Наступила осень. Она наполнила Париж разнообразными оттенками красного, ржаво-коричневого и золотого цветов. Ева с увлечением шила платья для актрис из «Мулен Руж», которым нравился ее стиль. Они с удовольствием заказывали у нее наряды для выхода в свет. Вышивку, сделанную в Сорге, она превратила в великолепную накидку для Мистангет, а в свободное время занималась обустройством квартиры на бульваре Распай.

Пока Пикассо занимался живописью, Ева старалась оживить невыносимо мрачные комнаты на первом этаже с помощью вышитых вручную маленьких подушек и веселых занавесок из набивного ситца. Пикассо отказался не только от квартиры на бульваре Клиши, но и от студии в Бато-Лавуар, чтобы пореже разлучаться с Евой. Она понимала, какое важное место занимал в его жизни Монмартр, поэтому еще старательнее превращала их дом в уютное тихое место, где он мог бы спокойно заниматься творчеством.

Канвейлер был очень доволен новыми бумажными коллажами Пикассо, которые тот начал делать в Сорге, и смог продать несколько работ иностранным покупателям, в основном из Германии. Пикассо становился все более известным, а цена на его картины неуклонно росла, и однажды он признался Еве, что его начинает тяготить бремя популярности: от него неустанно ждали новых работ. Теперь Ева убедилась в том, что она должна стать для Пабло настоящим партнером. Он нуждался в ней, и она это понимала. В Париже она продолжила знакомство с историей живописи и современным художественным рынком. Теперь она была готова предлагать ему взвешенные суждения о том, в каком направлении стоит развивать свои творческие искания каждый раз, когда он обращался к ней за советом.

И еще она подружилась с Гертрудой и Алисой. После сцены в Сере с участием супругов Пишо, когда она видела боль Пикассо от расставания со старыми друзьями, ей стало ясно, как много для него значат теплые отношения с его сторонниками. Кроме того, ей действительно нравились обе женщины, и она каждый раз стремилась лучше узнать их. Из всех знакомых Пикассо они казались наименее предубежденными и никогда не сравнивали Еву с Фернандой. Она даже собиралась при любой удобной возможности встретиться с Марсель Брак и поблагодарить ее. «Враги и друзья должны находиться поблизости», – снова и снова думала она.

Она должна любить тех, кого любит Пикассо, невзирая на любые препятствия.

Ева решила устроить вечеринку в их новой квартире, и хотя это было нелегкой задачей, потому что молодая женщина еще не слишком хорошо разбиралась в мире Пикассо, она была настроена весьма решительно. Пикассо был совершенно очарован этой идеей.

Кроме Гертруды и Алисы, Пикассо внес в список приглашенных Макса Жакоба, но отказался включить в него Аполлинера. Еще он захотел пригласить Хуана Гриса, который, как он объяснил Еве, был его испанским другом.

Пикассо работал, а Ева потратила весь день на приготовление его любимых блюд. На десерт она испекла пирожные по польскому рецепту своей матери. Со слезами на глазах Ева аккуратно выкладывала тесто на противень, погружаясь в десятки воспоминаний, всегда посещавших ее на кухне. Ей хотелось поговорить с матерью и рассказать ей о своей жизни. Все изменялось так сильно и стремительно, что иногда было трудно обдумать происходящее. Еве нравилась ее новая жизнь, и она радовалась новым знаниям, но где-то в глубине всегда присутствовал страх за свое здоровье и сомнение в том, как поступит Пикассо, если узнает о ее состоянии.

– Что случилось, mon amour? – спросил Пикассо, когда застал ее в слезах над раковиной на кухне.

– Все это глупости, – с жалобной улыбкой ответила она.

Когда он привлек ее в свои объятия, Еве больше чем когда-либо захотелось сказать, что резкие перепады настроений связаны с ее беременностью. Она отчаянно хотела, чтобы это было правдой, хотя врач поставил иной диагноз. Сейчас ей нужно было сосредоточиться на вечернем приеме, и она решила, что этого будет достаточно, чтобы отмести страхи в сторону.

В итоге Макс Жакоб заставил ее забыть о своем состоянии и помог получить настоящее удовольствие от вечера. Ева не ожидала, что он так сильно понравится ей и окажется таким приятным собеседником. Этот человек был особенно дорог для Пикассо. Их связывала долгая общая история, и Ева была исполнена решимости привлечь его на свою сторону. Макс был довольно эксцентричным типом и обладал кинжально-острым юмором, особенно под влиянием больших доз алкоголя. Его веселые истории заставляли всех покатываться со смеху до позднего вечера. Когда он стал читать свои стихи, Ева поняла, что слушает его с восторгом. Она знала о его дружелюбном отношении к Фернанде и понимала, что ей понадобится время, чтобы заручиться его доверием, но была готова к этому.

