11

Согласно Гуглу, за аббревиатурой ЭСП скрывается «Энтерпрайз секьюрити платформ», одна из двадцати пяти лучших компаний для работы в Сиэтле и главный конкурент «Эппсек». Список их клиентов весьма обширен, в нем сплошь громкие имена и известные бренды из финансовой, фармацевтической, авиационной и промышленной областей. Консультанты ЭСП говорят на двадцати четырех языках, работают в пятидесяти семи странах и проводят свободное время, покоряя горные склоны и вершины на лыжах и велосипедах и ныряя в морские глубины. Именно в таком месте Уилл хотел бы работать, если бы ему выпал такой шанс – успешная жизнь, полная приключений в стиле гранола. Не компания, а мечта, если не считать одной крохотной детали – того, что находится она на другом конце страны.

Я немного изучаю сайт, просматриваю профили сотрудников и заглядываю в раздел вакансий. Большинство позиций оказываются ниже уровнем или же требуются в один из офисов на Восточном побережье. Интересно, они что, уже удалили вакансию, на которую претендовал Уилл? Начальник департамента по работе с персоналом – женщина по имени Шефали Маджумдар. Я щелкаю на ее профиль и переписываю контакты в блокнот. Вряд ли ее можно застать в офисе в воскресенье, а вопрос, который я хочу ей задать, не из тех, что можно оставить в голосовой почте. «Здравствуйте, вы, случайно, не наняли на работу моего мужа? Да? Простите, но, кажется, он не сможет приехать».

– Дорогая? – зовет мама, я отрываю взгляд от компьютера и вижу, что она стоит у дивана. – Ужин готов.

Я захожу в «Фейсбук», решив, что мне нужно просмотреть список друзей Уилла. Возможно, на странице одного из них я найду подсказку, что делать дальше.

– Я еще посижу. Я не голодна.

Милая мамочка. Она знает, как сильно я люблю ее картофельное пюре, и у меня не хватает духа сказать ей, что сейчас меня мутит от одного его запаха.

Мама присаживается на подлокотник.

– Хотя бы присядь с нами и попробуй, ладно? Хоть пару ложечек.

Как бы мне ни хотелось поспорить, я понимаю, что ее беспокойство, возможно, оправданно. Кроме порции овсянки быстрого приготовления, которую я заглотила, даже не присаживаясь, в утро катастрофы, и горсти соленых крекеров, которые она чуть ли не насильно впихнула в меня вчера, я почти ничего не съела за последние пять дней. Психотерапевт внутри меня понимает, что отсутствие аппетита является следствием шока и депрессии и что причина, по которой все, что попадает мне на язык, на вкус как картон, имеет психологический характер, но все же меньше всего на свете я сейчас хочу есть. Как только мама отворачивается, крекеры снова идут в ход.

Но сейчас на ее лице выражение, которое мне слишком хорошо известно, – беспокойство в сочетании с решимостью, и сразу становится ясно, что эту битву она намерена выиграть. С громким вздохом я ставлю ноутбук на диван и тащусь за ней в кухню, все остальные уже там.

Мама загоняет нас всех за стол.

– Садитесь, садитесь. Я сейчас принесу тарелки. Мальчики, поможете мне?

Мальчики идут помогать, а отец прижимает меня к себе, быстро целуя в висок.

– Как ты? Держишься?

– Держусь, – вру я.

На самом деле я без конца прослушиваю голос Уилла на автоответчике, хотя это скорее убивает меня, нежели успокаивает. И я не могу перестать думать о том, что узнала от Корбана на поминальной службе, – не столько о том, что Уиллу предложили работу в Сиэтле, сколько об их дружбе. Почему Уиллу понадобилось скрывать ее от меня? Дэйв прав; Уилл хоть и не был таким общительным, как другие мужчины, но все же у него было достаточно знакомых, чтобы на вечеринке в честь его тридцатилетия, которую мы отмечали в стейк-баре, за столом не было ни одного свободного места. Конечно, часть гостей – это были мужья моих подруг, и все же. Он ведь говорил об этих людях как о своих друзьях, приглашал их на праздники.

