Глава 11
Засветло до бухты они не дошли. Местность оказалась сложнее, чем представлялось капитану. Дорога уходила от моря. Бойцам пришлось сворачивать и продираться сквозь чащу.
Подойти к берегу было невозможно. Море защищали беспросветные скопления скал. Вскоре вплотную к этому вот каменному лежбищу подступил и кустарник. Люди вынуждены были идти по плитам и валунам.
Подступали сумерки. Ветер разогнал облака, но все равно темнело довольно быстро.
Людьми постепенно овладевала безысходность. Они не представляли, что делать дальше. А внятных указаний от капитана Никольского не поступало, не считая дежурного. Он распорядился незаметно продвигаться вперед, осматривать береговую полосу.
– Ага, будем любоваться местными достопримечательностями, – проворчал себе под нос Еремеев.
Группа углубилась в прибрежные скалы. До моря здесь было метров семьдесят. Оно то приближалось, то куда-то отступало. Катера стояли в бухте. До нее бойцы никак не могли добраться. Серые скалы вздымались в каком-то непроходимом беспорядке, скорость продвижения упала до минимума.
Колонтович протянул руку, помог Павлу спрыгнуть с плиты. Темнота уплотнялась, становилась вязкой, как сгущенное молоко. Лицо офицера НКГБ уже почти не очерчивалось в ней.
– Спасибо, Александр Романович, пока сам справляюсь. Вы же изучали карту местности, да? Что у нас с бухтой Варген?
– Да, изучали, вы правы, – признался собеседник. – Мы в нашем ведомстве ко всему подходим основательно и вдумчиво. Нам не придаются войска в отличие от вашей конторы, поэтому о собственной безопасности приходится печься самим. Временами, конечно, бездумно рискуем, вы уже знаете. Мы говорили с людьми, сбежавшими из поселка Шлезе, пройти через который нам еще предстоит. Там сплошные руины. Его американцы в сорок четвертом разбомбили. Тогда рядом с ним зенитная батарея стояла. Когда темнота уляжется полностью, мы покинем эти скалы. Дальше местность проходимая. На сколько, говорите, противник нас опередил? Километра на два? Калечный Мендель не разгонится. Значит, мы имеем реальные шансы его догнать. Стоит ли вообще переживать, капитан?
– В каком смысле? – не понял Павел.
– Мендель будет ждать английскую подводную лодку сегодня ночью. Бухта Варген не велика, не больше километра. Как британцы планируют забрать его – не суть важно. Все это не имеет никакого значения. Вы сами должны понимать, что союзники не войдут в бухту. Они же не сумасшедшие, берегут свои жизни в отличие от нас, русских. Не забывайте, что им нужно всплывать. Иначе они не спустят шлюпку. Это полностью исключено. Субмарина уйдет, Мендель будет ждать, заберется в какую-нибудь прибрежную пещеру. Эх, нам бы роту пехоты сюда, и мы полностью заблокировали бы бухту. Но где ее добыть?
– Намекаете, что можно не спешить?
– Не суетиться, – поправил его Колонтович. – Впрочем, сами решайте, вы же тут старший. Нужно идти незаметно. Противник уже близко. У него наверняка выставлены дозоры, а наших людей видно за версту.
– Соглашусь с вами, – сказал Павел. – Вариантов у Менделя немного. На этом берегу его возьмут. Не мы, так другие. Не вырвется. Переправиться в Пиллау он не сможет, да и смысла нет – только продлить агонию. На Запад ему надо бежать. Будет ждать свою лодку до последнего, поглядывая на наши катера.
Группа лежала среди камней, дожидалась наступления темноты. Дальнейшее продвижение вперед становилось опасным. Появлялся риск нарваться на пулю. За скалами бурлило море, шипела пена.
Колонтович скорчился за соседним камнем, дымил в рукав.
– Давно на ниве государственной безопасности, капитан? – поинтересовался Павел.
– Это как посмотреть, – ответил Колонтович. – Считаю, что давно, с мая сорок второго года в НКГБ. Ленинградское управление, первый отдел. Сначала был рядовым уполномоченным, потом вырос до заместителя начальника отдела. Короткое время после прорыва блокады работал в следственной части по особо важным делам НКВД СССР, потом, как вы выразились, вернулся на ниву государственной безопасности. Перевели в отдел при штабе Прибалтийского фронта, потом – Третьего Белорусского.