Хуан Грис – еще один гость, с которым Ева не встречалась до сегодняшнего вечера, – был гораздо более молчаливым, а его французский язык оставлял желать лучшего. Они с Пикассо время от времени беседовали по-испански. Иногда один собеседник внезапно начинал хохотать над словами, которых не понимал никто, кроме них.

– Еще одно польское пирожное, и Гертруде придется отвезти меня домой на тележке, – пожаловался Макс, откинувшись на спинку стула и похлопав себя по животу. Он был уже довольно пьян.

– Возможно, это вообще не понадобится, – сухо заметила Гертруда.

Алиса встала и взяла две тарелки.

– Разрешите помочь вам с посудой.

– Спасибо, не надо, – ответила Ева. – У нас есть девушка, которая приходит по утрам, она и поможет убрать со стола.

– Моя дорогая Ева еще не осознала, что она не домработница, – заявил Пикассо, закуривая трубку. – Теперь есть кому заниматься уборкой.

Все рассмеялись, а Алиса последовала за Евой на кухню и поставила тарелки в раковину. Ева догадывалась, о чем собирается ее спросить Алиса. Она открыла оконную задвижку, и холодный осенний ветер ворвался в комнату, закружив легкие занавески.

– Так вы встречались с доктором Руссо?

Ева отвернулась и соскребла остатки еды в мусорное ведро.

– Это было глупое опасение. Он сказал, что я совершенно здоровая молодая женщина, просто мне нужно больше отдыхать.

– Тогда желаю удачи с таким ненасытным любовником, как Пабло.

Ева покраснела.

– Буду помнить об этом.

– Он счастлив с вами. Мы с Гертрудой прекрасно видим это. В последнее время он стал спокойнее, у него появилась сосредоточенность, которой не было раньше.

– Спасибо за добрые слова.

Внезапно Еве снова захотелось плакать. Это происходило все чаще, и с каждым разом ей становилось труднее сохранять выдержку. Она одновременно чувствовала себя печальной и ошеломленной, сегодня вечером это уже случалось не раз. В наступившей тишине до них донеслись голоса из столовой.

– Она определенно не похожа на Фернанду, Пабло, – сказал Макс. – Можешь мне поверить.

– Вот именно, – ответил Пикассо.

– Она выглядит очень кроткой. Я даже не знаю, как себя с ней вести.

– Скоро узнаешь, – отозвался Пикассо. – И Ева вовсе не кроткая: она как тигрица сражается за то, во что она верит.

Макс говорил достаточно громко, чтобы они обе могли услышать его на кухне, даже за звяканьем столовых приборов и бокалов. Алиса понимающе улыбнулась.

– Макс может быть довольно привередливым и категоричным в оценках, но он безмерно предан тем, кого любит. Вас не удивит, что он по-прежнему дружит с Фернандой?

– Он друг Пабло, поэтому мне лучше постараться привлечь его на свою сторону. Я буду стараться, – ответила Ева. – Кроме того, я, как и любой из нас, прекрасно понимаю, что от прошлого откреститься невозможно.

– Для нас это невозможно, когда речь идет о Пикассо. Прошлое во многом определяет его личность, как и старые дружеские связи.

– Я была в Сере, когда Жермена и Рамон бросили ему вызов, – сказала Ева.

– О Господи. Мы слышали об этом скверном эпизоде.

– Уверена, что в душе они желали ему самого лучшего.

– Он все равно никогда не простит их, – сказала Алиса.

Ева почувствовала, как к ее глазам снова подступают слезы. Это случалось так часто, что начинало беспокоить ее. Несмотря на удачный вечер, она по-прежнему чувствовала себя не лучшим образом и быстро уставала. Ее чувства словно раскачивались на внутреннем маятнике, но никто не должен был узнать об этом. Никто этого не поймет… возможно, кроме Алисы.

Ее доброжелательность и поддержка второй раз за сегодняшний день навели Еву на мысли о матери. Она часто вспоминала свой дом и сожалела о разных вещах. Желание поделиться с Алисой услышанным от врача было почти непреодолимым, но она противилась этому. Пока никто не должен ни о чем догадываться.

– Клянусь, я не собираюсь ссорить их друг с другом, – сказала она вслух.

– Никто не может укротить лошадь, которая не хочет быть укрощенной, не сломив ее дух, – заметила Алиса. – До того как Пабло встретил вас, Гертруде часто казалось, что его дух почти сломлен. А сейчас он похож на крепнущий ураган и находится на грани еще более громкой славы. Когда она наступит, это будет подобно буре. Гертруда всегда верила в его гениальность, и мир скоро убедится в этом. Берегите себя, ma chere. Постарайтесь не слишком увязнуть в этом. С каждым днем он будет все больше нуждаться в вашей поддержке.

