Глава 6
Мужчина с нашивками обер-ефрейтора на полевой форме вермахта осторожно высунулся в амбразуру, придерживая приклад пулемета.
– Кажется, дождь собирается, Пауль, – проговорил он.
За пределами мощного каменно-кирпичного форта простиралась равнина, покрытая кустарником. Он маскировал извилистые овраги, тянущиеся до дальнего леса.
Небо хмурилось. Сгущались тучи, кочующие в южном направлении.
Второй мужчина оторвался от соседней амбразуры с таким же пулеметом, сел на табуретку, аккуратно, чтобы не помять, извлек сигарету из пачки и сказал:
– Дождь, говоришь, собирается, Петер? – Он сделал глубокую затяжку, с интересом смотрел, как кольца табачного дыма устремляются к бетонному потолку. – А то, что русские сюда собираются, тебя нисколько не волнует?
– Русские? – удивился Петер. – Нет, они такие укрепления не возьмут, кишка у них тонка. Эти стены не пробьет даже пушка калибра двести три миллиметра.
– Однако внешний обвод они взяли, – напомнил Пауль.
Товарищ пожал плечами. Даже такие неприятные известия следует принимать невозмутимо и хладнокровно.
Внешний обвод в системе обороны города советские войска действительно преодолели. Они три дня проводили артиллерийскую подготовку, ровняли с землей укрепления. Сегодня, 6 апреля, русские фактически окружили Кенигсберг, стояли в 10–15 километрах от его окраин.
Однако Петер был прав. Внешний обвод – не самое важное. За ним тянулись три внутренних кольца обороны. Пробить их было нереально в принципе, какое количество войск ни подтягивай.
Первое кольцо располагалось в 6–8 километрах от центра города. Это была чересполосица траншей, противотанковых рвов, проволочных заграждений. Повсюду минные поля. Главной «изюминкой» этого кольца были полтора десятка фортов, построенных в девятнадцатом веке и усиленных совсем недавно. Их стены не могла пробить никакая пушка. Все они стояли на господствующих высотах. В каждом располагались не меньше десяти орудий, большое количество пулеметов, минометов, около двухсот обученных и мотивированных пехотинцев.
Бомбить форты с самолетов смысла не было. Слишком малая цель. Расстреливать бесполезно. Стены укреплены, все сомнительные полости залиты бетоном.
Второе оборонительное кольцо проходило по городским окраинам. Это были баррикады, сверхпрочные каменные здания, орудия и танки на ключевых высотах и перекрестках. Из окрестных домов выселялись жители, минировались здания и подходы к ним.
Третье кольцо проходило по городскому центру. Оно включало в себя старинные бастионы, равелины, башни. Их строили в семнадцатом веке, усиливали в девятнадцатом и двадцатом. Каждый дом был превращен в неприступную крепость.
В центре Кенигсберга располагалось самое укрепленное место – цитадель, откуда и велось руководство обороной города. Защищали его около ста тысяч солдат вермахта, части СС, полиции, отряды фольксштурма и гитлерюгенда. Командовал гарнизоном генерал пехоты Отто фон Ляш, опытный вояка, которому в этом городе подчинялось все.
– Бьюсь об заклад, они не станут штурмовать, – заявил Петер. – Для этого надо быть полными идиотами и самоубийцами. Они столкнутся с невиданной огневой мощью и потеряют только на этих рубежах многие тысячи солдат.
– Когда это их останавливало? – сказал Пауль, пожал плечами, дотянул сигарету и раздавил окурок в железной банке. – Ими командуют генералы, которые не жалеют солдат. Возьми того же Жукова.
– Но здесь у них не Жуков, – возразил товарищ. – Тут командует этот, как его… трудная славянская фамилия. Да, Васильевский.
– Они все одинаковые. Бьют в лоб, не жалеют ни солдат, ни танков. Ладно. – Пауль посмотрел на часы. – Скоро обед. Интересно, нам разрешат подняться в столовую или снова заставят ждать, пока этот придурок обер-гренадер Шмультке соизволит дотащить до нас котелки?
– Эх, сейчас бы в увольнение часа на четыре, – мечтательно протянул Петер. – На Гретенплац есть исключительно славное заведение, где до сих пор подают настоящее баварское пиво со свиными ребрышками, а не земландскую бурду с куриными объедками. Там есть официантка Марта Шпигель. У нее недавно убили мужа, поэтому теперь она готова порадовать любого воспитанного мужчину, если у него в кармане имеется десяток-другой лишних марок. Самое удивительное, что женщина совсем не страшная. Эх, помнится, мы с Фогелем там на прошлой неделе…
– Это какой Фогель? – осведомился Пауль. – Тот бедняга, который давеча побежал за водой, и его накрыла шальная русская мина?
– Да, то, что осталось от старины Фогеля, легко вошло бы в стандартный армейский ранец, – сказал Петер. – Не знаю, известили ли его Гертруду в Ростоке. Он мне зачитывал такое нежное письмо от нее, что прямо сердце разрывалось. Эта дамочка руководит районным отделением «Союза немецких женщин».
Приятную беседу солдат прервал глухой скрежет. Словно крыса возилась под полом. Военнослужащие переглянулись, прислушались. Гулкий шум не смолкал. Их взоры пересеклись на крышке канализационного люка, выходящего в угловое помещение восточного крыла форта. Солдаты снова переглянулись, пожали плечами.