Тогда к чему вся эта секретность вокруг Корбана? Может быть, Уилл думал, что он по какой-то причине мне не понравится? Или дружба с Корбаном значила для Уилла так мало, что он не счел нужным даже упоминать о ней? Нет, этого не может быть. Они должны были быть друзьями, иначе Уилл не рассказал бы Корбану такие подробности своей жизни, которые даже собственной жене смог рассказать далеко не сразу. Я пытаюсь связать воедино все, что мне известно, – работа, друзья, Сиэтл, – но я слишком истощена эмоционально. Кажется, что во всем этом нет никакого смысла.

Мой взгляд падает на место Уилла на дальнем конце стола. Кто-то – подозреваю, что мама, – поставил плетеную корзинку, доверху заполненную открытками с соболезнованиями, туда, где должна стоять его тарелка.

Они приходят вот уже несколько дней, витиевато оформленные карточки с еще более витиеватыми посланиями, и я не могу заставить себя прочесть хотя бы одну из них. Я выбираю кресло на противоположном конце стола и сажусь.

– Ты не возражаешь? – спрашивает отец, и, только когда никто не отвечает, я понимаю, что он обращается ко мне.

Я поднимаю глаза и вижу, что он смотрит на меня.

– Не возражаю против чего?

– Что мы останемся до следующих выходных? – Он кивает на Дэйва и Джеймса, расставляющих на столе дымящиеся тарелки, и на маму, суетящуюся на кухне. – Мы все договорились на работе и можем побыть с тобой первую неделю. Потом мы сможем находиться здесь по очереди столько, сколько понадобится.

– Я не могу просить вас об этом.

– Не глупи, – говорит мама не допускающим возражений тоном, в котором слышатся одновременно интонации диктатора и заботливой матери-наседки. – Мы остаемся, и точка.

Она ставит передо мной тарелку с такой гигантской порцией еды, что ее хватило бы на троих, и ободряюще улыбается. Я стараюсь не морщиться, когда запах мяса, картошки и сливочного масла ударяет мне в нос. Но мама не отходит, и мне приходится подавить тошноту и подцепить вилкой небольшой кусочек.

– Кто был тот человек, с которым ты разговаривала на церемонии? Тот черный парень, похожий на вышибалу, – говорит Дэйв, когда я подношу вилку ко рту.

Я готова расцеловать его. Да, он спрашивает отчасти из любопытства, но в большей степени пытается отвлечь маму. Как только она обращает на него вопросительный взгляд, я стряхиваю кусок с вилки обратно в тарелку.

– Его зовут Корбан. Он друг Уилла по тренажерному залу. Кажется, довольно близкий друг.

Дэйв единственный, кто обращает внимание на мои последние слова.

– Ты не знала этого до сегодняшнего дня?

– Нет. Он также сообщил мне, что Уиллу предложили новую работу у одного из главных конкурентов «Эппсек». – Я делаю паузу, в груди появляется знакомая тяжесть. – В Сиэтле.

Головы всех сидящих за столом поворачиваются ко мне.

– Вы собирались переезжать? – спрашивает мама, опускаясь на стул напротив меня. – И когда?

– Никогда. Мы с Уиллом никогда об этом не говорили. Я узнала об этом предложении только сегодня, от Корбана.

– Уилл не сказал тебе, что нашел новую работу? – В голосе Дэйва появляется резкость, которую я не раз слышала в отношении других, но никогда она не была направлена в адрес Уилла.

Я в ответ тоже занимаю оборонительную позицию:

– Не знаю, было ли принято окончательное решение по этому предложению. На самом деле, когда думаю об этом, я уверена, что в этом все дело. Уилл знал, что ему будет трудно убедить меня переехать на другой конец страны, и не хотел начинать этот разговор прежде, чем будет точно уверен в положительном ответе. Дело в том, что эта работа объясняет, как он оказался в том самолете, а также почему не сказал мне, куда на самом деле летит. Эта работа и есть то другое.

