Глава 14. Преступление и наказание

Это случилось на третий день после интервью, был удивительно теплый вечер – такой, когда закат за окном мягок, как бархат старых маминых занавесок, и просто невозможно ожидать чего-то плохого. Отчего все по-настоящему ужасные вещи случаются именно в такие вечера? Василиса спала в соседней комнате, я прислушивалась к равномерной тишине и двигалась с особенной осторожностью, которую знают только матери маленьких детей. Не дай бог разбудить спящее дитя. Мир и покой зависят от того, сумею ли я попить чай в абсолютной тишине.

Мир затих перед бурей. Фая с Вовкой гуляли во дворе. Я сидела на кухне, забравшись на стул с ногами, тапка с правой ступни слетела на пол, а я этого даже не заметила – так хорошо мне было. Еще раньше из стопки прочитанных журналов, что оставляли соседи на столике на первом этаже, я вытащила журнал «Психология» – в основном из-за обложки с Хью Лори. Я наткнулась на статью о «Докторе Хаусе» и зачиталась. Чтение увлекает особенно сильно, когда бывший муж вынес из дома все телевизоры и ноутбук. Ничто меня не тревожило, не зазвонил бы даже мой телефон, избежавший участи кофеварки только по причине отсутствия дома в момент Сережиного нашествия. Телефон унесла Фая, свой она забыла дома на подзарядке. Наедине с собой всегда есть риск наткнуться на саму себя. Я улыбалась и смотрела на Хью Лори. Наплевать на то, что денег почти не осталось, наплевать на задержанную квартплату – я рассчитаюсь за все в следующем месяце, выйду на дополнительный семинар, найду новых клиентов, поговорю с Игорем, может быть, тоже что-нибудь проклюнется. Что-нибудь всегда находится, такой закон жизни. В тот вечер я верила в себя и любила себя, я даже нравилась себе – небывалый случай. «Все врут», – говорил мне Хью Лори, но смотрел на меня с одобрением. Улыбался мне своими бесподобными, циничными, усталыми глазами. Его не портили морщины, его украшала клокастая седая щетина. Иногда, чтобы достичь своего пика, нужно пройти большую часть жизненного пути. Хью Лори был фантастически хорош и как актер, и как персонаж. Особенно персонаж. Эта непобедимая смесь таланта и саморазрушения, перед которой просто невозможно устоять, – доктор Хаус. Психология гения отличается тем, что он не ищет легких путей, гений никогда не бывает конформистом. Я не гений хотя бы потому, что хотела новую кофеварку. И компьютер еще. И тут…

…в дверь позвонили. Тишину разорвала механическая трель фальшивого соловья.

Я подскочила, опрокинула от неожиданности стул, добавив грохота, хотя Василисе хватило бы и соловья. Я удивилась и разозлилась, Фая бы звонить не стала, у нее были ключи, и она знала, что Вася спит. И все же – кто еще это мог быть? Я рванула к двери, как спортсмен, как бегун на короткие дистанции. Ускорение – это наше все. Может быть, еще есть шанс, может быть, она не проснется? Сколько времени вообще? Часов у меня не оказалось, часы Сережа тоже украл, я их никогда не носила, предпочитая следить за временем в телефоне.

Позже я все пыталась понять, какого лешего я открыла дверь, почему я не спросила пресловутое «кто там»?! Простой же вопрос, и я вроде – взрослая женщина. Больше того, у меня в жизни уже были моменты, когда я жалела об открытых мною дверях. Но в тот момент я не подумала ни о чем. С другой стороны, ну спросила бы я – и что? Чем бы мне это помогло? Люди преувеличивают эффективность вопроса «кто там?». Вряд ли он остановит людей, в чьи полномочия входит, к примеру, вынос двери автогеном.

Я не спросила – «кто», и через секунду из холла на меня обрушились вихри враждебные. Топот ног, черные лица-маски с прорезями для глаз, крики и приказы прижаться к стене. Я застыла, парализованная происходящим, – мой единственный вариант был, что Сережа решил вернуться и забрать мебель. Но, даже стоя, прижавшись лицом к бледно-зеленой тамбурной стене, я понимала, что это НЕ СЕРЕЖА.

