Ахилл знал, что, как предрекала ему его мать, вскоре после гибели Гектора настанет и его черед. Но прежде чем навечно покинуть поле брани, Ахилл совершил еще один великий подвиг. На помощь Трое из Эфиопии с большим войском прибыл царевич Мемнон, сын богини Эос, и на некоторое время, хотя Гектор и погиб, грекам пришлось перейти к обороне, и они потеряли много храбрых воинов, в том числе быстроногого Антилоха, сына Нестора. В конце концов Ахилл убивает Мемнона в жестокой схватке. Это был последний поединок греческого героя. После этого он погиб против Скейских ворот. Он гнал троянцев до городской стены, когда Парис выпустил в него стрелу, а Аполлон направил ее так, что она попала в единственное уязвимое место на теле Ахилла – в его пятку. Вскоре после его рождения мать Ахилла, Фетида, намереваясь сделать его неуязвимым, стала купать его в водах реки Стикс. Но при этом совершенно упустила из виду, что вода не покрывает ту часть ножки ребенка, за которую она его придерживала. Ахилл умер на поле боя, и Аякс вынес его тело из сутолоки битвы в то время, как Одиссей отражал яростные нападения троянцев. Утверждают, что после того, как тело Ахилла было сожжено на погребальном костре, его кости были положены в одну урну с прахом его друга Патрокла.

Доспехи Ахилла, те самые замечательные доспехи, которые Фетида принесла ему от Гефеста, стали причиной смерти Аякса. На собрании греческого войска было решено, что чести унаследовать их более других достойны Аякс и Одиссей. Последовало тайное голосование, и оружие получил Одиссей. В те дни такое решение имело очень большую значимость. Оно означало не только, что победителю оказана большая честь; оно означало и что проигравшего можно считать обесчещенным. Аякс счел себя опозоренным и в припадке ярости решил убить Агамемнона и Менелая. Он предполагал, и не без оснований, что они подстроили результаты голосования. Когда настала ночь, он направился к их палаткам, но здесь Афина поразила его безумием. Он принял стада овец и коз за греческое войско и набросился на несчастных животных с мечом, считая, что убивает то одного, то другого вождя. Наконец он притащил к себе в палатку огромного барана, который представлялся его воспаленному воображению Одиссеем, привязал его к центральному столбу и начал бичевать. А потом, когда припадок безумия прошел и разум снова вернулся к Аяксу, он понял, что тот позор, которым он оказался покрыт в споре за оружие, – ничто по сравнению с тем, который он навлек на себя своим собственным поступком. Его беспочвенная ярость, его глупость, его безумие станут очевидны каждому. Туши перебитых им животных были раскиданы по всему полю. «Бедная скотина, – пробормотал он. – Они же все без всякого смысла зарезаны мною! И вот я теперь один, ненавистный и смертным и богам. В таком положении только трус будет цепляться за жизнь. Человек же, который не в состоянии достойно жить, должен достойно умереть». Он вытащил меч и бросился на него. Греки не стали предавать его тело огню; они зарыли его в земле, считая, что самоубийца не может быть почтен погребальным костром и захоронением его праха в урне.

Смерть Аякса последовала вскоре после гибели Ахилла. Победа же над троянцами казалась столь же далекой. Греческий пророк сообщил, что у него нет никаких божественных откровений для греков, но у троянцев есть прорицатель, видящий будущее, и его зовут Гелен. Захватив Гелена в плен, греки смогут узнать от него, что их ожидает впереди. Одиссею удалось поймать Гелена, и тот рассказал грекам, что им не удастся взять Трою до тех пор, пока против троянцев не выступит воин, вооруженный луком и стрелами Геракла. Геракл, умирая, вручил их своему другу царевичу Филоктету, зажегшему его погребальный костер и позднее присоединившемуся к греческому войску, направлявшемуся под Трою. По пути греки остановились на некоем острове, чтобы совершить жертвоприношение. На острове Филоктета укусила змея, и рана от укуса оказалась очень мучительной. Исцелить ее было невозможно; нельзя было и везти разболевшегося Филоктета под Трою, а войско ждать не могло. Наконец, греки оставили его на Лемносе, тогда уже необитаемом, хотя незадолго до этого герои похода за золотым руном застали там множество женщин.