– Я буду рядом с ним. Мы поможем друг другу, – ответила Ева, когда Пикассо приблизился к ним сзади и обнял ее, по-прежнему стоявшую над раковиной. Он наклонился и нежно поцеловал ее в шею.

– Гости начинают расходиться. Можно мне прервать ваш разговор и пожелать доброй ночи?

– Разумеется, – Ева и Алиса обменялись короткими взглядами. Обе видели, что Пикассо доволен их беседой на кухне, как будто они уже были близкими подругами.

– Ева изумительная хозяйка, Пабло, – сказала Алиса. – Сегодня вечером все было чудесно. Ты можешь ею гордиться. Со стороны мы можем показаться грозными, но она очаровала буквально всех.

– Она стала моим талисманом, я и не сомневался в ее талантах, – гордо заявил он, когда они вместе вернулись в столовую.

…Пикассо всегда любил игру света и тени в Сере.

Наступила зима, и ему хотелось остановиться там по пути в Барселону на Рождество. Он сказал Еве, что намерен снять дом на лето и уже слышал об одном месте, идеально подходившем для живописи и расположенном недалеко от центра города. Ева была готова отправиться куда угодно во время их путешествия в Барселону, но с грустью думала о том, что они не вернутся в Сорг следующим летом. Это место всегда было для нее особенным.

Пикассо и Ева одевались, собираясь на балет. Сама она раньше не бывала на спектаклях парижского балета, о котором ходили легенды, но сегодняшний вечер был ее сюрпризом для Пикассо. Ева купила билеты с помощью Алисы и Гертруды. За прошедшие месяцы Пикассо познакомил ее со множеством новых и удивительных вещей, но балет был миром, который она всю свою жизнь любила издалека. В молодости мать Евы выступала в местной балетной труппе. Сохранилась даже ее старая фотография в балетном костюме, стоявшая на каминной полке в доме ее родителей в Венсенне. Там она была совсем не похожа на крепко сбитую женщину, которой стала с течением времени, но Ева до сих пор помнила лицо матери на фотографии, исполненное надежд юности.

– Я надеялась, что мы снова сможем арендовать тот чудесный дом в Сорге, – призналась она.

Фрика с подозрительным видом наблюдала за разговором, лежа на кровати.

– Боюсь, владелец выставил его на продажу.

– А твоя замечательная фреска! Что станет с ней? – Ева едва не расплакалась, вспомнив о том, как много они оставили позади, и уже сожалея об этой утрате.

– Теперь будет совсем другая история, – со смущенной улыбкой посмотрел на нее Пикассо, а потом взял ее за руку и повел в свою студию. – Я собирался преподнести тебе на день рождения сюрприз, но, пожалуй, сделаю это сейчас – самое время.

Он жестом попросил ее сдвинуть в сторону большой отрез холщовой ткани у дальней стены. Ева подчинилась и ахнула от изумления. Она совершенно не ожидала это увидеть.

– Но как ты… – слова замерли у нее на губах, пока она благоговейно смотрела на стену.

– Канвейлер сделал это для меня. Хозяин с самого начала был недоволен, что я прорисовывал фреску на стене его дома, и собирался выставить мне счет, если я не закрашу ее.

– О, нет!

– Я решил избавить его от лишних хлопот. Канвейлер счел меня немного безумным, ведь пришлось изъять часть стены и доставить ее сюда, это стоило немалых денег. Но мне не привыкать: меня многие считают сумасшедшим.

Ева опустилась на колени перед большим пластом штукатурки, заключенным для надежности в деревянную раму.

– Этот подарок бесценен для меня, Пабло.

– Я знал, что тебе понравится, поэтому денег не считал. Ты ведь знаешь, что я готов на все, лишь бы ты была счастлива.

– И я тоже.

– Тогда выходи за меня замуж, Ева. Самое время сделать тебе официальное предложение, хотя ты уже давно знаешь о моих намерениях.

– Да, да, тысячу раз да! – Ева обвила руками его шею и расцеловала в щеки.

– Я надеялся, что ты это скажешь.

– Я буду твердить это до самой смерти!

Глаза Пикассо расширились, и он отступил на шаг, словно его ударили.

– Dios, не говори так больше.

– Что не говорить?

– Никогда не говори о своей смерти!

– Пабло, я лишь имела в виду…

– Разве ты не понимаешь, что это к несчастью? Нужно скорее пойти в церковь и два раза прочитать «Аве, Мария», а потом поставить свечку!

Ева с любопытством посмотрела на него. Ей хотелось напомнить, как он говорил, что презирает Бога. Как могла такая мелочь иметь для него значение, когда он презирал Всевышнего? Она знала о предрассудках Пабло, но теперь на собственном опыте убедилась, насколько они глубоки. По спине Евы внезапно пробежал холодок. Да, он наконец сделал официальное предложение, и она в восторге. Но в тот момент она также почувствовала, как будто повеяло могильным холодом.