Глава 27
На следующее утро, когда Блю собралась выйти из дома, она пребывала в состоянии, можно сказать, официально признанного конфликта. По воскресеньям она гуляла с собаками. Вообще-то гулять с собаками ей полагалось по воскресеньям и четвергам, но Блю уже две предыдущие недели отпрашивалась, чтобы проводить время с ребятами, и теперь ей казалось, что она уже давно не видела своих подопечных псов. Проблема состояла в том, что у нее неумолимо кончались деньги, и, ко всему прочему, наконец дала о себе знать совесть — Блю начало угнетать чувство вины в том, что она пошла совершенно наперекор приказу матери. Дело дошло до того, что она не могла смотреть Море в глаза во время обеда, но теперь у нее даже не возникало мысли о том, чтобы подвести ребят. Ей необходимо было придумать, как совместить несовместимое.
Но сначала было необходимо погулять с собаками.
Ей оставалось только выйти из дома и направиться на Уиллоу-ридж, когда зазвенел телефон в кухне. Блю, державшая в одной руке стакан с мутным яблочным соком, а второй шнуровавшая высокие кроссовки, выпустила шнурок и схватила трубку.
— Слушаю.
— Здравствуйте. Я хотел бы поговорить с Блю, если она дома.
Не узнать вежливый голос Ганси, с помощью которого он успешно превращал солому в золото, было невозможно. Конечно, он знал, чем рискует, звоня сюда, и, конечно, был готов говорить об этом, если бы трубку снял кто-то другой. Блю все сильнее и сильнее подозревала, что ей не так уж долго удастся сохранять свою тайну, однако сейчас не могла решить, как же ей относиться к тому, что Ганси мог раскрыть ее преждевременно.
— Блю собирается гулять с чужими собаками, — сказала она и, поставив стакан с соком и прижав трубку к уху плечом, вновь принялась шнуровать обувь. — И получилось очень удачно, что ты нарвался именно на нее, а не на кого-нибудь другого.
— Я был готов и к такой возможности, — ответил Ганси. Было странно слышать его по телефону; его голос совершенно не соответствовал внешности. — Но я рад, что застал тебя. Как дела? Надеюсь, хорошо?
Это вовсе не снисходительность, — сказала себе Блю и для верности повторила это несколько раз.
— Ты правильно надеешься.
— Вот и замечательно! Послушай, Адам работает, Ронан с братьями в церкви, но мне хотелось бы выбраться и… и просто осмотреться. — Тут он сделал короткую паузу и поспешно добавил: — Нет, не в лес. Я думал… может быть, заглянуть в ту церковь, что ты нарисовала на карте? Ты не хочешь?..
Он стесняется. Ганси стесняется? Блю потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он спрашивал, не хочет ли она поехать с ним. И еще несколько секунд, чтобы сообразить, что она никогда и нигде не бывала с ним в отсутствие других мальчиков.
— Я должна погулять с собаками.
— О… — упавшим голосом произнес Ганси. — Ну что ж…
— Но это займет всего час.
— О! — повторил он; его голос прозвучал на четырнадцать оттенков светлее. — В таком случае я заеду за тобой, хорошо?
Блю настороженно оглянулась в сторону гостиной.
— Ой, нет… Я… Встретимся на стоянке.
— Замечательно! — снова воскликнул он. — Высший класс! Думаю, это будет интересно. Значит, увидимся через час.
Высший класс… Ганси без Адама… — Блю плохо представляла себе, чего ожидать от предстоящего дня. Адам проявлял к ней осторожный интерес, но, если не считать этого, все мальчики вели себя как команда, вернее, как единое многоголовое существо. Встреча с кем-нибудь из них в отсутствие остальных казалась немного… опасной.
Но о том, чтобы отказаться от поездки с Ганси, не могло быть и речи. Ей, не меньше, чем ему, хотелось разобраться со всеми этими делами.
Блю едва успела повесить трубку, как услышала, что ее зовут.
— Блю-УУУУ, дитя мое, дитя мое, иди сюда! — Это был голос Моры, и звучный распев, с каким она выводила ее имя, содержал в себе острейшую иронию. Предчувствуя недоброе, Блю отправилась в гостиную, где обнаружила Мору, Каллу и Персефону, которые пили, как заподозрила Блю, «отвертку». Когда она вошла в комнату, все три женщины, вяло улыбаясь, посмотрели на нее. Прайд львиц.
Блю, вздернув брови, взглянула на коктейли. В утреннем свете, падавшем в окно, жидкость превращалась в сияющую, светящуюся желтизну.
— Сейчас только десять часов.
Калла протянула руку, обхватила пальцами запястье Блю и заставила ее опуститься на бледно-зеленый диванчик. Ее стакан был уже почти пуст.
— Сегодня воскресенье. Что еще нам делать?
— Я должна идти гулять с собаками, — сказала Блю.
Мора, сидевшая в любимом кресле в голубую полоску, отхлебнула коктейль и скорчила зверскую рожу.
— О, Персефона… Ты налила слишком много водки.
— Меня постоянно руки не слушаются, — досадливо ответила Персефона с плетеного стула, стоявшего перед окном.
Блю начала было вставать, но тут Мора заговорила, почти не пытаясь скрыть прорезавшуюся в голосе сталь:
— Блю, посиди еще минуточку. Расскажи нам, что было вчера. И позавчера. И позапозавчера. И… в общем, давай поговорим о том, что было в последние недели.
Тут Блю поняла, что Мора в ярости. Она видела ее разгневанной лишь несколько раз в жизни, и сейчас, когда она поняла, что гнев направлен на нее, ее кожа вдруг сделалась липкой от пота.
— Ну, я… — она осеклась. Лгать было бессмысленно.
