Свершилось. Генрих Анжуйский коронован в Реймсе и стал королем Франции Генрихом III, его младший брат Франциск приобрел титул герцога Анжуйского и меня в качестве вассала. Зимние празднества 1575 года приближались к финальному аккорду – свадьбе новоиспеченного короля и Луизы Водемон-Лотарингской.

Я получил приглашение на бал по поводу этой свадьбы, но не в качестве королевского фаворита, их теперь называют «малышами короля» или «миньонами», а в свите Франциска.

Герцог Анжуйский фаворитами не богат – только он и Генрих Наваррский были помилованы после весеннего бунта. Их приверженцев де ла Моля, де Коконаса и других повстанцев прилюдно укоротили на голову. Я, считающийся обиженным королем, занял ведущее место подле принца, мне благоволил и Наварра, ему глубоко безразлично, кому обещала утехи ветреная Марго. Говорят, он так ни разу и не заглянул в ее опочивальню, не взошел на ложе любви, о котором вожделенно мечтают десятки поклонников «богини» и кое-кто из них там отметился.

Не стоит питать иллюзий. Если очередной бунт гугенотов в Париже окончится столь же плачевно, я возглавлю список приближенных Генриха Наваррского, отправленных на плаху.

Как и многие сотни раз за время придворной службы, мне выпало сопровождать высокородных особ в торжественном шествии по коридорам Лувра с еще более торжественным входом в зал приема, где новобрачные удостоят подданных честью лицезреть их венценосные лица. Эта моя обязанность осточертела до невозможности, ожидал только ответа из Польши через Чеховского. Если ответа не будет до марта – плевать на всё, оставлю герцога и отправлюсь на восток, сначала выясню, что с Эльжбетой, потом решу по обстоятельствам. Вполне вероятно, доберусь до Смоленска и даже Москвы, иностранные специалисты всегда ценились на Руси. Быть может, стану основателем новой династии, де Бюсси в русском произношении превратится, например, в князя Бессонова… Но вряд ли.

Впереди рука об руку вышагивали Генрих Наваррский и герцог Анжуйский. Наварра, принявший католичество, по-прежнему носил темное, как истинный протестант. Мой сюзерен соперничал роскошью одеяний со старшим братом и даже меня вынудил обновить гардероб, на мне бежевый камзол с кружевным воротником, светло-коричневый плащ и такого же цвета берет с белым пером. Никакие увещевания его высочества не заставили проколоть уши и воткнуть в них серьги, считаю подобные украшения неподобающими мужчине. Идти непривычно и неудобно в трикотажных чулках, скользящих внутри бальных башмачков, сапоги получили увольнительную. За ботинком не спрячешь кинжал, бежевый костюмчик в облипочку не позволил взять метательные снасти, кроме шпаги я решительно безоружен и чувствовал себя голым. А Лувр – далеко не безопасное место, скороспелые дуэли вспыхивали прямо в его коридорах, убийцы с клинком наготове ждали за дверями, а в полу первого этажа были предусмотрены специальные люки, приводимые движением рычага, ступивший на них неугодный проваливался в подвал на острые колья. Дворец – не убежище, где можно позволить себе ослабить бдительность хоть на один вечер.

Мы с Наваррой и герцогом Анжуйским предпоследними из знати вышли к гостям королевского бала, вслед за нашей группой зычный голос объявил о приближении короля и королевы Франции.

Впервые за полтора месяца я увидел Генриха парадного – накрашенного и разодетого в розово-лиловое в цветовой гамме «вырви глаз». Он источал бурную радость при виде подданных и иностранных визитеров, изрядно поднаторевший в публичном лицемерии за время клоунады в Вавеле. Луиза плыла над паркетом: колокол ее снежно-белого платья с розовыми кружевами скрывал ноги, а походка была столь плавная, будто новобрачная парила, не касаясь пола. Свита увеличилась за счет особ, сопровождающих королеву, на своих прежних местах Шико, конечно – такой же розово-лиловый, как Генрих, по левую руку и чуть позади от монарха вышагивал де Келюс, чуть дальше – де Сен-Люк, с группой гвардейцев следовал де Ларшан. Только Шико обратил на меня внимание и чуть подмигнул, едва заметно, не удивлюсь, если больше никто не увидел. В целом же королевское сообщество меня проигнорировало.

