он профессор экономики в Нью-Йоркском университете. Что касается миссис Уильямс, то это особа редкой изворотливости. Ушлая, каких мало! Когда мы вместе с ней едем в лифте, я словно невзначай наезжаю колесом ей на ногу, так эта лицемерка делает вид, будто ничего не случилось!

— А вы та еще штучка! — усмехнулась Лали. — Раз вы не притронулись к этому пирожному, я его у вас конфискую. Сами-то вы кто? Я не такая деликатная, как мой муженек, скорее наоборот!

— Я была актрисой. Училась в студии Стеллы Адлер, потом исполняла второстепенные роли, пока не получила главную в сериале.

— А теперь?

— Теперь я записываю аудиокниги.

— Работаете на общественных началах?

— Нет, кое-что зарабатываю. Не много, но все-таки…

— Раз ваш труд оплачивается, то почему вы сказали, что были актрисой? Мне кажется, вы и сейчас актриса.

— Я не из тех, у кого просят автограф.

— Вот я портниха, и что, думаете, я раздаю автографы?

Лали изящно вытерла салфеткой уголки губ. Женщины молча рассматривали друг друга.

— Муж вернется поздно, усталый, а на рассвете снова отправится на службу, причем, возможно, даже раньше обычного. Если бы я ему позволила, он поставил бы у вас в подвале раскладушку, чтобы в отсутствие Риверы ваши вечера не превратились в хаос. У моего мужа чувство долга доведено до абсурда. Меня тревожит наше будущее.

— Собственники здания быстро найдут Ривере замену. Уверена, мистер Грумлат уже этим озаботился. Скоро все будет в порядке. Не беспокойтесь, я прослежу.

— Проследите лучше за тем, чтобы этот Грумлат не уговорил ваших соседей сделать другой выбор. Времена меняются, это в порядке вещей, но, если это распространится и на ваш дом и если мой муж не сможет и дальше совершать подвиги, он этого не переживет.

— Какие подвиги?

— Вы смеетесь надо мной? Ладно, об этом в другой раз, я должна возвращаться. Не говорите ему, что мы встречались. Жизнь Дипака проходит в холле и в кабине лифта, он любит свой замкнутый мирок.

Позволив Хлое расплатиться, Лали ушла, не позаботившись о том, чтобы помочь ей остановить подходящее такси.