Луизу выписали домой, но Китти видела: подруга совсем не та, что прежде. Малыш Билли хватал ее за подол, но, когда няня унесла его пить чай, возражать она не стала.

– Со мной все в порядке, – уверяла она, – но очень устаю. Хочется, чтобы Билли был все время рядом, а сил нет. Ну что ты будешь делать? – Луиза попыталась задорно, по-старому улыбнуться Китти, но получилась гримаса. – Что, Китти, тебе твои девчонки так же дорого достались?

– Еще бы. Рожать адски больно.

– Прямо кишки лопаются, да? Но пора уже об этом забыть.

– Что говорят врачи?

– Ничего не находят, что, по идее, должно бы радовать, но не радует. Вот если бы я кровью харкала, то, по крайней мере, знала бы, что не виновата.

– Конечно, ты не виновата.

Луиза сидела, обложенная подушками, на диване в большой гостиной посреди подушек. Рядом на столике миссис Лотт сервировала чай с домашними булочками.

– И все же дома хорошо, – сказала Луиза. А потом, мотнув головой и закусив губу, поправилась: – Нет, плохо. – В ее голосе послышались слезы. – От меня больше никакого толка нет. В родильном отделении я целыми днями ничего не делала и отдыхала. И здесь сижу день-деньской, ни дела не делаю, ни от дела не бегаю, и ощущение от этого ужасное. Что со мной случилось, Китти?

– Это пройдет, – заверила Китти. – Ты выздоровеешь.

– Милая Китти. Позволишь рассказать тебе секрет?

– Давай!

– Я ужасно боюсь, что уже не выздоровлю.

– Глупости какие!

– В этом есть свои плюсы. Я стала куда ласковее с Джорджем. Он, оказывается, такой приятный человек. Но и конечно же обожает малыша.

– Ты просто устала, – твердо заявила Китти. – Не бывает, чтобы человек просто так взял и не выздоровел.

– Вообще-то я думала об этом. На самом деле много чего происходит просто так. Мы умираем просто так. Это же не наказание? Просто кому-то везет, а кому-то нет. Как на войне. Помнишь, Эд говорил, что верит в удачу?

– Да, – ответила Китти.

– Но ведь у нас были и веселые времена, правда?

– Да, – кивнула Китти.

Пришел Джордж, и Китти с удовольствием отметила, как сразу оживилась подруга. Он уселся на диван рядом с ней.

– Возьми еще булочку. – Он заботливо протянул ей блюдо. – Доктор велел кормить тебя как на убой. Согласись, Китти, теперь она уже получше. Цвет лица стал прежний.

– Все с ней будет отлично, – заверила Китти.

– А весной поехали-ка в Южную Францию, Луиза. В Мен-тону. Ты, я и Билли. Будем сидеть на солнышке, смотреть на лодки в бухте, лениться и толстеть, все трое.

– Правда, Джордж? – Луиза благодарно взглянула на мужа. – Было бы здорово!

Китти забрала Элизабет с кухни главного дома, где та обожала проводить время, и пошла домой через парк. На душе было тревожно. Когда-то именно Луиза учила ее отгонять дурные предчувствия. Объясняла, что пусть сегодня плохо, но завтра все наладится. Но теперь казалось, что все хорошее осталось в прошлом.

«Мне уже тридцать, – думала Китти. – Только бы не думать, что все кончено».

Они остановились у калитки; Элизабет подняла личико к маме.

Китти не удержалась от поцелуя:

– Как же я люблю тебя, милая!

Во дворе дома стоял грузовик Хьюго, а сам он сидел на кухне.

– Зачем пришел, Хьюго? Ты ведь знаешь, что Эда нет.

– Потому и приехал, – ответил он. – Поговорить об Эде.

– Я не хочу говорить об Эде.

– Чаю хочу, – заявила Элизабет.

Китти глянула на часы, прикидывая, когда вернется из школы Памела. Она любит, придя, выпить чаю.

– Подожди немножко, милая.

Элизабет убежала. Китти поставила чайник на плиту.

– Ты все понимаешь, и я все понимаю, – сказал Хьюго, – мы просто не говорим это вслух.

– Что именно?

– Эд слишком много пьет.

– Господи, – только и сказала Китти: у нее не было больше сил защищать Эда.

– Он уже не в состоянии выполнять свою работу.

Она повернулась взглянуть на него, такого серьезного, такого усердного: мальчик превратился в мужчину.