Время до танцев и других развлечений заняли встречи, приветствия, разговоры, преимущественно совершенно неинтересные, ибо неосмотрительно затевать конфликты и завязывать интриги в паре шагов от августейших особ, а также их охраны. Все любопытное произойдет потом, когда дворянство разбредется по галереям дворца. Едкие намеки перерастут в ссоры, непременно прольется кровь. И наоборот – будут назначаться свидания, некоторые состоятся прямо здесь, Лувр богат укромными местечками, готовыми превратиться во временное ложе страсти; от любви до ненависти и обратно – всего лишь шаг, всего лишь один поворот в бесконечных коридорах будущего музея.

В зале образовались три кучки, три центра притяжения, самые осторожные и дальновидные гости засвидетельствовали почтение во всех трех местах. Сначала раскланялись перед королевской четой, потом отправились к нам – к Генриху Наваррскому и Франциску, не забывали Католическую лигу де Гиза с его приверженцами-гизарами. Расстояние между группами всего несколько шагов, но через них пролегли настоящие политические пропасти. Принцип «кто не с нами, тот против нас» – очень давнее изобретение человечества.

– Являясь одновременно королем Франции и Речи Посполитой, ваше величество объединило две державы личной унией, – донесся до меня веселый голос Шико. Только он в состоянии безнаказанно поддевать Генриха, напоминая о бесславной польской эпопее.

– Несносный шут! Полно тебе топтать мою больную мозоль.

– Отнюдь, ваше величество. Могли бы и пожертвовать бедному Шико наименее ценную из двух своих корон, с Польшей я точно справился бы. Вон, как раз сюда бредет ваш посполитый подданный. Чую нутром, будет уговаривать бросить Париж и снова ехать в Вавель. Давно же я там не щупал панночек!

Генриху доложили о приближении посланника Сейма, и я обернулся как ужаленный, заслышав имя Петра Радзивилла. Того самого, мужа Эльжбеты.

И она держалась рядом, взяв его руку под локоть, на губах играла рассеянная улыбка.

Господи, как она прекрасна! И совсем не выглядела несчастной в браке! А счастливой? Трудно сказать.

Лихорадочно подсчитал. Им требовалось время, чтобы приехать в Париж. Значит, курьер Чеховского разминулся с ними. Эльжбета не получила мое письмо! Но приехала! По воле мужа, по своей воле или в силу провидения – не берусь судить.

К черту детали. Она – рядом! Она – здесь! Сейчас пройдет совсем близко, я услышу шорох ее платья, звук шагов, если повезет – аромат ее духов пробьется ко мне через спертый воздух, пропитанный тысячью запахов.

Эльжбета!!!

О чудо! Она повернулась на мой молчаливый, но очень горячий зов. Сначала глаза ее расширились – она не поверила им. Во взгляде мелькнула паника. Нежный ротик чуть приоткрылся, Эльжбета вскинула руку с веером к лицу, пытаясь прикрыть замешательство. Потом самообладание к ней возвратилось, она продолжила следовать за супругом, который, впившись взором в королевскую чету, не заметил ни ее волнения, ни моего присутствия.

Расслышал издалека: Радзивилл что-то прощебетал о бесконечной гордости от осознания значения франко-польской унии, а я пытался собрать себя воедино, только что разлетевшегося на тысячу осколков. Так же, как в первый раз в Лодзи – напади на меня кто-то со шпагой, я даже не успел бы в ответ обнажить свою. Женщины обезоруживают неодолимо…

Конфуз с королевским бегством из Кракова, давно утративший актуальность, стараниями Радзивилла вновь поднялся на поверхность, привлекая внимание. Франциск, до этого что-то обсуждавший с Наваррой, решительно двинул к брату.

– Не сомневаюсь, ваше величество, вы исполните свое предначертание по отношению к подданным обоих королевств, – герцог протиснулся вплотную к литвину, заставив того отступить на шаг. Масленые глазки моего сюзерена с интересом скользнули по Эльжбете, вызвав у меня приступ, схожий с тошнотой, уж я-то в подробностях знаю, на что способен этот ловелас. – По-братски хочу напомнить вашему величеству об обещании, данном де Бюсси при отъезде из Польши и повторенное в Лувре – даровать ему графское достоинство. Вопрос достаточности земельных наделов у этого верного дворянина решен, не так ли?

Мне показалось, что вокруг короля температура упала до арктических величин, все окружающие его затихли. Шутка ли, родной брат прямо намекнул посланнику Польши – о каких обещаниях может идти речь, если король не желает исполнить даже такой пустячок для человека из ближайшего окружения.

