Глава 21
Через полчаса квартира загудела как улей. Все вещи Комракова — пуховик и ботинки в прихожей (Инга их даже не заметила), резиновые перчатки на подоконнике (почему-то он предпочёл их снять, прежде чем выброситься из окна), портфель (в который они успели благополучно убрать ноутбук), пакетик с лекарствами — вносили в протокол, фотографировали, упаковывали и приобщали к делу.
Приехала «скорая». Высокая воронообразная врач в бирюзовом халате померила ей пульс, проверила реакции. Инга подписала отказ от госпитализации.
Криминалисты снимали показания. Кирилл подтвердил, что в момент вскрытия входной двери Инга была привязана к стулу и находилась без сознания, а следовательно, не могла убить Комракова.
Когда Инга смогла сесть, она сухо, будто рассказывала страшную сказку, дала показания. Она старалась вспомнить максимальное количество деталей, будто бы от точности информации зависело её дальнейшее спокойствие. На самом деле ей ужасно было представить, что вся эта толпа натоптавших у неё в квартире людей сейчас уйдёт и она останется одна с этими стенами, с этой чашкой, с этим стулом и с этим окном в спальне.
Поэтому, когда Женя, проводив экспертов, сказала: «Ты как хочешь, а я тебя сегодня не брошу», Инга была готова её расцеловать.
Но вместо этого она прошла к окну на кухню (окна выходили в другую сторону и шанса увидеть место падения Комракова у неё не было) и заплакала. В дверь позвонили. Заколебался воздух, засуетилось вокруг радостным собачьим хвостом, зацокали когти по плитке: Кефир поставил на неё передние лапы.
— Мама, мамочка, — Катя обняла её сзади, — нам Кирилл позвонил. Всё рассказал, господи, бедная моя, хорошая моя.
Инга поймала и сжала руку дочери у себя на плече.
* * *
Впервые за много лет они заснули в обнимку. Посереди ночи Ингу вышибло из ласкового и глубокого: высвободив руку из-под Катиной шеи, поцеловав её в затылок, она тихо вылезла из кровати, на цыпочках прошла мимо спящей в гостиной Женина кухню — к чайнику и ноутбуку.
Первое, что она сделала, открыв папку «ноутбук Комракова», которую создал Архаров, — залезла в данные по переписке в messenger, но не увидела там ничего нового. Кроме неё, Харон переписывался ещё с двадцатью шестью людьми — и все были членами его группы смерти. Всё то же самое: игры с цитатами, переиначивание известных философских изречений, фразы типа «ты молодец, ты моя родственная душа, если бы я мог называть кого-то другом — это была бы ты».
Со всеми он использовал один и тот же механизм, только нюансы отличались…
Не удивило её и то, что на каждого из них у Комракова был подробный файл: где живёт, кто родственники, какой недвижимостью владеет, сколько лежит в банках… Её папка называлась: «Сухова-Далида-Белова». Харон действительно практически с самого начала знал, кто она такая, и играл с ней, как с котёнком. Как глупо и наивно было думать, что прикрытие фейковым аккаунтом сработает. Она изучала папки неторопливо, слушая, как за окном время от времени шумят заблудившиеся ночные машины.
Через пару часов неизученной оставалась всего одна: sectalker. По её содержимому Инга поняла, что это была какая-то неизвестная ей самой программа для обмена мгновенными сообщениями. В ней у Комракова были только два респондента: Trifa и Spivak. Инга кликнула на второе имя и начала читать переписку с конца.
15.12
20:40
Spivak:
Ты решил?
15:20
Харон:
Всё готово к пробуждению, еду
10:02
Spivak:
Адрес Беловой:…
Спокойно, как будто смотрела кино, она читала, как два человека договариваются между собой об её убийстве, обмениваются необходимыми деталями. Читала задом наперёд, сверху вниз, крутя колёсико мыши замёрзшими пальцами. Мелькали даты. Вот он, план по аресту Трифонова. Перечисление лекарств, которыми её надо убить. Внезапно ей перестало хватать воздуха: Инге показалось, будто её столкнули с обрыва в ледяную воду, она хочет вдохнуть и не может. Указательный палец застыл на мышке. Она перечитывала и перечитывала сообщения от 12 декабря:
14:05
Харон:
Ок. Дело и так идёт к концу.
