Глава 22

Ганси нравилось почти все, что было связано с полетами. Ему нравились аэропорты с массами людей, каждый из которых чем-то занимался, ему нравились самолеты с толстыми стеклами в иллюминаторах и откидными столиками в спинках кресел. Когда самолет устремлялся по взлетной полосе, ему приходило на память ускорение, прижимавшее его к спинке сиденья «Камаро» после того, как нажмешь на газ. В визге турбин вертолета ему слышалась воплощенная эффективность. Ему нравились рычажки, верньеры и циферблаты, которыми была усеяна кабина, и даже техническая старомодность простых запоров пристяжных ремней. Едва ли не самое большое удовлетворение Ганси испытывал от достижения целей, и значительная часть заключалась в том, что эти цели были достигнуты эффективными путями. А ведь вряд ли можно было придумать что-то более эффективное, чем стремиться к своей цели по прямой, как летит ворон.

И, конечно, от такого зрелища, как вид Генриетты с высоты в тысячу футов, не могло не захватывать дух.

Мир внизу был густо-зеленым; эту зелень прорезала узкая сверкающая река, в которой отражалось небо. Он мог проследить эту реку до самых гор.

Сейчас, когда они оказались в воздухе, Ганси начал немного волноваться. В присутствии Блю ему начало казаться, что с вертолетом он, возможно, хватил через край. Он гадал, смягчится она или, напротив, еще сильнее ожесточится, если он признается, что вертолет принадлежит Хелен и что ему не пришлось заплатить ни цента за эту прогулку.

Не исключено, что и ожесточится. И, помня данное себе обещание не говорить ничего такого, что могло бы испортить дело, он держал язык за зубами.

— Вот она какая, — раздался прямо в ухе Ганси голос Хелен; в вертолете все пользовались наушниками и микрофонами, чтобы можно было переговариваться, не перекрикивая непрерывный грохот двигателя и роторов, — подружка Ганси.

В наушниках послышалось чуть слышное хмыканье Ронана; Ганси уловил этот звук лишь потому, что очень часто слышал его.

— Наверное, она очень большая, — заметила Блю, — если ее видно отсюда.

— Генриетта, — откликнулась Хелен. Накренив машину, она посмотрела налево. — Они уже поженились. Хотя еще даже не встречались.

— Будешь клевать меня — я тебя выкину и дальше полечу сам, — пригрозил Ганси. Угроза, конечно, не была серьезной. И не только потому, что он, естественно, не стал бы выкидывать Хелен с такой высоты, но и потому, что он не имел права лететь без нее. К тому же, по правде говоря, он почти не умел управлять вертолетом — взял всего несколько уроков. Ему, похоже, не хватало важной способности определять высоту и удерживать горизонталь, что могло привести к противоречивым взаимоотношениям с деревьями. Он утешался тем, что, по крайней мере, с параллельной парковкой у него нет никаких трудностей.

— Ты приготовил маме подарок к дню рождения? — спросила Хелен.

— Да, — ответил Ганси. — Себя.

— На этот подарок она уже много лет нарадоваться не может, — съязвила Хелен.

— Не думаю, что родители ожидают подарков от маленьких детей, — сказал он. — Я материально зависимый. Знаешь, есть такое юридическое понятие…

— Ну, ты, материально зависимый! — воскликнула его сестра и рассмеялась. Хелен смеялась точь-в-точь, как персонажи мультфильмов: «Ха-ха-ха-ха!» Это был устрашающий смех, заставлявший мужчин предполагать, что они могли быть его причиной. — Вся твоя зависимость кончилась, когда тебе исполнилось четыре. Ты прямо из детского сада превратился в старичка с квартирой-студией.

Ганси небрежно отмахнулся. Его сестра была склонна к преувеличениям.

— А что ты ей приготовила?

— Это сюрприз, — надменно отозвалась Хелен и пальцем с розовым ноготком перебросила какой-то рычажок. Этот розовый цвет был единственным признаком, сколько-нибудь намекавшим на женское кокетство. Хелен была красива красотой суперкомпьютера: в эффектном, но утилитарном стиле, насыщенном новейшими техническими ноу-хау, чересчур дорогими для большинства.

— Значит, стекляшка.

Мать Ганси коллекционировала редкие расписные тарелки с той же всепоглощающей страстью, с какой Ганси собирал факты, связанные с Глендуром. Ему не очень-то приятно было видеть, что такая масса посуды используется не по назначению, но коллекцию его матери расхваливали в журналах, и поддерживал мать отнюдь не только отец, так что совершенно ясно, что она была не одинока в своем пристрастии.