Под крышкой кто-то приглушенно ругался по-немецки. Скрипели скобы, вмурованные в кирпичную кладку. Чугунная крышка подпрыгнула от удара и снова улеглась на место.
Петер оторвался от мешков с песком, наваленных у амбразуры, вразвалку приблизился к люку, сел на корточки. В крышку снова кто-то долбанул. Она вылетела из створа и улеглась с перекосом.
– Эй, какого черта, кто там? – спросил Петер.
– Саперы, – донеслось из подземелья. – Тянем чертовы кабели. Дружище, помоги сдвинуть эту проклятую крышку.
О минировании крепости солдаты ничего не слышали. Впрочем, это нормально. Командование принимает решения, не ставя в известность рядовых.
Петер нагнулся, оттащил в сторону тяжелую крышку, увидел в люке офицерскую фуражку с орлом, вцепившимся в свастику. Человек уверенно выбрался наружу. Впрочем, кроме фуражки, ничего немецкого в нем не было. Фуфайка, пистолет «ТТ» с громоздким глушителем «БраМит» советского производства.
– Привет, парни! – воскликнул он на русском. – Ну и как она, жизнь молодая?
Солдаты оторопели. Две пули швырнули Петера на пол. Человек развернулся в прыжке, вскинул пистолет. У Пауля от страха глаза вылезли из орбит. Он машинально схватился за приклад пулемета, но не выворачивать же его из турели! Парень застыл, челюсть его отвисла.
– Ты успокойся, – ласково проурчал визитер и оскалился. – Не расстраивайся.
Его вкрадчивый голос отчасти успокоил солдата. Было в нем что-то гипнотическое. Пауль медленно поднял руки, не моргая, смотрел в жутко пугающую дырочку ствола.
– Вот и умница, – произнес мужчина. – Все бы так, как ты.
Выстрел бросил немца на мешок с песком. Он сполз, перевернулся, продемонстрировал расколовшийся череп.
У глушителя братьев Митиных имелась масса серьезных недоработок. Он плохо гасил шум выстрелов.
В каземат всунулся унтер-офицер без каски. Он что-то жевал, набрал полный рот, не мог говорить, сумел лишь сделать большие глаза. Вновь заговорил пистолет. Изо рта унтера вывалился недожеванный бутерброд, после чего он сам распластался на пороге.
Из недр канализации уже выпрыгивали солдаты в касках и коротких легких фуфайках, помогали друг другу.
– Быстрее, парни! – поторапливал их обладатель немецкой фуражки.
Он стащил ее с головы, швырнул в дальний угол, лихорадочно открутил глушитель. На его фуфайке красовались погоны лейтенанта Красной армии.
Солдаты тянулись из колодца непрерывным потоком. Их было очень много.
По команде лейтенанта двое красноармейцев подбежали к проему и стали швырять гранаты в коридор. Те рвались с оглушительным треском, сыпалась штукатурка. Визжали немцы за стеной. Сюрприз вышел знатный!
Автоматчики выскакивали в проход, затянутый пороховой гарью, разбегались по сторонам, швыряли гранаты в открытые проемы. Грохотала лестница в глубине коридора, с нее спрыгивали ошарашенные немецкие солдаты. Автоматный огонь косил их, никому не оставлял шансов. Герои вермахта, напичканные свинцом, сыпались с винтовой лестницы.
Красноармейцы быстро расширяли плацдарм. Спасибо водопроводчику из соседней деревни, который проводил ремонт в подземных шахтах форта. Первый этаж бойцы уже захватили, перестреляли расчеты артиллерийских орудий, которые немцы затащили в помещения по специальным рольгангам. Дым клубами вырывался из окон.
Пробежал боец с переносным ранцевым огнеметом. Автоматчики прокладывали ему дорогу, истребляли все живое. Через пару мгновений в западном крыле форта бушевало пламя, в котором метались орущие немцы. Стали взрываться ящики, набитые артиллерийскими снарядами. Здание сотрясалось, кирпичи вываливались из внутренней кладки.
Бойцы штурмовой роты растекались по двору, забрасывали гранатами полевые орудия, пулеметные гнезда. Из подвальных казематов, расположенных под зданием, вылезали ошарашенные полуодетые немцы. Их косили, как траву. Росла груда тел во внутреннем дворе. Подбежали несколько смельчаков, стали швырять вниз гранаты. Огнеметчик выпустил по лестнице струю пламени.
Штурмовая группа с незначительными потерями пробилась на второй этаж. Отдельным группам защитников форта удалось блокировать входы в некоторые казематы. На эти мелочи красноармейцы не разменивались, минировали выходы, ставили охрану и продолжали зачистку.
На крепостной стене два отделения немецких солдат при полном вооружении оказали ожесточенное сопротивление, сделали попытку пробиться во двор. Лейтенант Макеев проявил хитрость. Он приказал бойцам отступать, изобразить панику. Красноармейцы скатывались по лестнице, разбегались. Немцы валили за ними толпой, огненный вал несся впереди них.
Два десятка солдат высыпали во двор, бросились к воротам. Там они и попали под перекрестный огонь автоматчиков. Те били из окон первого этажа, из кирпичной караулки. Немцы метались по тесному дворику, падали, как подкошенные.
Вскоре огонь прекратился, и хорошо поставленный голос, имитирующий диктора Левитана, предложил солдатам германской армии сдаться. Можно умереть, это дело хозяйское, но если есть желающие выжить, то милости просим в гости. Места, хлеба и работы хватит всем.
