Глава 21. Мне так жаль, так жаль…

Скандал получился грандиозным – сильнее и масштабнее, чем мои самые худшие предположения. Даже до меня и Фаи долетали его отголоски. Однажды журналисты поймали нас с Германом прямо на выходе из магазина, меня забросали вопросами о Майе Ветровой, о том, знаю ли я ее лично, что могу сказать о ней, могу ли я организовать с нею встречу или хотя бы прийти на какую-то программу, посвященную теме защиты авторских прав. Этот вопрос вдруг всем стал интересен, медиашторм, который Кукош хотел обрушить на нас, целиком ударил по нему. Актера и, как теперь говорили, экс-писателя Ивана Кукоша буквально «смыло с бульвара». Каждый канал, каждая программа, каждый ведущий новостей сочли своим долгом высказаться по поводу случившегося – с негодованием, конечно. Каждого возмущал и потрясал до глубины души поступок Кукоша. Каждый задавался логичным вопросом – как же так, как же он мог? Как же он, Иван Кукош, решился на такое?!

Не могу сказать, что этот вопрос не интересовал и меня.

– Как он, опытный, известный человек, не подумал, что будет, если все это вылезет на поверхность? И что он скажет людям, когда все это всплывет? Ведь его раздавили! Я слышала, его сняли со съемок в большом историческом сериале! – удивлялась я, пока Герман жарил свои фирменные стейки на рифленой сковородке на моей кухне. Был вечер среды, Сережа «снова уехал в командировку на неделю», так что мы могли чувствовать себя вполне спокойно – два изменщика под одной крышей.

– Странно, что тебе его жалко, ведь он украл книгу. Он признал это, он принес официальные извинения Майе! Она, между прочим, была более чем щедра к нему, отозвав заявление из суда.

– Да, я знаю, видела, – процедила я. – Думаю, не найдется ни одного человека в нашей стране, кто не видел этого кошмара и унижения.

– Но он заслужил это! И он отделался мировым соглашением! Деньги – это не самое страшное, теоретически он мог и под уголовное дело попасть, – снова повторил Герман, аккуратно поворачивая ароматное мясо на другую сторону.

Мясо шипело и испускало умопомрачительный аромат, на прожаренной стороне сияли ровные темные полоски. Если до этого я и не была голодной, теперь я почти падала в обморок от этого запаха.

– Я не говорю, что он этого не заслужил, понимаешь? Я говорю, что он должен был это предусмотреть!

– Люди совершают глупые поступки, Лиза. А потом жалеют о том, что сделали, но становится уже поздно, и ничего уже не исправишь.

– Взять, к примеру, нас.

– В каком смысле? – удивился он. – При чем тут мы?

– Ну как же. Помнишь, как я хотела уйти от мужа, а ты сказал, что я должна остаться с ним, даже если не люблю его. Ну что ж, я осталась, и вот мы с тобой – в моей кухне, и все идет не так, как мы хотели, и ничего нельзя исправить.

– Ничего нельзя исправить? – повторил Герман, словно пробуя эти слова на вкус. – Мне совсем не нравится то, как это звучит.

– Мне тоже, поверь. Впрочем, во всем есть свои плюсы. Я не наношу травму детям.

– А Майя, считай, выиграла джекпот. Тоже плюс, да? Кто-то проигрывает, а кто-то выигрывает. Так всегда и бывает. Но в нашем случае, признаться, все это меня совсем не радует. Я не хотел.

– Я тоже не хотела этого, – ответила я сухо. – Просто так вышло, и теперь мы имеем дело с тем, с чем имеем, верно?

– Верно. Все вышло как вышло, – кивнул Герман и снова сосредоточился на стейке.

Надо признать, он знал, что делает, и результат превзошел все мои ожидания. Мы сидели на моей кухне за столом с двумя красивыми тарелками. Стейки шипели и дымились, поверх них Гера бросил горсть кедровых орешков, веточку тимьяна, вяленые помидоры, все как он любил еще с Израиля. Вулканически-острая горка нежного пюре, сверху как лавой политая мясным соусом. Кисло-сладкий соус из клюквы – нет, его он не делал, принес с собой в какой-то узкой бутылочке.

– Ты готовишь божественно.

– Правда, нравится? – спросил он, и я рассмеялась.