Но Генрих есть Генрих. Он посмотрел на брата с почти натуральным удивлением, потом распахнул объятия и обнял его за плечи.

– Как важно иметь под рукой верного родственника! Брат, ты не позволил мне забывчивостью уронить королевскую честь. Завтра же подпишу все необходимые бумаги. Господа! Отчего же вы не напомнили?

Свита изобразила сожаление и раскаяние. Де Келюс печально склонил голову, Шико начал таскать себя за волосы с визгом «вот тебе, вот тебе!»

– Поздравляю, ваша светлость! – прозвучал возле уха сочный баритон Генриха Наваррского.

– Боюсь, ваше величество, мне не придется долго наслаждаться монаршей милостью. Он меня ненавидит.

– И запросто подошлет убийц. Де Бюсси, ни на шаг не отходите от меня. Покушение может произойти прямо здесь. В моем присутствии вас не тронут.

– Простите великодушно, но это я должен заботиться о безопасности вас и герцога. Обещаю быть осторожным.

– Ну-ну… А кто эта дама, при виде которой вы обомлели?

Надежда, что мой шок останется незамеченным со стороны, разлетелась в пыль.

– Эльжбета Радзивилл.

– Вы ее знаете? – полюбопытствовал король.

– К ее и к своему несчастью. Случайно сделал ее вдовой, но ради чего, спрашивается? Чтобы досталась этому ничтожеству…

– Вот как? Выходит, ваша сердечная рана слишком глубока, я даже предположить не мог, граф, – он придвинулся ко мне и шепотом добавил: – До этого считал вас легкомысленным, склонным к альковным приключениям с дамами вроде моей супруги и ее наперсниц, безо всяких обязательств. Держитесь, де Бюсси. И рассчитывайте на мою помощь.

Оставшееся время празднеств я отирался около двух вельмож, как велел Наварра, искал глазами Эльжбету, изредка ловил ответный взгляд. А когда в поле зрения попадался Радзивилл, рука непроизвольно стискивала эфес шпаги. К слову, рукоять очень короткая – всего на два пальца, потому что указательный и средний по последней моде находились впереди крестовины и обнимали корневую часть клинка, защищенные широкой дужкой. Считалось, что шпага при таком хвате управляется лучше, но еще ни разу не опробовал ее в деле. Какая подходящая цель маячила передо мной, важно шевеля обвислыми усами, модными среди мелкопоместной шляхты… Я ненавидел в Петре абсолютно всё – покатый лоб со вздернутыми бровками домиком, круглый потный нос, брезгливо поджатые губы, тусклый взгляд, косолапую кавалерийскую походку… Консервативный красный кафтан, диссонировавший и с обстановкой бала, и с платьем его спутницы… Магнатский отпрыск воплощал для меня все худшее, что встречается в людях. Больше всего чесалась рука вогнать клинок в панскую промежность, когда представил, что он со своей выпуклостью на рейтузах по ночам тянется к Эльжбете.

И лишь едва заметил их на коридоре, удалившихся от бальной толпы, сразу сорвался, бросил пост подле герцога и короля Наварры, плюнув на все предостережения и здравый смысл.

– Пан Радзивилл? Я – Луи де Клермон, сеньор де Бюсси д’Амбуаз. Мы не представлены.

Поганец обо мне наслышан, но сделал вид, будто ничто нас никогда не связывало.

– Да, я Петр Радзивилл, каштелян Виленский и посланник Сейма Речи Посполитой. Моя супруга…

– Не надо представлений, я познакомился с пани Эльжбетой гораздо раньше вас.

– Петр, это французский дворянин, избавивший меня от посягательств смоленского воеводы Ногтева, – попыталась смягчить ситуацию Эльжбета, но втуне, потому что мы с ее благоверным оба желали обострения.

– Увы, от дальнейшего уберечь не сумел. Например – от подлого, бесчестного обмана, которым ее вынудили выйти замуж за вас, пообещав мое освобождение из заточения. На деле же слуги Радзивиллов подстроили мой побег в день венчания, чтобы убить за стенами тюрьмы и освободить Сиротку от обязательства выпустить меня во Францию. Браво, пан Петр, вы избрали истинно благородный способ склонить даму сердца к замужеству.

Он стал не просто красным – пунцовым.

– Мы уходим, дорогая. А с вами, де Бюсси, мы непременно встретимся.

– Ну уж нет, – показала характер литвинка, и мы оба замолкли от неожиданности, привычные к ее кроткому поведению. – Вы, мой супруг, утверждали, что прах де Бюсси упокоен в безымянной могиле без отпевания.

