Глава 31

Огарков, увлеченный работой, сутками не выходил из лаборатории. А вот Савелий находил время на маленькие удовольствия. Разгонов не обладал научными титулами, не блистал знаниями, не мог похвастаться оригинальными идеями, но он был гениальный хозяйственник, мог достать что угодно. Утром Огарков говорил:

– Мне нужен для работы самец мартышки.

И вечером животное появлялось в лаборатории. Любые приборы, препараты – все что угодно добывалось Савелием в кратчайший срок.

Огарков никогда не интересовался, где и как помощник находит необходимое. Григорий Константинович неделями не выходил во двор. На первом этаже дома он занимался научной работой, а на втором было комфортное личное помещение. Нина прибегала к нему с судками и буквально заставляла профессора поесть. Тот вечно сердился на любовницу. Да и слово «любовница» Нине уже не подходило, она превратилась в кухарку, домработницу, а как женщина профессора уже не волновала. Савелий же с интересом посматривал на Кузнецову. Разгонов был молод, хорош собой, весел, любил модно одеваться. Как-то раз Нина не сдержала любопытства и поинтересовалась:

– Ты всегда такой модный. Сколько тебе платит Огарков?

– А тебе? – задал свой вопрос Савелий.

– Ничего, – призналась она, – он мне обещал деньги за лабораторных животных, я их честно развожу, Григорию Константиновичу отдаю, а он говорил: «Очень хорошо. Работай дальше». Пару раз я ему объясняла: «Я зарабатываю огородом, на рынке торгую. Не упрекаю тебя, что продала квартиру в Москве, поселилась в глуши, это мой собственный выбор. Но заплати за мышей-кроликов, их корм не дешевый и с содержанием хлопоты». Но профессор меня не слышит. Ты же определенно хорошо живешь, вот я и подумала, что ты неплохо получаешь и можешь посоветовать, как мне из Огаркова деньги вытащить.

Савелий рассмеялся:

– Дурочка. Нашла кому верить! Никогда профессор тебе ни копейки не даст. Сейчас ты могла жить в Москве, зачем в Обельяновск поперлась?

– Григорий Константинович гениальный ученый, я его обожаю, никогда его не брошу, – гордо ответила Нина.

– Он это понимает, поэтому ты ходишь в обносках, – резюмировал Савелий, – лично я разок ему пригрозил, что уйду, и с тех пор он мне исправно зарплату платит. Еще я экономлю на покупках. Как? Сама догадайся. Меня он сначала тоже решил надуть, задержал зарплату раз, второй, третий. Тут я ему сказал: ухожу, не могу пахать за воздух. Он испугался, что без помощника останется, долг возместил, и с той поры все у нас с ним наладилось.

Даже очень наивная в финансовых вопросах Нина сообразила, как Разгонов обманывает Огаркова, покупает оборудование и препараты дешево, а ученому врет, что дорого, забирает «прибыль» себе и доволен. Почему Кузнецова не наябедничала Григорию Константиновичу? У нее была лучшая подруга Элеонора Елкина, с которой Ниночка сидела за одной партой в школьные годы. Нора одна воспитывала маленького Петю, которого родила от недолгой связи с женатым мужчиной, в ее жизни не было радости. Когда Кузнецова перебралась в Обельяновск, Нора сразу приехала к ней в гости. Крошечный Петя пришел в восторг от коровы, собаки, кошки, кур, которые жили у Нины, и убежал во двор. А к Нине по каким-то делам пришел Савелий.

Спустя короткое время Разгонов и Елкина стали любовниками. Нора не могла привести красавца в свою коммуналку. Соседи несколько раз вызывали органы опеки и ябедничали проверяющим, что Елкина днями-вечерами где-то шляется, возвращается пьяная, а ребенок сидит взаперти. Понятно, что милые соседушки мечтали лишить Элеонору родительских прав, отправить Петю в детдом, женщину выселить и заграбастать ее жилье, но пока проверяющие ничего дурного не находили. Нора боялась, что соседи увидят Савелия, состряпают донос на нее, одинокую мать, сообщат, что она с помощью древней профессии зарабатывает. Комиссия из отдела опеки, как всегда, нагрянет внезапно, застукает у нее Саву…

Роман длился около полугода, потом Разгонов стал избегать Елкину, а та очень переживала, надеялась, что любовь опять вспыхнет ярким пламенем. Если Нина расскажет Огаркову о «бизнесе» Разгонова, Григорий закатит скандал. Сава поймет, кто его сдал, и, чтобы проучить Кузнецову, порвет отношения с ее подругой Элеонорой. Красавчик знал, что Нина любит Нору как сестру. Страдания Елкиной для Кузнецовой более мучительны, чем ее собственные неприятности. Нина не могла так поступить с подругой.