– Елизавета Павловна Ромашина? – непроницаемо спросил меня кто-то из-за спины. Я похолодела. Это не было ошибкой, не было дурацким розыгрышем каких-нибудь соседей. Мужчина знал меня, он пришел ко мне. – Кто-то еще есть в квартире?

– Да, есть. – Я попробовала обернуться, посмотреть на говорящего, но мне тут же надавили на затылок.

– Не шевелиться. Кто?

– Дочь. В комнате спит дочь. Ей скоро будет годик. – Голос не слушался, дрожал. С чего и как я навлекла на себя эту «бурю в пустыне».

– Проверяйте, – скомандовал голос.

Топот ног, металлическая дверь с грохотом стукнула по двери соседей. Когда все в нашем доме принялись устанавливать металлические двери, никто не следил за углами и направлением открывания дверей. Как результат, наши с соседями двери наплывали друг на друга и никак не могли быть открыты одновременно, что, конечно, было нехорошо и наверняка против каких-нибудь пожарных инструкций. Зато сейчас, даже если бы соседи захотели посмотреть, что происходит и что за грохот в прихожей, они бы не смогли. И хорошо. Шершавая стена неприятно холодила щеку, и я с трудом справлялась с желанием послать все к черту и попытаться вырваться. Ну не застрелят же меня. Хотя кто их знает. Я ведь понятия не имею, что происходит, чего они ищут. Быть застреленной при попытке сопротивления неизвестно чему, вот это будет театр абсурда. Кто я – самозваный террорист Юнабомбер, взрывающий людей, чтобы сделать мир чище? Бэтмен, черный мститель в дурацком костюме? Герой Майкиной книги, убийца, попавший в руки таких же убийц? Я всего лишь Лиза Ромашина, я за мир во всем мире, я конформист, я хочу новую кофеварку и на дачу. У меня двое детей. Разве таких, как я, могут застрелить при задержании?

– Медленно, без резких движений отойдите от стены. Пройдите в квартиру, в кухню, – услышала я. – Не опускайте руки.

– Почему? – не поняла я.

– Не задавайте вопросов. – Меня дернули за плечи, ткань халата хрустнула. Меня отодрали от стены и бросили в квартиру, как нашкодившего кота. – Делайте что говорят.

– Хорошо, да, – прошептала я осевшим голосом. Пока меня усаживали на кухонном стуле, пока на моих запястьях сзади сцепляли наручники, одна и та же мысль крутилась в моей голове: «Все очень плохо». «Все очень-очень плохо, а будет хуже», – как любит говорить моя сестра. Мужчина в камуфляже и с автоматом остановился в кухонном проеме. На меня сквозь прорези смотрело два карих, спокойных глаза. Затем мужчина скрутил шапочку наверх, прошел в кухню и аккуратно положил автомат на стол.

– А где вторая? – спросил он.

Я не знала его, он был молодым, моих лет, ему не было еще тридцати. Чернявый, спокойный, он смотрел, как слезы текли по моим щекам, по губам, капали с подбородка. Соленый вкус отчего-то напомнил мне об отпуске, но не о море, а о даче, о маминой даче.

– Вторая – что? – уточнила я, откашлявшись.

– Где ваша сообщница, – спросил он, внимательно разглядывая мое лицо. – Вы были вдвоем с сообщницей. Фотограф. Нет? Не помните? Странно, ведь прошло всего три дня. Может быть, я просто не так к вам обращаюсь? Анастасия Михайлова? Так лучше?

Он считывал реакцию. Я подумала – все-таки доигрались. Все-таки Кукош. И что, если меня сейчас отправят в тюрьму? Я не хочу в тюрьму. Вася проснулась и начала кряхтеть, я слышала ее, у матерей более острый слух, чем у других людей. Меня начала бить дрожь. Чужие руки копались в и без того уже оскверненных Сережей шкафчиках, и Хью Лори серьезно и с пониманием смотрел на меня с кафельного пола. Его – Хью – тоже уронили, на него тоже наступили грязным тяжелым армейским ботинком, след прошел по красивому усталому лицу. Мы с ним оба были размазаны и низведены до возможного минимума.

– Мне можно взять дочку на руки? – спросила я. – Она сейчас расплачется.