Оставлять на необитаемом острове беспомощного страдальца, конечно, было жестоко, но греки торопились под Трою, а с помощью своего лука и стрел он по меньшей мере никогда бы не оказался без пропитания. Греки хорошо понимали, какого труда им будет стоить убедить Филоктета, которого они так страшно обидели, отдать им драгоценное оружие. Поэтому они послали к Филоктету хитроумного Одиссея, чтобы тот обманом завладел луком и стрелами. По одним слухам, с ним отправился Диомед, а по другим – сын Ахилла Неоптолем, известный также под именем Пирра. Им удалось получить лук и стрелы хитростью, но, когда речь зашла о том, чтобы снова оставить беднягу в одиночестве, они не смогли этого сделать. Наконец они убедили Филоктета отправиться с ними. В греческом же лагере под Троей один мудрый врач излечил его, и когда он впервые после стольких долгих лет вступил в бой, то первым троянцем, которого он ранил своей стрелой, был Парис. Получив ранение, Парис просил отнести его к Эноне, нимфе, с которой он жил вместе на горе Ида еще до того, как на его суд явились три богини. Когда-то она сообщила Парису, что знает чудодейственное средство, которое может исцелить любую болезнь. Его отнесли к Эноне, и он умолял ее спасти ему жизнь, но та отказалась. Действительно, Парис покинул ее и пзабыл надолго – и об этом она забыть не могла. Энона молча смотрела, как он умирает, а потом быстро ушла и покончила жизнь самоубийством.

Но из-за гибели Париса Троя не пала. Он был для города не такой уж большой потерей. А в это время греки выяснили, что в Трое находится самое священное, самое почитаемое изображение Афины Паллады, именуемое Палладий, и, пока троянцы удерживают его у себя, город взять не удастся.

Два самых могучих греческих вождя, еще остававшихся в живых, Одиссей и Диомед, решили попытаться выкрасть его. Из святилища его похитил Диомед. Темной ночью он с помощью Одиссея перебрался через стену, нашел Палладий и затем отнес его в греческий лагерь. Сильно приободренные, греки решили больше не ждать, а придумать какой-нибудь способ положить конец бесконечной войне.

Теперь они четко понимали, что, если они так или иначе не проникнут в город и не застигнут троянцев врасплох, они никогда не покорят Трою. С начала осады Трои прошло почти десять лет, а Троя оставалась такой же мощной крепостью. Ее стены не были даже повреждены. Город никогда не подвергался реальным атакам. Сражения, как правило, происходили на значительном расстоянии от них. Греки должны были или разработать какой-то хитроумный план, который позволил бы им попасть в город, или признать свое поражение. Результатом новой оценки нового видения событий греками и стала их военная хитрость: изобретение деревянного коня. Как легко догадаться, это было творение изощренного ума Одиссея.

Одиссей приказал опытному плотнику изготовить гигантского деревянного коня, полого внутри и способного вместить значительное количество воинов. Потом он убедил – и не без труда – некоторых вождей спрятаться внутри деревянной фигуры. Сам он, разумеется, тоже забрался внутрь. Все они были охвачены страхом, за исключением Ахиллова сына Неоптолема. Действительно, всем им грозила немалая опасность. План Одиссея состоял в том, что все греческое войско должно снять лагерь, сесть на корабли и как будто бы отплыть в открытое море, а на самом деле – спрятаться за ближайшим островом, где троянцы не могли их разглядеть. Что бы ни случилось, греческому войску никакая беда не грозила; если бы план почему-либо сорвался, оно могло бы спокойно отплыть в Грецию. Но в этом случае воины, спрятавшиеся в деревянном коне, были заведомо обречены на смерть.

Легко понять, что Одиссей учитывал и такую возможность. Согласно его плану, в покинутом лагере оставался один-единственный грек. Одиссей сочинил для него вымышленную историю, чтобы побудить троянцев ввезти деревянного коня в город, даже не поинтересовавшись, что находится у него внутри. А потом, в самые темные часы ночи, греческие воины должны выйти из своей деревянной тюрьмы и открыть городские ворота для греческого войска, которое к этому времени должно вернуться назад и ждать перед стенами.

И вот пришла ночь, в которую план Одиссея начал осуществляться. Забрезжил рассвет последнего дня Трои. Часовые, стоящие на стенах города, с изумлением увидели две удивительные вещи – одна удивительнее другой. Во-первых, перед Скейскими воротами стояла чудовищных размеров фигура коня. Таких диковинок еще никто никогда, пожалуй, не видел. Картина выглядела очень странной, даже до некоторой степени пугающей, хотя сам конь не шевелился, не издавал никаких звуков. Во-вторых, сам греческий лагерь словно вымер; никаких следов вчерашнего оживления в нем видно не было. Корабли тоже исчезли. Можно было сделать только один вывод: греки признали свое поражение и уплыли. Вся Троя ликовала. Долгая война завершилась, и все страдания остались позади.

