Глава 9
«#12 (Хемингуэй) пробудился».
Инга снова зашла в «Чёрные дельфины». Она быстро, будто кто-то за ней гнался, кликнула на залоченный фотоальбом. Её мрачное предположение подтвердилось: Харон добавил новую фотографию. Мужчина лет сорока пяти. Воротник рубашки, опрятная борода. Пустые, ничего не выражающие глаза. Инга скопировала снимок в свою папку, отослала его Indiwind и поторопилась выйти из аккаунта Штейна. Чувство, что за ней следят, не покидало. Вернувшись в группу под видом Суховой, она прочитала сообщение от Харонa:
«Уважаемая Елизавета, добро пожаловать в нашу группу! Надеюсь, вам будет здесь хорошо и спокойно. Предлагаю вашему вниманию моё аудиообращение».
Ну что ж, послушаем…
— В чём смысл жизни?
Как банально!
Словно предвидя её замешательство, он выдержал паузу, давая ей время вникнуть в его слова. Потом спросил снова:
— В чём смысл жизни? Вот какой вопрос мы на самом деле задаём себе, когда всерьёз задумываемся о самоубийстве. Всерьёз. Желание использовать самоубийство — с целью мести, шантажа, чтобы доказать что-то другим, — говорит лишь о глубокой детской обиде или травме. В этом случае я советую обратиться к обычному психотерапевту и заранее предупреждаю, что самоубийство не исполнит ни одного из этих желаний. Но я чувствую, что вы пришли к этой мысли трезво и зрело, через опыт отчаяния и утраты. И сразу хочу уверить: это не единственный выход. Никто не будет вас подталкивать к самоубийству, склонять к нему. Мы здесь для того, чтобы вам помочь.
Голос умиротворённый, текучий. Спокойный — от абсолютной уверенности, если не сказать — власти. С какой-то странной, непривычной интонацией, не искусственной, как у голосовой программы, а живой, но как будто иностранной, абсолютно не подходящей словам. Насыщенный голос, ровно огранённый. Кристалл аметиста. И ещё что-то, что пронзает насквозь, как глубокая тёмно-лиловая жилка, — опасность.
Снова пауза.
— Позвольте поздравить вас со скорым пробуждением! Да, вы хотите лишиться не жизни, а сна. Того морока зависимостей, горя, вины и страстей, который принято называть полноценной жизнью и который сдавливает веки вашего сознания тяжёлым дурманом. Иногда вас беспокоят проблески понимания, но вы не в силах освободиться. Я подскажу вам, как…
Сообщение закончилось. Наверняка это было стандартное приветствие, записанное, возможно, даже не самим Хароном, а талантливым актёром с хорошо поставленным голосом. Начитано было превосходно: завораживающий тембр, эффектная интонация и правильные паузы, но текст совершенно невозможный. Любого нормального человека он только отпугнул бы нарочитым сектантством. Своего имени специалист-суицидолог так и не назвал, ничего не сказал о своём образовании, не упомянул о медицинской практике, стоимости услуг. Не мог этот текст заинтересовать расчётливую Щекотко, и тем более — рационального и далеко не наивного Олега.
Словно предугадав её сомнения, Харон отправил новое сообщение. На этот раз он прислал копии диплома об окончании медицинской академии по специальности «психиатр» на имя некоего Харитонова Антона Фёдоровича, лицензии на медицинскую деятельность в качестве индивидуального предпринимателя и страничного договора на оказание услуг.
После такого приветствия Инга не рассчитывала, что он быстро перейдёт от лирики к делу. Да ещё предоставит сразу все документы, хотя копии могли быть поддельными. Она сразу переслала их Indiwind — проверить подлинность.
Харон замолчал — ждал от Инги ответного шага. Она колебалась. Просматривала профиль своего alter ego — худощавой дамы средиземноморского типа: шоколадное каре, подведённые чёрным глаза, красивый крупный рот — она была чем-то похожа на Фанни Ардан и, очевидно, осознавала это сходство и подчёркивала его. Подражание было заметно не только в макияже, причёске, но и в стиле одежды. При этом оно было не творческой, вдумчивой игрой с типажом, не его самостоятельной интерпретацией, а наивным, дословным, подростковым копированием. Бездейственная жалость к домашним животным — черта, придуманная самой Ингой, очень хорошо отражала тот же инфантильный идеализм.