Хелен упорно гнула свое.

— Даже слушать не хочу. Ты ничего не приготовил.

— Я такого не говорил!

— Ты сказал, что это стекляшка.

— А что еще я мог сказать?

— Они же не все стеклянные. Та, которую я нашла, не стеклянная.

— Значит, ей не понравится.

Лицо Хелен превратилось из решительного в каменное. Она сердито взглянула на экран GPS. Ганси не хотелось думать о том, сколько времени она затратила на поиски своей не стеклянной тарелки. Он очень не любил, когда какая-нибудь из женщин его семьи оказывалась разочарованной. Это могло испортить самую лучшую еду.

Хелен умолкла, и Ганси вернулся к мыслям о Блю. Что-то в ней тревожило его, однако он не мог сказать, что именно. Достав из кармана лист мяты, Ганси сунул его в рот и уставился на извивавшиеся под ним знакомые дороги Генриетты. Сверху изгибы казались не столь опасными, какими он ощущал их, сидя в «Камаро». Так чем же его тревожит Блю? Адам не испытывает к ней никаких подозрений, а ведь он подозревает всех и вся. Но ведь он, похоже, влюбился в нее по уши. Однако область сердечных отношений была совершенно незнакома Ганси.

— Адам, — позвал он. Ответа не последовало, и Ганси оглянулся назад. Гарнитура с наушниками висела у Адама на шее, сам же он наклонился к Блю и что-то ей показывал на земле. Когда Блю повернулась, подол ее платья задрался, и Ганси увидел длинный треугольник кожи на ее изящном бедре. Второй рукой Адам вцепился в сиденье в нескольких дюймах от ее ноги, кожа на костяшках побелела от напряжения; он действительно терпеть не мог летать. В том, как они расположились, не было ровно ничего интимного, но что-то в этой сцене вызвало у Ганси странное чувство, как будто он услышал неприятное замечание, а потом забыл слова, но не то ощущение, которое они в нем вызвали.

— Адам! — крикнул Ганси.

Его друг с озадаченным видом вскинул голову. Поспешно надел гарнитуру. В наушниках послышался его голос:

— Ты закончил разговор о тарелках своей мамы?

— Полностью. Куда мы отправимся на этот раз? Я подумал: может быть, к той церкви, где я записал голос?

Адам протянул Ганси сложенный листок бумаги.

Ганси расправил его и увидел грубо набросанную схему.

— Что это такое?

— Блю.

Ганси пристально посмотрел на нее, пытаясь понять, выиграет ли она что-нибудь, если укажет им ложное направление. Она не моргнув глазом встретила его взгляд. Снова повернувшись вперед, он положил схему на приборную доску.

— Хелен, давай отправимся туда.

Хелен повернула машину на новый курс. Церковь, которую отметила на карте Блю, находилась минутах в сорока от Генриетты, если ехать на автомобиле, но путь по прямой, как летают птицы, занял всего пятнадцать. Ганси не заметил бы ее, если бы Блю не издала какой-то негромкой невнятный звук. Он увидел пустые, густо заросшие руины. Вокруг можно было разглядеть ровные линии, выложенные древними, очень древними камнями, а также следы от другой стены, которая полностью разрушилась.

— Это оно?

— Да, это все, что осталось.

Что-то внутри Ганси сжалось и замерло.

— Что вы сказали? — спросил он.

— Это руины, но…

— Нет, — перебил он. — Повторите, пожалуйста, именно то, что вы только что произнесли. Прошу вас. — Блю вопросительно взглянула на Адама, тот пожал плечами.

— Я точно не помню… Может быть… Да, это все?

Вот что терзало его все это время. Он понял, что узнал ее голос. Он узнал генриеттский акцент, он узнал интонацию.

На диктофоне был записан голос Блю.

— У меня еще есть горючее! — рявкнула Хелен, как будто она уже говорила это, а Ганси прослушал. Возможно, что так оно и было. — Говори, куда лететь дальше.

Что все это значит? Он снова ощутил бремя ответственности, благоговение, нечто большее, чем он сам. И одновременно предчувствие и испуг.

— Блю, где проходит линия? — спросил Адам.

Блю прижимала к стеклу растопыренные большой и указательный пальцы, как будто что-то измеряла.