Деревянный конь

Троянцы высыпали в оставленный греками лагерь полюбопытствовать. Вот на этом месте сиживал охваченный гневом Ахилл; здесь стоял шатер Агамемнона; здесь располагался хитрейший из хитрейших Одиссей. Троянцы с восторгом обозревали все эти известные им и теперь опустевшие уголки лагеря – бояться им теперь было нечего. В конце концов они собрались перед воротами, где стоял гигантский деревянный конь, и столпились вокруг него, не зная, что с ним делать. В этот момент к ним и подошел тот грек, который был оставлен в лагере. Его звали Синон, и он оказался очень красноречивым рассказчиком. Его схватили и повели к Приаму. Он же плакал и бормотал, что теперь он уже совсем не хочет быть греком. История, которую он рассказал, была одним из шедевров Одиссея. По его словам, Афина Паллада была чрезвычайно разгневана похищением Палладия, и греки, страшась ее гнева, послали гонцов к оракулу, чтобы узнать, как они могут умилостивить ее. Оракул же ответил: «Когда вы отплывали в Трою, то успокоили противный ветер кровью и жизнью девы. Кровью же должно быть оплачено ваше возвращение. Искупите свою вину кровью грека». В качестве же несчастной жертвы, рассказал Синон Приаму, был выбран он сам.

Уже все было подготовлено для ужасного ритуала, который должен был свершиться перед самым отплытием греков, но ночью ему удалось ускользнуть, и, спрятавшись в болоте, он следил за отплывающими кораблями.

Это была замечательная, впечатляющая история, и троянцы не задавали Синону никаких вопросов. Они жалели Синона и заверили его, что отныне он будет жить, как один из них, как равноправный гражданин. Вот как случилось, что благодаря фальшивым уловкам и показным слезам были побеждены те, кого не могли одолеть ни великий Диомед, ни свирепый Ахилл, ни десять лет войны, ни тысяча кораблей. Синон не позабыл и вторую часть своей истории. Деревянный конь, объяснил он, построен греками по обету как приношение Афине, а таким громадным он сделан для того, чтобы троянцы не могли завезти его в город. Греки же надеются, что троянцы уничтожат коня и тем навлекут на себя гнев Афины. Если же его перевезти в город, то это, наоборот, привлечет ее милости к троянцам и отвратит их от греков. История была настолько хорошо придумана, что и сама по себе могла произвести желаемый эффект. Но Посейдон, наиболее ожесточенный против троянцев бог, изобрел к ней еще и дополнение, которое делало ее успех полным. Когда конь был обнаружен, троянский жрец Лаокоон сразу начал настаивать на том, что его следует уничтожить. «Боюсь данайцев и дары приносящих», – заявил он. Дочь Приама Кассандра эхом повторила его предупреждение, но никто из троянцев не внял ее словам, и она возвратилась во дворец еще до появления Синона. Лаокоон и двое его сыновей с подозрением выслушали рассказанную им историю, но усомнились в ней только они. Когда Синон закончил свой рассказ, в море появились две огромные страшные змеи. Они плыли прямо к берегу. Достигнув его, змеи устремились к Лаокоону. Обвившись гигантскими кольцами вокруг него и его сыновей, они задушили несчастных, а потом исчезли под храмом Афины.

Дальше медлить с конем не имело смысла. В глазах потрясенных троянцев Лаокоон был наказан за то, что пытался не допустить перевозку коня в город, чего теперь уже никто наверняка не осмелился бы сделать.

Троянцы протащили коня через ворота и подняли его наверх к храму Афины. А потом, радуясь своему везению, считая, что война закончилась и Афина теперь будет к ним расположена, они разошлись по домам, как будто у них за спиной не было десяти лет кровопролития.

Посреди ноги в брюхе коня отворилась дверка, и оттуда один за другим начали выходить греческие вожди. Крадучись они добрались до ворот, широко распахнули их, и в спящий город ворвалось греческое войско. То, что они в первую очередь намеревались сделать, следовало делать молча. По всему городу запылали дома. Жители Трои пробудились, не успев понять, что же случилось, и, пока они надевали доспехи, Троя уже горела. Потрясенные, они поодиночке выскакивали на улицу, где отряды греков уже поджидали их, убивая троянца прежде, чем он успевал присоединиться к своим. Это была не битва, это была бойня. Многие погибали, не успев даже обменяться ударами с противником. В более удаленных частях города троянцам удавалось собираться группами, и тогда уже урон несли греки. Они падали на землю под ударами отчаянных храбрецов, стремившихся перед тем, как быть убитыми, к одному – убить. Эти смельчаки знали, что единственный способ сохранить жизнь – это не надеяться на ее сохранение. Этот боевой настрой часто превращал победителей в побежденных. Наиболее хитроумные троянцы срывали свои доспехи и надевали доспехи сраженных ими греков, так что многие и многие греческие воины, думая, что присоединяются к своим, слишком поздно обнаруживали, что окружены врагами, и расплачивались за свою ошибку жизнью.