– Ничего, это вас сейчас не должно волновать, – ответил офицер.

Я попыталась вдохнуть поглубже и выдохнуть помедленнее – чтобы перестать плакать.

– Меня это не может не волновать, как вы не понимаете. Она же грудная еще. Если она разорется, ее никто не успокоит, кроме меня.

– Ответьте на мой вопрос и сможете спокойно покормить дочку, – продолжал офицер. Василиса, словно в ответ на мое предупреждение, издала звук, который мы именовали в быту «третьим предупреждением».

– Вам же хуже будет, если она разорется. Я-то еще как-то привыкла, а вам придется тяжеловато. Она орет на частотах, на которых самолеты летают. Я за вашу безопасность не собираюсь отвечать.

– Даже так? – ухмыльнулся офицер. – Мы крепкие ребята, выдержим.

– Вы серьезно? Значит, вы как из гестапо – приметесь пытать ребенка, чтобы добиться признания от русской радистки? – спросила я, и с некоторым разочарованием отметила полнейшее непонимание в глазах молодого офицера. – Не смотрели «Штирлица»? Это вы зря, это же классика, на все времена. Сцена допроса радистки Кэт, очень рекомендую. Кстати, они все плохо кончили – нацисты. Имейте в виду.

– Вы что, всерьез сравнили меня с нацистами? – уточнил офицер и прищурился.

– Я просто провожу параллель между методами ведения допроса. – Я пожала плечами и невольно облизнула соленый край губы. Губа была разбита и начинала болеть. Как я не заметила? Вася начала рыдать, громко, заливисто, захлебываясь руладами и выводя их на новую высоту. Офицерское лицо отразило сомнения. Он нахмурился.

– Где ваша подруга? Фотографии где? – спросил он громче, агрессивнее. – Говорите, где материалы вашего так называемого интервью.

– Разрешите покормить ребенка, пока не смогу покормить ребенка, говорить не буду, – ответила я тихо.

– Ничего-ничего, вы мне все скажете, – процедил офицер.

Я отвернулась и закрыла глаза. Василиса переходила на ультразвук. Когда плачет ребенок, мать страдает так, словно ее режут ножами. Это не сравнение, не преувеличение, это – простая биология, которую неумолимый и безжалостный естественный отбор поставил на службу человечеству. Мать реагирует на плач так, словно их с ребенком нервная система соединена в единую, и наплевать на то, что ребенок уже рожден. Эта пуповина остается еще много лет, она не рвется, даже когда ребенок идет в институт. В какой-то мере эта связь между мною и моей матерью сохранялась все эти годы, и даже сейчас я бы не удивилась, если бы мама почувствовала мою боль и позвонила из Йемена. Василиса кричала так, словно ее режут. У меня по щекам текли слезы, я изрыгала проклятия. Я поверить не могла, что в наше время, в Москве, в столице нашей родины, со мной обращаются так, словно это Средневековье, а я ведьма.

– Как вас зовут? Должно же у вас быть какое-то имя? Даже чертям в аду имена дают! – крикнула я, и мужчина вскочил, принялся чертить шагами мою кухню. Он переговаривался о чем-то со своими подчиненными, я не могла разобрать слов, но услышала что-то вроде «а если сбежит».

– Куда я сбегу? С ребенком на руках? – крикнула я. Два человека в камуфляже обернулись ко мне.

– Скажите, где ваша соучастница, где материалы интервью, с какой целью вы проникли в дом к Ивану Эммануиловичу – и мы дадим вам ребенка, – ответил чернявый после паузы. Значит, вот чего они хотят – отнять у нас интервью, подозревают черт-те в чем. Да фиг с ним, только бы кончилась эта пытка. Мы ведь никого не убили, мы ничего не украли. В конце концов, какого черта они не дают мне ребенка. Крик затих, а затем набежал новой волной. Вася была на грани истерики. Я – уже за гранью.

– Хорошо! Хорошо! Я все скажу! – крикнула я, даже не сдерживая слез. – Мы были там. Да, мы были у этого вашего Кукоша. Дайте мне дочку успокоить.

– Давайте дадим ей дочку, – пробормотал один из группы, судя по голосу, постарше.