Инга снова включила голосовое сообщение. Голос пробирал, как сквозняк, тембр оставался влекущим, а интонация, нет, сама мелодия голоса — волнующе необычной: он не говорил, он словно произносил слова нараспев, как Джо Дассен в проигрыше L'ete indien. Он даже немного гнусавил на сонорных согласных.
Вот оно что! Это не случайное совпадение и не общее, записанное для всех приветствие! Харитонов намеренно повторил интонации Дассена. Он угадал примерный возраст Суховой, её вкус и выбрал манеру её возможного кумира, чтобы на подсознании вызвать у неё симпатию и доверие. Сухова могла бы даже влюбиться в этот голос. Какой ход!
Он прежде Инги понял образ этой женщины, осознал мотив её подражания французским актрисам, её энергию неудовлетворённости, её утончённые мечты. Инга торжествующе воскликнула:
— Надо же!
У них с Indiwind получилось создать такого правдоподобного персонажа, который заставил таинственного психиатра проделать немалую работу. Харитонов не только попался, он сам навёл Ингу на ответный ход. Легенда сразу же пришла ей в голову. Эта девочка Лиза — недаром ей дано такое красивое имя, она единственная любимая дочь-красавица у одинокой матери. Одета, как куколка, в косички вплетены нарядные банты. Мама старается вовсю: холит и лелеет принцессу. Растёт отличница и рукодельница. Фортепиано и уроки французского. Принцессе полагается принц — заморский. Девочка ищет. Но ни один мужчина не дотягивает до идеала, который создала ей мама. И попадаются они все «не такие» — на руках не носят, цветов не дарят, комплиментов говорят мало — хотят унизить. «Всё ещё будет, моя красавица! Ты ещё встретишь его!» — убаюкивает мама и гладит по седеющим волосам.
Мама состарилась, ослабла и болеет, но по-прежнему во всём опекает дочку — и готовит, и убирает, и обстирывает, и делится пенсией. В какой-то момент Лиза решает завести ребёнка, но очередной поклонник снова кажется ей абьюзером, оскорбляет, высмеивает близкие отношения с матерью. Результат — выкидыш. «Зачем тебе ребёнок? — утешает мама. — Столько ответственности, хлопот, ты и представить себе не можешь. Нам и так хорошо. Вдвоём». У неё свой неосознанный умысел: лишь бы дочь оставалась с ней, не искала привязанности на стороне.
Вдруг мама умирает — и разом тает весь облачный замок, который она соорудила вокруг Лизы. Мгновенно приходит осознание возраста, несбыточности желаний, полной беспомощности: «Как платить за квартиру? Что принимать от головной боли? Где моё зимнее пальто?»
Пальцы быстро забегали по клавиатуре:
«Вы правы, я просыпаюсь. Но явь ужасна. Я ничего в ней не понимаю. У меня умерла мама».
Инга стёрла последнее предложение. Потом написала вновь и посмотрела на него. Она уговаривала себя, что, в сущности, это только слова персонажа, а она своего рода автор романа — для единственного читателя. Но фраза её коробила. Она нахмурилась и продолжила:
«Не знаю, куда идти, как жить дальше. Я как слепой, который вдруг прозрел и не может сложить зрительных впечатлений в одну картинку и ещё сильнее нуждается в поводыре, а его больше нет рядом. Вы говорите про смысл жизни. Пока она была жива, я знала, в чём он, а теперь не знаю. Помогите!»
«Отправить».
Indiwind
подключён(-а):
— фотосегодня нечипоренко алексей сергеевич45 журналистписатель единственный роман волны разума опубликован 1987 7 дней назад застрелился изружья жена двое детей.
Азарт, с которым она начала игру с Харитоновым, сменился морозным чувством угрозы. Наверняка Жербаткин и группа инвесторов по делу о сносе представляли куда большую опасность, чем этот доктор. Но их интересы были материальными, вполне понятными, их жестокость банальна и предсказуема. Поэтому она их не боялась. А вот целей и выгод своего нового возможного противника она объяснить не могла. Её смущала пошлая, беллетристическая мистика, которая окружала реальные человеческие трагедии.
Писатель-неудачник застрелился в точности как Хемингуэй. Древний или похожий на древний кинжал у живота — мы имеем дело с харакири. Наверняка и другие способы самоубийств на флешке Олега взяты из истории или скопированы со знаменитостей.