– Я не знала, что все настолько плохо.

– Мне звонят поставщики и говорят, что он приезжает на несколько часов позже, если приезжает вообще. Заказы, которые он делает, непременно нужно перепроверять, было уже очень много ошибок. На прошлой неделе мы получили груз в сотню ящиков розового вина, с которым прежде не имели дела. Эд даже не смог вспомнить, что делал заказ.

– Зачем ты мне это говоришь, Хьюго?

– Как президенту фирмы мне приходится просить его взять вынужденный отпуск.

Президент фирмы. Вынужденный отпуск. А парню нет и тридцати.

– Это завуалированный намек на то, что ты хочешь его выгнать?

– Зависит от того, сможет ли он взять себя в руки, – ответил Хьюго.

Китти молчала. Чайник закипел, и она сняла его с плиты, но продолжала стоять, держа его в руке.

– Послушай, Китти, Эд мне нравится, и я ему благодарен. Он пахал как вол, создавая нашу фирму. У нас, наверное, больше контактов с французскими виноградниками, чем у любого другого импортера, но теперь Эд не вкладывает в это душу. Я не могу позволить ему портить репутацию фирмы. – Хьюго тряхнул головой. – И я не могу спокойно смотреть, как он тебя мучает.

– Мучает?

– Да брось. Я не слепой. Он убивает тебя, Китти.

– Убивает?

Она тупо повторяла за ним, чтобы потянуть время. Ничего нового. Неожиданностью было только услышать об этом от Хьюго. И облегчением.

– Он крадет у тебя жизнь. Ты такая милая, добросердечная, такая… светлая. А он словно притушил тебя. Твой свет все тусклее. Эд ничего тебе не дает, Китти. Тебе и самой это ясно. Он крадет твою душу, потому что собственной у него не осталось.

Китти прикусила губу. Хьюго будто читал ее мысли.

– Но я люблю его, – шепнула она.

– А он губит тебя. Это же очевидно.

Слезы навернулись ей на глаза. Хьюго подбежал, обнял:

– Ты знаешь мои чувства к тебе. Ты всегда это знала.

– Нет, Хьюго…

– Почему нет? Разве тебе уже и пожить нельзя?

Китти не выдержала и расплакалась в три ручья. Хьюго стирал ее слезы губами, а потом расхрабрился и поцеловал прямо в губы. И Китти его не оттолкнула.

Дверь со стуком распахнулась. На пороге замерла Памела, в упор глядя на мать. Китти отступила от Хьюго, вытирая глаза.

– А я даже чай не заварила, – смутилась она.

– Привет, Пэмми, – окликнул Хьюго.

Памела не ответила. В следующий миг ее отпихнула Элизабет:

– Как же я есть хочу! Просто умираю.

– Да заткнись ты, Мартышка, – прошипела Памела, не сводя взгляда с матери.

– А вот и не заткнусь! – возмутилась Элизабет. – И не зови меня Мартышкой!

Китти, словно очнувшись, принялась хлопотать: принесла хлеб, масло и мед, молоко и печенье.

– Мартышка, Мартышка, Мартышка, – дразнилась Памела.

– Хватит, Памела, – одернул Хьюго.

– Ты мне не отец, – буркнула Памела.

Элизабет потянула Китти за подол:

– Скажи ей, чтоб не звала меня Мартышкой!

– Ты же знаешь, Пэмми, что ей это не нравится.

– Почему ты всегда за нее заступаешься? – Памелу охватила ярость. – Почему я всегда не права? Почему ты меня ненавидишь?

– Это неправда, милая.

Все это было просто невыносимо. Хотелось сесть и рыдать до тех пор, пока слезы не кончатся.

– Ты же знаешь, что я не люблю галеты. Так зачем ты их покупаешь? – Почувствовав слабину, Памела нападала с бескомпромиссностью семилетнего ребенка. – Не знаю, зачем я вообще домой прихожу. Еда всегда невкусная или противная. У нас не бывает пирожных с глазурью, как у Джин, или шоколадного молока. Жаль, что я не живу в доме Джин и что мама Джин не моя мама.

– Памела! – прикрикнул Хьюго. – Хватит уже.

Памела испепелила его взглядом.

– Да уж! – отрезала она. – Хватит. – И выбежала в коридор, хлопнув дверью.

Китти машинально продолжала нарезать хлеб, намазывать его маслом и разливать по стаканам молоко.

– Иди лучше, Хьюго. Я поговорю с Эдом.