Выжившие солдаты выбрасывали оружие, задирали руки. Их осталось не больше десятка. Красноармейцы теснили их к стене, ставили на колени носами в кирпич.
Заскрипели крепостные ворота. Из оврага, расположенного в ста метрах, выбирались бойцы штурмовых батальонов, бежали в отбитый форт. Через несколько минут подразделения, оказавшиеся внутри третьего оборонительного кольца, ударили с тыла по вражеской траншее, примыкающей к форту. В образовавшуюся брешь устремилась пехота, которой надоело морозить животы в чистом поле.
По всему кольцу наступления началась мощная артподготовка. Удары по окруженному городу наносились одновременно с севера и юга. Ввиду наличия у противника мощных крепостных сооружений к Кенигсбергу были заранее подвезены гаубицы калибра 305 миллиметров. Железнодорожные войска специально прокладывали рельсы для их доставки.
Но даже эти орудия не справлялись с задачей. Стены фортов держались. Поэтому войска обходили их, оставляли охранение и двигались дальше. Артиллерия все равно как-нибудь разберется с ними.
В ходе операции пехотные атаки начинались до окончания артиллерийской подготовки. Это позволяло избегать вражеского огня на подходе к оборонительным сооружениям и заставать противника врасплох. Но у такой тактики были и минусы. Наши подразделения несли потери от огня своей же артиллерии.
Атаки шли одновременно по всем направлениям. Штурмовые отряды и группы, не дожидаясь конца артобстрела, скрытно приближались к вражеским позициям. Бойцы инженерно-саперных частей делали проходы в минных полях и проволочных заграждениях, куда мгновенно устремлялись штурмовые колонны.
Пехота шла валом, накатывалась на противника. В дело вступали штыки, ножи, саперные лопатки. В рукопашной схватке немцы были не сильны. Они откатывались, где-то отступали организованно, в других местах пускались в беспорядочное бегство.
Каменные форты на третьей линии обороны были блокированы. По ним прямой наводкой били тяжелые орудия и самоходные артиллерийские установки. После нескольких попаданий в одно место стены не выдерживали, ломались. В образовавшиеся бреши устремлялись автоматчики и огнеметчики.
Немцы не выдерживали напора, выбрасывали белые флаги, выходили с поднятыми руками – окровавленные, оглушенные, чумазые, как трубочисты. На отдельных участках они оказывали яростное сопротивление. Их приходилось уничтожать, теряя людей и время. Саперы проникали в подземные шахты, вентиляционные ходы, устанавливали заряды.
К концу дня 39-я армия на несколько километров вклинилась в оборону противника, перерезала железную дорогу Кенигсберг – Пиллау. 11-я гвардейская, 43-я и 50-я армии тоже прорвали оборонительное кольцо, вынудили немцев отступить. Пали аэропорт Девау, крупный артиллерийский завод Остверне. Разрозненные части вермахта пытались пробить окружение, отступить на запад, но натыкались на заслоны бойцов 43-й армии и откатывались назад.
Наутро наступление продолжалось. Войска осадили второе кольцо обороны, змеящееся по городским окраинам. Немцы сопротивлялись с упорством обреченных. На предложение сдаться они отвечали отказом, продолжали драться.
Артиллерийские батареи, выдвинутые на прямую наводку, накрыли плотным огнем городские окраины. Рушились кирпичные здания, снаряды перепахивали оборонительные линии. Превосходство в огневой мощи было однозначно на стороне наступающих.
Шли вперед мобильные штурмовые отряды. В каждом из них имелось по нескольку стрелковых рот, артиллерийских орудий, танков, минометов. Танки и САУ устремлялись вперед по окраинным улочкам. За ними шла пехота, прижимаясь к фасадам зданий.
В городе наступление замедлилось. Но советские войска продвигались, брали приступом каждый дом, отвоевывали одну улицу за другой. Немцы сидели чуть не в каждом здании. С крыш и верхних этажей вели огонь фаустники.
Но войска шли вперед. Подходили подкрепления, с ходу вступали в бой. Бойцы моторизованных инженерных и понтонных бригад под огнем противника возводили переправы через Прегель.
К исходу второго дня были отбиты порт и городской железнодорожный узел. Гарнизон Кенигсберга оказался полностью отрезан от земландской группировки. Все отчаянные попытки немцев прорваться оказались неудачными.
Третье кольцо обороны ощетинилось огнем. В центре города находились старинные замки, мощные бастионы, равелины, откуда велся непрерывный артиллерийский огонь.
Все городские подвалы и бомбоубежища наводнили мирные жители. Потери гражданского населения были ужасны. Руины и городские улицы были завалены трупами.
Советская авиация наносила непрерывные удары по оборонительной линии. Большинство старинных зданий было разрушено. Впрочем, это делали не только наши самолеты. Союзники еще с зимы старательно бомбили Кенигсберг, при этом не видели особых различий между жилыми домами и военными объектами, превратили в развалины половину города.
Гражданское население оказалось в ловушке. Немецкое командование уверяло, что в город русские не войдут, и многие велись на эту пропаганду. В аду оказались заперты несколько сотен тысяч человек. Бомбоубежищ не хватало, семьи с баулами и чемоданами пытались бежать из города. Хорошо, если они нарывались на советских солдат, а не на бездушных эсэсовцев.