– Перекати-поле. Сочувствую, капитан, для военных вы – чужак, для гражданских – военный. Но ничего, скоро война кончится, контрразведку СМЕРШ расформируют, и воцарится на всю страну ваше могучее ведомство.
– Эх, вашими бы устами. Скажите, вы не родственник печально известного комдива Никольского, расстрелянного в тридцать седьмом году?
Павел стиснул зубы. Впрочем, что еще ждать от верного последователя великих ленинцев Дзержинского и Менжинского?
– И реабилитированного в тридцать девятом, когда вскрылись повальные злоупотребления Ягоды и Ежова. Да, товарищ капитан, это был мой отец, герой Гражданской войны комдив Никольский. Посмертно восстановлен в звании, возвращены все награды. Еще вопросы, Александр Романович?
– Не обижайтесь, товарищ капитан. – Колонтович сделал вид, что смутился, хотя не мог не знать про посмертную реабилитацию и все такое. – Давайте не будем о неприятном. У вас семья есть?
– Нет. Но будет.
– А у меня была. А вот теперь нет.
Они замолчали. Еще одна печальная история на фоне миллионов подобных. Капитан Колонтович не стал развивать эту тему, отполз к своему коллеге. Они стали о чем-то приглушенно шептаться.
Природа замирала, даже ветер утих. Волны по инерции бились о камни, но уже не так громко.
В следующие полчаса они продвинулись еще метров на двести, спустились в покатую яму, окруженную каменными плитами, включили фонарь с подсевшей батарейкой. Здесь недавно были люди. Знакомая картина – скомканные бинты, обертки от галет. Четыре окурка, вдавленных в траву. Все дно ямы утоптали солдатские сапоги.
«А до бухты мы дойдем минут через десять», – подумал Павел и объявил короткий привал.
В яме можно было покурить, чем люди и занялись. Солдаты доставали из мешков сухари, жевали без аппетита. Они толком не ели практически сутки. Банки с гречкой из сухого пайка давно кончились. Но есть бойцам и не хотелось. Они расползались кто куда, вили гнезда по периметру ямы.
Никольский лежал за камнем и вдруг почувствовал себя крайне дискомфортно. Неудобство росло, ему хотелось почесаться, сменить позу, вообще уйти отсюда к чертовой матери. Он находился под присмотром тех людей, которые лежали позади него.
Вдруг в голове все завертелось, заискрилось. Включилась память. Заработало критическое мышление.
Что он знает об этих офицерах государственной безопасности помимо того, что у них имеются качественные документы и сносно проработанная мотивация? Память выдавала события двухдневной давности. «Газик» у ворот филиала института «Альтверде». Два офицера НКГБ, пытающиеся проникнуть на территорию.
Да, они неплохо подготовились, владели предметом, не понаслышке знали советские реалии и все же временами прокалывались. Возмущенная физиономия Колонтовича у ворот института: «У нас распоряжение старшего майора госбезопасности Ройзмана. Мы обязаны осмотреть здание и допросить персонал».
В дальнейшем такой грубой ошибки они уже не допускали. Настоящий чекист никогда так не опростоволосится.
Звание старшего майора было введено Постановлением ЦИК и Совнаркома в октябре тридцать пятого года для начальствующего состава органов рабоче-крестьянской милиции и государственной безопасности. В феврале сорок третьего его упразднили. Ввели новые специальные звания: комиссар милиции и комиссар госбезопасности.
Колонтович просто оговорился? Маловероятно. Не знал, да еще забыл?
Что там дальше? «Давно на ниве государственной безопасности?» – «Считаю, что давно, с мая сорок второго года в НКГБ».