Искать долго не пришлось: всё лежало на поверхности, поиск выдавал верхние строчки.
«Саллекхана — ритуальный способ суицида, который практикуется в Индии последователями религиозного течения джайнизм. Когда джайн достигает высокой степени просветления и чувствует приближение смерти, он готовится к традиционному самоубийству — саллекхане. Он просит разрешения у своего гуру и, получив его, сообщает о решении родным и близким. После этого джайн начинает беспрерывно медитировать, отказываясь от пищи и воды. Через некоторое время наступает смерть от истощения».
«Сэппуку — ритуальное самоубийство методом вспарывания живота. Принятая в Японии, в среде самураев, эта форма суицида совершалась либо по приговору, как наказание, либо добровольно (в тех случаях, когда была затронута честь воина, в знак верности своему дайме, или для того чтобы смыть позор)».
«Сати — ритуальное самосожжение вдов в Индии — женщина бросается в пламя погребального костра, на котором кремируют тело её умершего мужа».
«Римские патриции совершали суицид (например, вскрывали вены) часто публично, на пирах или во время оргий, чтобы до последней минуты своей жизни существовать в достатке и довольстве».
Перед Ингой мелькали картинки: женщина в сари горит на погребальном костре своего мужа, старая японская гравюра, изображающая самурая с выпущенными кишками, похожими на туго завёрнутый серпантин; мумия в позе лотоса, окружённая цветами и свечами.
Истощение, сэппуку, самосожжение — добровольные действия взрослых, состоявшихся цивилизованных людей. Это не поддавалось никакой логике. Что могло заставить их сотворить с собой такое? Или кто? Всё скатывалось к каким-то зловещим сверхспособностям, гипнозу, НЛП и прочей плацебо-ерунде, над которой они с Холодивкер неоднократно потешались за рюмкой коньяка.
Инге захотелось сейчас же услышать Женин флегматичный скептический тон, который разом отрезвлял. Номер был занят. Она с досадой отложила телефон.
Инга вернулась к своей схеме. Весь ватман был разрисован стрелочками: они веером рассыпались от Харона до жертв — Чириков, Малышев, Адлер, Скворец, Нечипоренко, Штейн, Щекотко. Щекотко и Штейн объединены фигурными скобками под заголовком «Снос памятников», от Щекотко стрелка уходит к Жербаткину, от Олега — к Постниковой.
Инга выписала внизу «Жербаткин — Харон — Постникова», поставила знак вопроса. Сообщники? Вряд ли. Всех троих объединяет только Штейн. У каждого совершенно разные, непересекающиеся сферы интересов.
Она переключилась с Харона на Постникову. На слово «убийство», сорвавшееся с её языка.
Нужно найти повод поговорить с ней ещё раз. Видимо, она поддерживала связь с Олегом даже после смерти их сына. Вдруг она знает гораздо больше? Что, если Олег был откровенен только с ней?
Ингу ужалила ревность.
Сама виновата, зациклилась на расследованиях, общение с Олегом свелось только к работе. Я слишком увлеклась, потеряла чуткость.
В коридоре послышался лязг открываемого замка. В ванной зашумела вода. Стихла. Дверь приоткрылась, в щели возникла круглое лицо баб-Люси над фартуком обвисшего подбородка — как-то она похудела за последний месяц, не больна ли?
— А, так ты дома! — сказала она с какой-то досадой и вошла. — Ты сиди, я тут помою. Ноги только подбери.
Баб-Люся елозила тряпкой по углам — по старинке передвигалась на корточках, тяжело и с одышкой. Инга отложила работу и покорно ждала, когда она закончит: не могла продолжать при посторонних. Ей было неловко наблюдать за баб-Люсей со своего крутящегося стула, как с трона, на который она взобралась с ногами. В таких ситуациях она чувствовала себя «белой госпожой». Сегодня — особенно, баб-Люсе было явно тяжело, Инга не удержалась, спросила:
— А ты не хочешь какую-нибудь новомодную швабру? Которая сама с себя воду отжимает? Или робот-пылесос? Хочешь, я куплю.
— А! — Баб-Люся махнула молочной рукой не оборачиваясь, и всё было в этом возгласе: и «не доверяю я этим техническим новинкам», и «старую собаку не научишь новым трюкам», и «не мешай мне делать своё дело».