Центр старинного прусского города превратился в пылающий котел. Взрывались бомбы, снаряды, летели булыжники из мостовых. Старинные парки, дворцовые ансамбли превращались в жалкое зрелище.
Над островом Кнайпхоф – историческим центром города – висела плотная дымовая завеса. Практически все здания там были разрушены, в том числе знаменитый университет Альбертина.
Из дыма проступал величавый шпиль кафедрального собора. Церковь, как ни странно, устояла, хотя внутри выгорела полностью.
Оборона третьего кольца дрожала, трещала по швам. Штурмовые группы просачивались на центральные улицы. Немцы бросались в контратаки и тут же гибли под пулеметным огнем.
Самые большие потери несли необученные части фольксштурма, набранные из пенсионеров и заводских рабочих. Они не успевали вступить в бой, как теряли до 80 процентов личного состава. Остальные разбегались или сдавались на милость победителей.
Утром 9 апреля советские войска осадили цитадель с помпезной башней Дона, последним оплотом немецкой обороны. «Студебеккеры» подтаскивали к ней орудия крупного калибра. Шквал огня потряс крепость. Рушились старинные бастионы. Потом Красная армия ринулась на приступ. Немцы выбрасывали белые флаги, другие бежали в многочисленные катакомбы под городом, третьи продолжали сопротивляться, надеясь непонятно на что.
В этот же день по приказу генерала Отто фон Ляша гарнизон Кенигсберга капитулировал. Последние защитники города выходили из подвалов, неохотно поднимали руки.
Оперативная группа третьего отдела контрразведки СМЕРШ въехала в город в пятом часу пополудни. Улицы Кенигсберга представляли собой унылое зрелище. Гарь и цементная пыль забивали нос.
Под присмотром автоматчиков трудились пленные. Одни стаскивали мертвецов в кучи, другие забрасывали их в машины. Серые лица, пустые глаза. Они были полностью выжаты, деморализованы, едва волочили ноги, работали автоматически. Брали трупы за конечности, куда-то тащили, при этом отворачивались, чтобы не смотреть в мертвые глаза.
Что-то затрещало, обрушились, взметая пыль, надломанные конструкции. Предупредительные крики запоздали. Кто-то извивался под грудой строительного мусора, вопил нечеловеческим голосом. Немцы пятились, тоже что-то кричали.
Автоматчики, стоявшие в оцеплении, дали предупредительные выстрелы.
– Работать, немчура! – злобно проорал один из них. – Радуйтесь, суки, что мы такие добрые, не прибили вас!
Старший лейтенант Еремеев вертел баранку американского «Виллиса» и возмущался тем обстоятельством, что вместо испытанного советского «газика» им была выдана эта вот заморская туфта. На заднем сиденье развалился Кобзарь с «ППШ». Он лениво проговорил, что американская техника не такая уж плохая. К ней надо просто привыкнуть.
Машина медленно продвигалась к центру разрушенного города. Все дома здесь частично или полностью лежали в руинах. Были и такие, которые стали горами крошева.
Стонали люди, попавшие под завалы. На развалинах возились гражданские, в большинстве женщины. Они отыскивали свои вещи, откапывали мертвых и выживших.
На Альбертплац разрушился пятиэтажный добротный дом, похоронил под собой бомбоубежище, набитое людьми. Там толпился народ, слышались рыдания. Билась в истерике пожилая седоволосая немка, хватала за рукав смущенного молодого солдата.
– Да отцепись ты, старая клюшка! – брыкался тот. – Я-то тут при чем? Не хрен было лезть в нашу страну!
Проезжую часть завалили обломки. Еремееву приходилось их объезжать. Рычал бульдозер, сгребая мусор. Советские люди уже осваивали немецкую уборочную технику. Дымились остовы автомобилей, танков. Ревели грузовики с пехотой, прорывались к центру города, уступали дорогу машинам с красными крестами, идущим навстречу им. Шли пешие солдаты, с любопытством смотрели по сторонам.
– Неужели мы взяли эту хваленую крепость? – Еремеев недоверчиво таращился по сторонам.
За последние два месяца он сделался каким-то поджарым, возмужал, огрубел, к лицу прилипла циничная усмешка.
– А ведь как надрывалась фашистская пропаганда. Мол, погоним русских, как бездомных собак. Не видать им Кенигсберга как своих ушей! Теперь и до Берлина недалеко, верно, командир?
– Ага, разгулялась фантазия, – проворчал с заднего сиденья Кобзарь. – У меня такое ощущение, что этот милый город мы еще не взяли.
Из центра доносились автоматные очереди, там гремели взрывы. Разрозненные группы немцев еще оказывали сопротивление. С ними не церемонились, уничтожали из всех видов оружия.
Наконец-то машина съехала к реке. Над маленькой пристанью висели клубы дыма, там горели какие-то цистерны. Подступы к уцелевшему мосту контролировали советские «тридцатьчетверки», жутко грязные, закопченные. По нему неторопливо шли армейские грузовики.
Река несла на запад мутные воды, обломки деревянных конструкций, деревья, выкорчеванные взрывами, части человеческих тел. На мосту Еремеев прибавил скорость. Офицеры отворачивались, старались не смотреть на воду.
На левом берегу чернели такие же руины, втыкались в небо остроконечные готические шпили. От некоторых зданий уцелели лишь фронтальные стены с глазницами окон.