Снова оговорился? Как можно это сделать, если в мае сорок второго не было никакого НКГБ? Как он мог поступить туда на службу? НКГБ учредили в феврале сорок первого. Разделили НКВД на два наркомата – непосредственно НКВД и НКГБ. Даже в Конституцию внесли изменение. А как началась война, все вернули обратно, снова слили оба комиссариата в единый Наркомат внутренних дел. Аппарат ГБ реорганизовали в Главное управление государственной безопасности НКВД СССР. В апреле сорок третьего повторно создали НКГБ, теперь уже решением Политбюро, на базе чекистских управлений и отделов НКВД.
На всю эту чехарду уходила уйма времени, сил и средств. Зачем это понадобилось Сталину? Непонятно. Официальное объяснение: «В связи с изменившейся внешней обстановкой». О подлинных причинах поди догадайся. Но факт, что в мае сорок второго года комиссариата государственной безопасности не существовало. Человек из соответствующих органов не мог не знать об этом.
Кто они такие? Их настырность настораживала Никольского. Пойдет ли глава НКГБ Меркулов против первого человека в СМЕРШ Абакумова? Пусть у Меркулова за спиной Лаврентий Берия. Это неважно. За Абакумовым стоит лично Верховный главнокомандующий, которому он напрямую подчиняется. Выше товарища Сталина во всем мире никого нет.
Зачем ГБ переходить дорогу контрразведке, у которой больше опыта и возможностей? Ей в случае нужды придаются воинские подразделения.
А Клаус Мендель в случае поимки все равно попадет именно туда, куда и нужно. Капитан контрразведки СМЕРШ Никольский вполне может работать на товарища Майрановского и не знать об этом. Как и полковник Максименко, даже те персоны, которые стоят выше его.
Зачем оперативники ГБ нужны в этой схеме? Путаться под ногами, создавать дополнительные сложности? Никто не посылал людей из первого отдела прояснить ситуацию с Менделем. Никольский мог бы и раньше догадаться об этом.
Кто такой Ройзман? Вымышленный персонаж или же он существует в реальности?
Что знает офицер контрразведки, озабоченный своими проблемами, о делах «смежной» чекистской структуры? Да фактически ничего. На то и расчет. Убили двух немецких солдат, значит, все в порядке, в доску свои. Именно так Павел подумал.
А что им еще оставалось? Те немцы выскочили на дорогу как ошпаренные, увидели советский автомобиль, людей в форме офицеров Красной армии и, разумеется, стали стрелять.
Не объясняться же с ними в такой ситуации. Кто первый попадет, тот и выживет.
Капитан Никольский был уверен в том, что назревает очередная беда. Сейчас эти фрукты начнут палить по заранее выявленным мишеням, и мало никому не покажется.
Стоп! Откуда им известно про комдива Никольского? Общая эрудиция? Выстрел наудачу? Отчество фигуранта совпало с именем комдива?
– Виталя, слушай внимательно, молчи, не шевелись, будто ничего не происходит, – прошептал Павел.
Еремеев мигом насторожился, выявил среди порывов ветра знакомые командирские интонации.
– Эти двое сзади, Колонтович и Лебедев, враги. Они не те, за кого себя выдают. Надо их брать, но только живыми. Ты понял? Если да, то зевни.
Еремеев так зевнул, что чуть челюсть на земле не оставил.
А сверло продолжало буравить затылок, разрывало кость, входило в мозг. На остальных нельзя положиться. Парни далеко, разберутся не сразу.
Он продолжал шептать:
– Откатываемся на «три-четыре» в разные стороны, чтобы уйти с линии огня и атакуем упырей. Тебе Колонтович, мне Лебедев. Три-четыре!
Они разлетелись, бросились на людей, лежащих сзади, и все равно не успели. Фальшивые чекисты среагировали! Захлопали выстрелы, зазвенели пули, отскакивающие от камней. Две тени метнулись прочь, покатились на дно ямы.
Павел видел краем глаза, как Еремеев схватил за ногу Колонтовича. Он услышал хрип, стон, но не здесь, а в стороне. Там кого-то зацепила шальная пуля.
– Братва, это фашисты! – завопил Еремеев и подавился, получив кулаком в кадык.
Павел утратил контроль над событиями. К ним запоздало бежали бойцы, но не решались стрелять, боялись зацепить своих. Колонтович выпутался, снова дотянулся до пистолета, успел два раза нажать на спуск.