– Пусть скажет, зачем они к нему приходили, тогда дадим. Закройте дверь в кухню, идите в комнату. Вы поняли приказ?

– Понял, – пробормотал тот, что постарше, и развернулся.

Чернявый повернулся ко мне:

– Говорите, Елизавета Павловна. Кто ваша сообщница? Чего вы хотели от Ивана Эммануиловича? Что вы хотели узнать? Вы же приходили не интервью брать, верно? Кто вас послал? Что там такое? – Последняя фраза была обращена вовсе не ко мне.

В коридоре началась какая-то заваруха, что-то упало, кто-то закричал, и к Василисиным крикам добавились другие. Я различила Фаин голос.

– Да что вы тут себе позволяете! – кричала она. – Пропустите. Да пропустите же, это моя сестра. Лиза!

– Фая, это из-за Кукоша! Мне Васю не дают! – крикнула я, и мой чернявый садист подскочил, чтобы закрыть дверь в кухню. Не успел. Фая влетела в кухню, увидела меня, успела оценить масштабы катастрофы – мои заведенные за спину руки, автомат на столе, разбитую в кровь губу – за секунду до того, как ее саму скрутили и вдавили в стену.

– Ничего не говори, нам нужен адвокат. Слышишь? – ответила Фая и крикнула от боли, кажется, ей вывернули руку.

Василиса заходилась пуще прежнего, к ней присоединился Вовка, он, кажется, плакал в коридоре, но теперь я знала точно – этот чернявый садист ни за что мне не даст подойти к детям. Просто из мести оставит их тут кричать, пока за ними не приедет какой-нибудь ужасный человек из какой-нибудь ужасной социальной службы. Я даже не представляла, как это все бывает в реальной жизни. Что происходит с детьми, если их матерей арестовывают и увозят в тюрьму? От ужаса я вдруг словно протрезвела, хоть и не была пьяна. Слезы высохли, я похолодела, перестала рыдать и принялась лихорадочно думать. Адвокат. Нам нужен адвокат. Это – самое важное. Решить вопрос с детьми. Нужно найти способ связаться с кем-то. Кто может нам помочь? Игорь, да, Файкин Игорь. Майка тоже поймет. Она так близко, всего в двух этажах от нас, но я никак не смогу до нее докричаться. Позвонить мне не дадут. Что еще? Что еще я могу сделать?

– Покажите мне свое удостоверение и ордер, – сказала Фая.

– Удостоверение и ордер? Может быть, вам еще мою трудовую книжку привезти? – переспросил чернявый. – Уведите ее.

– Имейте в виду, вы пожалеете. Вы действуете незаконно, – говорила Фая, пока полицейские или кто там были эти люди в камуфляже отдирали Фаю от стены. После того как Фаю увели в другую комнату и закрыли двери, крики моей дочери стали чуть тише. Но мне от этого не стало легче. Только тише. Я повернула заплаканные глаза к чернявому:

– Вы должны совершать все эти действия на основании чего-то, разве нет? Вы не можете врываться ко мне в дом, выламывать двери вот так, без законных оснований. Даже не представляясь.

– Вы сами открыли мне дверь. Мы ничего не выламывали.

– Но наручники я не сама на себя надела, – ответила я. – Раз вы их на меня надели, значит, считаете меня опасной. Я хочу знать почему.

– Почему? Ну… возможно, вы оказали нам сопротивление. Возможно, вы пытались захватить оружие и нанести вред следователям, – ответил мне чернявый невозмутимо.

Чего нельзя у него было отнять, так это умения держать себя в руках. Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох и досчитала до пяти. Затем открыла глаза.

– Я не стану говорить с вами. Можете хоть застрелить меня, но, пока у меня не будет адвоката, пока мне не объяснят, на каком основании меня задержали, я ничего никому не скажу. Я же имею право знать, почему вы меня… вот так… Имею же я права, черт возьми?

– Права – они у всех есть, это да, – согласился он задумчиво, хмурясь. Ему явно не нравилось то, что я говорила. Не нравилось то, что ему приходится иметь дело с двумя детьми.

– Мне нужно сделать звонок.

– Вы насмотрелись голливудских блокбастеров, да? Какие-такие звонки? Не будет никаких звонков. Никому вы не дозвонитесь, вы же воровка, домушница – это как минимум.

