Глава 28
Перед отъездом в Барселону для встречи с семьей Пикассо они провели несколько дней в обществе Жоржа Брака, который вернулся в Париж. Ева любила смотреть, как друзья спорят и обсуждают живопись, особенно когда они собирались у Гертруды Стайн, где любые разговоры были ей интересны. Она тянулась к знаниям, а парижские знакомые Пикассо были прекрасными учителями.
Ева была уверена, что Пабло еще никогда не выглядел таким счастливым в окружении друзей и при ее непременном присутствии, как в эти последние дни до отъезда из Парижа в Сере. Хотя Канвейлер уже несколько лет представлял интересы обоих художников, они лишь недавно подписали с ним официальные контракты, и Пикассо был доволен тем, что заключил более выгодную сделку с галеристом, чем его соперник. Это сделало его гораздо более дружелюбным в общении с окружающими, чем могло бы быть в случае острой конкуренции.
По крайней мере, до тех пор пока он не узнал, что Канвейлер также включил Хуана Гриса в список своих клиентов. Во время поездки из Сере до Барселоны Пикассо признался Еве, что хотя считает Гриса своим другом, как художник тот стоит несравненно ниже его. Это был дождливый и серый зимний день, и пейзаж за окном напоминал акварельную картину Моне. Влюбленные сидели в вагоне первого класса и наблюдали за проплывающими за окном видами.
– Хуан приятный человек, – сказала Ева, прикоснувшись к колену Пикассо, пока оба смотрели в окно.
– Это не имеет ничего общего с живописью. Он всегда был слишком старательным, но талант нельзя принуждать.
– Получается, что художественный талант сродни любви.
Пикассо улыбнулся.
– Ты умна не по годам, ma jolie. Но тебе приходится быть такой, чтобы иметь дело со мной. А завтра, моя мудрая ученица, ты познакомишься с доном Хосе.
– Ты меня пугаешь.
Уже несколько недель Ева страшилась встречи с семейным патриархом, который был хорошо знаком с Фернандой. Ей предстояло подняться над прошлым Пикассо.
– Я лишь хочу, чтобы ты была готова. Старик может быть довольно грозным, если захочет.
– С нетерпением ожидаю встречи.
Пикассо нежно поцеловал ее в щеку.
– Ты очаруешь его так же легко, как и меня. Он скажет, что ты похожа на мою мать. Если он произнесет эти слова, то можешь считать, что одержала победу, каким бы ворчливым он ни показался.
– Фернанда тоже напоминала ему твою мать? – тихо спросила Ева. Вагон раскачивался и лязгал на стыках рельсов.
– Нет. Когда я привез ее к родителям, отец знал, что она уже замужем, поэтому она не произвела на них сильного впечатления, – он сверкнул улыбкой. – Ты же не замужем, правда?
– Еще нет. Но надеюсь вскоре стать законной супругой.
– Как насчет того, чтобы свадьба состоялась весной?
– Этой весной?
– Почему бы и нет?
Ева не понимала, почему ему понадобилось так много времени, чтобы определить сроки, но в конце концов это случилось. Долгое ожидание подошло к концу.
– В Сионском аббатстве недалеко от нашей новой квартиры есть церковь, где мы можем обвенчаться. Потом я хочу устроить свадебный завтрак в каком-нибудь роскошном месте. Как насчет отеля «Морис»?
– Ну что ты! Мы не можем себе это позволить. Когда ты последний раз упомянул об этом месте, я подумала, что ты шутишь. Это же невероятно дорого.
– Канвейлер заверяет меня, что после очередных продаж моих работ в Германии мы сможем отпраздновать там свадьбу. Нужно уметь тратить деньги со вкусом.
Ева положила голову ему на плечо.
– Звучит просто чудесно, Пабло.
– Я подумал, что тебе будет важно знать наши планы еще до того, как я поговорю с родителями. Надеюсь, так тебе будет легче встретиться с ними.
– Это действительно помогает.
– Я собираюсь попросить у матери дедовское серебряное кольцо, изготовленное в Испании. Мой дед подарил его ей, когда она выходила замуж за отца. Теперь я хочу, чтобы оно стало твоим обручальным кольцом.
– О, любовь моя!