Снова люди на руинах, советские солдаты, снующие туда и обратно. Навстречу «Виллису» тянулась колонна пленных, все оборванные, многие в крови. Возглавлял процессию офицер с гордо поднятой головой и скуластым лицом, перекошенным на сторону.
Маленький сквер, приземистая кирпичная ротонда, похожая на обсерваторию. В ее стенах зияли дыры. С зубчатой крыши свешивался труп немецкого солдата с раскуроченным затылком. Под разбитыми воротами валялся фашистский флаг, на который с удовольствием наступали бойцы. Вокруг мусор, перевернутый мотоцикл, из-под которого торчали ноги в армейских ботинках.
Солдаты в фуфайках не обращали на эти мелочи никакого внимания. Они курили, травили армейские байки, посмеивались.
Вдруг воздух прорезал тревожный крик. Кто-то заметил немецкую каску над зубчатой оградой. Солдаты мигом кинулись врассыпную. Реакцию на войне они выработали отменную.
Это был гранатометчик с фаустпатроном! Выстрел оказался неудачным. Граната рванула там, где никого не было.
Подпрыгнул перевернутый мотоцикл, отвалилось колесо, куда-то покатилось. Стали видны не только ноги в армейских ботинках, но и тело немца. У него было раздавлено практически все, кроме лица, украшенного мотоциклетными очками.
Еремеев от неожиданности вывернул баранку. «Виллис» перепрыгнул через бордюр, устремился по касательной к зданию и лишь чудом не протаранил фундамент.
– Пригнуться! – выкрикнул Павел.
Но все обошлось.
Двое автоматчиков мигом метнулись в ротонду, запрыгали по лестнице, взлетели на крышу, прикрывая друг друга из автоматов. Там учинился грохот, кто-то визжал, сыпались кирпичи. Потом снова затопали сапоги.
Первым на улицу выскочил молоденький раскрасневшийся сержант с двумя автоматами.
– Мужики, вы не поверите! Смеяться будете!
За ним усатый ефрейтор волок за ухо визжащего мальчишку лет двенадцати. Тот извивался, колотил ручонками. Подпрыгивала каска на голове. Ее держал ремешок на подбородке. Каска была непростая, с рунами, отпечатанными на трафарете. Пацан явно снял ее с головы мертвого эсэсовца.
Вторая рука ефрейтора висела плетью, с прокушенного запястья сочилась кровь. Мальчишка сопротивлялся, сумел извернуться и врезать освободителю немецкого народа кулачком под дых. Ефрейтор окончательно рассвирепел и наградил пацана оплеухой. Тот не унимался, исступленно орал, получил сапогом по заднице и покатился в кирпичные обломки. Но улизнуть он не успел. Ефрейтор схватил его за шиворот. Ухо у пацана распухло, как пельмень. Слезы брызгали из глаз.
– Ну и где смеяться? – неуверенно спросил долговязый красноармеец.
– С фаустпатрона вжарил, гаденыш, – морщась от боли, пожаловался ефрейтор. – Гитлерюгенд, мать его! От горшка два вершка, а туда же, за фюрера, за великую Германию. Руку прокусил, болит, мочи нет.
– Что это за гитлерюгенд? – спросил кто-то из толпы.
– А это то же самое, что пионеры, только наоборот, – послышалось объяснение. – Юное поколение. Фашисты им с раннего детства мозги конопатят, лапшу на уши вешают, а дети ведь очень податливые. Мамка у него, наверное, есть, сидит где-нибудь в бомбоубежище.
– Ага, ждет сыночка с фронта, – заявил ефрейтор.
Паренек задрожал, зашелся тоскливым ревом. Он опять начал дергаться, кричать какие-то гадости.
– Да отпусти ты его, Ефремыч, – посоветовал сердобольный служивый. – Он больше не будет, пусть к мамке тикает. Смотри, какой перепуганный.
– А кабы он не промазал! – взвился сержант. – Навалил бы целую кучу советского народа! Я его отпущу, а он опять за старое? Этих фаустпатронов в развалинах хоть задом ешь!
– Так расстреляй его. Поставь к стенке, зачитай приговор да приведи с исполнение. Подумаешь, пацан. Одним больше, одним меньше. Это же немец, значит, наш враг. Сможешь, Ефремыч?
– Да пошел он к той-то матери! – заявил ефрейтор и отвесил мальчонке увесистый пендель. – Просто связываться неохота! А то показал бы ему, где раки зимуют!
Мальчишка покатился по обломкам кирпичей, вереща от боли, подпрыгнул, завертелся. Каска свалилась ему на глаза, он пытался ее стащить, чуть не задушил себя, кое-как откинул на затылок и с ненавистью уставился на солдат, окруживших его. Наверное, решил, что и впрямь расстреляют.
Ефрейтор сделал угрожающий жест. Мальчишка дернулся и помчался прочь зигзагами. Солдаты расступились, заулюлюкали вслед. Кто-то выстрелил для острастки в воздух и правильно сделал. Дураков надо пугать! Пацаненок в ужасе взлетел на гору обломков и покатился вниз. Затих хруст кирпичной крошки.
– Эх, добренькие мы, жалостливые, отходчивые, – бурчал Кобзарь, гнездясь на заднем сиденье. – А ведь этот гаденыш опять будет пакостить, глядишь, убьет кого-нибудь. Это же фанатики, все поголовно, от мала до велика.
– Ты расстрелял бы этого шкета? – поинтересовался Павел.
