Глава 12
Nасвязи её ждало сообщение от Харона: «Деньги получил. Dalida, вы не забыли про наше с вами второе задание? Не тяните, время идёт. Я ни в коём случае не тороплю вас, у каждого своя скорость, я понимаю это прекрасно, но наше подсознание устроено так, что чем дольше мы откладываем дело в долгий ящик, тем сложнее нам к нему приступить, тем больше мы подводим других людей своим бездействием».
Инга снова открыла статью про Далиду, перечитала, нашла её предсмертную записку: «Жизнь для меня стала невыносимой. Простите меня». Весь предыдущий вечер она слушала её песни — не могла удержаться. Смотрела special edition клипа Je suis malade, в котором стройная женщина в плаще входила в гостиничный номер и обнаруживала застрелившегося любовника — это была реконструкция реальных событий из жизни певицы, когда в 1967 году она обнаружила тело Луиджи Тенко. Он застрелился в номере отеля, после того как его песня Ciao amore ciao не прошла в финал фестиваля Сан-Ремо. Инга ставила клип на repeat, смотрела и не могла смотреть: голова болела, глаза слепли.
Инга постаралась максимально изменить почерк. Бумагу взяла простую — вынула лист А4 из принтера. Ещё раз глянула на записку Далиды. Кратко, по делу. Извинения общие, обращены ко всем. Подписи нет.
«Жизнь для меня потеряла смысл. Я хочу проснуться. Прошу прощения у всех».
Она писала поперёк листа, крупно, уверенно вдавливая ручкой буквы. Какое-то время с сожалением подумала, что отсутствие подписи лишает её последней возможности отстраниться от этих фраз, что если бы под ними стояло: «Елизавета Сухова», было бы легче. Но Инга решила соблюдать чёткость, повторяя манеру Далиды. Она сфотографировала записку и выложила её в «Чёрных дельфинах».
Почти сразу же в правом верхнем углу её публикации возник значок закрытого замка и появился комментарий Харона:
«Ваш пост закрыт для других участников группы. Спасибо. Вы выполнили второе задание». Инга немного подумала и тоже написала «спасибо» под его комментарием.
Она начала собирать сумку: день предстоял долгий. На 11:30 была назначена встреча с Полиной Яковлевой, начальницей Малышева, — Инга снова представилась журналисткой, сообщила, что хочет написать о нём статью, поговорить с коллегами. А потом — Инга это почти решила — снова поедет к Постниковой. Она понимала, что та больше не будет разговаривать и что её план — приехать и шататься около дома — глуп и необдуман, но ничего не могла с собой поделать. Что-то стояло за этой маленькой женщиной — большое и важное.
Инга
подключён(-а):
мне нужно проверить ещё одного человека по делу Штейна
Indiwind
подключён(-а):
имя
Инга
Постникова Ольга Вячеславовна
Indiwind
информацияпринята
Она только теперь спохватилась, что даже не искала Постникову в соцсетях. Nасвязи такого пользователя не было. На Фейсбуке тоже. Зато нашла её в Одноклассниках. Фотографий немного, все загружены давно: последняя — аж три года назад. Плоская, размытая и любительская: Постникова в длинном сарафане на лямках и в тёмных очках прижималась на безликом курортном фоне к… молодому Олегу. Олегу беззаботных студенческих времён, каким его знали немногие. Та же смущённая и одновременно с этим уверенная улыбка — чуть-чуть вбок; высокий, худой, субтильный. Голову наклонил к маме, волосы взъерошены, брови в капризном пике. Ольга загорелая, хрупкая, почти юная — ничего от той хмурой немолодой женщины, пришедшей на оглашение завещания.
Значит, вот каким ты был, Лёня! А ведь я могла хорошо тебя знать, и Катя бы непременно придумала тебе прозвище, что-то вроде «Штейн Джуниор». Ты бы приезжал с Олегом к нам на чай, слушал бы наши разговоры и возражал отцу. Но ничего этого не случилось и не случится уже никогда. Почему так вышло? Почему Олег даже словом не обмолвился о тебе?