— Чего это у тебя кнопки закатились? Чуть не укололась, смотри-ка. Стенгазету, что ль, рисуешь? Катьке в школу? — спросила она.
Баб-Люся поднялась с колен, вытирая пот со лба, и быстро глянула на лист ватмана. Инга неосознанно прикрыла схему рукой, а когда баб-Люся отвернулась к ведру, тихонечко, стараясь не шуршать, скатала ватман в трубочку.
— Всё этим американцам неймется, слышь-ка! — вдруг сказала баб-Люся. — Чего им ещё от нас надо-то! Зарятся на наши богатства санкциями своими!
Она бросила тряпку в ведро. Извлекла из кармана кусок мягкого ярко-розового флиса и стала протирать книжные полки, поднимая статуэтки и рамки с фотографиями. Пока Инга думала, что ответить на этот «санкционный» выпад, баб-Люся продолжала:
— А я была у неё, навещала. — По привычке без объяснений она перескочила на другую тему.
— У кого? — удивилась Инга.
— У Эммы Эдуардовны. Сдала! Совсем сдала! А меня всё баб-Люсей кличет, а ведь я-то её моложе! — Она укоризненно покачала головой. — Но теперь хоть разница в возрасте заметна стала. Эдуардовна уж не порхает, как раньше. Постарела, ссохлась! Мало того что сын такое наворотил. Ещё и мужнину квартиру с концами увели. И жильцов прежних прогнала эта баба, полюбовница. Тут же вселилась, сорока дней не прошло, нынче ни стыда ни совести у людей! Оспорить они хотят, да разве у такой вырвешь кусок изо рта?
— Тяжело бедной Эмме Эдуардовне, очень тяжело, — Инга вздохнула. — Не знаю, как она это переживёт. А с квартирой я ей постараюсь помочь.
— Ты бы погуляла на воздухе, пока я тут закончу. — Баб-Люся подступила к Ингиному столу. — Вся бледная вон какая!
— Мне нужно кое-что доделать, — отказалась Инга. Щёлкнул сигнал сообщения. Инга ждала ответа от Харона, но получила отрывистый отчёт Indiwind:
"отправлен запрос в федеральный реестр относительно диплома и лицензии телефон вдовы чирикова в открытом доступе см nасвязи»
Баб-Люся подошла к столу вплотную — всё равно не даст работать. Инга вымученно улыбнулась:
— Выгнала, сдаюсь, посижу на кухне.
Она решила внимательнее изучить страницу Чирикова, чтобы выбрать легенду. В друзьях больше тысячи людей. Все посты опубликованы не Чириковым — слова благодарности от спасённых больных и их родственников, комплименты коллег, а после — соболезнования семье и хвалебные прощальные посты.
Инга набрала Чирикову.
— Да? Слушаю. — Мягкий голос тускло-оливкового цвета.
— Добрый день. Жанна Васильевна?
— Да…
— С вами говорит Елизавета Сухова.
— Добрый день! Не припоминаю.
— Да, моё имя вам ничего не скажет. Мне очень нужно поговорить с вами. Это касается вашего мужа.
— Мой муж погиб! — Выкрик резанул опасной бритвой.
— Я знаю. Мои соболезнования вашей потере. Но дело важное, и я бы хотела обсудить его лично. Куда можно подъехать?
— Подождите, как вас там? Я не собираюсь выслушивать очередную слёзную историю о вашей тайной любви! Если бы это было правдой, Антон нашёл бы возможность со мной объясниться. Я могу сомневаться в его верности, но в порядочности — никогда! И уж тем более если бы он хотел что-то оставить вам в наследство…
Инга не думала, что напорется на такой острый осколок чужой жизни.
— Простите! Вы меня неправильно поняли! — Ей стало жалко свою собеседницу. — Я хотела поговорить о другом. Я журналист муниципальной газеты. Пишу о выдающихся людях нашего района. Хотела бы рассказать об Антоне Валентиновиче. О нём должна остаться память как о талантливом хирурге и отзывчивом человеке. Давайте встретимся, и вы мне расскажете о нём.
— То есть? Извините… — Жанна Васильевна ненадолго замолчала. — Да, он был человеком редкого дара и души. Хорошо, давайте… Мне удобно на Ленинском, в Пироговке, знаете? На следующей неделе, вторник подойдёт? В районе часа.