Дэйв и Джеймс переглядываются.

– Кто-нибудь объяснит мне, о чем вы тут все толкуете? – обращается к нам отец с другого конца стола, переводя взгляд то на меня, то на Дэйва с Джеймсом.

Я вкратце рассказываю родителям о поисках в гардеробной Уилла и о том, что там не оказалось ничего интересного, кроме пыли.

– Но если я права, если Уилл действительно не торопился рассказывать мне о своей новой работе, то это объясняет, почему мы ничего не нашли в его карманах. Он не хотел, чтобы я нашла визитные карточки или квитанции и начала задавать вопросы.

Мама качает головой.

– И все-таки это так не похоже на Уилла. Почему он вообще стал искать эту работу, не сказав тебе?

– Он не искал. Спорю, что они нашли его через LinkedIn или через кадровое агентство. Как бы там ни было, мне все расскажет начальник департамента по работе с персоналом в ЭСП. Завтра утром я первым делом позвоню ей.

– Зачем? – спрашивает мама. Я отвечаю ей растерянным взглядом, и она быстро поправляется: – Я имею в виду, что ее ответ ничего не изменит. Есть более неотложные дела, которыми тебе следует заняться прямо сейчас.

– Твоя мама права, – говорит отец. – Нужно заняться похоронами и оформить кучу бумаг. Думаю, банки зашевелятся, если наведаться в них лично.

– Нет, Стивен, я имела в виду горе. Айрис нужно сосредоточиться на своих переживаниях. – Она поворачивается ко мне и, потянувшись через стол, берет меня за руку. – Была или нет эта новая работа, дорогая, но Уилл полетел на том самолете. Его больше нет. И как бы неприятно ни было, тебе нужно пройти через эту боль сейчас, не откладывая ее на потом. Тебе известно это лучше, чем кому бы то ни было.

От ее слов у меня начинает щипать в уголках глаз. Умом я понимаю, что мама права. Но также знаю, что ложь Уилла преследует меня. Я чувствую ее смрадное дыхание, ощущаю, как она держит меня масляными руками и подталкивает вперед, заставляя искать причины. Возможно, мама права. Возможно, мое настойчивое стремление узнать все о последних мгновениях жизни Уилла – это результат действия защитного механизма, под влиянием которого я стараюсь отодвинуть от себя боль. И все же я не могу двигаться вперед, пока не отвечу на самые тягостные вопросы.

Чего еще я не знаю о своем муже?

О чем еще он мне не сказал?

Как много лжи еще осталось?

Мама сжимает мою руку.

– Я просто беспокоюсь о тебе, милая. Вот и все.

– Спасибо. – Ее забота вызывает новую порцию слез, и на сей раз мне не удается с ними справится. – Я тоже немного беспокоюсь о себе.

Тем же вечером, после того как на кухне был наведен порядок, а мама с отцом ушли к себе наверх спать, я снова сажусь на диван, беру ноутбук и открываю страницу Уилла в «Фейсбуке».

Мой муж не был большим любителем социальных сетей.

– Зачем все это? – обычно говорил он. – Это просто место, где люди хвастаются и врут про свою жизнь. Я что, должен поверить, что самый большой придурок в школе сейчас встречается с супермоделью? Простите, но, по-моему, это чушь собачья.

Но все же, как и почти у всех людей на планете, у Уилла была страница в «Фейсбуке»; но заходил он туда крайне редко.

Дэйв плюхается на диван рядом со мной, водрузив голые ноги на кофейный столик и отодвинув большим пальцем ноги цветочную композицию. Теперь мне ясно, почему во многих некрологах есть строка «вместо цветов…». Они тут буквально повсюду, все горизонтальные поверхности, включая кухонные столы и каминные полки, заставлены торжественными композициями из весенних цветов, наполняющих воздух пьянящим ароматом.

– Может, часть отдадим куда-нибудь? Как думаешь?

Я оглядываюсь.

– Я не против. Тут поблизости есть церковь и несколько приютов.

– Отлично. Попрошу Джеймса помочь мне.