Плевать на Колонтовича, с ним другие разберутся! Под Павлом извивался Лебедев, ругался по-немецки, раздавал яркие характеристики вонючим русским свиньям. Вот оно что! Высшая раса! Как просто все объяснялось!
Никольский бил его локтем в челюсть, по-другому не получалось. Лебедев хрипло орал, выплевывал кровь, норовил схватить Павла за руку. Тот рывком перевернул его, придавил позвоночник коленом, схватил за уши и вжал нос в каменистую почву с редкими пучками травы.
На этом капитан контрразведки СМЕРШ не успокоился. Он сцепил кулаки в замок и нанес сокрушительный удар по затылку противника. Ноги товарища Лебедева подлетели, он застыл, прекратил сопротивление.
Но все остальное шло не так. Вокруг творился какой-то бред.
Несколько человек навалились на Колонтовича, но он оказался силен как бык. Работал руками, ногами, получил прикладом по виску, но даже не почувствовал боли. Этот негодяй прекрасно владел навыками рукопашного боя. Он бил направо и налево, рухнул, покатился, что-то схватил. Это оказался пистолет, потерянный им.
Грохнул выстрел. Кто-то издал сдавленный хрип. Тут же подлетел другой боец и пнул Колонтовича в голову. Удар попал в скрещенные руки. Как он извернулся, уму непостижимо.
Павел очнулся, когда скрюченная фигура прыжками взлетала на склон. Треснул выстрел, но этот гад словно чувствовал его, нырнул за камень, помчался прочь.
Ярость жгла голову. Никольский подхватил автомат, взлетел на гребень, стал хлестать наобум. Вспышки слепили, ни черта не было видно. Вроде кто-то качнулся впереди, шмыгнул за каменную глыбу. Он окатил ее свинцом, перестал стрелять, побежал куда глаза глядят, запнулся о камень торчащий из грунта. Краски снова плясали перед глазами, сознание вылетело из головы.
Павел рычал, куда-то рвался, перевалился через каменный гребень и обнаружил, что автомат по-прежнему с ним. Кто-то обогнал его. Кажется, это был Авдеев. Но капитан потерял Колонтовича из вида. Он исполнял какую-то дикарскую пляску на пятачке между валунами, рассыпал короткие очереди.
– Авдеев, взять его! – Павел что-то орал дурным голосом, лез по лабиринтам, совсем забыв, что можно включить фонарь.
Авдеев бежал параллельным курсом, кричал с обидой, что кончились патроны.
Вдруг солдат задергался и взвыл:
– Вон он, вижу!
Павел тоже разглядел, что эта тварь ушла далеко вперед. Упругое туловище мелькнуло в конце каменного лабиринта и кинулось за скалу.
Дальнейшее преследование потеряло смысл. Павел, весь скрюченный от боли в отбитом боку, ругаясь сквозь зубы, вернулся к своим. Сияла луна, озаряя прибрежную местность. За спиной капитана хрустел камнями Авдеев, тоже матерился на полную луну.
Всхлипывал рядовой Филимонов, стаскивая в яму тело Малахова. Шальная пуля сбила сержанта со скалы. Он и опомниться не успел. Возможно, Малахов был просто ранен, но упал неловко, свернул шею. Филимонов на что-то надеялся, опустился на колени, тряс сержанта, призывал очнуться.
Теперь ничто не мешало включить фонари. С сержантом все было безнадежно – стеклянные глаза, голова вывернута.
Вахмянин еще подрагивал, но захлебнулся кровью и затих. Пуля в животе наделала дел. От него откинулся Еремеев, бледный, как мертвец.
Ноги не держали Павла.
Он опустился на колени перед Лебедевым, лежащим ничком, собрал в кулак оставшиеся силы, разбегающуюся волю и спросил:
– Как наш клиент?
– Пациент стабилен, – прохрипел Виталька, мучительно продохнул, наполнил легкие кислородом, задрожал. – Да я эту тварь сейчас на ленты порежу! – Он рывком перевернул Лебедева.
Пациент оказался не только стабилен, но и жив. Его колотили конвульсии, глаза блуждали. Перекошенная физиономия была измазана землей. Виталька схватил его за ворот, затряс, стал отвешивать пощечины. Лебедев брыкался, пускал слюни.