— Спасибо вам большое! Я перезвоню.
Баб-Люся прошла с ведром в ванную. Инга вернулась к себе. На столе всё было убрано. Кнопки сложены в коробку, маркеры — в стаканчик, скатанный лист ватмана аккуратно задвинут в один угол, ноутбук во влажных разводах — в другой. В комнате ощутимый запах пота, слипшегося со сладостью цветочного дезодоранта. Инга открыла окно. Холодный осенний воздух кажется чище и свежее жаркого летнего ветра.
— Слушай, стул отцовский у тебя совсем рассохся, смотрю, — крикнула из ванной баб-Люся. Голос пробивался из-под журчания воды. — Да и у буфета в кухне нижние створки покосились. Давай Гриша зайдёт, посмотрит? Может, подкинешь ему пару заказиков, а то у него с деньгами напряжёнка в последнее время?
Когда у твоего Гриши было по-другому?
Инга салфетками насухо вытерла ноутбук. В следующий раз надо брать его с собой, чтобы уберечь от Люсиной уборки.
— Хорошо! — крикнула она как можно громче. — Пусть позвонит мне и приезжает! Стул действительно скоро на запчасти развалится, я на него садиться боюсь!
Indiwind прислал ссылки на страницы в соцсетях: над каждой ссылкой лаконичная пометка «сестра адлера», «племянница скворец», «аккаунт малышева нет родственников в соцсетях».
Инга открыла последнюю, Малышева. На аватарке — та самая официальная фотография из секретной папки. Дебелое лицо, размытый подбородок, очки в чёрной пластиковой оправе. Клетчатая бордово-белая рубашка, коричневый галстук. Взгляд растерянный, уголки губ опущены в каком-то презрительном снисхождении.
Лента почти пуста, последние фотографии — с прошлого новогоднего корпоратива. Большинство снимков — одинокие селфи на фоне московских и европейских достопримечательностей.
В информации о месте работы указано: ОАО «Банк Современные системы». Инга кликнула на сайт компании. Серо-синяя шапка главной страницы, остальные «находятся в разработке». Она скопировала адрес. Инга представила себе унылую офисную атмосферу цвета крапчатого серого ковролина, дешёвую ДСП-мебель, тени сотрудников, мучающихся от скуки и бессмысленности своей работы с восьми до шести. Чтобы разговорить таких, нужно разыграть интервью, дать им почувствовать оживляющий вкус собственной значимости. Дэну придётся поработать над макияжем и причёской.
У племянницы Скворец вся лента — как длинный список домашних дел: «Приготовить штрудель», «Как отстирать пятно от одуванчиков», «Укладываем детей спать за пять минут». Между лайф-хаками — видео и фото трёхлетней девочки на качелях, за столом, в магазине, за именинным тортом.
Страница сестры Адлера закрыта для посторонних. Инга отправила обеим запрос на добавление в друзья от имени Суховой.
Заглянула баб-Люся:
— Ингуш, я закончила. Погладить что-нибудь надо?
— Сегодня нет, спасибо тебе большое. — Инге хотелось, чтобы баб-Люся побыстрее ушла, но всё же после паузы предложила: — Может, останешься, чаю выпьешь?
— Да нет, пора мне. Внук приболел, сижу с ним вечером.
— Славик? Сын Марины?
— Да, с Гришиным мы и не видимся почти.
— Правда? А почему?
— Да Галка-гадюка не даёт. Как будто не она сама виновата, что развелись. Сама посуди, разве можно было с такой жить?! Ленивая, руки из жопы! Толком Гришу не накормит. Я даже после свадьбы его обстирывала, от неё всё бельё ко мне возил. А я ему — кастрюльки с борщиком, домашний «Наполеончик». Это где видано-то?
Баб-Люся охотно приняла вежливость Инги за сочувствующее любопытство. Начались подробности, из которых Инга уже не надеялась выбраться, но спас звонок Марины, баб-Люсиной дочки.
— Да еду уже, еду! — Баб-Люся нахлобучила платок, пуховую куртку, влезла в ботинки, зажевав смятый задник прямоугольной пяткой.
— Ну, бывай! До пятницы тогда!
— Спасибо! — Инга протянула очередной конверт.