Под публикацией в «Чёрных дельфинах» появился новый комментарий Харона:
«Вы были лаконичны. Я заметил, что вы старались повторить стиль предсмертной записки Далиды. Вижу, вы много прочитали о ней за последнее время и теперь пытаетесь её копировать, желая мне угодить. Но не для этого я выбрал её. Я увидел, в чём вы близки. Только настоящее понимание этой близости, проникновение в её личность, а не слепое подражание может произвести терапевтический эффект. Далида уже выбрала свой путь. А вам ещё предстоит его найти. Жизнь стала невыносимой именно вам, именно вы остались без опоры. Но вы сделали только первый шаг. На свете нет человека, который бы заботился о вас. Кому ваше существование было бы нужно. Вам не с кем поговорить. Были ли у вас попытки суицида? Кто-нибудь из ваших друзей и близких совершал самоубийство?
Мне очень важно это знать. Потому что я готов вам помочь. И я один знаю, как это сделать. Я как никто понимаю вас, ценю каждое движение вашей души в этих испытаниях, каждую вашу ошибку, за которую вы понапрасну себя корите. Я могу вас утешить.
Вторую фразу вы написали для меня: «Я хочу проснуться». Тут вы пытаетесь мне подыграть, будто верите, что жизнь — это сон. Мы с вами оба понимаем, что это не так. Жить больно, особенно таким людям, как вы и я. Но давайте начистоту: чего вы хотите? Покончить с собой или продолжать жить? Жить после потери сложнее, чем уйти. И в то же время проще — это путь инерции, уход в летаргию. Что выберете? Честно подумайте над этим и ответьте. Сначала себе, потом мне. Не обманывайте себя. Не лгите мне. Это только умножит вашу боль.
Третьей фразой вы просите прощения. У всех — значит, ни у кого. Неужели вы настолько одиноки? Вы написали мне о смерти вашей мамы. Позвольте мне заверить вас: ей теперь лучше, чем вам. Ей хорошо и спокойно. Её заботы, страдания, боль остались здесь, с вами, а она ушла туда чистая и счастливая. Но есть ли у вас кто-нибудь ещё, кто вам дорог? Возлюбленный? Ребёнок? Друг? Если мы хотим работать вместе, вы должны мне всё рассказать. Есть ли люди, которых вы обидели? Перед которыми вам стыдно? По вашей фразе я пока делаю вывод, что нет. Даже обид и страхов как связующего звена с жизнью у вас не осталось. Но я жду ответов от вас».
Какой манипулятор! Сколько вопросов. Он обволакивает, гипнотизирует. И потенциальными наследниками интересуется как бы между делом. Он не стал скрывать, что умен и что не будет морочить меня мистической чушью. Он уже прочно связал нас этим «мы». Его тон стал властнее, он всё увереннее в своём влиянии на меня. Я не готова пока отвечать. Нужно всё хорошо обдумать.
Инга просмотрела сообщение от Indiwind, он прислал информацию о Постниковой. Все ожидаемо: 44 года, гримёрша, хотя училась на актрису. Сына родила в 20, поэтому не смогла доучиться. Ребёнок, судя по многочисленным обращениям к врачам, рос болезненным. Замуж так и не вышла, все силы вложила в сына. Подрабатывает косметологом в салоне красоты «Офелия» на Красных воротах (контакты по ссылке). Сына потеряла в 42, когда ему исполнилось 22 года. Инга остановилась и несколько раз перечитала последний абзац, чувствуя холодный приступ страха — уже привычный симптом.
«Постников Леонид Олегович: выдержка из результатов вскрытия тела. Причина смерти: интоксикация, вызванная совместным действием болеутоляющих (в том числе наркотических анальгетиков — оксикодона, гидрокодона), снотворных (доксиламина) и транквилизаторов (диазепама, темазепама, алпразолама)».
Получается, мальчик наглотался таблеток?
Инга так ушла в себя, что не сразу поняла, откуда шёл утробный звук. Под бумагами ползал по столу её телефон.
— Инга Александровна, ну ты где, копуша? Я уже полчаса тут стою. Давай быстрее спускайся уже. — Ворчливый голос водителя вывел её из ступора.
Инга уже опаздывала на встречу с Яковлевой, начальницей Малышева — толстяка, вскрывшего себе вены. Эдик в этот раз не смог с ней поехать: сухо сослался на дела. У него так было всегда, как тумблером переключало: то невероятная забота, то скупость, граничащая с полным равнодушием.
— Костя, извини, спускаюсь, — сказала она. — Сумка вот уже на плече.
— А голова? Там же? — пробурчал Костик. — Голову свою не забудь!