– Ты уверена? Не хочешь, чтобы я сходил к Памеле?

– Нет. Так будет только хуже.

Она поставила чай перед Элизабет:

– Держи, милая. Намазать тебе медом?

– Я сама, – радостно заявила Элизабет и зачерпнула полную ложку меда. – Я не хочу жить в доме Джин. Я хочу жить здесь.

Китти поехала в Льюис встретить Ларри с поезда.

– Как Джеральдина? – спросила она.

– Нормально. Поехала на неделю в Арундел к родителям.

Едва завидев Ларри, Памела и Элизабет завизжали от радости и чуть не подрались за право залезть к нему на коленки.

Китти улыбнулась:

– Иногда мне кажется, что тебя они видят чаще, чем Эда.

– Корыстные девчонки. – Ларри полез в чемоданчик. – А что я вам привез?

Он достал две пачки сдобного нормандского печенья.

– И бананы! – воскликнула Элизабет.

– Бананы? – удивился Ларри. – Какие бананы?

И достал из чемодана связку спелых бананов, на которые сестрички накинулись как сумасшедшие.

– Как там бананы, кстати? – спросила Китти.

– Да все непросто. Отец решил уйти на пенсию. Значит, я остаюсь за главного.

– Но разве это не здорово?

– Я же говорю – все непросто. Все эти годы мы были практически монополистами, а теперь появились конкуренты. Голландская фирма «Гист».

– «Гист» подполз, как глист?

– Примерно.

– Тебе давно хотелось управлять фирмой, Ларри. Теперь ты можешь воплотить в жизнь все, о чем мечтал.

– Да, я в предвкушении. – Он оглянулся. – Эд в отъезде?

– Как обычно. Я хочу с тобой об этом поговорить. Позже, когда девочек уложим. О Ларри, как я рада, что ты приехал.

Гостевая комната над кухней называлась комнатой Ларри, потому что, когда бы он ни приехал, один или с Джеральдиной, он всегда останавливался там. Ларри распаковывал чемодан, когда в дверь тихонько постучали.

– Открыто! – крикнул он.

Тишина.

Он сам пошел к двери. На пороге стояла растерянная Памела.

– Пэмми?

Девочка покачивалась на носках, мотая головой.

– Хочешь поговорить?

Она кивнула, не глядя в глаза.

– Тогда заходи.

Девочка переступила наконец порог. Ларри закрыл дверь. Не желая смущать Памелу, Ларри продолжил раскладывать на кровати одежду.

– Ларри, – начала она. – Как думаешь, мама нас когда-нибудь бросит?

– Бросит? Нет, никогда. С чего ты взяла?

– Матери когда-нибудь бросают детей?

– Нет, не бросают, милая. Почти никогда.

– Джуди Гарленд развелась. А у нее маленькая дочка.

– Но она ведь не бросила дочку, правда? Да и в любом случае звезды кино не то, что мы.

– Значит, мама никогда не сбежит с другим мужчиной?

– Нет, Памела, никогда. Почему ты об этом спрашиваешь?

– Я не могу тебе сказать.

– Тогда маме скажи. Ей ты можешь сказать.

– Нет! – воскликнула Памела. – Я никогда не смогу ей сказать!

– Пэмми, ты наверняка напридумывала себе всякой ерунды.

– Это не ерунда! Ты просто не знаешь. А я знаю.

Было видно, что Памеле неймется поделиться секретом, но боязно.

– Давай так: я обещаю никому не рассказывать о том, что тебе известно.

– Вообще никому? – Никому на свете.

– Ни маме, ни папе?

– Никому. Вот тебе крест.

– Давай его.

– Что?

– Крест показывай.

Ларри перекрестился.

– Нет, не так! – Памела изобразила «икс» на своей тощей груди. – Вот так.

Ларри повторил.

Наступила тишина. А потом Памела расплакалась, что-то бормоча сквозь рыдания.

– Иди сюда, хорошая моя. – Он ласково раскрыл объятия. – Скажи мне на ушко.

Прижав губы к его уху, она прошептала:

– Я видела, как мама целовалась с Хьюго.

Он взглянул ей в глаза.

– Хьюго?

Памела кивнула, шмыгнув носом.

– Ты уверена?

Еще один кивок.

– Где?

– На кухне. Когда я вернулась из школы.

– Они, наверное, просто обнялись.

– Нет! Они целовались в губы!