Голос баб-Люси, её бесцеремонность, интонацию и вздохи стало очень тяжело выносить. Эти бытовые мелочи намертво спаялись с днём смерти Олега, с его тенью на полу, со стуком упавшего тела, с деловыми санитарами и бесчувственными полицейскими, которые заполнили тогда его мастерскую.
* * *
Инга снова развернула список участников группы «Чёрные дельфины». Владимир Чернов — последний в списке, но первый участник группы. Добавлен Хароном пять лет назад. Холёное, лоснящееся самоуверенное лицо, небольшие очки — два стёклышка без оправы. Высокий, с глубокими залысинами лоб. Волосы коротко стрижены. Одет дорого, но по-офисному безлико. Какая-то более удачливая копия Малышева.
Пользуясь доступом Олега, Инга нашла в папке «Избранное» скрытый альбом. В нём было несколько фотографий, непохожих на предыдущие — покойные за секунду до смерти. Это была оперативная съёмка, настоящий труп в разных ракурсах: распластавшееся в луже крови тело, бледное, опавшее лицо в профиль, увеличенный фрагмент грудной клетки с огнестрельным ранением.
Под каждой фотографией строчки комментариев, везде мелькает Харон. Но прочесть Инга не успела. В общую рассылку для модераторов пришло сообщение от Харона: «Подозрительная активность в старых архивных файлах. Кто из вас там копается?»
Сердце замерло. Indiwind заверил в своей специфической манере, что её действия с аккаунта Олега не отследить. Значит, где-то они ошиблись! Что, если и закодированный IP-адрес будет обнаружен?
Инга мгновенно вышла из альбома и закрыла окно группы.
Работать дальше в одиночку слишком опасно. Как не хватает верного доктора Ватсона! Чтобы не слишком волновался за меня и помогал в любом рискованном шаге. Что, если Эдик?
Эдик с детства испытывал к ней спокойную созерцательную влюблённость и пылкое желание соперничать. Эти качества вполне годятся для роли помощника. Он не будет изо всех сил рваться её спасать, но и пропасть не даст, стремление преуспеть лучше неё в расследовании тоже весьма кстати.
Пришло сообщение от Харона.
Совпадение? Или вычислил?
Хорошо, что пока оно было выслано на имя Суховой, а не на её личную страницу. Инга нелепо улыбнулась сама себе, понимая, что на самом деле ситуация совсем не смешная. Кладбищенской сыростью веяло от ника Харон и хотелось бежать без оглядки, спасать свою вымышленную Елизавету. Инга почувствовала себя листом фанеры на морозе, рассохшимся и хрупким.
«Вы прошли первый этап — осознание. Вы очень верно описали характерные для него чувства. Он самый болезненный. Не нужно тревожиться, всё, что вы сейчас испытываете, нормально и правильно. Дальше будет легче. Вы начали восхождение. Поэтому я даю вам новое имя в нашем сообществе — Dalida. Теперь у вас будет своя обитель в нашем виртуальном доме. Чтобы начать его обживать, опубликуйте в профиле свою фотографию, самую нейтральную.
Так устроена человеческая психика, что она не воспринимает лечение в полной мере, если оно не стоит никаких затрат и усилий. Иначе возможен регресс. Поэтому всё восхождение будет преодолением испытаний.
Для начала вам нужно подписать договор и отправить его на главпочтамт до востребования на моё имя, а также оплатить первую консультацию. Но это лишь материальная сторона дела — для принятия лечения вашим сознанием (смотреть приложение — «Договор»).
Для более глубокой сущности — подсознания — придётся выполнить задание посложнее. Вам необходимо прозрение — это не что иное, как взгляд со стороны на себя и на поступок, который вы хотели бы совершить.
Следующей ступенью к этому прозрению станет проговаривание вашего смертельного желания.
Напишите предсмертную записку. Не думайте о её содержании, его сформулирует ваше подсознание. Храните её в укромном месте, но недалеко от себя, чтобы вы могли возвращаться к ней время от времени.
Вы сфотографируете записку и выложите в нашей группе. Тогда эта ступень будет считаться пройденной.
Мы ждём!»
Читая, Инга невольно приблизилась к экрану ноутбука. Поэтому, когда в группе появилось обновление, она отпрянула, все ещё не отрывая глаз от экрана. Под шапкой группы «Чёрные дельфины» было написано:
«#3 (Курт Кобейн) пробудился. Мы радуемся вместе с ним».