– Не знаю, – буркнул Игорь. – А что, ждать, когда он снова убивать возьмется? Они не жалели наших детей, с какого перепуга мы с ихними должны миндальничать? Таких волчат уже не перевоспитаешь, они всегда при удобном случае перо тебе в спину загонят.
– Ладно, поехали, – проворчал Никольский. – Еремеев, ты уснул?
– Ага, задумался, – сказал Виталий, заводя заглохший мотор. – О сложных моральных категориях размышлял.
Павел посмотрел на часы, поморщился. Машина снова катила по городу, приближалась к внутреннему оборонительному кольцу, от которого остались одни воспоминания. Разрушения принимали тотальный вид.
Как-то дико смотрелось чудом уцелевшее кафе. Рядом с ним стояли две «тридцатьчетверки» и несколько «газиков».
«Неужели это заведение до сих пор работает? – мелькнула диковатая мысль в голове Павла. – А что, самое время. Можно расслабиться, заказать чашечку кофе, пару эклеров».
Машина обогнула центр, въехала в Лаак, западный район Кенигсберга. Среди развалин кое-где попадались уцелевшие строения. Добротный четырехэтажный дом смотрелся как новенький. Особенно если не замечать на последнем этаже дыру от снаряда диаметром больше метра.
– Скворечник, – мрачно пошутил Еремеев.
«Виллис» едва полз между гор мусора. В узком пространстве среди обломков стен, разбитых орудийных лафетов давились полуторки, конные повозки.
Еремеев, изучивший по карте план города, свернул в ближайшую подворотню, чтобы кратчайшим путем выбраться на Людвигштрассе, идущую параллельно этой улице. Во дворе валялись перевернутые мусорные баки, мертвые лошади и люди. Похоже, немцы тащили орудие на конной тяге, когда сюда упала бомба. От орудия осталась груда металлолома. Во всех окнах, выходящих во двор, были выбиты стекла.
Еремеев объехал препятствия и выбрался на Людвигштрассе, где разрушения носили умеренный характер.
Впереди загремели выстрелы, ухнули два взрыва, отчего развалины пришли в движение и стали осыпаться. Еремеев притормозил.
Из переулка выбежал солдат в фуфайке, кинулся наперерез, махая руками.
– Назад, товарищи офицеры, нельзя сюда! – выкрикнул он.
– Что там впереди, боец? – спросил Павел.
– Фрицы, что же еще! – ответил красноармеец и всплеснул руками. – Не успокоятся никак. Там бойлерная или что-то в этом духе. Они вроде тихо сидели, спрятались, а когда мы проверить решили, давай шмалять по нам! Убили одного, другого ранили. Их там до чертовой матери, товарищ капитан. Наверное, до ночи отсидеться хотели, а потом тишком из города выбраться. Ага, хрен им во все плечо!
С примыкающей улицы на звуки выстрелов пробежали несколько красноармейцев. Потом еще двое. Они тащили за собой станковый пулемет «Максим».
Все происходило совсем рядом. Бойлерная с проломленной крышей ощетинилась огнем. Немцы оказались заперты в маленьком строении. Спуститься в канализацию они, видимо, не могли, стреляли из крошечных зарешеченных окон, выкрикивали обидные ругательства на ломаном русском. В окнах окрестных зданий уже сидели автоматчики, следили, чтобы никто из них не выскочил из этой западни.
Невзирая на возмущенные крики красноармейца, Еремеев вывернул баранку, въехал в переулок. Офицеры покинули машину, рассредоточились за горами мусора.
Из переулка выбегали морские пехотинцы в бушлатах, рассыпались вокруг бойлерной. Автоматчики со стороны Людвигштрассе открыли ураганную стрельбу, бросили гранаты на исковерканную крышу. Та проседала, рвалась. Немцы ожесточенно огрызались.
А сзади к бойлерной подползал боец с ранцевым огнеметом за плечами. Он умело использовал укрытия, прижимался к земле. Солдаты, затаив дыхание, наблюдали за ним. Боец от усердия закусил губу, сполз в воронку, проделанную снарядом. Рисковать дальше смысла не было.
Он распластался на склоне воронки, вытянул вперед брандспойт. До зарешеченного оконца не более полуметра.
Какой-то немец выглянул в окно и завизжал как припадочный. В лицо ему уже летела горящая огнесмесь. Невыносимый жар наполнил замкнутое пространство. Немцы жутко орали. Возможно, там нечему было гореть, кроме людей, но пламя мгновенно выжрало весь запас кислорода.
Огнеметчик с чувством выполненного долга сполз обратно в воронку и закурил.
– Мы сдаемся! – выкрикнул какой-то немец, открыв входную дверь. – Мы выходим! Не стрелять!
– Ты выходи, супостат! – заявил огнеметчик. – А мы уж сами решим, стрелять нам или нет. Да пукалки свои не забывайте выбрасывать!
Надрывно кашляя, немецкие солдаты вываливались из бойлерной, бросали оружие. Их было не меньше двух десятков. Какая-то сборная солянка – мундиры вермахта, молнии СС в петлицах, серая униформа инженерно-саперных частей, несколько офицеров. У одного перебинтована голова, другой ковылял, опираясь на костыль. Все какие-то нервные, взъерошенные. Офицер с перевязанной головой тупо хихикал, тыкал пальцем в автоматчиков, подходивших к нему.