– «Правда, нравится» – этого даже не начинает покрывать того, что я хочу сказать. Я настолько в восторге, что планирую украсть Вовкину порцию. Если мне удастся, то и твою – хотя бы частично. Если бы ты был шеф-поваром в ресторане, я бы подняла тебе зарплату, но ты – просто мой любовник, отсюда и идея того, чем я могу тебе отплатить.

– Мне нравится ход твоих мыслей, – улыбнулся Герман. – Говори.

– Как тебе идея одного купона на безвозмездное применение одной сумасшедшей фантазии без ограничений и без осуждения.

– Ты должна быть весьма осторожна в выборе терминов, Лиза, – вдруг сказал Герман строго, отложив в сторону нож и вилку. – Не говори мне про «без ограничений» и «без осуждения», а то я могу поверить, и тогда тебе придется узнать мои тайные черные мечты.

– Я обожаю черные мечты. Особенно тайные. – Я захлопала в ладоши и выронила вилку, та со звоном упала на пол. – О, кто-то придет.

– Может быть, твой муж? – предположил Герман.

Каждый раз, когда речь заходила о Сереже, я испытывала муки совести за то, чему подвергаю Капелина, но потом я вспоминала свой сон, и как он сидел напротив и говорил, что нам надо расстаться, и мне становилось легче оставаться непреклонной.

– Вряд ли это мой муж. Он в слишком далекой командировке, в Белоруссии, так что не стоит волноваться.

– Скажи, а почему тебе муж хотя бы утюга не купит? Он все работает, работает, а никаких изменений нет. И стирать ты ездишь ко мне? Разве это нормально? В конце концов, стиральная машина стоит копейки.

– Не копейки, – нахмурилась я. – И у нас другие насущные проблемы, поверь.

– Какие? Скажи мне, может быть, я помогу. В конце концов, если ты и осталась с мужем, это не значит, что я не могу тебе помочь, верно? Я не могу смотреть, как ты выбиваешься из сил. И вообще, знаешь, я признаю – я совершил ошибку. Хочу начать платить тебе за секс.

– Интересно, как мне рассчитывать тариф? – ухмыльнулась я, а Гера внезапно помрачнел.

– Зачем ты меня мучаешь? Я не понимаю, как ты можешь так спокойно вести себя. Как ты с ним живешь, с мужем своим? Как ты с ним спишь? Вот этот вопрос можешь ты мне прояснить? Как ты с ним спишь? У него тоже есть купон на фантазию? Что именно он любит с тобой делать? Отличается это от того, что делаем мы? Кто тебе больше нравится? С кем тебе лучше? Нет, не отвечай, потому что я все равно буду сомневаться. И вообще я не могу так! – Он вскочил, оттолкнув тарелку. – Я не могу тебя ни с кем делить. Это не в моей природе, не в моих правилах, понимаешь?

– И все же ты здесь, – прошептала я.

В этот момент в дверь позвонили. Мы с Герой переглянулись и, не сговариваясь, посмотрели на упавшую вилку.

– Я надеюсь на то, что это он. Я все ему скажу. Мне плевать. Тебе нужно будет выбирать.

– Не смей! Это же мой муж, моя семья, дети! – крикнула я, выходя в коридор. Я вдруг подумала – вот будет смешно, если на пороге и в самом деле окажется мой муж Сережа Тушаков. Раскаявшийся, с повинной головой. С моим компьютером, возможно. Точно без денег с кредитной карточки, их он наверняка уже давно потратил. Денежные проблемы всегда были одним из самых крепких уз, которыми он был ко мне привязан. У меня можно было жить, я его кормила. Я стирала ему, конечно, когда у меня еще была стиральная машина. Гера прав, стиралка стоит не так дорого, но Капелин не знает о долге в триста тысяч. Я выбивалась из сил, чтобы только погашать кредитные проценты, чтобы не было «качелей», чтобы долг не начал расти в геометрической прогрессии. Я предпочитала называть этот долг моим кредитом «на развод». Стиралка подождет, тем более что мне нравилось пользоваться Гериной. Пока программа крутила вещи, мы тоже… «крутились» как могли. Купон, почему я раньше не подумала про купон. Интересно, какие у Капелина фантазии.

– Привет! – на пороге стояла Майя, в руках у нее был игрушечный самосвал. – Чем это у тебя таким вкусным пахнет, я тоже хочу. Занята?

– Нет, заходи. А пахнет стейками, которые мы все уже слопали, к сожалению. Так что ты пролетела мимо кассы.