Взбираясь на крыши домов, троянцы разбирали кровли и сбрасывали на греков бревна. Целая башня, возвышающаяся над крышей дворца Приама, была сорвана с основания и сброшена вниз. Защитники дворца с восторгом увидели, как, упав, она уничтожила целый греческий отряд, штурмовавший дворцовые двери. Но этот успех принес лишь короткую передышку. Перед дворцом появилась новая группа греческих воинов с громадным бревном. Попирая ногами обломки башни и изуродованные тела павших, они долбили им двери, как тараном. В конце концов двери были взломаны, и греки очутились во дворце прежде, чем троянцы смогли спуститься с его крыши. Во внутреннем дворе дворца находились женщины, дети и только один мужчина – старец Приам. В свое время Ахилл пощадил Приама, но его сын Неоптолем пронзил царя мечом прямо перед глазами его жены и дочерей.

Теперь развязка была уже близка. С самого начала спор был неравным. Слишком много троянцев пало, будучи захвачено врасплох. Потеснить греков не удавалось нигде. Оборона троянцев постепенно слабела. До наступления утра были убиты все троянские вожди, кроме одного. Бежать из горящей Трои сумел только сын Афродиты Эней. Он сражался с греками до тех пор, пока мог обнаружить хоть одного троянца, способного биться с греками рядом с ним, но, когда смерть стала подходить к нему все ближе и ближе, он подумал о доме, о беспомощных близких, которых он оставил там. Он уже ничем не мог помочь Трое, но, быть может, сумеет что-то сделать для них. И он поспешил к ним, к старцу отцу, к маленькому сыну, к жене, и в этот момент перед ним предстала его мать Афродита, подбадривая его и охраняя от бушующего пламени и от нападений греческих воинов. Но даже с помощью божества он не смог сохранить жену. Когда они покинули дом, она отделилась от них и была убита. Но двух других членов семьи он провел мимо врагов и вывел через городские ворота за городские стены. Отца он нес на плечах, а сына вел за руку. Только божество могло спасти их жизни, и Афродита была в эту ночь единственной из олимпийцев, помогавшей троянцам.

Афродита помогла и Елене. Она проводила ее из горящего города и привела к Менелаю. Тот с радостью принял супругу, и впоследствии она отплыла с ним в Грецию.

Когда забрезжил рассвет, самый гордый город Азии уже превратился в груду дымящихся развалин. От жителей Трои осталась только кучка несчастных пленниц, мужья которых были убиты, а дети отобраны. Теперь они ожидали своих хозяев, которые повезут их в рабство в заморские страны.

Самыми знаменитыми среди пленниц были царица, старая Гекуба, и ее сноха, жена Гектора Андромаха. Для Гекубы все было кончено. Сидя на земле, она наблюдала, как готовятся к отплытию греческие корабли, как пылают развалины города. «Трои больше нет, – говорила она себе. – А что будет со мной? Да и кто я? Рабыня, которую полонят, как скот. Седая бездомная старуха».

Гекубе отвечали собравшиеся вокруг нее женщины:

Но одна женщина все еще сохраняла своего ребенка. Андромаха держала на руках своего сына Астианакта, маленького мальчика, который еще совсем недавно так испугался украшенного перьями отцовского шлема. «Он еще такой маленький, – думала она. – Они оставят его со мной». Но из греческого лагеря к Андромахе направлялся гонец. Подойдя к ней, он попросил ее не возненавидеть его за те вести, которые он должен передать ей против своей воли. Ее сын… Андромаха перебила его:

На это гонец отвечает, что ее сына

Андромаха понимала, что он совершенно прав. Помощи ждать неоткуда. Она стала прощаться с ребенком.

Воины унесли Астианакта. Но еще до того, как он был сброшен со стены, на могиле Ахилла была предана смерти молоденькая дочь Гекубы Поликсена. Убийством сына Гектора была завершена вереница жертвоприношений на земле древней Трои. Пленницы, дожидавшиеся кораблей, прощались с милым их сердцу краем.