– А ну-ка, подвинься, я его сам прикончу. – Павел оттеснил плечом Витальку, нагнулся над пленным. – Аркадий Яковлевич, если не ошибаюсь? – желчно осведомился он. – А ты неплохо вжился в роль, гаденыш. Ну, все, бывай. Скоро и твой приятель к тебе присоединится. – Никольский извлек из кобуры пистолет и стал запихивать ствол в рот самозванцу.
Хрустела зубная крошка, кровоточили десны. Лебедев задыхался, его выворачивало наизнанку. Он натужился, глаза налились кровью.
– Хочешь что-то сказать? – Павел вынул борную машину. – Говори быстрее. Я тебя сейчас прикончу!
– Не стреляйте, не делайте этого, я не нацист. – Лебедев сделал попытку опереться на руку и взвизгнул.
Его лучевая кость оказалась сломанной.
– Ты антифашист, хорошо, усвоено, – процедил Никольский. – Это все, что ты хотел сказать? Ладно, будь здоров.
– Не убивайте, я все скажу. – Лебедев задергался. – Мы работаем на англичан, больше не служим в германской армии.
– Однако помогаете нацистскому преступнику, – заметил Никольский, – Что отнюдь вас не красит, господа-товарищи. Узнаю людей из абвера, вашу подготовку, умение входить в роль. Приходилось жить в Советском Союзе, уважаемый? Торговое представительство? Мелкий работник германского консульства, скажем, в Ленинграде или где-то еще? Но это уже не важно.
– Да прикончи ты его, командир! – заявил Виталька, подливая масло в огонь. – Или я сам!..
– Не стреляйте. – Пленный изогнулся дугой. – Я все скажу.
– Тогда не тяни резину, – отрубил Павел. – Я угадал – вы из абвера?
– Меня зовут Абель Майер. Моего напарника – Франк Зейдеман. Я обер-лейтенант, он майор. Мы завербованы английской военной разведкой. Человек, который обратился к нам, представился Робертом Оклендом. Мы собирались сдаться союзным войскам, не видели перспективы продолжать борьбу…
– Опустите детали, герр Майер, – сказал Павел. – Я помогу вам, не возражаете? У доктора Менделя была договоренность с представителями разведки союзников. В ночь с десятого на одиннадцатое апреля его заберет подлодка в бухте Варген. Как он туда проберется – его личная проблема. Но, видимо, в этом не было ничего сложного до начала штурма Кенигсберга советскими войсками. Наступление развивалось стремительно, Красная армия все сделала за три дня, поставила Менделя и англичан в затруднительное положение. Ладно, это полбеды. Но советская разведка обо всем пронюхала. Бухту Варген заперли противолодочные катера. Мендель может пробиться к бухте, но англичане не идиоты, так рисковать не станут. О том, что бухта будет перекрыта, они узнали заранее. Значит, нужно сменить место посадки на субмарину, верно? С этой целью вы с напарником и появились в Кенигсберге в образе офицеров НКГБ. Видимо, вам не впервые выдавать себя за других, дело привычное. Вы говорите, герр Майер. Я вас внимательно слушаю.
– Да, в ночь на девятое апреля мы получили сообщение о том, что субмарина будет ждать. Но не в бухте Варген, а в следующем заливе. Это местечко называется Маане, за поселком Шлезе, где раньше стояла зенитная батарея. Там есть каменный мыс, он вдается глубоко в море, его трудно не заметить, даже если не знаешь эту местность. Субмарина будет стоять напротив мыса, при необходимости ляжет на грунт. Там нет советских судов. Люди Менделя должны развести на острие мыса два костра. Это сигнал. Там пещеры, с суши будет незаметно. Нам вменялось найти Менделя и препроводить в указанное место. Мы не знали, как это сделать, наводили справки, прибыли к филиалу института «Альтверде». Там нам стало ясно, что доктор ушел подземными ходами, а вы его преследуете. Мы должны были сесть на эту лодку вместе с ним.
– Как долго его будут ждать?