* * *
— О господи, ты себя видела? — спросил Костик, когда Инга плюхнулась на переднее сиденье и стала тереть двумя пальцами переносицу. — Ты вообще ешь что-нибудь? Ладно, спрошу более важное: пьёшь хоть что-нибудь?
— Костик, отвянь!
Они ехали в тишине, Инга не двигалась, и Костик решил, что она заснула. Но вдруг Инга дёрнулась, покопалась в телефоне и приложила его к уху.
— Здравствуйте, — промурлыкала она ласково-официальным тоном. Костик привычно подумал: «Змея, ну змея. И под клумбой прятался танк». Но в этот раз он прислушивался тревожно: состояние Инги ему не нравилось. — Косметолог Ольга Постникова работает у вас сегодня? Отлично. Могу я записаться к ней? Спасибо, на три. Ну тогда на 16:30, если это возможно. Коррекция и окраска бровей. Да. До встречи.
— И правильно! — крякнул Костик после паузы. — Сходишь в салон красоты, расслабишься. Марафет наведёшь, любить себя больше будешь. Молодец!
Но Инга опять промолчала.
* * *
Офис банка «Современные системы» был в точности таким, как она представляла. Бежевый ковролин, огромные опен-спейсы с клетушками из серых ширм, формирующими квадраты, угловые столы асфальтового цвета.
— Елизавета? — Невысокая брюнетка в деловом костюме протянула ей руку. — Очень приятно, Полина Яковлева, начальник отдела кредитования юридических лиц. Пройдёмте в переговорную. У нас забронирована вторая на тридцать минут. Надеюсь, нам хватит?
Инга кивнула, и Полина повела её вдоль ряда переговорных, похожих на аквариумы без воды. Она была маленького роста, но держала плечи широко развёрнутыми, а голову приподнятой, чтобы казаться выше. Инга взглянула на её ноги — так и есть, каблук выше среднего. Когда они сели за длинный стол, Полина коротко спросила:
— Чай, кофе?
— Нет, спасибо. Я хотела бы поговорить о Викторе Малышеве. Он был вашим подчинённым, так?
— Да, Инга. — Полина посмотрела ей в глаза. — Я понимаю вашу попытку работать анонимно — вы пишете об опасной теме. Но ваша внешность слишком узнаваема, уж извините. Я прекрасно знаю, кто вы.
— Да, я веду расследование по группе Nасвязи, в которую входил Виктор. Я подозреваю, что эта группа склоняет людей к самоубийствам.
— Я знаю, что Виктор состоял в «Чёрных дельфинах», — спокойно сказала Полина. — После его смерти я попросила IT-отдел проверить наиболее часто посещаемые адреса с его рабочего компьютера. И сразу поняла, что это за группа.
Спокойная, металлическая, как морская гладь перед грозой. Она проверяла адреса Малышева не из интереса к его личности, а чтобы убедиться, что ни её, ни кого-либо из сотрудников банка не заподозрят в причастности к его смерти, и репутация «Современных систем» не пострадает. Личная жизнь сотрудников мало заботит её. Как и жизнь других людей в целом.
— Почему, если вы поняли суть группы, вы не обратились в полицию?
Полина улыбнулась:
— А я вот, пожалуй, выпью кофе. — И, подняв трубку стационарного телефона, распорядилась: — Оль, капучино, пожалуйста. Да, только мне. Благодарю.
Когда она подняла на Ингу глаза, улыбка, блестящая и скользкая рыба, ещё не сошла с её лица:
— По той же причине, что и вы, Инга. Мне было невыгодно привлекать к себе и к банку внимание. Я не хотела встреч с полицией. Не хотела, чтобы наши клиенты видели тут шастающих сотрудников органов. Им, знаете ли, всё равно, полиция это или «маски-шоу». В нашей стране как: если в офисе замечены подобные лица, значит, через неделю ЦБ лишит банк лицензии. Это сеет ненужную панику среди клиентов. Они начинают выводить свои деньги. Мы, конечно, входим в систему страхования вкладов, но и ей тоже никто не верит.
В переговорную вошла секретарь с подносом. Полина молча следила за её движениями, дождалась, когда та выйдет. Отпив из толстопузой белой чашки, похожей на маленькую бочку, Полина продолжила:
— Для меня участие Малышева в этой группе означало лишь одно: он действительно покончил с собой. И больше никто из моих сотрудников к этому не причастен.
Злая и честная. Пожалуй, она мне нравится.
— Вы не очень его любили, так?