Потом в лабораторию стали заходить бомжи, нищие, явно больные люди. Нина встревожилась и поинтересовалась у Разгонова:

– Что у вас происходит? Зачем ты приводишь бездомных, многие из них так кашляют, что стены трясутся.

Савелий махнул рукой:

– У Григория новый этап исследований. Профессор берет кровь у тех, кто неизвестно чем заразился, и работает с материалом.

– Кошмар, – ужаснулась Кузнецова. – А вдруг там есть человек с туберкулезом?

– Находил таких, – равнодушно отметил Разгонов.

– Находил? – повторила Нина. – Специально? Они не случайно к нам попали с заразой?

– Глупая ты, Нинка, – усмехнулся Разгонов, – это же научная работа, у нас определенный план опытов.

Кузнецова растерялась.

– И чесотку ты ему отыскивал?

– Конечно, – согласился Савелий, – и сифилис, и триппер, и много чего еще.

– Катастрофа, – простонала Кузнецова. – Вдруг вы заразитесь?

– Ерунда, – отмахнулся Савелий, – есть специальные костюмы, перчатки, маски.

– И куда Григорий их потом девает? – спросила Нина.

– Спецодежда утилизируется, – спокойно ответил Разгонов, – есть особые средства. Я занимаюсь уничтожением очень аккуратно. Все по правилам. В контейнере превращаю одежду в пепел.

– Хорошо, что так, – кивнула Нина, – но я имела в виду не шмотки. Про людей речь вела. Бомжей потом куда определяешь?

Разгонов выпучил глаза.

– Так откуда взял, туда и вернул. На вокзал, например, или на трассу, если проститутка.

– Они же больные! – обомлела Нина.

– И что? – хмыкнул Савелий. – Другой жизни они не знают, привыкли в дерьме сидеть. Огарков крыскам деньги платит. Вот тебе жалеет, а им нет.

– Нельзя людей крысками звать, – возмутилась Нина.

– Они не человеки, они крысы, – повторил Савелий.

– Если девушка зарабатывает обслуживанием мужчин на шоссе и у нее нашли сифилис, то преступно возвращать заразу туда, откуда взяли. Она же своих клиентов болезнью наградит! – возмутилась Кузнецова.

– Нашлась тут совесть человечества, – засмеялся Савелий. – Знаешь, как новое, очень действенное лекарство на людях испытывают? Набирают две группы, все в них больные. В первой используют настоящие таблетки, а во второй сахарные. Внешне они похожи, ни на секунду не заподозришь, что пустышку тебе дали. И что? Те, кто подлинные пилюли получал, в основном выздоровели. А те, кому плацебо подсунули, в основном умерли. Это тебе как?

Нина растерянно молчала.

– Люди на краю смерти, есть медикамент, который им поможет, а им таблетированный сахар всучили, – сгустил краски Савелий. – Оно тебе как? Такова наука, детка. Каждый раз, когда ты глотаешь нечто от головной боли, простуды, давления, разве думаешь о тех, кто умер в процессе создания препарата?

– Нет, – прошептала Кузнецова.

– Поверь, их было много, – отрезал Савелий, – в науке одна человеческая жизнь ничего не стоит, важно лекарство для миллионов.

– Это отвратительно, – возмутилась Кузнецова, – и несправедливо по отношению к тем, кому пустышку дали.

– Жизнь вообще несправедливая штука, – философски заметил помощник Огаркова, – ты живешь в убогой избе. А Зинаида Ковригина в шикарном доме.

– Ты имеешь в виду жену мэра Фурска? – удивилась Нина. – Она тут при чем? Только не говори, что эта фигля-мигля больна сифилисом и в экспериментах участвует.

– Нет, – засмеялся Савелий, – но разве справедливо, что у нее кровать на позолоченных ножках, а у тебя денег на новый дешевый диван нет?

– Мне все равно, на чем спать, – начала Кузнецова и осеклась. – Сава! Откуда ты знаешь, какая у Ковригиной кровать?

– Понятия не имею, что за мебель у них в доме, – живо парировал Разгонов, – просто так сболтнул, для примера.