– Братцы, да они же все в стельку! – дошло до кого-то. – Им же море по колено и гора по плечу. Делать нечего было в бойлерной. Они там сидели и квасили.
– Вот скоты! – поддержал его другой солдат. – Им можно, а нам нельзя. Да еще и посылают нас. Вы только послушайте!
Тут и поднялась волна праведного солдатского гнева. Красноармейцы оттеснили немцев к стене, подальше от выброшенного оружия. Они толкали их, пинали по задницам, а потом начали банально избивать, вымещать злость, накопившуюся за годы страшной войны. Летели выбитые зубы, брызгала кровь. Больше всего доставалось эсэсовцам и тем, кто имел глупость сопротивляться.
– Вмешиваться будем, командир? – спросил Кобзарь. – Самоуправством попахивает.
– Зачем? – Никольский пожал плечами. – Пусть мужики выплеснут то, что накипело. Глядишь, развеются, подобреют. Ну и чего мы разлеглись? – Он начал подниматься. – По коням, товарищи офицеры, дела не ждут.
С Людвигштрассе они выехали на небольшую площадь Убертплау, за которой углубились в западные кварталы. Здесь возвышались мрачные старинные здания с конусовидными крышами. До Герцогштрассе, 11, если верить карте, оставалось немного.
Фронтовой отдел контрразведки СМЕРШ размещался в Лацау, маленьком городке восточнее Кенигсберга. В это утро 9 апреля полковник Максименко выказывал все признаки нетерпения, бегал по комнате, как волк по клетке.
– Соизволил, уважил старика, Никольский, – пробурчал он. – И приказ тебе не в радость?
– От приказов мы всегда в восторге, товарищ полковник, – ответил Павел. – От Ламберга до Лацау путь неблизкий. Вы же знаете, где я был.
В городе Ламберге, расположенном на польской территории, освобожденной Красной армией, действовала глубоко законспирированная вражеская сеть. Абвер рассредоточил своих агентов глубокого залегания по всем ключевым постам – от руководства речного порта до заместителей бургомистра.
Полностью сменить городскую власть было нельзя. На кого тогда опереться? Тем более что большинство этих людей вызывало доверие. Явным сотрудничеством с нацистами они себя не запятнали.
Сотрудники контрразведки СМЕРШ начали разматывать цепочку с незначительного функционера Армии Крайовой, который на деле оказался совсем не тем, за кого себя выдавал. Потом оперативники выявили еще двух «кротов». Самое главное состояло в том, что они успели предотвратить крупную диверсию в хранилище горюче-смазочных материалов. Этот взрыв напрочь снес бы и армейский узел связи, расположенный неподалеку.
– Я даже знаю, чем ты там занимался, – заявил Максименко и немного подобрел. – Ладно, с заданием в Ламберге ты справился. Надеюсь, тамошний третий отдел завершит это дело. Теперь давай о сегодняшних проблемах. Ты же помнишь такую фамилию – Мендель?
Павел вздрогнул. Как тут забудешь? Призрак доктора-садиста до сих пор вставал перед его глазами.
– Не буду растекаться по древу, – сказал полковник. – Времени нет. Информация и так пришла к нам слишком поздно. Мы работали с двумя не зависимыми друг от друга источниками. Первый из них – наш человек в английской военной разведке, товарищ глубоко законспирированный, имя его не называем. Второй – гражданин рейха, сотрудник научно-исследовательского института «Альтверде», имевший связь с антифашистским подпольем и с сегодняшнего дня находящийся в безопасном месте. Сведения, полученные от них, в целом сходятся. Доктору Менделю в конце января удалось бежать из Польши при обстоятельствах, хорошо тебе известных. В полевых условиях ему ампутировали руку. Доктор выжил, прошел ускоренный курс реабилитации в берлинской клинике для значимых персон рейха. Сейчас он, как ты сам понимаешь, инвалид, но находится в форме и неплохо себя чувствует. Человечнее после известных событий Мендель, разумеется, не стал. В Берлине он не задержался. Есть скупая информация о его конфликте с представителями высших медицинских кругов, суть которого нам не интересна. Проще говоря, доктор в опале, но не арестован, практики не лишен. Он мог спокойно завершать свои разработки, начатые в Аушвальде. В первых числах марта он прибыл в Кенигсберг, где получил лабораторию в филиале института генетики и биологических исследований «Альтверде». Адрес: город Кенигсберг, Георгштрассе, 11. Здание небольшое, серьезная ограда, караульные. Институт занимается изысканиями, важными для фашистской Германии. Вернее, занимался. Разумеется, сам доктор и его лаборатория хорошо охранялись.
– Вы же не думаете, что он и сейчас спокойно сидит в своем филиале и ждет, пока мы придем за ним, – сказал Павел.
– Мы уже пришли, – заявил Максименко. – Научись слушать, не перебивая. Еще вчера доктор Мендель находился на Георгштрассе, 11, в плотном кольце охраны. Его квартира находится там же, в отдельном крыле. Все нужное для жизни Менделю доставлялось, так что ему вообще не было смысла покидать охраняемую территорию. Город уже наш. Мы добиваем противника в центре. Скоро немцы капитулируют, если, конечно, не собираются героически помирать.
– Смею предположить, что наш человек в английской разведке тоже не зря ест свой хлеб, – осторожно заметил Павел.