Пикассо взял Еву за руку и крепко сжал.
– И я сожалею о том, что случилось в Париже. Я слишком остро отреагировал, когда ты заговорила о своей смерти. Знаю, что напугал тебя, хотя перед этим сделал тебе предложение. Просто я не могу вынести мысли о чем-то дурном, особенно теперь, когда мы, наконец, вместе.
– Дурные вещи иногда случаются, Пабло, как бы мы ни старались.
– Со мной они больше не случатся. Ты мой талисман. Когда я сказал об этом Алисе, то ничуть не покривил душой, – убежденно заявил Пикассо. – Смотри, как ты вдохновила меня с бумажными коллажами! Все это благодаря тебе. И мои краски снова стали яркими. Я отказался от коричневых тонов, потому что больше не чувствую их. К тому же заключил гораздо более выгодный контракт с Канвейлером, чем Брак, когда прислушался к твоим советам.
– Но ведь ты настоящий мастер, – сказала она. – Ты должен иметь лучшие контракты.
– Мне нравится ход твоих мыслей, но на самом деле я обязан тебе. Говорю же, ты приносишь мне удачу.
Когда поезд остановился на вокзале, Пикассо сжал колено Евы.
– Помни: независимо от того, что скажет мой отец, в конце концов ты все равно понравишься ему. Просто будь собой.
«Что за ужасный это человек, – подумала Ева. – Эгоистичный и самоуверенный художник, которого превзошел гораздо более талантливый сын. Но, по крайней мере, он вырастил гения». Тем не менее в такие моменты она все равно ничего не могла поделать с сердцебиением, и все рациональные доводы разлетались в прах. Нужно вытерпеть и пройти через это, если она хочет выйти замуж за Пикассо.
Они ехали в конном экипаже, а не в автомобиле, поскольку было так холодно, что как только поезд прибыл на вокзал, все свободные такси тут же разобрали. Но внутри было достаточно тепло, и они с наслаждением разглядывали широкий бульвар Рамбла, одну из главных улиц Барселоны.
Ева не представляла, что собой представляла Испания, но Барселона оказалась красивым городом, имевшим гораздо более столичный вид, чем ей казалось. Высокие жилые дома из сливочно-желтого известняка с коваными железными балконами были такими же элегантными, как и в Париже, но обладали неповторимым колоритом. Женщины прогуливались рука об руку, а их лица светились гордостью, невольно привлекавшей внимание.
Когда черный экипаж повернул к морю, здания и городские пейзажи постепенно изменились. Улицы стали узкими. Они въехали в старую часть города. Дома возле гавани были более темными; на некоторых облупилась краска. Между домами были протянуты бельевые веревки, а в тех местах, куда редко заглядывало солнце, на мостовой блестели черно-синие лужицы.
Карета остановилась на углу улицы, где стояло темное кафе со старинной вывеской. Пикассо открыл дверь, вышел наружу и протянул руку Еве, а кучер подал им две большие ковровые сумки.
– Вот и приехали. Осталось еще немного, – он кивком указал на узкую улицу, плотно застроенную многоквартирными домами. – Я два года старался переселить их в более просторное жилье, но мать отказывалась. Она говорит, что повидала достаточно переездов на своем веку, и теперь это ее дом.
Ева была рада видеть горшки с ярко-алой геранью, украшавшие некоторые балконы. Это создавало впечатление настоящей жизни, несмотря на зимний холод. Она слышала плач младенца в одной из квартир, а дальше на улице дети играли в мяч. «Это определенно не похоже на Монпарнас», – подумала она. Но это был мир Пикассо, место его детства, и ей хотелось познакомиться с этой частью его жизни.
Она озабоченно поправила шляпу и юбку.
– Как я выгляжу?
– Просто потрясающе. Но, боюсь, мне придется подождать с более убедительными доказательствами. Моя мать, без сомнения, будет присматривать за нами.
– Кто теперь нервничает? – с улыбкой спросила Ева, когда они взялись за руки и поднялись на крыльцо.