Полина равнодушно кивнула:
— Он был моим подчинённым. Отвечал за сопровождение сделок. Документация, подписи, печати. Должна признать, что он был исполнительным и точным. Но знаете, аморфный, никакой. Он даже двигался, как сквозь воду. Клиенты часто просили поменять им менеджера. А это плохой знак в нашем бизнесе.
— Это плохой знак в любом бизнесе, — заметила Инга.
— Да, успешная карьера ему не светила, — согласилась Полина. — Да он не очень-то и хотел. Понимаете, он был как будто подтёрт ластиком, без чётких линий характера. Ничего его не интересовало. Одно время пытался худеть — стал ходить с Петровой и Смуглиным в спортзал — это сотрудники моего отдела — бросил. Ел очень много, но на автомате, как будто бы испытывая отвращение к еде. Если про фильм какой-нибудь спросишь, вот гремит фильм в Москве, понимаете? Все сходили, кто в восторге, кто плюётся, Малышев: нормально. А книга эта как тебе, Виктор? — Нормально. А игра? — Нормально. И так про всё, понимаете? Да и внешне был скорее неприятен.
— И ещё эти три родинки на щеке… — Инга вспомнила, что на фотографии у Малышева были отчетливо видны три крупные бесцветные родинки, не родинки даже, а жировики, которые располагались на правой щеке друг над другом, похожие на снеговик.
— Да, вот и вы заметили. Отталкивающая черта, — сухо улыбнулась Яковлева. — Неудивительно, что он пользовался услугами жриц любви.
«Жрицы любви» прозвучало язвительно, она хочет ещё сильнее унизить его непривлекательный образ. Постоянно повторяет «как будто», словно Малышева и не существовало на самом деле. Зачем она терпела его? Его ничтожество оттеняло её превосходство? Вот чем его взял Харон — смерть патриция, почитаемого, богатого: так исполнилась мечта Малышева о величии и власти. Неудачник умирает успешным и состоявшимся.
— Были у него какие-то накопления или собственность, которая могла перейти в наследство после смерти?
— Наследников у него не было точно, — неприятно хмыкнула Яковлева. — Родителей тоже: как-то за ланчем он рассказал нам, что мать растила его одна и умерла уже довольно давно, лет пять назад. Насчет собственности не знаю: квартиру, по-моему, он снимал. А вот вклад у него в нашем банке был. Я это знаю точно, потому что оформляла его зарплатную схему, и помню, что 40% ежемесячно он помещал на свой депозит. Ежегодные и ежеквартальные бонусы уходили туда же. Так что там должна была накопиться неплохая сумма за те четыре года, что он у нас работал.
— Полина, вы не могли бы выяснить, что стало с этими деньгами?
Яковлева колебалась. Она явно не хотела делать лишних телодвижений. Но Инга понимала, как важен Яковлевой её статус руководителя. Полина подняла трубку и по внутренней связи набрала отдел депозитов.
— Пуншев, ты? Привет-привет, Яковлева из отдела кредитования. Слушай, ты не мог бы достать информацию по одному из ваших клиентов? Малышев Виктор Сергеевич. Как нет? Посмотри, пожалуйста, ещё раз. А в архиве? Понятно.
Яковлева тревожно посмотрела на Ингу:
— Депозит был закрыт два с половиной года назад. Через полгода после смерти Малышева все деньги были сняты со счета неким Трифоновым Павлом Алексеевичем. Причина закрытия счета: взыскание средств по завещанию. Там было четыре миллиона семьсот двенадцать тысяч триста двадцать рублей. Ежемесячные отчисления, бонусы за четыре года плюс проценты.
Инга не удивилась. Какое-то время они с Яковлевой смотрели друг другу в глаза, прекрасно понимая, что это значит. Инга разблокировала телефон. На экране появилась заранее приготовленная фотография Штейна.
— Полина, вы мне очень помогли. Последний вопрос: этого человека вы рядом с Малышевым видели?
Яковлева посмотрела на экран и сразу же отрицательно покачала головой:
— Нет, этого я бы запомнила точно. Но таких рядом с Малышевым не водилось.
— Могу я поговорить с Петровой и Смуглиным, которых вы назвали? Они общались с Малышевым, не так ли?
— Да, пожалуйста, они свободные люди, — сказала Яковлева вставая. — Наше с вами время истекло, прошу меня извинить.
Они вышли из переговорной и направились к лифтам. Полина вытянула шею, высматривая кого-то за перегородками опен-спейса.
