Луиза в парадном облачении французской королевы с широченным колоколом белой юбки занимала места примерно вдвое больше, чем во время встречи в замке Номени, однако это обстоятельство не имело особого значения в просторных комнатах Лувра. Гораздо существенней, что изменилось выражение лица, от скромницы с очами в пол не осталось и следа.

– Бог мой, де Бюсси! Вас я запомнила как самого приятного дворянина в свите Генриха и была искренне расстроена, узнав сначала о вашем заточении, потом о несправедливой опале. Слава Господу, слух о вашей смерти в Вавеле не оправдался.

– Приятно слышать это из прекрасных уст вашего королевского величества! – на уста не претендовал, а ее пальцы согрел поцелуем. – Но, хочу заметить, я присягал Генриху, и в его власти меня отдалять или приближать, я заведомо согласен с высочайшими решениями.

– Ох, де Бюсси, сейчас не время выслушивать ваши верноподданнические речи, я не могу оставлять короля надолго… Скажу только, мне далеко не все нравится в Париже, мало людей с чистым сердцем. У меня будет свой двор, и, поверьте, он получится куда лучше, чем у королевы Марго. Вы же были на рождественском приеме Генриха Наваррского, не отпирайтесь! Вас приблизили к себе гугеноты.

– Осведомленность и наблюдательность делают честь вашему величеству…

– Я не хочу понуждать вас, де Бюсси, нарушать какие-то обязательства, честь превыше всего… Но должна заметить – вы бы украсили общество моих приближенных.

– Весьма польщен, моя королева…

– А чтобы вы понимали, насколько полезно быть моим другом, сообщаю: король готовит козни против вас и отдал приказ миньонам устроить дуэль, для этого использовать поляка Петра Радзивилла. Будьте осторожны, славный де Бюсси, и бейте первым, не задумываясь. Правда на вашей стороне. И я – тоже. О’ревуар!

Комнатка Лувра, предназначенная для таких внезапных свиданий опустела, королева покинула ее в сопровождении того же мужчины, что привел меня сюда.

Шико точно угадал характер этой женщины, напускная провинциальная сдержанность развеялась без остатка. Луиза Лотарингская добилась всего, к чему стремилась, и немедля воспользуется всеми возможностями положения. В том числе – завести собственный двор и стаю фаворитов.

Со слов Чеховского, король перестал распространять инфекцию. И если бы Луиза сделала свой прозрачный намек до появления в Лувре Эльжбеты, я бы не долго колебался и при благоприятной возможности стер часть душевных мук утешением в спальне королевы, наставив Генриху первую (или очередную) пару рогов, очевидный риск этой авантюры меня бы не остановил. Лотарингская новобрачная внешностью проще, но куда привлекательнее, чем Марго и ее подруги.

Однако Эльжбета в Париже, и это второй мне сигнал с небес или откуда-то еще: не блудодействуй, жди настоящего, своей самой главной женщины, если к ней рвутся и душа, и сердце, и плоть. Поэтому, пока не получил еще одно нескромное предложение, от которого невозможно отказаться, я решительно направился домой. На сегодня хватит! Тем более на носу серьезная переделка.

Дома случилось неожиданное: после перенесенных на балу переживаний не мучился терзаниями, а просто провалился в сон, едва только голова коснулась подушки. Невнятные кошмары сменились внезапным пробуждением.

– Сеньор! Проснитесь же, сеньор! К вам знатная дама.

Рука нащупала на полу сапог, чтобы запустить им в Симона. Дурень еще не усвоил, что хозяйский сон – святое дело. Ну, приперлась, например, герцогиня де Гиз осыпать меня упреками, что не обозвал ее мужа дохлым кабаном и не заработал от него вызов на дуэль, что с того?

Но, похоже, ругать слугу бессмысленно. Моя спальня вдруг наполнилась шуршанием юбок, и я понял, что продолжаю смотреть сны: в комнату вошла она… Столь же внезапно, как и в тюрьме.

– Луи, простите ради бога за мое незваное вторжение, но я обязана предупредить вас – вы в смертельной опасности!

Не может быть…

– Симон, помоги даме снять верхнюю одежду и поди вон! Никого не пускать, даже если это герцог Анжуйский или сам король.

Эльжбета по-прежнему была в темно-синем бальном платье, очень широком и наверняка крайне неудобном. Очевидно, не раздевалась и не ложилась после приема в Лувре, и сюда ее привело, с риском для чести замужней женщины, что-то действительно чрезвычайное.

Я, в одной только ночной сорочке, под ней что-то носить здесь не принято, и укрытый одеялом, чувствовал себя крайне неловко в присутствии полностью экипированной дамы, тем более той, перед кем особенно не хочется осрамиться.

– Сегодня вечером вас хотят убить!