Лола встретила их у парадной двери и проводила в квартиру на втором этаже. Как только брат и сестра обнялись, Ева заметила, что его напряжение заметно спало. У Лолы были большие карие глаза и узкие поджатые губы, а волосы, тронутые ранней сединой на висках, были собраны в элегантный узел. Ева сразу же обратила внимание на их сходство с Пабло. Непринужденность в отношениях Пикассо и его сестры была физически ощутимой, и радостные улыбки озаряли их лица, когда они снова обнялись и обменялись нежными фразами по-испански. Потом Лола повернулась к Еве.
– Bienvenue, Ева, – приветствовала ее Лола с гортанным испанским акцентом. Ее попытка говорить на чужом языке показалась Еве особенно располагающей. – Пожалуйста, чувствуйте себя как дома в нашей семье. Все ждут вас в гостиной.
Пикассо оставил сумки пожилой экономке, которая вышла из соседней комнаты и унесла их. Ева заметила, что он нервно пригладил волосы. Потом они последовали за Лолой через небольшой арочный проем, завешенный покрывалом из зеленого бархата. В квартире сильно пахло камфарой.
Пикассо мельком взглянул на Еву, но даже не попытался к ней прикоснуться.
В маленькой гостиной с узким камином и белой мраморной полкой, обставленной темной тяжеловесной мебелью в стиле итальянского Возрождения, двое сидели на краю обитого бархатом дивана. Рядом с ними в тростниковом инвалидном кресле-каталке восседал тщедушный пожилой мужчина. У него был довольно грозный вид, и Ева моментально поняла, кто это.
Лицо отца Пикассо было вытянутым и осунувшимся, седая борода и глубоко запавшие голубые газа, затянутые мутной поволокой, еще более усиливали его отчасти трагический образ. Он был серьезен, когда к нему приблизились двое других людей. Дородная седая женщина, которая явно была матерью Пикассо, потянулась к нему; на ее лице было написано обожание. Она привлекла сына к себе и что-то тихо зашептала ему на ухо по-испански со слезами на глазах. Потом она расцеловала его в обе щеки. На какое-то время она задержала его лицо в ладонях, словно желая убедиться, что он и вправду вернулся.
– Madre, это Ева. Мы будем говорить с ней по-французски, потому что она не говорит по-испански, – пояснил Пикассо.
– Сеньора Пикассо, это честь для меня, – сказала Ева и неожиданно поняла, что заикается.
– На самом деле, не Пикассо, – тихо поправил Пабло. – Фамилия моей матери по мужу – Руис. Пикассо – это ее семейное имя, которым я пользуюсь во Франции.
– Простите, я… я не знала.
Ева понимала, что отношения Пабло с отцом были очень сложными, но сейчас она сожалела, что Пикассо заранее не предупредил ее об этих подробностях. Она изо всех сил старалась произвести хорошее впечатление.
– А это мой шурин, Хуан Вилато.
– Доктор Хуан, – с гордостью поправила его мать. – Муж мой дочери – известный хирург.
Хуан был мужчиной средних лет с волной каштановых волос и глубокими залысинами на лбу. Он дружелюбно улыбнулся и протянул руку Еве.
– Bienvenue, – произнес он по-французски тоже с сильным акцентом.
Потом Пикассо посмотрел на отца. Когда он сделал это, Ева услышала болезненный вздох. Она могла лишь вообразить, что он чувствует. Он быстро обменялся взглядом с Лолой и подошел к ней.
– Почему никто не предупредил меня?
– В письмах об этом не говорят, Паблито. Он уже какое-то время находится в таком состоянии, но тебя давно не было дома.
– Он хотя бы меня видит?
– Теперь он видит очень плохо, в основном силуэты и тени. Но он знает, что ты здесь и что ты привел новую женщину.
Все замолчали, когда Пикассо приблизился к отцу. Он опустился на корточки и обратился к нему по-испански. Ева расслышала свое имя в тихом разговоре отца с сыном и мерном тиканье больших часов на стене. Она смогла разобрать лишь несколько слов. Ее сердце учащенно забилось, пока она смотрела на грозного старика, который так и не улыбнулся и не попытался обнять сына.
Наконец Пикассо обернулся к Еве, и дон Хосе поманил ее слабым движением руки, не отрывая локтя от деревянной ручки кресла. Пикассо выпрямился с выражением смутного беспокойства, когда Ева подошла к его отцу.