– Возможно, меня неверно информировали…

– Мы находимся в Париже около месяца, вы держите меня в полном затворничестве. О спасении де Бюсси и обещании короля возвести его в графы, оказывается, знает весь парижский свет, почему же вы мне ничего не сказали?

– Не хотел расстраивать…

– Не хотели признавать, что все это время вы врали мне! Вы – бесчестный, бесстыжий и лживый! Знать вас не хочу!

Ангелы так не ругаются…

Эльжбета сорвала руку с его локтя и практически бегом бросилась прочь. Я невольно вспомнил ее в роли амазонки, скачущей под Минском по литовским полям.

– Надеюсь, вы понимаете, сеньор де Бюсси, Париж слишком мал для нас обоих.

Какое там Париж! Вся планета мала. Остановите Землю, кому-то из нас нужно сойти.

– Есть два способа решить эту проблему, шляхтич: мне уехать или тебе умереть, – я надвинулся на него вплотную. – Предпочитаю второе.

– Очень хорошо! – вислоусая малиновая рожа расплылась в злобной гримасе. – Я пришлю секунданта. И, де Бюсси, не полагайтесь слишком уж на свое владение шпагой. Я наслышан о ваших, с позволения сказать, подвигах, и готов поквитаться за всех, убитых вами в Польше. Злодеяния всегда влекут последствия, барон.

С места в карьер он унесся вслед за Эльжбетой, нагонять ее бегом и становиться третьим в этом странном состязании я не решился. Носиться наперегонки по Лувру с супругом своей возлюбленной – это слишком даже для нашего королевского двора с его самыми разнузданными нравами.

– Как вспомню, что провел среди шляхты полгода, становится тошно, – заметил Шико, незаметно подкравшийся справа. – А ты теряешь бдительность, ученик. Как только герцог от твоего имени зацепил короля, дворец для тебя превратился в смертельную ловушку.

– Ткнул бы кинжалом мне в бок, заслужил бы высочайшую милость.

– Слушай, идиот! – он обернулся, чтобы удостовериться – никто не подслушивает. – Генрих самым определенным образом дал понять: сделать так, чтоб ты ни дня не графствовал. С подписанием бумаг на титул он повременит день-другой, пока мы тебя не прирежем. Затаись или уезжай. Будешь жив, потом герцог снова спросит короля, и тому ничего не останется – он объявил о жаловании графским достоинством в присутствии сотен людей, многие десятки слышали своими ушами, другим передали, этим вторым покажется, что они тоже сами слышали.

– Спасибо, Шико. Так бы и поступил. Но выродок бросил мне вызов. Затаившись, я потеряю честь.

– Потом убьешь его! А так – потеряешь голову.

Продолжить не удалось. Сразу с двух сторон коридора нас начали окружать – де Келюс с миньонами и де Ларшан с гвардейцами. Бывшие друзья порой опаснее врагов.

– Стой, Шико! Де Бюсси – мой. Барон, станцуем последний танец? – коротышка петушился и пытался тем самым загладить неловкость, по своей воле он точно не стал бы на меня бросаться.

Если бы у меня имелось желание немедленно прикончить де Келюса, момент подобрался самый удачный, граф хорошенько набрался. Но я никого из миньонов не хотел убивать! Слишком многое нас связывало.

Шико сосредоточенно глядел, его серьезный взгляд контрастировал с вычурным до абсурда лилово-малиновым облачением в королевском стиле. Первым делом он озаботился приструнить мелкого заводилу.

– Танцуете, де Келюс, не отнимаю у вас эту возможность. Но не здесь и не сейчас. Де Бюсси, завтра на закате вас устроит?

Что же, я сам отказался уехать или прятаться.

– Рассвет уже скоро. Недолго ждать.

– Хорошо, – согласился мой бывший друг и учитель. – До встречи. Помолитесь, де Бюсси. Думаю, вам это понадобится.

Хорошо погулял на королевском свадебном балу! Но бал еще не кончился.

– Вам записка, сеньор!

Ее вручил не лакей, а незнакомый мне человек дворянского вида, чей французский язык содержал непривычный для меня акцент.

– Вы в курсе, кто скрывается под инициалом «Л»?

– Сами все скоро узнаете… Извольте следовать за мной.

То есть мое согласие или несогласие уже никого не интересует? Странно, даже «богиня» Марго не столь императивна, обращаясь к придворным.