– Конечно, вы все слопали. Нет, чтобы оставить Майке хоть чуть-чуть. Все как всегда!

– Так, не надо прикидываться сиротой. Майя, ну, чего стоишь? Заходи, ты как сама-то? Ты жива вообще? Ты, мне кажется, в последнее время из телевизора даже не вылезаешь. Тебе не приходится еще прятаться от журналистов? Не отвечать на звонки, не открывать дверь? Нанимать вооруженную охрану? Если будешь выбирать, бери кого-нибудь типа Кевина Костнера из «Телохранителя», такого же сильного и красивого…

– Если честно, в каком-то смысле все это – сильный перебор, и я устала от этого всего просто безумно. Вчера ко мне в квартиру журналистка какая-то попыталась проникнуть вместе с моим учеником. Причем не то что бы она ворвалась в квартиру – это было бы противозаконно. Нет, она подкупила моего ученика, чтобы попасть ко мне под видом потенциальной студентки. Представляешь себе картину, я ее тестирую, задаю вопросы, пытаюсь понять, как дура, уровень ее грамматики, спрашиваю о целях и задачах. А стоило мне на кухню выйти за водой для нее же, по ее же просьбе, так она принялась все вокруг фотографировать. Мы с ней практически подрались, я у нее фотокамеру отняла и ногами разбила, можешь себе такое представить? – Майка рассмеялась. – Я проявила насилие. Да я поверить не могу.

– Странно, что ты все еще продолжаешь преподавать, – пожала плечами я.

Майка посмотрела на меня озадаченно:

– Почему странно?

– Ну, не знаю, ты же теперь звезда. Все, что произошло… теперь уже ничто не может быть прежним. Кстати, как Костик? Он не вернулся?

– Шутишь? – Майя сощурилась и хмыкнула. – После того, как на каждом федеральном канале рассказали о моем романе с Иваном? Кто угодно, но только не Костик. А у тебя, как у тебя дела с Германом? Он уже знает?

– О чем? О чем должен знать Герман? – донесся до нас звук с кухни.

Майка покраснела и посмотрела на меня со смущением.

– Ой, ты здесь!

– Ты же уже знаешь, что Майка теперь – великий русский писатель? – спросила я легко, шутливо, и Герман вышел улыбаясь, поздравил Майю с этим замечательным событием, да так официально и торжественно, что Майка зарделась еще больше.

Гера ушел, на кухне полилась вода, кажется, он решил помыть посуду. Майка с выражением кивнула в сторону кухни и присвистнула.

– Неплохо, неплохо. Значит, развлекаешься? Мучаешь мужика?

– Мы все, как мне кажется, не скучаем. Так как тебе оно – быть звездой? Переедешь теперь в особняк на Мальдивы?

– Все шутишь? Мальдивы я не люблю, я бы переехала куда-нибудь пооживленнее, в Рим, к примеру. Итальянский бы выучила. А если честно, я никак не могу осознать этой мысли, мне все время кажется, что это не про меня. В свое время я именно из-за этого и решила убрать книгу из продажи. Я ничего не хотела менять, понимаешь? Особенно я не хотела менять своей тихой жизни. Ладно, что выросло – то выросло. Держите ваш самосвал, Вовка у меня его сто лет назад забыл. – И Майя протянула мне пластмассовое чудовище. Я забрала его, потом, чуть поколебавшись, пробормотала:

– Я не знала, что это был твой отец, мне очень жаль. Тот… сосед, о котором ты рассказывала…

– Мне тоже жаль, поверь, – кивнула она, оборвав меня на полуслове. Мы обе замолчали, словно любое продолжение этого разговора было бы нарушением какого-то негласного протокола о неразглашении.

– Скажи, а тебе не жалко… Кукоша? – все-таки решилась я спросить.

Майя подняла на меня взгляд, и что-то в ее глазах снова заставило меня похолодеть и поежиться, словно в жарком коридоре резко похолодало. Словно рядом с нами появился какой-то полный ненависти призрак, источающий холод.

– Почему я должна его жалеть, Лиза? Он сделал то, что сделал. Это был его выбор. У него этот выбор был, разве нет? Он мог оставить рукопись лежать на столе, верно? Но нет, он ее взял и украл. – И она пожала плечами, давая понять, что не желает больше об этом говорить. – Мы на дачу-то поедем? Ничего не меняется?