– Помочь с чем? – спрашивает Джеймс, входя в комнату с бутылкой и тремя бокалами. Бокалы он держит в одной руке, а другой наполняет их с хирургической точностью, не пролив мимо ни капли.

Дэйв рассказывает ему про цветы, и они договариваются увезти первую партию утром.

– Спасибо, – говорю я, принимая из рук Джеймса бокал. Другой рукой я показываю на экран ноутбука, где открыта страница Уилла в «Фейсбуке», сплошь заполненная постами с соболезнованиями. – Когда люди начали воспринимать «Фейсбук» как инструмент общения с мертвыми? Вот, например. «Уилл, дружище, жаль узнать о твоем уходе. RIP, друг». Они в самом деле думают, что он это прочитает? Он никогда не проверял свою страницу, когда был жив, и уж тем более…

Не в силах закончить, я утыкаюсь носом в бокал с вином.

Дэйв кладет ладонь на мое запястье.

– Перестань мучить себя и выключи ноутбук.

– Не могу. Я ищу подсказки.

Открываю список друзей Уилла. Всего семьдесят восемь имен, и больше шестидесяти из них – это наши общие друзья. Я прокручиваю дальше, нахожу нескольких коллег, бывшего мужа одной из моих подруг, соседа, живущего дальше по дороге, бариста из кофейни неподалеку.

Дэйв наклоняется к экрану, читая через мое плечо.

– Какие подсказки вы ищете, инспектор Гаджет?

– Подсказки вроде Корбана Хейза. – Дэйв хмурится, и я добавляю: – Ты знаешь. Банкир-тире-бодибилдер, которого я встретила сегодня на церемонии. Тот, кто рассказал мне все это про Уилла.

– Из любопытства или из-за подозрений? – спрашивает Джеймс.

Я молчу, обдумывая ответ, но не долго. Да, мною движет любопытство, но после встречи с Корбаном я не могу отделаться от чувства, что есть еще многое, чего я не знаю. Если, кроме Корбана, есть и другие люди, я хочу с ними поговорить.

– И то и другое.

Но здесь я ничего не найду. Уилл ненавидел «Фейсбук», и здесь нет никого, кого бы я не знала или не могла вычислить. В отчаянии я с силой захлопываю крышку.

Джеймс откидывается на спинку дивана, поставив бокал с вином на свой плоский живот.

– Ты просмотрела карточки?

– Какие карточки?

Он указал рукой на композицию на столе, на вазы, выстроившиеся, словно солдаты по стойке смирно, в кухне на барной стойке.

– Ты, должно быть, получила цветы от всех, кого знаешь. Может быть, среди тех, кто их прислал, найдутся и люди, которых ты не знаешь.

Конечно, карточки. Те самые, что мама водрузила в корзинке на стол, те самые, которые я не в силах была заставить себя прочитать. Я вскакиваю с дивана и иду за корзиной.

Джеймс снова наполняет наши бокалы, мы потягиваем вино и просматриваем карточки с соболезнованиями, прерываясь, только чтобы продемонстрировать совсем уж неудачный рисунок или удручающий своей банальностью текст, а того и другого тут немало. Карточек всего около сотни, слащавые и религиозные послания от наших с Уиллом коллег, старых друзей и соседей, тетушек, кузенов и одноклассников, людей, которых я не видела и не слышала много лет.

Дэйв показывает карточку, переливающуюся зелеными блестками.

– Кто такие Терри и Мелинда Филлипс?

– А, это Мелинда Лей, – отвечаю я. – Наша кузина.

Он таращит на меня глаза, а потом начинает ухмыляться.

– Та, что явилась на твою свадьбу в выпускном платье?

Я улыбаюсь, вспомнив, какое сделалось лицо у брата при виде Мелинды, поднимающейся по ступеням церкви в невообразимом синем наряде.

– Терри ее третий муж. Или четвертый? Я сбилась со счета. И это было не платье для выпускного.

– Именно для выпускного, и оно было ужасным, к тому же на два размера меньше. – Он начинает в подробностях описывать злополучное платье Джеймсу – кружева, оборки, трещащие швы, а я возвращаюсь к оставшемуся вороху.