– Дорогая Эльжбета! – я уселся на кровати, укрывая одеялом ноги, слишком худые после вавельского долгого поста и болезни. – Меня все время хотят убить на протяжении многих лет, но пока поразил только кашель из-за сырости в темнице. Стоило ли так волноваться?

– Как вы можете… – она сжала кулачки от возмущения, потом присела на край постели, оказываясь в восхитительной близости от меня. Юбка, подпертая изнутри каркасом, заняла все пространство подле кровати. – Я так извелась за эти месяцы, считала вас мертвым только лишь из-за того, что тянула с предложением Сиротки выйти замуж за его родственника… Думала, вы не стерпели и от отчаяния решились на безнадежную попытку… Я винила себя в вашей смерти!

Она сорвала перчатки и достала из-под корсета микроскопический белоснежный платок, чтоб промокнуть глаза. Казалось бы, такие незначительные жесты – обнажение пальцев, крохотный кусочек ткани, только что касавшийся ее груди… Но меня накрыло безумство. Я совершенно неучтиво схватил ее руки и начал осыпать их поцелуями, не смущаясь двусмысленности ситуации.

– Ах, Луи… Оставьте… Я выдана замуж обманом, но я замужем… – она слабо сопротивлялась и продолжала шептать: – Петр добр ко мне, до вчерашнего вечера я даже не подозревала, на какую подлость он способен. Сейчас и слышать ни о чем не хочет, кроме как о поединке с вами… Прошу вас, не убивайте его!

Эти слова несколько охладили мой пыл.

– Вас что-то связывает, кроме брачных уз… Эльжбета, вы ждете ребенка от него?

Она попыталась оттолкнуть меня.

– Нет, не говорите глупости, Луи! Как вы могли даже предположить такое! Я не представила ему случая. Сразу выдвинула условие: иду с ним под венец, но он взойдет ко мне, только если завоюет мою любовь. Шансы его были невелики – мое сердце занято другим, пусть я его считала усопшим! На балу он догнал меня и вместо извинений за ложь устроил безобразный скандал, кричал, что знает – «после возвращения из Польши де Бюсси не отказался от мысли преследовать мою жену»…

Та-а-ак! Откуда он это знает? Даже если мое письмо Эльжбете перехвачено в Кракове, его физически не успели бы передать Радзивиллу в Париж, а я ни с кем особо не откровенничал… Где утечка? Но сейчас очень, очень не до этого!

Она сказала главное… Ее сердце занято другим! Мной!

Мир подпрыгнул, рухнул и снова взлетел к небесам!

Не утолившись руками, я сгреб ее в объятия и впился губами во все доступные места… Чудо, ее кожа так свежа и ароматна, будто моя фея не выдержала бал, а только что вышла из душа…

Я целовал ее губы, шею, верхушку груди, божественную ложбинку между полушариями, которые под моим напором чуть вышли из корсета, давая возможность дотянуться язычком до сосков…

Как потом буду собирать обратно ее огромное платье и прическу? Над этим обычно трудятся служанки на протяжении нескольких часов, но меня сейчас ничто не остановило бы. Ее – тоже. А с меня практически ничего и не нужно снимать.

Переполненный любовным томлением, я все же на миг нашел в себе силы оторваться и глянуть на милую с двух шагов… Боже, как она прекрасна нагая! У нее нежное, тонкое, безупречное в пропорциях тело, изумительно совершенное по канонам любого века.

И я бросился вперед, уже не сдерживая в себе зверя, только оттянув начало самого главного, потому что знал – истосковавшийся ожиданием, закончу слишком быстро.

Снова целовал ее лицо и губы, опустился ниже, почувствовал, как набрякли соски. Пальцы нашли ласковый пух чуть ниже пупка и проникли в заветную влажность.

Любимая издала первый стон. Пока еще только стон предвкушения…

Я усилил ласки. Почувствовал, как под ладонью напрягся ее живот, по нему пробежала легкая судорога. Еще стон, теперь уже глубокий, долгий… Если Симон и бакалейщик услышат… А, плевать – завидуйте! А мы продвигаемся вперед и вглубь!

Вошел в нее с жаждой путника в пустыне, неделями не видевшего оазиса… Какие недели, уже практически целый год… Да и то, что было раньше, теперь не имеет значения. Этот раз – для меня самый первый! Самый главный! И умопомрачительный…

– …Бог меня за это накажет.

– А может – наоборот, Бог дал награду после множества испытаний?