Ларри молчал. Он не знал, что думать. Не знал, что чувствовать.

– Ты мне не веришь.

– Нет, – ответил он, – я тебе верю.

– Вот видишь. Никакой ерунды я не напридумывала.

– Нет, – ответил Ларри. – Хотя, возможно, это все-таки ерунда.

Сказанное Памелой не шло у Ларри из головы. Надо бы поговорить об этом с Китти, но как? С одной стороны, он дал слово Памеле. Но с другой – Китти, очевидно, в беде. Помимо Луизы, которая не слишком хорошо себя чувствует, он ее единственный друг. Кому еще она может довериться?

Весь день он думал то о Китти, то об Эде, то о Хьюго; не думал он лишь о себе и собственных чувствах. Ларри так долго их прятал даже от себя, что теперь не смел приоткрыть дверь в тайную комнату, где запер свою любовь. Китти замужем за его лучшим другом. Да и сам Ларри женат. Все вышло как вышло, и с этим надо жить.

Но Хьюго?

Полная бессмыслица. Из-за запертой двери доносится задушенный крик: если Хьюго, то почему не я? Хотя Ларри знает почему.

Но Хьюго!

Единственный эпизод, и тот в изложении ребенка. Поцелуй, то ли бывший, то ли нет. И вот уже нарушено хрупкое равновесие, в котором Ларри умудрялся жить столько лет. Он принялся себя терзать с новой силой.

«Я был слишком слаб. Слишком труслив. Если бы я только заговорил тогда. Если бы я потребовал. Если бы я был мужчиной».

Наступил вечер. Девочек уложили спать. Теперь Китти не таясь рассказывала про Эда, его отъезды и алкоголизм. Ларри смотрел на ее милое лицо и спрашивал: неужели она правда искала утешения с другим мужчиной?

– Позавчера заходил Хьюго. Сказал, что хочет временно отстранить Эда от дел. Вот до чего дошло.

Позавчера заходил Хьюго.

– И что ты ему скажешь? В смысле Эду.

– Не знаю, Ларри. Я не знаю, что делать с Эдом. Ему известно, что меня бесит его пьянство. Поэтому теперь он, конечно, пьет тайком. Но кое-что бесит меня еще больше. Почему он так несчастен? Может, это я виновата? Что я сделала не так? У него есть я, у него есть девочки. Я никогда не вынуждала его делать то, чего он не хочет. Я не прошу у него дорогих машин или шуб. Разве я не хорошая жена? Он знает, что я люблю его. И я действительно, я правда его люблю. Иногда он такой милый, и мне кажется, что прежний Эд вернулся. Но потом будто закрывается дверь: я по одну сторону, а он со своим несчастьем по другую.

Она говорила быстро, но спокойно, четко и без слез. Сколько раз она уже прокрутила в голове эти слова?

– Конечно, я виню себя. Как мне себя не винить? Но я так от этого устала, Ларри. Это выматывает. Но есть вещи и хуже. Я сержусь. Сержусь на Эда. Зачем он так с нами? Он что, не понимает, как хорошо мы могли бы жить? Не понимает, какой несчастной делает меня?

– Думаю, понимает.

– Так почему же не пытается как-то все наладить?

– Не знаю, – ответил Ларри, – но в одном я уверен: это не твоя вина. Я знаю, он скажет то же самое. Проблема внутри его.

– Какая? – Она вглядывалась в лицо Ларри, будто ища подсказки. – Что за проблема? Отчего?

– Думаю, сам он назвал бы это тьмой. Мне не понять. Но он был таким всегда.

– Даже в школе?

– В школе – особенно.

– Если бы он поговорил об этом со мной!

– Думаю, дело в том, – осторожно начал Ларри, – что он считает, будто уже тебя предал. Эд чувствует перед тобой такую вину, что не хочет расстраивать тебя еще больше. Он так сильно тебя любит, что для него мука – видеть твои страдания и знать, что он – их причина. Вот он и прячет свои проблемы. Как заразу. Сам себя сажает в карантин.

– Так что же мне делать?

– Не знаю. Можешь поискать утешения на стороне?

– У кого? Где?

– Может, с Хьюго.

– Хьюго? – Китти рассмеялась. – Да Хьюго-то с чего? – Наконец до нее дошло. – Памела тебе рассказала?

По его лицу она поняла, что права.