– Не знаю. Сутки, двое. Англичане нервничают, они не хотят сталкиваться с представителями советской контрразведки. Это чревато неприятностями. Мы проконсультировались со связным. Это было на Рупертштрассе, 11, в квартире над бывшим ювелирным магазином. Нам рекомендовали добраться до бухты Варген, куда обязательно придет доктор, если с ним ничего не случится.
– Встречаться со СМЕРШ в ваши планы тоже не входило. Можете не продолжать, Майер. Вы поняли, что мы преследуем Менделя, оперативно приняли решение примкнуть к нашей группе, при случае перестрелять нас.
– Нет, это не так, – заявил офицер абвера. – Мы не хотели никого убивать. Я все рассказал. Вы обязаны оставить меня в живых. Я могу быть очень полезен для вашего ведомства.
– Только не сегодня, герр Майер, – сказал Павел и закрыл глаза.
«Напарник Майера уже догнал Менделя. Сейчас он ведет его к месту посадки на лодку. Все случится именно этой ночью, до рассвета. А нам еще топать несколько верст», – подумал капитан.
– Уснул, командир? – Еремеев толкнул его в бок. – Этот крендель уже дал показания, обличающие его?
– Да, вполне. Материал отработан. Отступи-ка, Виталий.
Он выстрелил офицеру абвера в сердце. Глаза немца застыли и остекленели. Павел не хотел его мучить.
Он перевидал немало таких вот экземпляров, неплохо подготовленных, ориентирующихся в воинских званиях и структуре Красной армии, досконально знающих язык, знакомых с реалиями советской жизни. Их выучка была на высоте. Эти люди выполняли самые разные задачи, могли маскироваться под кого угодно. И все равно они проиграли войну!
– И чего стоим, глаза таращим, товарищи красноармейцы? – резко проговорил Павел. – Наших людей не вернуть. Надо, чтобы их смерть не пропала даром. Собрать боеприпасы у мертвых! Через минуту выступаем!
Бойцов оставалось четверо, всего ничего. Противник превосходил их более чем двукратно. Но люди рвались вперед, злоба гнала. Они рассыпались по скалам, двигались перебежками, карабкались на камни, спрыгивали, теряли равновесие.
Море неизменно оставалось справа. Шторм вновь усилился. Мерцала луна. Все тучи ушли на юг, осталась незначительная перистая облачность.
Скалы сглаживались, среди камней торчали кустарники. Впереди проглядывал небольшой кряж, несколько ступенчатых камней.
Павел замер, напряг глаза. На скалах вроде бы не было никаких шевелений.
«Колонтович не может знать, что Лебедев раскололся, – подумал Никольский. – Он может лишь подозревать».
Под кучкой скал, торчащих словно растопыренная пятерня, группа сделала остановку. Павел карабкался на крутые террасы, спешил забраться наверх. Он надеялся, что с высоты что-то увидит.
Дальняя сторона бухты, ломаные, стрельчатые возвышения. Группа крохотных скалистых островков, за которыми начинался следующий залив. Впереди, примерно в полукилометре, серая лента. Грунтовая дорога появлялась откуда-то слева, из леса, пересекала часть скалистой местности, поворачивала и тянулась вдоль берега на запад.
Она шла через небольшой поселок. Различались отдельные крыши. Это был тот самый Шлезе, где стояла немецкая зенитная батарея. За поселком раскинулась та самая бухта, в которую должна была войти британская субмарина.
Он застыл, вцепился в выступ скалы, вглядывался в даль. Есть контакт! В скалах что-то шевелилось. Он их засек!
Метрах в пятистах на запад перетекала через камни цепочка людей. Они двигались плотно, не растягивались. Только невнятные фигуры, ничего конкретного. По примерным прикидкам выходило, что минут через десять немцы могли выбраться на дорогу и войти в поселок. Потом никто не помешал бы им беспрепятственно добраться до места назначения.
Вот же тысяча чертей! Он отвалился от скалы, съехал на нижнюю террасу, спрыгнул на землю.
– Полверсты на запад! – гаркнул Никольский. – Продолжаем преследование, товарищи!