Натянув одеяло до самого подбородка, Эльжбета пыталась восстановить дыхание после финала в режиме сплошного фортиссимо. Мое еретическое предположение о неисповедимых извивах Божьего промысла она пропустила мимо ушей. Да и времени на обсуждение не осталось, не утоленный, а, скорее, распаленный первым штурмом, я набросился на нее вновь…

…И еще раз… И еще…

…Потом отпустил, почувствовав, что ее силы исчерпаны, а очередное повторение не принесет радости. Восторг от плотских утех она явно не испытывала раньше, но это случай, когда неопытность женщины не отталкивала, а, наоборот, восхищала меня.

Избавившись от приставаний, Эльжбета, наконец, исполнила то, ради чего пришла, если следовать первоначальному замыслу: предупредить об угрозе. Ей довелось подслушать разговор одного из королевских миньонов с Радзивиллом, тот пригласил шляхтича присоединиться к поединку против меня. Свита Генриха подстрахует, мне так или иначе придется умереть.

– Значит, дорогая, ты предполагаешь наше свидание последним? – я, опершись локтем в подушку, глядел на ее разрумянившееся личико в обрамлении пышных растрепанных волос и чувствовал, что сегодня погибнуть не имею права, пока есть шанс на новую встречу. – В таком случае, милая, я отменяю сегодняшнюю смерть.

– Тогда не откладывай, не теряй времени! Седлай коня и уезжай из Парижа.

Ровно то же советовал Шико, будто они сговорились. Резон отвергнуть предложение остался тот же.

– Я много раз слышал подобную рекомендацию накануне схватки и ни разу не прислушался к ней. Дворянин, принявший вызов и уклонившийся, навсегда теряет честь. Голову потерять можно, честь – никогда. Прости.

– Французы выдвинут вперед Радзивилла, чтобы списать на него убийство.

– Ты начинаешь разбираться в придворных интригах, дорогая. Продолжай рассуждать дальше. Совсем не исключено, что миньоны бросятся в атаку первыми, причем оравой. Потом де Келюс убьет Петра, чтобы правда никогда не выплыла наружу, смерть Радзивилла спишут на покойного меня, мол – де Бюсси, истекая кровью, из последних сил дотянулся клинком до горла обидчика и умер сам. На моем хладном трупе обнаружатся следы сабельных ударов, чтоб никто не сомневался, что я пал от польской сабли.

– Перестань… Ты рассуждаешь так просто, так отстраненно…

– Как будто мне не светит умереть на закате? Все мы смертны, а я познал величайшее в жизни счастье – близость с тобой. Уходить в мир иной уже не так страшно… Но я сделаю все, чтоб удержаться в этом мире.

– Луи! Я уже пережила твою смерть! Я не знаю, как вынести этот ад еще один раз! Если ты не спасешься, не знаю, как жить дальше!.. Пойми, милый, родной, не все решается ударом шпаги!

– Горячо с тобой согласен. Но твой муж и миньоны другого мнения. Я лишен выбора.

Она выскользнула из постели и схватилась за одежду. Пришлось отсылать Симона за экономкой хозяина квартиры. Помочь в водружении бального платья на мадам – это не в мужских возможностях. Конечно, совместными усилиями мы не скроем последствий свидания. Да и цели такой нет, Эльжбета отправилась ко мне совершенно открыто, плюнув на условности, в экипаже с гербом Радзивиллов, перегородившим улочку Антуаз, я не удивлюсь, что отзвуки наших утех долетели даже до кучера.

– Выбор есть всегда, – упорствовала моя ненаглядная. – В том числе уехать или попасть в Бастилию…

– Вызвать придворного лекаря и остаться в постели, сказавшись больным. Знаю! Но подобные выверты лишь отложат решение проблемы.

– Я понимаю… – она справилась с последним слоем юбок и предприняла еще одну попытку увещевать, не обращая внимания на смятые кружева и полуоторванные шелковые розочки на платье. – Ты хочешь драться. Ты желаешь убить Радзивилла и снова сделать меня свободной вдовой! То есть убийство, по-твоему, единственный путь?

Это холодное обращение после горячих и нежных слов окатило меня ледяным душем. Надеюсь, присутствие экономки ее сдерживало, а не изменившееся отношение.

– Клянусь, нет! Сейчас я готов любить и простить весь мир! И больше никого не убивать!

– Тогда обещай мне, что если скрестишь шпагу с Радзивиллом, защити себя, но не стремись заколоть его! Я не могу снова становиться причиной чьей-то смерти… и снова быть вдовой из-за тебя.

Она права. Два раза подряд – не совпадение. Но ее первого мужа я упокоил, даже не подозревая о существовании Эльжбеты! Впрочем, шляхтича рано записывать в усопшие, он жив, будет чертовски зол, узнав о визите супруги ко мне, и наверняка, по доброй традиции Радзивиллов, придумает новую гадость. В жестокой рекомендации королевы «бейте первым, не задумываясь», чрезвычайно разнящейся с христианским непротивлением злу моей возлюбленной, есть рациональное зерно.