13:47
Spivak:
Полная хня. Она вычислила меня. Пора с ней кончать, Вадим.
13:45
Харон:
Её друг из полиции засёк нашу слежку и велел ей уехать из Мск
13:34
Spivak:
Видел твою Далиду на набережной
Какого ляда она делает в Сочи?!?
Терраса ресторана. Плотный мужчина курит, опершись на перила. Сытый взгляд. Чернов. Мне не показалось!
Инге захотелось кричать. Вместо этого она стала мотать переписку дальше. Теперь она искала конкретную дату: 15 ноября. День смерти первого пробудившегося в «Чёрных дельфинах».
15.11
11:43
Spivak:
Сделай вид, что ты расчувствовался. Нагони волну. Вспомни Кобейна. Или Леджера. Кто там ходил у тебя в любимчиках…
11:38
Харон:
Если я в день твоей «смерти» начну вспоминать не тебя — это будет как-то странно и нелогично, не находишь? Люди ждут информации о своём герое. А их герой — ты.
11:34
Spivak:
Ха-ха, да. Они же это делают сами…
11:28
Spivak:
Напиши обо мне в общих чертах
Фоток как можно меньше
Хочешь вспоминать — повспоминай кого-нибудь другого из твоих «пробуждённых»
11:25
Харон:
Но я не могу игнорировать юбилей твоего пробуждения, это ежегодная традиция, если я пропущу её сегодня, это вызовет подозрения.
11:20
Spivak:
Не разводи нюни сегодня. Далида явно что-то вынюхивает.
Она закрыла глаза. Сомнений не было. Главный пробудившийся — человек, которого все давно считали мёртвым, и был организатором группы.
— Как удобно, — усмехнулась Инга. — Никто и не заподозрит, что главный выгодоприобретатель суицидной конторы — и сам мертвец.
Она открыла Яндекс. «Роман Спивак, 1981 года рождения. Закончил юрфак МГУ. Глава ЗАО „Логос“ с 2007. В 2012 г. „Логос“ под руководством Спивака выиграл тендер правительства Москвы на поставку статистической информации, касающейся изменений состава населения».
Инга посмотрела на часы: половина пятого. Архаров, конечно, спит. Ничего, прочитает с утра.
«Скажи своим, чтобы в компьютере Комракова в приложении sectalk пробили IP-адрес респондента Spivak — он должен быть где-то в Сочи. Это и есть наш главарь. Он инсценировал собственное самоубийство и теперь, видимо, живёт по подложным документам. В группе был под фамилией Чернов».
Она встала: спина устала от долгого сидячего положения, плечи, которые были вывернуты Комраковым, немного болели. Вдруг дико захотелось спать. Инга подумала немного и отправила ещё одно сообщение — Балясиной: «Люся, доброе утро! Ты не могла бы приехать убрать у меня? Форсмажор, квартира убита. Спасибо!» — и на цыпочках прошла обратным маршрутом: гостиная, спящая Женя, спальня, затылок Кати. Инга уткнулась дочке в темечко: волосы приятно щекотали подбородок и нос. Катя что-то заворчала во сне. Но Инга не расслышала: она уже спала.
* * *
Снов не было: только темнота. Сквозь неё, как сквозь плотную шапку, доносились голоса:
— …но она сама меня просила!
— …не понимаете, что ли?! Дайте человеку поспать!
— Баб-Люсь, пойдёмте чай пить с…
Кто-то ссорился под дверью спальни. Инга пошарила рукой: Кати рядом уже не было. Она вылезла в коридор, натягивая домашние штаны. Голова раскалывалась, как после похмелья. Она прошла на кухню и стала рыться в аптечке в поисках тех волшебных таблеток, которые всё время привозила из Испании. Давно ей не было так хреново.
— Встала, золото наше, — довольно сказала баб-Люся. — Я вот жду, жду, когда пробудишься. Сама же меня вызвала. А я везде, кроме спальни, уже помыла.