– Товарищ капитан! – Филимонов бросился к нему откуда-то справа. – Посмотрите, здесь овраг. Они его, наверное, не заметили. А если мы слезем вниз да припустим по дну? Вдруг он далеко ведет, товарищ капитан? Мы же их обгоним к чертовой матери!
Авдеев уже светил фонарем, конфискованным у мертвого Лебедева. Впадина в земле глубиной метра три, обрывистые края, вполне проходимая. Мешать будут только невысокие кустики и валуны. Эта трещина в камне тянулась именно туда, куда нужно. Хоть часть пути удастся преодолеть беспрепятственно.
Капитан вскинул руку, глянул на часы. Минут через восемь группа Менделя выйдет к поселку.
– Все вниз! – заявил он. – Рвем, как на пожар, мужики!
Они неслись как угорелые. Спотыкались, подлетали, бежали дальше, ускорялись. Вот он, реальный шанс перейти дорогу беглецам, отрезать их от бухты, все закончить в поселке.
Впереди громоздился завал. Бойцам пришлось выбираться из оврага. Ну и досада!
Впрочем, не все так плохо. Прошло только шесть минут.
Павел выполз первым, лихорадочно осмотрелся. На краю оврага валялись камни, дальше был пустырь. Слева чернота. Там дорога терялась в сложной местности. Справа разрушенное жилое здание, за ним такое же, с частично обвалившейся крышей. Поваленные заборы, деревья. В стенах домов зияли проломы.
Освещение слабое. Но трудно будет не попасть в мишени, которые еще не показались на виду. Немцы были где-то рядом, на подходе. Интуиция подсказывала Павлу, что проскочить они не могли.
За его спиной кряхтели товарищи, выползали из оврага.
– Филимонов, Авдеев, занять позиции у разрушенных зданий! – шипел Павел. – Зажмем их с двух сторон. Стрелять только по вспышкам. Доктор Мендель нужен живым. Убивать разрешаю в крайнем случае. Желательно ранить.
– Вот сука! Будем еще церемонии разводить с этой тварью! – в сердцах выплюнул Еремеев, подтаскивая к себе автомат. – Он народ тысячами в гроб вгонял, мы из-за него столько отличных парней потеряли. На хрена он нужен живым? Ладно, командир, не косись. Это я так, крик души.
Филимонов с Авдеевым приказ не оспаривали. Они кинулись к строениям, бесшумно заняли позиции вблизи дороги.
Только солдаты спрятали головы и прекратили возиться, как поперла из скал нечисть. Дыхание у Павла перехватило, он мгновенно взмок. Сам не верил, что такое может случиться. Но факт оставался фактом. Вся компания оказалась как на ладони. Дистанция метров семьдесят. Все смазано, нечетко, но кто еще это может быть?
Они торопились. Впереди и сзади шли автоматчики. Длинные полы балахонов бились по ногам. Павел пересчитывал их, сбивался.
– Десять их, командир, – прошептал ему на ухо Еремеев. – Постараться придется, но мы управимся, зуб даю.
– Почему, кстати, десять? Хотя нет, все правильно. Колонтович догнал Менделя. Спешат, знают, что мы идем за ними.
Немцы действительно шагали быстро, хотя вымотались до крайности. Даже у выносливых солдат СС заплетались ноги.
Среди них шла женщина в длинном брезентовом плаще. Она часто озиралась, замирала на несколько мгновений.
В середине колонны грузно переваливался сутулый мужчина. Солдат поддерживал его под локоть. Он тяжело переставлял ноги. Накидка, затянутая на шее, сбилась. Вскрылась характерная пустота в том месте, где должна была бы находиться левая рука.
«Моя работа», – не без удовлетворения подумал Никольский.
Он тер глаза, их яростно щипала испарина, фигуры немцев троились. Капитан никак не мог пристроить автомат. Магазин соскакивал с камня, прицел сбивался.
– Командир, не тяни резину, уйдут же! – ныл, припав к прицелу, Еремеев.
– Никуда не уйдут. У них впереди Филимонов с Авдеевым.
Никольский упер приклад в плечо и открыл огонь по эсэсовцам, замыкающим колонну. О тех, которые в авангарде, другие позаботятся. Отчаянный треск расколол пространство. В бой сразу вступили остальные. Дождались!