— Посмотрите в курилке, — сказала она. — Этих «спортсменов» нет на месте.
В курилке было открыто оба окна. Холод морозил лицо, вышвыривая на улицу сигаретный дым. Ирину Петрову и Ивана Смуглина Инга узнала по бейджикам на груди.
Славная офисная традиция носить своё имя, как пионерский галстук.
— Инга Белова, — растянула Инга рот в улыбке, — я журналист. Хотела бы задать вам пару вопросов о Викторе Малышеве с разрешения вашего босса. Пишу статью о самоубийствах.
— А нам-то что? — Ирина стряхнула пепел в жестяной конус урны. — Мы и не знали его особо.
— Полина сказала, вы ходили вместе в спортзал.
Петрова и Смуглин переглянулись и засмеялись. Никто в этом офисе не переживал по поводу смерти Малышева.
— Ходили! — язвительно сказал Иван. — Он купил абонемент, да. Так с ноября по май сходил с нами один раз! Железо тягать — это ж не проституток трахать. Недостаточная почва для крепкой дружбы, правда?
Найти бы девушек, которые были с Малышевым в тот вечер, когда он вскрыл вены. Indiwind писал, их было семь. Поговорить хотя бы с одной из них.
— Иван, а вы случайно не знаете, он пользовался услугами девушек с какого-то одного сайта или каждый раз разными?
— Он сидел рядом со мной. — Ирина дёрнула правым плечом, ответив вместо Ивана. — Халтурил, на сайтах всяких зависал, ну его не любил никто особо, жалко, конечно, что покончил с собой… А то, о чём вы спрашиваете, — не знаю, с одного сайта он их брал или нет, но часто у него было открыто что-то вроде devki.tut.ru. Я не уверена насчет правильного названия, там сайт такой был, знаете, яркий: всё такое розовое и красное, вы если зайдёте, сразу поймёте, что это оно.
— Спасибо. — Инга кивнула. Она показала фотографию Олега.
— Вы никогда не видели этого человека рядом с Малышевым?
Иван нагнулся, чтобы глянуть на экран.
— Неа. — Он поёжился и затянулся.
Ирина взяла телефон из Ингиных рук.
— Я, конечно, не уверена, времени-то много прошло, — начала она, — но, по-моему, Малышев как-то обедал с этим типом в столовке, и у них был серьёзный разговор.
Эта девушка не уверена ни в чём, а заметила гораздо больше остальных.
— Почему вы так решили? — Инге показалось, что у неё сейчас сорвётся голос.
— Они говорили на повышенных тонах, Малышев даже руками махать начал, что было ему несвойственно, — ответила Ирина. — Я поэтому и запомнила: впервые кто-то вывел нашу сонную муху из равновесия, а ведь это даже Яковлевой никогда не удавалось.
* * *
Шумная, запруженная людьми и модными заведениями Мясницкая улица переходила в тихий Орликов переулок. Инга стояла на углу Садового и смотрела на вывеску: салон красоты «Офелия». Нежно-голубое на белом, профиль кудрявой женщины.
Ещё одна самоубийца.
Инга чувствовала, что её мозг отказывается всё это вместить.
Сын Олега покончил с собой, сам Штейн при этом не только фотографировал самоубийц, но и встречался с ними перед их смертью. Неужели именно он уговаривал людей на суицид? Какова была его цель? Заработать денег? Ни в коем случае. Получить власть над человеческим сознанием? Для этого Олег был слишком свободен. Понять поступок сына? Или Олег заразился от него этим мрачным влечением? Что произошло с Лёней Постниковым на самом деле? И что произошло с самим Олегом? Кто такой Павел Трифонов — наследник и Адлера, и Малышева? Мне просто необходим ещё один разговор с Постниковой. Может быть, Ольга, увидев, что за «клиентка» к ней пожаловала, не выгонит меня — не станет устраивать сцен на работе.
Инга перешла дорогу и направилась к салону. Дверь «Офелии» распахнулась и, на ходу надевая кепку, из неё вышел тот самый мужчина с веранды «Кофемафии». Инга отпрянула, шмыгнула в подворотню. Мужчина отошёл от салона на пару шагов, остановился, оглянулся. Инга осторожно выглянула из своего укрытия. Он задумчиво смотрел на вывеску, задрав голову.
Но ведь я его знаю. Мясистый нос, глубоко посаженные водянистые глаза. Я помню его мимику, опущенные вниз уголки губ. Откуда?