– Да, – подтвердил полковник. – Он сообщил, что примерно с середины марта Мендель на свой страх и риск ведет тайные переговоры с нашими западными союзниками, точнее сказать, с секретным ведомством сэра Джона Бэллока. Это тайное подразделение английской внешней разведки, имеющей тесные связи с американцами. Мендель рискует. Если об этом узнают в Берлине, то ему не сносить головы. Но он парень здравомыслящий, прекрасно понимает, к чему идет дело. На виселицу или в тюрьму ему очень не хочется. Официальные органы союзников не стали бы иметь с ним дело. Слишком уж одиозная фигура, злодей мирового масштаба, так сказать. Но засекреченные подразделения – легко. Такой талант на Западе будет востребован, если не афишировать его присутствие. Мендель получил заверения в том, что избежит наказания за свои преступления, получит работу. Но публичной персоной он уже не станет, вся его дальнейшая жизнь будет протекать под грифом «секретно». Менделю не до жира. Он согласился. По данным нашего источника, Менделя и пару его ближайших сподвижников ночью с десятого на одиннадцатое апреля заберет подводная лодка малой вместимости в бухте Варген. Это часть залива Фришес-Хафф, безлюдная местность, изрезанная береговая полоса. Примерно пятнадцать километров к юго-западу от центра Кенигсберга. Наши войска находятся ближе к городу, на берегу никого нет. Точное время, пароль, обстоятельства пересадки нам неизвестны. Все туманно, весьма неопределенно. Шансов на успех кот наплакал.
– Хорошо, что вы признаете это, – заявил Никольский.
– Я трезво взвешиваю шансы, – отрубил полковник. – Если есть хоть минимум вероятности того, что мы возьмем Менделя, значит, надо работать. Командованию Балтийского флота дан приказ отправить в бухту противолодочные катера и суда береговой охраны. Море будут слушать. В случае появления любой неопознанной субмарины, ее зашвыряют глубинными бомбами. Нам плевать, что англичане сейчас наши союзники. Предупреждать надо о таких вот визитах. Мухлюют втайне от Советского Союза на его территории. Пусть сполна получат за это.
– Так это уже наша территория? – с немалым удивлением осведомился Никольский.
– Пока нет. Назовем ее зоной ответственности. Но в высших кругах бытует мнение, что после окончания войны, когда начнется дележка территорий рейха, Восточная Пруссия может отойти к Советскому Союзу. Вопрос, конечно, интересный. Но давай не будем так далеко заглядывать.
– Почему Мендель дотянул до последнего? – Павел озадаченно почесал макушку. – Откуда взялась эта дата – ночь с десятого на одиннадцатое апреля?
– Думаю, англичане прикидывали все подходящие сроки, в итоге остановились на этом. Действовать раньше означенной даты они боялись. В море кишели немецкие суда. Да и у Менделя было мало шансов смыться из надежно охраняемого города. Возможно, за ним негласно наблюдали люди из Берлина. Суматоха, наступление русских, притупление бдительности. Именно на это рассчитывал Мендель. В такой ситуации можно покинуть город, пробраться в бухту и пересесть на лодку союзников. – Полковник хищно оскалился и продолжил: – Но самое интересное в том, что Мендель, немцы, англичане и даже мы с тобой не рассчитывали, что советские войска возьмут мощно укрепленный Кенигсберг за три дня, до десятого апреля. Помяни мое слово, капитан, эта войсковая операция еще войдет в анналы. По ней курсантов будут обучать военному делу. Не неделя, не месяц, а всего три дня! Вот тут наш Мендель и дал маху. А куда деваться? Прибытие субмарины не переиграешь. Теперь ему надо где-то сидеть, прятаться.
– Я, кажется, сообразил, товарищ полковник. Нам ждать его прибытия на берегу бухты?
– Да там дивизию в скалы зарыть нужно, – со вздохом проговорил Максименко. – Повторяю, нам неизвестно ни время, ни место. Если английские подводники увидят наши катера, то могут испугаться, уйти, отменить операцию. Или же они каким-то образом информируют Менделя о том, что будут ждать его в другом месте. Все вариативно, непредсказуемо и зыбко, капитан. Мы приложим все усилия, чтобы не выпустить этого увечного вундеркинда из города. Тебе же лично придется начать поиски от филиала института «Альтверде». Дальше действуй по обстановке. Понятно, что Мендель не будет ждать тебя на лавочке возле своего учреждения.
– Разрешите выполнять, товарищ полковник?
– Уже разогнался! – сказал Максименко. – Вижу, задели тебя за живое январские события. Ты не прочь поквитаться. Не переборщи, капитан, сохраняй голову холодной. Бери свою группу. Выезжаешь немедленно, через три часа будешь на месте. Собой не рисковать, под пули не лезть. Если помрешь, то с делом не справишься. Не забывай об этом. Я обговорил данную тему с командованием. Тебе придано полтора десятка разведчиков из резерва штаба армии. Бойцы бывалые, опытные. Командует группой лейтенант Терехов. Заместитель – сержант Малахов. Им приказано идти за штурмующими колоннами, в бой не вступать, чтобы не губить людей. Как освободят район, они обязаны заблокировать здание номер одиннадцать по Георгштрассе, закупорить все подвалы, норы и ждать вашего прибытия. Район Лаак, судя по донесениям, наши войска уже очистили. – Полковник быстро глянул на часы. – Вперед и с песней, капитан. Ты уж постарайся, приложи все усилия к тому, чтобы по возвращении не получить звание лейтенанта.