Внезапно, к своему ужасу, она поняла, что не знает, как обратиться к этому старику. Теперь она понимала, что это не сеньор Пикассо. Сын называл его только «дон Хосе». У нее задрожали колени; к горлу подступила тошнота. Все смотрели на Еву, ожидая, что она каким-то образом зачарует этого зловещего старца, который даже не мог разглядеть ее.
– Он хочет, чтобы вы сели на диван рядом с ним, – сказала Лола. – Еще он хочет, чтобы все остальные ушли, но Пабло сказал, что вы не говорите по-испански, поэтому он разрешил мне остаться, чтобы переводить.
Ева посмотрела на Пикассо и поняла, что она с трудом сдерживает сковывавший ее страх. Его мать и шурин уже направились к выходу из комнаты без каких-либо возражений. После короткой паузы Пикассо последовал за ними и закрыл за собой дверь.
– Он просит вас сесть, – объяснила Лола, когда они остались одни.
– Gracias, мсье… сеньор дон Хосе, – нервно пробормотала Ева и поняла, что звуки, которые она произносит, больше похожи на кваканье, чем на испанские слова. Уголки его узких бледных губ слегка приподнялись.
– Он приветствует вас в нашем доме как гостью и подругу Пабло, но хочет кое-что узнать. Теперь, когда Пабло стал таким знаменитым, собираетесь ли вы завладеть его деньгами или же только его сердцем?
Откровенность вопроса изумила Еву. На какое-то мгновение она потеряла почву под ногами и не знала, что ответить. В конце концов она призвала на помощь всю силу убеждения, глубоко вдохнула и выдохнула. Она не может позволить себе все испортить. Дело зашло уже слишком далеко. Ее дух ярко вспыхнул.
– Por favor, я не собираюсь красть ни того ни другого. И мне не нужно ничего, кроме того, что отдают бесплатно. Я всем сердцем люблю вашего сына.
– Мой отец спрашивает, подарите ли вы ему сыновей.
– Когда мы поженимся, я собираюсь родить ему много сыновей. И дочерей тоже.
На лице старика появилась широкая улыбка еще до того, как Лола закончила перевод, но он по-прежнему даже не пошевелил головой и не посмотрел в ее сторону.
– Мой отец говорит, что предыдущая подруга его сына не могла подарить нашей семье настоящих наследников, потому что уже имела мужа. Он не уважал ее за то, что она лишила Пабло возможности иметь семью и наследников – такие вещи важны и естественны для честного испанского мужчины. Он говорит, что Пабло заслуживал лучшего.
– Я хочу надеяться, что заслуживаю его доверия, – сказала Ева. – Знаю, что буду стараться до конца моих дней.
– Отец доволен, что вы с Пабло собираетесь пожениться. Он говорит, что будет рад присутствовать на вашей свадьбе. И я тоже, – добавила Лола. – Еще он хочет, чтобы я сказала, как вы похожи на его жену.
Облегчение теплой волной нахлынуло на Еву, и она позволила себе улыбнуться. Еще десять минут назад она не надеялась на благословение старика, и, судя по выражению ее лица, Лола тоже не ожидала этого. Сейчас Ева гордилась собой больше, чем когда-либо раньше.
Почти сразу же после разговора дон Хосе отправился в постель, а остальные сели ужинать и проговорили до позднего вечера под тихие звуки испанской гитары, доносившиеся с улицы.
Позже, в ту ночь, Ева проснулась от звуков тихого плача Пикассо – он расположился в спальне напротив по коридору. Ева понимала, что он оплакивает своего отца – человека, которого когда-то уважал и боялся и который сделал его художником.
Они оставались в Барселоне еще почти две недели. Рождество показалось Еве волшебным, и они вместе отпраздновали Крещение в пышном испанском стиле. Более того, Пикассо без возражений отправился на мессу, и Ева подумала, что, возможно, он делает первые шаги к примирению с Богом, которого боялся и проклинал все последние годы.
Перед отъездом из Барселоны он, наконец, попросил у матери дедовское серебряное кольцо. Пока Ева была в гостиной и прощалась с доном Хосе, она слышала разговор в прихожей. Минуту спустя Ева присоединилась к ним у двери, почти не в силах сдерживать радость, но старалась не показывать этого, потому что не хотела испортить сюрприз.