– Да-да, едем, конечно. Вот, Герман нас повезет в пятницу. Да, Гера? Кстати, наконец-то ты хоть с нами в покер поиграешь.

– В покер? – Гера снова высунулся из кухни. – Но я же не умею.

– Странно! – удивилась Майка. – Ты же математик вроде? Как же ты в покер не играешь?

– Во-первых, я физик. А во-вторых, у меня нет миллионов, чтобы проиграть. Хотя Лиза говорила, что вы вроде без денег играете.

– Без денег только дети играют, – фыркнула я. – А мы – на триста рублей.

– Это сколько ж играть, чтобы проиграть дома и миллионы, – усмехнулся Герман. – Впрочем, если ты меня научишь, я с удовольствием. С тобой я все – с удовольствием. – И он потянулся, чтобы поцеловать меня.

Майка смотрела на нас спокойным, даже отрешенным взглядом. Я подумала, как странно, что она так спокойна. Я совсем ее не знаю. Совсем.

– Передавай Сереже привет, – сказала Майя и повернулась к выходу. Герман отстранился и помрачнел. Майка выбрала момент и подмигнула мне, но я это еле заметила.

Как только она ушла, я побежала, нашла свой треснутый телефон в куче журналов и книг – они временно заменяли нам телевизор – и позвонила Файке.

– Ну же, ну. Бери ты эту чертову трубку, – злилась я, потому что мне не терпелось спросить у сестры, что она думает… кое о чем, что беспокоило меня. Оно беспокоило меня уже некоторое время, но только теперь я вдруг совершенно точно поняла, почему и что именно.

– Ну чего тебе, – вместо «здрасте» бросила мне заспанная моя сестра и громко зевнула.

Я посмотрела на часы, чисто рефлекторно, – было около семи часов, солнце, как говорится, еще высоко. Не время спать ложиться. Или вставать, с моей сестрой понять невозможно.

– С добрым утром, – подколола ее я.

– С добрым. И что стряслось на этот раз? – полюбопытствовала она.

– Вставай, а то тебя реально сочтут за компьютерного вампира и примутся кормить чесноком.

– Я не люблю чеснок, – согласилась Фая. – Но и кровь не люблю.

– А чего ты у меня тогда столько ее повыпила? – хмыкнула я.

– Ну, раз уж ты нас разбудила… рассказывай, чего надо.

– Нас? – вытаращилась я и густо покраснела. Каждый раз, когда Фая приводит ко мне своего Апреля, я смотрю на нее и не понимаю, что их может объединять. Он – спокойный красавец в костюме или на крайний случай в твидовом свитере. Она – верблюжья колючка в мятом балахоне с надписью «Не подходи, убью», да еще с такой уверенностью в себе, что и не подойдешь. К тому же пессимистка с вечно наполовину пустым бокалом из-под коньяка. Их объединяла любовь, их объединял секс. Это не укладывалось у меня в голове. С другой стороны, если посмотреть на меня и на Капелина… ужас. Любовь нелогична, она стреляет наугад, но если попадет – все, пиши пропало.

– Слушай, ты хорошо помнишь программу эту злополучную?

– Какую программу? Майкину? – спросила Фая, интонационно давая мне понять, что ничего хорошего от разговора не ждет.

– Да, Майкину, – подтвердила я. Плевать, что там Фая думает. – Ты можешь прийти ко мне? Срочно? Или я к тебе? Даже лучше, если я к тебе, у тебя хоть телевизор с компьютером есть.

– О господи, за что мне все это! – воскликнула Фая, но согласилась меня принять.

Я прибежала к ней через пятнадцать минут, с Василисой в коляске, с Германом и Вовкой позади меня. Игорь, флегматичный и, как всегда, великолепный в своих светло-серых домашних шортах и футболке поло, впустил нас в свою небольшую квартиру и церемонно предложил нам прохладительные напитки.

– Прохладительные напитки? – передразнила его Файка. – Воды им из-под крана дай.

– Вы, Фая, сейчас говорите совсем как ваша мама когда-то, – улыбнулся Герман. – И те же слова, и голос похож. Как там у нее дела?

– Дела у нее – хуже некуда. Ей нравится в этом ее Йемене. Она считает, что там она обретает новый смысл жизни. А мы меж тем живем без ее пирогов. Ну да ладно, не это же вас ко мне привело с Лизаветой. И, раз уж так, скажите, милейший Герман… как там вас по батюшке, чего это ты мне «выкаешь»? Обидно даже как-то.