Но Нина сообразила: дело нечисто, Сава точно видел койку. А может, и не только видел.

Потом Разгонов неожиданно открыл в Фурске ветеринарную клинику. Кузнецова узнала о новости от Огаркова, который впервые за время существования лаборатории примчался к бывшей любовнице домой и стал метаться по ее избе с воплями:

– Гаденыш меня бросил! Открыл больницу для собак-кошек и смылся! Два дня его нет! Один я работать не могу!

Нина изумилась:

– Клиника для зверушек? Разве он ветеринар?

– Лучше молчи, – огрызнулся Григорий Константинович. – По-твоему, хозяин обувной фабрики сам ботинки шьет?

– Ну, нет, – ответила Кузнецова.

– Ну, нет, – передразнил Огарков. – Вот и мерзавцу нет необходимости слона от кота отличать! Наймет специалистов!

В разгар истерики в избу вошла Нора, которая без предупреждения прикатила вместе с сыном к подруге. Петя опрометью кинулся на улицу к друзьям, а Огарков перестал гневаться, он с интересом взглянул на Элеонору и вдруг мирно сказал:

– Нинок, взбодри кипяточек! Давно я в компании прелестных дам чаи не гонял.

Троица села за стол, и Григорий Константинович мигом превратился в того мужчину, которого когда-то без памяти полюбила Ниночка. Огарков сыпал анекдотами, комплиментами, рассказывал байки. Когда он, попрощавшись, ушел, Нора спросила:

– И почему ты мне говорила, что профессор бирюк, слова лишнего не скажет? Он милашка!

– Сама удивляюсь, – развела руками Нина, и тут в избе появился Разгонов.

– Слава богу! – воскликнула хозяйка.

– Приятно, когда тебя так встречают, – засмеялся Савелий.

– Я радуюсь не твоему появлению, – отрезала Нина, – пару минут назад Огарков смылся. Страшно представить, что бы он тут устроил при виде дезертира и предателя.

Сава без приглашения сел к столу.

– Привет, Норчик, сто лет не виделись.

– Здравствуй, Савелий, – тихо ответила Елкина.

– И почему я предатель и дезертир, дайте чайку, – на одном дыхании выговорил незваный гость.

– Клинику открыл? – прищурилась Нина. – От Огаркова ушел?

– Кто сказал? – пришел в недоумение красавчик.

– Сам Григорий Константинович, – пояснила Кузнецова, – так орал тут! Хорошо хоть при виде Норы успокоился.

– А я вот при виде Норчика, наоборот, волноваться начинаю, – пропел Казанова, – она все хорошеет и хорошеет!

Елкина залилась краской, Нина рассердилась на подругу. Неужели у нее до сих пор есть какие-то чувства к этому охламону? Ну как можно быть такой глупой?

– Он все забыл, – смеялся тем временем Разгонов, – чуяло мое сердце, что так и будет. Да, моя ветеринарка заработала. Но я сам не Айболит, нанял специалистов. Позавчера уехал в Москву, решал последние вопросы, всякие печати-штампы ставил. Огаркова предупредил, что вернусь через пару дней, рассказал ему про лечебницу, объяснил: он не один год свое наследство расфуфыкивает, что делать будет, когда казна опустеет? Как мне жить? Я деньжат скопил, хочу их в бизнес вложить. Ветеринарной лечебницы в Фурске нет. А какая кошка первой к банке подошла, той и достались жирные сливки. Григорий одобрил мое решение.

– Чего же он взбесился? – поразилась Нина. – Орал: «Он меня бросил!»

– А спроси у него, – пожал плечами Разгонов, – он вообще в последнее время неадекватен. Сделай одолжение, принеси квасу. Неохота чай горячий пить.

Домашний напиток стоял в подполе, Нина ушла на кухню. Она сходила в сарай, открыла погреб, вытащила трехлитровый баллон, вернулась домой и увидела у стола одного Петю.

– А где твоя мама? – удивилась Нина. – И Савелий Михайлович?

– Они пошли воздухом подышать, – с набитым ртом ответил мальчик, – просили тебе передать: ложись спать, они поздно вернутся.

– …! – вырвалось у Нины.

– Ой! – изумился Петя. – Ты ругаешься, как баба Галя!

– Ты просто не расслышал, – замела хвостом Кузнецова, – я сказала совсем другое слово.

Мальчик захихикал и убежал.