– Спасибо вам за все, – сказала Ева, подавив кашель, когда мать Пикассо заключила ее в теплые объятия.
– Грустно видеть, что наш Пабло снова уезжает, но хорошо знать, что он будет рядом с вами. Думаю, он наконец готов стать хорошим мужем.
– Madre, por favor, – укорил ее Пикассо с таким видом, будто она раскрыла какой-то секрет. Потом он отвел мать в сторону и нежно расцеловал ее в щеки.
– Будь добр к ней, Паблито.
– Я буду стараться делать это каждый день, – заверил он. И ты права: теперь я, наконец, готов.
Когда Ева проснулась утром после возвращения в Париж, то разочаровалась, не увидев рядом с собой Пикассо. Сначала она испугалась, что могла потревожить его ночью приступом кашля, потому что у нее наступило очередное обострение бронхита. Она была уверена, что сможет убедить его в том, что речь идет лишь о незначительной простуде, подхваченной во время поездки.
В квартире было тихо. На подушке Пикассо лежала единственная алая роза на длинном стебле рядом со шкатулкой из зеленой кожи. Ева сразу же поняла, что происходит. С сильно бьющимся сердцем она надела кимоно, лежавшее в ногах кровати, и опустилась на колени. Она была очарована тем, как тщательно Пикассо все подготовил, но сомневалась, что должна открыть шкатулку без него.
В квартире по-прежнему было тихо. Она встала, завязала пояс кимоно и босиком вышла в обшитую деревянными панелями гостиную с задернутыми портьерами. Пикассо стоял у камина в официальном черном костюме с галстуком: его волосы были тщательно причесаны. Он был окружен свечами, делавшими сумрачную комнату похожими на неф церкви, а на каминной полке стояла его картина Ma jolie. Он вставил ее в раму, так что теперь она занимала самое почетное место в гостиной.
Глаза Евы затуманились от слез.
– Ты не мог бы подождать, чтобы я оделась так же красиво, как и ты?
– Напротив, я хотел, чтобы ты выглядела именно так, как сейчас. Это я должен произвести впечатление. – Пикассо шагнул вперед и взял ее за руки. Она чувствовала, что он дрожит. – Я посвящаю этот момент тебе. Ты так много вложила в любовь ко мне; ты всегда была рядом со мной и поддерживала меня. Ты очаровала мою семью, была терпеливой с моими друзьями и совершенно покорила мое сердце. Ты для меня все, Ева.
– О, Пабло…
– Ты окажешь мне честь и примешь мое официальное предложение руки и сердца?
– Ну конечно! – когда она заплакала, он вытер ее слезы и обхватил ладонями ее подбородок. – Но кольцо почему-то лежит в другой комнате.
– Это лишь способ завлечь тебя обратно в постель, любимая, – ласково поддразнил Пикассо.
– Меня не нужно завлекать. Я и так твоя.
Они прошли в спальню, где он взял шкатулку с подушки и вложил ей в руки.
– Надеюсь, тебе не захочется чего-то другого, – сказал Пикассо, когда Ева открыла шкатулку и обнаружила изящно гравированное серебряное кольцо с большим рубином в центре.
– О, Пабло, какая изысканная вещь!
– Как и ты, ma jolie. Моя мать была очень довольна, что именно ты получишь его, – он надел кольцо на палец Евы и страстно поцеловал ее. – Сегодня вечером мы встретимся с Гертрудой и Алисой и официально отметим нашу помолвку. Им не терпится увидеть твое кольцо.
– Они знают? – удивленно спросила Ева.
– Ну, я же должен был кому-то рассказать. Кроме того, они обе сильно переживали за нас.
– Я рада, что понравилась им.
– Они обожают тебя, – заверил Пикассо. – Как сделают все мои друзья, когда узнают, какая ты замечательная женщина и какое счастье ты мне подарила.
Ева подумала, что она находилась на верном пути. Несмотря на неотвязный бронхит и жуткое подозрение доктора Руссо, она любила мужчину своей мечты, он любил ее, и скоро они поженятся. Она должна сосредоточиться на хорошем, только это имело значение.