— Я тебе не тюремщица, — перебила ее Мора. — И не собираюсь запирать тебя в комнате или отправлять в монастырь, чтобы ты там заливалась слезами. Так что можешь не вилять и не ходить вокруг да около.
— Я не…
— Ты — да! Я, между прочим, твоя мать с того момента, как ты появилась на свет, и уверяю тебя, что ты — да. Значит, как я понимаю, ты и Ганси поладили друг с другом? — У Моры был до неприятного понимающий вид.
— Мам…
— Орла рассказала мне о его сверхмощной машине, — продолжала Мора. Ее голос оставался все таким же сердитым и деланно звонким. И оттого, что Блю хорошо понимала, что заслужила такое отношение, ей делалось еще больнее. — Но ты ведь не собираешься целовать его, так ведь?
— Мам, такого просто быть не может, — заверила ее Блю. — Ты же видела его.
— Не уверена, что поездки на старом ревущем «Камаро» — это мужская разновидность твоих развлечений, вроде изрезанных футболок и наклеивания картонных деревьев на стены спальни.
— Можешь мне поверить, — сказала Блю, — между мною и Ганси нет ничего общего. И они не картонные. Они из не годного больше ни на что брезента.
— Окружающая среда может вздохнуть с облегчением. — Мора сделала еще глоток коктейля и сердито взглянула на Персефону. У той сделался совсем страдальческий вид. Немного помолчав, Мора добавила уже чуть помягче: — Мне не очень нравится, что ты ездишь на машине без подушек безопасности.
— В нашей машине тоже нет подушек безопасности, — напомнила Блю.
Мора сняла с края своего стакана длинный волос Персефоны.
— Да, но ты всегда ездишь на своем велосипеде.
Блю встала. Она подозревала, что к ее легинсам сзади пристал зеленый пух с кушетки.
— Можно я пойду? Или у меня неприятности?
— Да, у тебя неприятности. Я ведь сказала тебе, чтобы ты держалась подальше от него, а ты не послушалась, — сказала Мора. — Просто я еще не решила, как быть дальше. Мои чувства глубоко оскорблены. Я советовалась кое с кем, и все мне сказали, что я имею право на оскорбленные чувства. Интересно, подростков сейчас запирают дома? Или такое случалось только в восьмидесятых годах?
— Если ты меня запрешь, я очень рассержусь, — сказала Блю, которую все еще трясло от непривычного резкого неудовольствия матери. — Я наверняка взбунтуюсь и сбегу из спальни по веревкам из простыней.
Ее мать потерла лицо ладонью. Ее гнев уже полностью догорел.
— В этом ты сильна, что есть, то есть. За тобой не засохнет.
— Если бы ты не приказала мне не встречаться с ними, мне не нужно было бы нарушать твой приказ, — предположила Блю.
— Мора, раз уж сделала ребенка из своей ДНК, то и получай, что получилось, — сказала Калла.
Мора вздохнула.
— Блю, я знаю, что ты не идиотка. Вот только случается, что и умные люди делают глупости.
— Не стань одной из этих людей! — рявкнула Калла.
— Персефона? — спросила Мора.
— Мне нечего добавить, — проговорила Персефона своим хрупким голоском. — Но, подумав пару секунд, все же добавила: — Если придется ударить кого-нибудь, не вкладывай большой палец в кулак. Если сломаешь его, потом будешь сильно жалеть.
— Ладно, — поспешно сказала Блю. — Мне нужно бежать.
— Могла бы, по крайней мере, сказать, что раскаиваешься и тому подобное, — укорила ее Мора. — Сделать вид, будто у меня есть над тобой хоть какая-нибудь власть.
Блю не знала, что на это ответить. Мора обладала всей возможной властью над нею, но никогда не проявляла ее в виде запретов или ультиматумов. Поэтому она сказала:
— Я сожалею. Мне надо было сказать тебе, что я собираюсь сделать то, от чего ты меня предостерегала.
— Не слышу в твоем голосе должного сокрушения, — сказала Мора.
Калла снова поймала Блю за руку, и та испугалась было, что она почувствует, с какими странностями связаны поиски Ганси. Но Калла лишь опрокинула в рот остатки коктейля, проглотила и произнесла мурлыкающим голосом:
— Со всей этой беготней постарайся не забыть, что в пятницу вечером мы идем в кино.
— Мы… вечером… в кино… — заикаясь, повторила Блю.
Калла нахмурила брови.
— Ты обещала.
Несколько секунд Блю безуспешно пыталась вспомнить, когда они с Каллой вообще говорили насчет кино, а потом ее осенило, что та имела в виду: состоявшийся давным-давно разговор. О том, как забраться в комнату Нив.
— Я забыла, что мы договаривались на эту неделю, — сказала Блю.
Мора встряхнула свой стакан, в котором почти не убавилось напитка. Она всегда предпочитала не столько пить сама, сколько смотреть, как это делают другие.
— Какой фильм?
— «И карлики начинают с малого», — без запинки ответила Калла. — В оригинале, по-немецки, «Auch Zwerge haben klein angefangen».
Мора скорчила гримасу; Блю не могла понять, относилась она к фильму или к произношению Каллы. Потом сказала:
— Кстати. Мы с Нив сегодня вечером уйдем.
Калла вскинула бровь, а Персефона зачем-то дернула ниточку своих кружевных чулок.
— И что же вы будете делать? — спросила Блю. — Искать моего отца? Гадать по видению в воде?
Мора перестала покачивать стакан.
— Ну, уж, конечно, не болтаться с Ганси.
По крайней мере, Блю не поколебалась в уверенности насчет того, что мать никогда не лжет ей.
Она просто ничего не говорит.