— Ещё один самоубийца, — вдруг сказал он вслух. Хмыкнул и закурил, пряча зажигалку от ветра в кулаке. При звуке его голоса Инга вспомнила. Она посмотрела на удаляющуюся спину своего преследователя и сделала несколько шагов в глубь подворотни. Она была одна в старом московском дворике. Посередине давно не крашенной детской площадки скрипела каруселька. Инга села на одно из ободранных сидений. Она устала. Как же она устала. В кармане уже давно вибрировал телефон. Инга заставила себя ответить.
— Встретился я с этим Трифоновым, — без вступлений начал Эдик. — И скажу тебе, это кладезь информации. Хотя пришлось на него поднажать.
— А я только что видела нашего давешнего преследователя, — ответила Инга. — И не поверишь, где: он вышел из салона, в котором работает Постникова! Но главное, Эдик, я вспомнила, где я видела его раньше! Пару месяцев назад на вернисаже с Олегом! Голос, движения, ухмылка — это точно был он. Этот тип был на фуршете, только одетый совершенно по-другому. Около фотографии статуи Ленина, которую арканом стаскивают с постамента, сказал прямо над моим ухом: «Как похоже на самоубийство!» Я запомнила, потому что действительно было похоже: у памятника на шее была петля.
— Так, а что ты сама делаешь рядом с Постниковой?
Инга молчала.
— Можешь не отвечать, я и так понимаю, что, — сказал он наконец. — Ты ещё и одна, правильно?
— У меня тут Костик недалеко для подстраховки.
— Градова, ты хоть понимаешь, в какое опасное дело ты влезла? — зло спросил Эдик.
— Я давным-давно не Градова, — рявкнула Инга. Ей не нравилось, что её отчитывали как подростка. Но в этот момент она именно так себя и чувствовала. — Я очень благодарна тебе за помощь, но не надо пасти меня, ладно?
— Давай я тебе расскажу, если тебе вдруг непонятно, — сказал Эдик, игнорируя её замечание, — про Трифонова. Я выяснил адрес его съёмной квартиры и нагрянул к нему. Тощий. Скользкий. Лет сорок: чёрная водолазка, залысины. Актёр в каком-то провинциальном театре, непризнанный гений. Сначала извивался как уж, потом признался во всём. С год назад его нанял какой-то человек. Попросил, как Трифонов выразился, сыграть роль. С Адлером он познакомился на форуме ВИЧ-инфицированных и прикинулся умирающим от СПИДа гомосексуалистом. Далее всё просто: Адлер, составляя завещание, деньги оставляет ему. Надо только явиться на оглашение, а потом — в банк. Я вытряс из него информацию: сумма была немаленькая, около двадцати миллионов.
— Трифонов также был единственным наследником Малышева.
— Откуда знаешь?
— Была в офисе у Малышева. Там было поменьше — четыре миллиона с копейками.
— Этот червь ничего не сказал мне про Малышева. Он сильно напуган после моего визита и точно побежит к своему хозяину. Единственное — он сказал, что у него нет с ним обратной связи. «Хозяин» всегда связывался с ним сам и каждый раз с новых аккаунтов и адресов. Плату за исполнение «роли» тоже переводил безналом. Я ему не рекомендовал жаловаться. Попугал немного: вдруг его таинственный «хозяин» сочтёт его теперь опасным и решит устранить. Надеюсь, Трифонов задумался над этим.
— Да, я по уши в этом дерьме, но я не могу сидеть на месте.
— Я беспокоюсь за тебя… чтобы ты понимала.
— Я понимаю. Лучше послушай: одна из коллег Малышева видела, как тот обедал с Олегом незадолго до своей смерти. Это точно был он. Она опознала его по фотографии. Эдик, неужели Олег был членом этой банды? Ясно, что они делают это ради денег. Но Олег… поверить не могу. Эдик, зачем? Я знала его всю жизнь. Он не мог… просто не мог.
— Он был настоящим художником, — задумчиво сказал Эдик, — нет ничего сильнее фотографии, сделанной в момент трагедии. Когда это не постановка, не фейк. Я не думаю, что Олег был главарём. Я думаю, его влекла смерть. Вот чем они его заманили. А потом он стал им чем-то опасен, и они помогли ему уйти доступным им способом. К тому же я уверен, что человеком, с которым общался Трифонов, был не Олег. Это был Харон.