Просмотрев еще несколько карточек, я натыкаюсь на кое-что интересное – неизвестное мне имя, напечатанное под ничем не примечательным посланием. Я поворачиваюсь к Джеймсу:

– Ты учился в Хэнкок?

Он смотрит на меня как-то странно.

– Здесь написано: «Глубочайшие соболезнования в связи с вашей утратой, средняя школа Хэнкок, выпуск 1999 года». Это школа, в которой ты учился?

Он качает головой:

– Я никогда не слышал про это место. Может быть, это альма-матер Уилла?

– Нет, Уилл ходил в Центральную. Я знаю, потому что вытянула это из него, когда планировала ту поездку в Мемфис на нашу первую годовщину. Помнишь?

– Которая так и не состоялась. – Дэйв знает, что мы с Уиллом не поехали тогда в Мемфис, и знает почему. И теперь по выражению на лице брата я понимаю, что мы с ним думаем об одном и том же: «Кто учился в Хэнкок?»

Потом он вдруг делает большие глаза и подскакивает с дивана.

– Сейчас вернусь.

Он бросается по коридору, потом вверх по лестнице, слышно, как он топает у нас над головой. Сидящий рядом со мной на диване Джеймс ставит бокал на тумбочку, достает из кармана телефон и начинает что-то набирать большими пальцами.

Когда спустя несколько секунд Дэйв возвращается, в руках он держит футболку, и я вспоминаю, что видела такую в гардеробной Уилла. Она совсем старая и поношенная, одна из тех, что муж надевает, когда возится в саду или что-то красит, драная, потрепанная по краям и вся в пятнах. Буквы почти выцвели, но я знаю, что на ней написано, еще до того, как брат дает мне посмотреть. «Хэнкок Уайлдкэтс». Я всегда думала, что это просто винтажная майка, вроде тех, что продают в «Олд Нэви», но теперь мне все становится ясно.

Почему Уилл сказал мне, что учился в Центральной, когда на самом деле это был Хэнкок?

– Ты когда-нибудь гуглила имя своего мужа? – спрашивает Дэйв.

– Конечно нет. А ты?

– Я – да, – хором отвечают они с Джеймсом.

– Может, это как-то связано со смертью его матери, – говорю я, все еще пытаясь искать оправдания для Уилла. – Я знаю, что ему пришлось переезжать. Возможно, и школу тоже пришлось сменить.

– Эй, ребята! – Джеймс вырос в Коннектикуте и, хотя прожил в Саванне почти десять лет, так и не привык использовать «вы» в качестве обращения. – Вы же говорили, что Уилл из Мемфиса?

Я киваю, но Дэйва больше интересует карточка, зажатая у меня в руке.

– На ней есть имя того, кто прислал цветы? Или имя флориста?

Я проверяю еще раз и качаю головой.

– FTD.com. Думаю, это номер заказа. Можно попробовать поискать в онлайн-заказах.

Джеймс делает еще одну попытку, на этот раз более настойчиво:

– Ребята, я…

– Или мы можем просто позвонить им, – говорит Дэйв. – Что, если мы скажем, что ищем адрес, чтобы послать открытку с благодарностью? Не знаю, дадут ли нам его, но попробовать стоит.

– Еще можно попытаться найти его через школу. Они могут дать нам контакты кого-то из выпуска-99.

– Айрис. – Мое имя звучит как выстрел, и если настойчивый тон Джеймса мог и не привлечь мое внимание, то экран телефона перед моим носом точно смог. – Смотри.

Я смотрю на страницу Гугла с результатами поиска по запросу «Средняя школа Хэнкок». В самом верху, на самой первой строке указан адрес. Холод, зародившийся у меня в груди, сковывает руки и ноги, как в начале простуды. 600, 23-я улица, Сиэтл, штат Вашингтон.

Я сую телефон брату и тянусь к ноутбуку.

– Если твое предложение еще в силе, я заказываю билеты на первый же рейс завтра утром.