– О господи! Надо было с ней поговорить. Я просто не могла придумать, как это объяснить. Уже очень-очень давно бедный Хьюго вбил себе в голову, что влюбился в меня, и, когда он стал рассказывать про Эда, про то, что ему нужно оставить работу, я расстроилась, всплакнула немного, и он меня поцеловал. Памела как раз вернулась из школы и увидела это. Что она тебе сказала? Она сильно переживает? О, какие же мы дураки.

– Она решила, что ты можешь бросить ее и сбежать с Хьюго.

– Сбежать с Хьюго? Он же мальчишка! Все это лишь его фантазии. Нет, никуда я с Хьюго не сбегу.

– Я сказал ей то же самое.

И все же у Ларри словно гора с плеч свалилась – он и сам не понимал, как, оказывается, напугал его этот поцелуй.

– В любом случае я Хьюго не целовала. Это он меня поцеловал.

– И что он теперь об этом думает?

– Мы по-прежнему друзья. Я просто велела ему больше не глупить. Он так привык играть в безответную любовь, что мне показалось, он даже обрадовался, что все остается как было.

Играть в безответную любовь. А он не одинок.

Вероятно, Китти подумала о том же.

– Как Джеральдина? – спросила она, хотя сегодня уже спрашивала – в машине, по дороге с вокзала, и он тогда ответил «Нормально».

– Мы с Джеральдиной, – признался он теперь, – несчастны вместе так же, как и вы с Эдом. Другая пара, другие проблемы, но тоска та же.

На лице Китти отразилось сочувствие, но не удивление.

– Я так и подумала во Франции.

– Поддерживаем видимость. Но на данный момент мы в каком-то смысле живем отдельными жизнями.

Китти протянула руку через стол и коснулась его ладони. – Как ты с этим справляешься?

– Работаю. Работа может занять много времени, если постараться.

– Как и Эд.

– Эд злится на себя. Самое ужасное в моем положении – что я злюсь на Джеральдину. Я знаю, что не должен. И отчасти понимаю, почему она такая. Мне жалко ее. Но злость пересиливает. Она не согласна на ту простую вещь, которая делает брак возможным. Она не согласна меня любить.

– Ты имеешь в виду то, о чем я думаю?

– Мы спим врозь.

– О Ларри.

– Мне стыдно, что для меня это так важно. Но это так.

– О Ларри.

– В общем, так или иначе, но и я, и ты сами себе жизнь испортили, правда?

Она все гладила его ладонь, глядя в глаза.

– Я хотел, чтобы ты была со мной. – Сейчас это сказать стало так просто.

– Я знаю.

– И всегда знала?

– Думаю, да.

– Но ты любишь Эда. Хотя он и не умеет быть счастливым.

– Иногда мне кажется, что за это я его и люблю.

– Значит, если бы я просто был чуть более жалким, ты бы, возможно, предпочла меня?

– Возможно. – Она улыбнулась.

– Могу начать прямо сейчас. – Он скорчил печальную гримасу.

– Милый Ларри.

– Не будь со мной такой ласковой. Боюсь, я этого не вынесу.

– С тобой я могла бы быть счастлива.

– Ну, вот оно, – выдохнул он. – Если бы да кабы.

Китти не отводила взгляда, и он чувствовал столько любви, что не хотел, не смел ничего сказать, мечтая лишь, чтобы это мгновение длилось вечно.

Молчание нарушила Китти:

– Если Хьюго можно меня целовать, не вижу причин, почему тебе нельзя. Тебя я знаю куда дольше.

Поднявшись со стула, Ларри подошел к ней. Китти подняла к нему лицо – застенчивое, жаждущее, юное. Он осторожно поцеловал ее, потом обнял, и они целовались долго-долго – так, как он мечтал с того момента, когда они встретились десять лет назад.

И с трудом оторвались друг от друга.

– С этим ничего не поделать, – сказал он. – Я всегда тебя любил и всегда буду любить.

– Дорогой мой, милый Ларри. Не проси меня произносить это вслух. Я никогда не сделаю того, что ранит Эда. Ты это знаешь.

– Конечно, знаю.

– Но это, – она гладила его руки и улыбалась, – это многое упрощает.

– Для меня тоже.

Это была правда. Ничего не изменится. Никакое развитие их отношений невозможно – но все изменилось. Ларри чувствовал радостную легкость. Отныне, покуда они живы, он никогда не будет одинок.

– Вот и все, – сказала она. Но глаза ее лучились. – Вот что могло бы быть. Вернемся к тому, что есть.