Двое суток не было дождя. Дорожная пыль столбом взвилась в воздух. Павел точно видел, что уложил двоих солдат, идущих в хвосте колонны, а потом серое марево закрыло обзор. Вот этого он никак не ожидал!
Немцы залегли. На обочинах дороги хватало камней. Их расстреливали с двух направлений, но они умудрялись отвечать. Вспышки выстрелов прорывались сквозь завесу пыли. Раздавались гортанные выкрики.
«А ведь они не паникуют. Для них это штатная ситуация! По крайней мере для солдат», – с досадой отметил Павел.
Что там с Менделем, с Ильзой Краузе, он не видел.
Автомат замолчал. Он хлопнул по подсумку – пусто. Вот так номер! Ледяная удавка сжала горло. Капитан точно помнил, что у него был запасной магазин. Потерял, когда прыгал со скалы на скалу?
Оставался пистолет, тоже в принципе оружие. Он выхватил «ТТ» из кобуры, оттянул затвор, стал стрелять, но окончательно потерял из вида мишени. Никольский перевернулся на спину, вставил запасную обойму.
В этот момент фашисты начали бросать гранаты. Их невозмутимости стоило позавидовать. Они несли потери и все же умудрялись эффективно воевать.
Одна граната взорвалась довольно близко. Офицеры успели пригнуться. Но ударная волна саданула по макушкам, скинула их обратно в овраг. Они покатились вниз.
Павел не выпустил пистолета, а вот Еремеев уронил трофейный «МП-40». Тот падал вниз, прыгал по камням.
Павлу удалось остановиться на краю обрыва. Помогли широко разведенные ноги. Он схватил за ворот Виталия, пролетающего мимо.
– Стоять, куда собрался?! Ты жив, Еремеев?
– Да ладно, командир, спроси что-нибудь попроще, – прохрипел Виталий, карабкаясь обратно.
Пока они бултыхались в овраге, немцы пошли на отчаянный прорыв. Они воспользовались тем, что фланговый огонь прекратился, и забросали гранатами красноармейцев, засевших у крайних домов.
Пока Павел вставал на ноги и выбивал предательский звон из ушей, несколько человек уже устремились в поселок. Опять затрещали автоматы.
Оперативники побежали за ними. Никольский вырвался вперед. Еремеев что-то заметил, провел подножку, и Павел загремел оземь с раскинутыми руками, ударился так, что весь мир куда-то кубарем покатился.
Граната упала рядом. Виталий накрыл командира собой. Их каким-то чудом не зацепил ни один осколок. Павел рычал, стряхивал с себя подчиненного, кашлял в дыму. Живой, а толку? Голова трещала, в ней гудели колокола, бил тревожный набат.
Немцы ушли. Побоище не задалось. Никольский, совершенно потерянный, бродил по полю брани, спотыкался о тела. Выл волчонком Еремеев, вытаскивал кого-то из-под рухнувшего забора.
Филимонов еще подрагивал, смотрел жалобно. Осколок гранаты порвал фуфайку, выдрал кишечник. Он умер на глазах оперативников, так и не удосужившись что-то сказать.
Та же участь постигла Авдеева. Осколок снес полчерепа, боец плавал в луже собственной крови.
Капитан сидел на коленях, оглушенный, раздавленный. Голова не работала. Группа лейтенанта Терехова погибла вся, ни один солдат не дожил даже до рассвета. От усталости и потрясения опускались руки, тело не слушалось. Вздумай эсэсовцы задержаться где-то рядом, они перестреляли бы оперативников, как глупых фазанов. Но немцы ушли, спешили.
Павел переходил от одного тела к другому, всматривался в лица. Противник потерял пять солдат и Колонтовича. Офицер абвера, который блестяще обвел вокруг носа бывалых оперативников, все же встретил свою пулю. Она вошла в ухо. Колонтович валялся, откинув голову. В глазах его застыла злость.
Ни Мендель, ни Ильза Краузе, судя по всему, не пострадали. Солдаты вытащили их из-под обстрела и поволокли к бухте Маане.
– Пойдем, Виталя, – хрипло сказал Павел. – Догоним гада, не уйдет он от нас.