Бурное свидание, оказывается, отняло немало сил. С уходом Эльжбеты я повалился на смятые простыни и отключился, растрачивая последние, быть может, часы на самое непродуктивное занятие человека – сон…

Но жизнь продолжалась и без меня, в чем представилась возможность убедиться уже к закату. Разбуженный Симоном слишком поздно, я одевался впопыхах, рассовал оружие и помчался галопом к месту решающей схватки, пятнистая грудь Матильды буквально раскидала парочку зевак, вовремя не обернувшихся на грохот копыт по мостовой. Тем же аллюром вылетел на площадь перед аббатством Сен-Жермен-де-Пре, назначенную точкой встречи, где обнаружилось неожиданно много людей. Кто-то, пока я легкомысленно дрых без задних ног, утомленный любовным пожаром, распространил слух о предстоящей драке, обеспечив ей изрядное количество зрителей.

Часть из них, наверно – скорее даже не зрителей, а возможных участников, прибыла от королевского стана. В группе миньонов я увидел де Ларшана с полудюжиной гвардейцев, де Келюса, де Бреньи и, к моему большому сожалению, Шико, видно, не рискнувшего отшутиться. Чеховского не заметно, но среди отборных лошадей дворян затесался сивый недомерок, значит – наша скорая помощь и реанимация в одном лице топчется где-то поблизости.

Шагах в пяти от выкормышей Генриха сбились в кучу трое одинаково одетых господ иностранного вида, в контушах и рогатывках; не сложно догадаться, что среди троицы оказался Радзивилл. Внимательно присмотрелся: польская шапка сидит на нем ровно, не вздернутая вверх свежими острыми рожками.

Впрочем, Генрих Наваррский мог бы похвастать оленьими рогами, если бы они виднелись невооруженным взглядом. Он даже не слез с коня, наблюдая за пешей ратью французского монарха из верхового положения, словно в бельэтаже, как и его спутники-гугеноты.

Соседство рядом с ним герцога Анжуйского не вызвало изумления, но вот другой герцог, чье появление совпало с моим, сделал, похоже, сюрприз всем присутствующим, раскланявшись с ними. Четыре гизара, неотступно следовавших за предводителем, ни с кем не здоровались и только зыркали по сторонам, ожидая любого подвоха.

Де Гиз выехал мне навстречу.

– Добрый вечер, сеньор де Бюсси, если он и вправду выдастся для вас добрым.

Я снял шляпу перед более знатной особой, чем нарушил обещание Екатерине унизить ее супруга и также вызвать на дуэль. У меня хватило противников сверх всякой меры, не то что союзники, но даже нейтралы были на вес золота.

– И вам доброго вечера, ваше высочество.

– Позвольте один вопрос, ибо есть шанс, что спустя полчаса задать его будет некому. Моя дражайшая просила вас прикончить меня, бросив вызов?

– Могу ли я раскрывать секреты дамы, пусть даже находясь одной ногой в могиле? Это было бы по меньшей мере неучтиво, ваше высочество.

– То есть не отрицаете… Благодарю за честность, де Бюсси. Мы не будем вмешиваться, но проследим, все ли соответствует принятым правилам, – он повысил голос, заставив обернуться де Келюса и де Бреньи. – В том числе надеюсь, что не увижу досадную ситуацию, когда на одного бросается несколько дуэлянтов.

– Премного благодарен, ваше высочество.

Де Гиз прав, в отличие от романов Александра Дюма, здесь куда чаще случается «один против всех и все скопом на одного».

Присутствие двух принцев и одного короля, пусть из самого карманного королевства, означало, что ставки в предстоящем бою чрезвычайно высоки, они многократно превышают ценность моей жизни, кого-то из миньонов Генриха или тем более Радзивилла. И существенно возрос шанс, что единоборство перерастет в групповую схватку, в которой получить кинжал в бок или в спину – вполне обыденное явление. Особенно если обладателю этой спины желает гибели такое множество людей.

Камни мостовой чуть скользкие, влагу сковал легкий морозец. У меня изо рта, как и из губ Матильды, вырывался пар, но мне не просто тепло – горячо. Внутри бушевал ураган, чьи семена посеяла Эльжбета. Я был готов сражаться за нас с ней, за наше будущее!

Но как выполнить обещание не убивать Радзивилла? Каким образом и его оставить в живых, и любимую женщину освободить от брачных оков?

Прости, родная, но сегодня ответ на вопросы даст шпага.

Я спешился и отвел кобылу в сторону, доверив ей верхнюю одежду и лишнее оружие. Здесь, на площади перед аббатством, лошади – единственные живые существа, которые ни при каких условиях не вонзят в меня клинок. Насчет остальных, даже заверяющих в приязни или нейтралитете, не поручусь.

Начинаем…