— Доброе утро, — промычала Инга, цепляя пальцами вожделенный пузырёк.
— Утро, — надменно сказала баб-Люся, — полтретьего дня, между прочим. Гриша второй час тебя ждёт — стул принёс. Чтобы ты работу приняла и расплатилась.
— Какие таблетки?!? — Холодивкер фурией вылетела из гостиной. — Ты вчера чуть дубу не дала от медикаментозного отравления, у тебя теперь фарма-детокс на полгода по плану!
— Женя, башка разваливается на сорок частей, — жалобно простонала Инга. — Что мне теперь делать?
— Душ прими и поешь, — строго сказала Холодивкер. — Заварю тебе зелёный чай. Молочный улун. Пока ты под моим полным контролем. Терпи.
— Мам, у тебя телефон тут разрывается, — подала голос Катя. — Кирилл уже раз семь звонил.
— Катенок, пока я моюсь, можешь ему, пожалуйста, перезвонить и сказать, чтобы приезжал?
* * *
Когда Инга вышла из душа, баб-Люся заканчивала уборку.
— Ну вот и всё, — приговаривала она, развешивая половую тряпку на батарее свои коронным треугольником. — Инга, стул у Гришеньки примешь? И расплатиться бы с ним? А то мы торопимся — завтра у внука день рождения.
— Конечно-конечно. — Инга энергично закивала, не сводя глаз с тряпки.
Гриша в гостиной резкими движениями сдирал со стула упаковочную плёнку.
— Ножки укрепил, перекладины заменил, — объяснял он, — лаком заново покрыл, видите, как цвет заиграл?
— Катька! — крикнула Инга. — Ты Архарову позвонила?
— Да, сказал, уже почти тут, — отозвалась дочь.
Раздался звонок.
— Ни фига себе, как быстро! — Катя побежала открывать.
В прихожую вошёл Кирилл, оббивая с ботинок снег.
— Инга! А я как раз к тебе ехал, когда Катя позвонила. Ты гений! В Сочи взяли Спивака! Он сматывал удочки, но не успел! И всё благодаря твоей ночной эсэмэске! Во всём признался. И признаётся, и признаётся. Мой кореш из Сочинского РУВД говорит: такое ощущение, что он гордится своей схемой. Информация так и прёт из него — будто давно хотел рассказать всему миру!
— Как ты вовремя, — не отходя от Гриши, тихо проговорила Инга.
— Что ты ещё придумала? Красивый стул, кстати.
— Гриша, — не отвечая Архарову, прошептала Инга. — Зачем вы с Люсей убили Олега?
* * *
— И то и другое по-своему страшно: стать жертвой демонического безумного зла или банальной бытовой жадности. — Инга повернулась к окну, снег пошёл кусками — хлопья слепились друг с другом в комочки. — Хуже того, Штейн считал его своим приятелем, доверял ему.
— И всё же, как ты поняла? — Эдик встал рядом с ней.
— Я удивляюсь другому — как я не поняла этого раньше! Я даже на долговую расписку внимания не обратила. Только когда увидела, как баб-Люся убирается у нас дома — тогда меня и торкнуло. Но это хорошо — иначе бы мы не поймали банду Харона. А началось всё вообще со стремянки! Она лежала под Олегом сложенная и закрытая на щеколду. Если бы она просто упала, когда он её отпихнул ногой — она никогда бы так не закрылась.
— Про неё я помню. А при чём здесь баб-Люсина уборка?
— Когда мы с ней зашли в мастерскую в тот злополучный день, там уже было убрано. Допустим, скрыть следы борьбы мог и другой убийца. Но он не мог уложить влажную тряпку на батарее фирменным баб-Люсиным способом — треугольником, как платок. Это баб-Люся делает, чтобы было удобно её привязывать к швабре. Я, когда это дома увидела, то тут же вспомнила про багеты в углу — они были в пакете из «Пятёры», где обычно закупается баб-Люся. Их Гриша, когда мы вывозили вещи Олега из мастерской после похорон, быстренько выкинул — типа мусором посчитал. А ведь я знала, дурья моя голова, что Штейн всё время у Гриши багеты для фотографий заказывал, и раз они, новенькие, лежали в прихожей, это могло означать только одно: Гриша был в студии в ночь убийства! Я была настолько увлечена расследованием в «Чёрных дельфинах», что просто ничего вокруг не замечала!