– Хорошие же у вас методы.

– Вы нарушили чужие права на частную жизнь, на неприкосновенность, к примеру. Если захотите обсудить свои права, у вас еще будет такая возможность. И время будет. В тюрьме.

– Возможно. Но это все еще доказать надо. А то, что вы действуете незаконно, – это прямо бросается в глаза. Фая права.

– Фая права? Кому бросается в глаза? Кто смотрит? – зло ответил чернявый. – Никого нет же, понимаете? Вы бессильны, мы увезем вас, а потом напишем отчет, и в отчете все будет так, как надо нам.

– Это тогда делает вас еще большим преступником, чем нас, – прошептала я.

– Злоупотребление властью? Конечно, почему нет. Но это вам тоже нужно будет доказать. И поверьте, на практике это будет доказать просто невозможно. Вы считаете меня своим врагом, я это могу понять, в конце концов, я к вам не дружить пришел сюда. Но на самом деле я вам не враг. И я мог бы пойти вам навстречу, мог бы войти в ваши обстоятельства, но только если бы вы стали активно помогать следствию. Понимаете, о чем я?

– Я не могу вам верить, – покачала головой я.

– Вы так считаете? Что ж, справедливо. Давайте мы с вами взаимно пойдем друг другу навстречу. Я буду больше верить вам, а вы мне. Вы передадите нам материалы вашего так называемого интервью и объясните, что именно вы пытались разнюхать в доме артиста.

– А вы мне что?

– А я вам дам возможность вынырнуть из этой навозной ямы. Я сделаю так, что это уголовное дело не дойдет до суда.

– Вы можете такое сделать, серьезно? – ахнула я. – То есть вы не только не даете мне покормить младенца, не только пугаете моего сына, отказываете мне в законных правах на звонок, на адвоката, на юридическую помощь – вы гарантируете фальсификацию документов в моем уголовном деле. Заманчиво, конечно. М-м-м, но я, пожалуй, пас. Адвокат. Я выбираю адвоката. Адвоката – в студию.

– Вы пришли к Кукошу по поручению бывшей жены? Вы искали документы?

– Да. По поручению жен, у них целый клуб, они ищут справедливости! – выпалила я.

– С какими целями вы проникли в квартиру известного артиста Ивана Эммануиловича Кукоша под предлогом интервью? Как вы разместили свою фотографию на сайте журнала «Рассвет»? Где материалы интервью, где видеосъемка квартиры? Вы хоть понимаете, что отпираться незачем? Нет смысла, понимаете? Вы же виновны. У нас есть ваши фотографии на входе и на выходе из подъезда, есть показания домработницы, есть архив сайта. Да-да, вы думали, что сотрете данные, и все, никто не узнает? Не выйдет, у нас осталась копия. Вы не так аккуратно работали. Так что лучше вам начать сотрудничать со следствием. Впрочем, можем отложить разговор до приезда в отделение. Вы когда-нибудь были в СИЗО? Не думаю, что вам там понравится. Впрочем, можно найти и другие варианты. Можно попробовать договориться, чтобы вас оставили дома под подписку о невыезде. Но это – только при условии, что вы станете помогать нам. Я, к примеру, думаю, что вы не были инициатором этого преступления. У вас дети, у вас хорошая репутация, вы никогда даже в полиции не были. Чего не сказать о вашей сестре. Я видел материалы, она уже привлекалась однажды по делу о покушении на убийство. Я не знаю, как ей удалось увернуться от ответственности, но также мне известно, что она по образованию программист, не так ли? Кто, как не она, поместил фальшивую информацию о вас на сайте журнала. Зачем вам идти на дно вместе с ней? Возможно, она втянула вас. Может быть, вы ничего не знали. Вы должны позаботиться о себе, понимаете?

– Это не так! – услышала я голос из моего коридора. Голос, который я никак не ожидала услышать не то что сегодня – никогда.

Капелин стоял в коридоре, огромный, бледный, с полыхающим от ярости взглядом. Я дернулась и захотела крикнуть, чтобы он бежал, чтобы спасался от этого чудовищного чернявого. Но Капелин, как выяснилось, никого не боялся. Да и пришел он не один.