– Это я ради высокопарности, – ухмыльнулся он.

– Фая! Запись? – спросила я.

Сестра пожала плечами, словно давая понять, как устала от моих номеров, но прошла в комнату и включила уже приготовленную и выставленную на паузу запись.

– И что ты хотела тут показать? – спросила она. – Чего еще мы не знаем о милейшем, добрейшем, а главное, честнейшем Иване Эммануиловиче?

– Не о нем, – покачала я головой, перематывая запись так быстро, как только могла. – Вот, смотри.

– Да на что? – Фая повернулась к телевизору.

Я не ошиблась, я хорошо запомнила этот момент, но я все равно сомневалась в себе. Все кричали, кто-то повскакивал со своих мест, адвокат наслаждался моментом, а Иван стоял в растерянности и повторял – и его можно было услышать вполне четко – «она печатала, печатала…» и много всего остального, в основном не имеющего никакого значения.

– Вот! Что он имеет в виду?

– Да откуда я знаю, – всплеснула руками Фая и, кажется, решила уйти. Я схватила ее за подол балахона.

– А ты посмотри еще раз, – настояла я. – Слышишь? «Она ПЕЧАТАЛА».

– И что?

– Получается, он видел, как Майя печатала книгу?

– Что? Да о чем ты, Лиза? – сморщилась сестра. – Что именно ты хочешь сказать.

– Что не мог он видеть, как она ПЕЧАТАЛА, не мог. Она ему целую рукопись дала. Книга к моменту их знакомства была давно написана. Я вообще тогда не понимаю, почему она ему дала почитать не книгу, а РУКОПИСЬ.

– Да какая разница? – возмутилась Фая, но ее Игорь, кажется, понял меня.

Он подошел и промотал запись.

– Он говорит искренне, – сказал Апрель. – Кукош ваш был в шоке.

– И что? Какой я должна из этого сделать вывод? Рукопись или нет, он книгу украл. Ты же не будешь с этим спорить! – развела руками Фая. Игорь покачал головой.

– С этим даже сам Кукош уже не спорит, – вмешалась я. – Но что, если…

– Все самые ужасные события моей жизни начинаются, когда Лиза говорит «но что, если…». Конечно, о чем еще будет беспокоиться моя дорогая сестра. Спаситель обездоленных и воров. Да почему ты вообще защищаешь Кукоша?

– Да потому что она его подставила! – крикнула я.

И все сразу замолчали. И обернулись ко мне. Я занервничала.

– Понимаешь, ее адвокат сказал, что Майя отозвала книгу из продажи, что она не хотела ничего о ней знать, но тогда… странно как-то это все. Майя обмолвилась как-то при мне, что хотела сжечь эту книгу. Я думала, она говорила фигурально, но потом она то же самое сказала и Ивану. А он повторил – нам с тобой, Фая, на интервью. Он был уверен, что Майя не будет против него выступать. Был уверен, что она никогда не попытается вернуть себе права, а еще более был уверен, что у нее ничего не получится. Почему? Нас всех удивляла эта его безумная уверенность в собственной безнаказанности. Так что, если…

– Ну, допустим, он такой дурак. Дебил. Но у него же есть адвокаты, и он же с ними советовался – уже потом, когда скандал начался, – влезла Фая.

– Да ничего его адвокаты не знали. Никто не знал.

– Да! – кивнул Игорь Апрель. – Что, если Майя все это подстроила заранее. Иван Кукош был совершенно уверен, что рукопись существует в единственном экземпляре, потому что Майя печатала этот роман в его присутствии. Он видел, как она работает над романом. День за днем. Возможно, читал какие-то страницы как бы прямо у нее из-под рук.

– Это, конечно, теория… – пробормотала я, потирая виски.

– Но теория какая-то ужасная, – тихо добавил Герман. – Она заставила его украсть рукопись? Это разве возможно?

– Вполне возможно, – кивнула я. – Майя сказала мне – дословно, – что Иван имел выбор и теперь должен за него отвечать. Он забрал рукопись. Забрал, а мог бы и не брать. Она положила рукопись для него как наживку, и он клюнул. Она заранее это все придумала.

– Но я так и не могу понять, зачем? Зачем? – спросил Герман.

– А вот тут у меня есть одна идейка, – заверила нас Фая и принялась бить по клавишам ноутбука.