Эдик задумчиво её слушал.
— Комраков, перед тем как накачать меня лекарствами, сказал, что Олег пробудился сам. Что он, мол, готов был ему помочь — но Штейну это не потребовалось. Зачем ему было врать, если он был уверен, что убьёт меня, да и сам собирался покончить с собой? Тем более что про Малышева и про Щекотко он признался, что те ушли не без его помощи…
— Как ты думаешь, почему он выбросился? — спросил Эдик.
— Наверное, время пришло. В каком-то смысле тут он проиграл сам себе. Он-то мечтал небось об эффектном конце типа сэппуку. Но ощущалось, что он смертельно устал.
— Маленький мальчик, который все эти годы жил внутри него, очень соскучился по деду, — кивнул Эдик.
— Балясина там порядочно наследила, между прочим, — продолжала Инга. — Не выбросила бутылку с дешёвым коньяком, который Штейн никогда бы не купил. Я ведь её сразу заметила, но не придала значения. А та по своей бережливой привычке просто протерла её и поставила в шкаф рядом с дорогим алкоголем — она-то особой разницы не видела.
— А Гриша? Тихо сделал, как велела мама, и в сторону?
— Ну как же! Он изрядно напоил Олега, не смог его сразу уложить. У них завязалась борьба, пока Балясин не придушил Штейна подушкой — в этой потасовке разбился софит. Я же и убирала осколки — баб-Люся в спешке их не все заметила. В тот момент я решила, что это какая-то давно разбитая лампа. Ну и, конечно, сама расписка. Для Гриши жизнь Олега стоила шесть миллионов рублей, которые он был ему должен за ту злополучную квартиру…
— Всё равно в голове не укладывается! Чтобы эта простая добродушная женщина оказалась на такое способна!
— Простая женщина — ты прав, но добродушной её вряд ли можно назвать — скорее назойливой. Она и у меня во время уборки вечно во всё совала свой нос.
— Подворовывала?
— Нет, что ты! Но всё высматривала — то ли из умысла, то ли из неуёмного любопытства. Так и у Олега нашла эту злосчастную суицидную записку для Харонa и верёвку (он её купил, чтобы сфотографировать орудие «пробуждения») — и всё придумала. Тут подошёл очередной обещанный срок платежа, денег-то у Гриши по-прежнему не было, вот и порешили.
— Да, милая семейка.
— Никого больше я близко не подпущу к своему дому. Куплю робот-пылесос, назову Порфирий…
— Главное, после того, как они хладнокровно убили Олега, они продолжали приходить в твой дом. Варенье приносили, стулья чинили…
— А они таким образом за мной следили! Они же знали, что я просто так смерть Олега не оставлю. Баб-Люся видела, как уверенно и слепо я иду по ложному следу — группам самоубийц — и это было ей гарантией, что на её Гришеньку никто не подумает. А Гриша выведывал у меня мимолетом, что там, как следствие идёт? Кого подозревают? Я ему ещё тогда ответила, что полиция никого не подозревает — гибель Штейна суицидом считает. Вот он и успокоился. Радовался, наверное, что так эффективно решил свою проблему. Но когда я задала ему прямой вопрос: «Зачем ты убил Олега?» — он не нашёлся, что с ходу соврать.
— Ну ты, Ин, даёшь! Прямо в лоб спросила? А если бы он и тебя порешил?
— Знаешь, что самое страшное? Они оба только говорили, как они сожалеют — потому что знали, что так положено говорить. А на самом деле они ни капельки не раскаиваются.
— Давай оставим все эти мысли в старом году. Посмотри, что у меня есть для тебя! — Эдик обхватил Ингу за талию и подвёл к комоду, на котором стоял горшок с огненной тигровой лилией.
— Красота! Спасибо тебе!