— Туда, — ответила она. — В сторону гор. Летите… Видите два дуба? Церковь — это одна точка, а вторая точка как раз между ними. Если провести такую прямую… это и будет нужное направление.

Если в канун дня Святого Марка он действительно разговаривал с Блю — то что же все это значило?

— Вы уверены? — Этот вопрос задала Хелен своим резким голосом суперкомпьютера. — У меня топлива всего на полтора часа.

— Я не сказала бы, если бы не была уверена, — недовольно ответила Блю.

Хелен чуть заметно улыбнулась и направила вертолет в ту сторону, куда указала Блю.

— Блю.

Это заговорил Ронан — впервые за все время, — и все, даже Хелен, повернулись к нему. Он сидел, наклонив голову, в позе, которую Ганси счел вызывающей. И взгляд, который он устремил на Блю, пожалуй, должен был проткнуть ее насквозь.

— Вы знаете Ганси? — спросил он.

Ганси вспомнил, как Ронан, прислонившись к Свину, снова и снова прокручивал запись на диктофоне.

Под устремленными на нее взглядами Блю явно приготовилась к обороне.

— Видела его только раз, — неохотно ответила она.

Крепко сцепив пальцы и упершись локтями в колени, Ронан перегнулся через Адама ближе к Блю. Он умел принимать грозный вид.

— И каким же образом, — спросил он, — вам удалось узнать имя Ганси?

К чести Блю, она не отшатнулась. Ее уши порозовели, но она твердо сказала:

— Прежде всего не лезьте мне в лицо.

— А если полезу?

— Ронан… — сказал Ганси.

Ронан выпрямился.

— Мне тоже хотелось бы это знать, — сказал Ганси. Ему казалось, что его сердце полностью утратило вес.

Блю, уставившись в пол, теребила оборки своего немыслимого платья.

— Думаю, что вы имеете на это полное право, — сказала она, немного подумав. И рассерженно добавила, указав на Ронана: — А вот таким способом вы от меня никаких ответов не добьетесь. Если он еще раз сунется ко мне — будете искать то, что вам нужно, сами. Я… Знаете что: я скажу вам, как узнала ваше имя, а вы объясните мне, что значит рисунок, который я видела в вашей тетради.

— С каких это пор мы ведем переговоры с террористами? — спросил Ронан.

— С каких это пор я стала террористкой? — огрызнулась Блю. — Лично мне кажется, что я пришла, чтобы дать вам то, что вы, парни, уже давно ищете, а вы строите из себя невесть что.

— Не все, — возразил Адам.

— Я ничего не строю из себя, — сказал Ганси. Ему было очень неприятно думать, что он может не понравиться ей. — Ну так что же вы хотите узнать?

Блю протянула руку.

— Погодите. Сейчас я покажу, что имела в виду.

Ганси позволил ей снова взять свою тетрадь. Пролистав несколько страниц, она повернула тетрадь к нему, держа ее так, что и сама могла видеть страницы. Там описывался артефакт, который Ганси нашел в Пенсильвании. Ну и кое-где он набросал какие-то рисунки.

— По-моему, это человек, бегущий за автомобилем, — сказал Ганси.

— Не то. Вот это. — Она ткнула пальцем в другую закорючку.

— Это силовые линии. — Он протянул руку, чтобы забрать тетрадь. В этот момент он был странно, чрезмерно насторожен и заметил, насколько внимательно Блю следила за тем, как он это сделал. Он не сомневался в том, что от ее внимания не ускользнуло то, насколько привычно его левая ладонь прильнула к кожаной обложке, то, что пальцы его правой руки отлично знают, сколько усилия приложить для того, чтоб страницы раскрылись именно там, где он хочет. Было совершенно ясно, что тетрадь и Ганси уже давно знакомы между собой, и он хотел, чтобы она заметила это.

Ему не хотелось слишком уж тщательно анализировать причину этого порыва. Вместо этого он сосредоточился на листании тетради. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы найти нужную страницу — карту Соединенных Штатов, испещренную изогнутыми линиями.

Он провел пальцем по одной из них, соединявшей Нью-Йорк и Вашингтон. Другая линия, перекрещивающаяся с нею, проходила через Бостон и Сент-Луис. Третья, пересекавшая обе первых горизонтально, пролегла через Вирджинию, Кентукки и далее на запад. Как всегда, вид начерченных линий вызывал чувство некоего удовлетворения, нечто такое, что приводило на память игру в «охоту за старьем» и детские рисунки.

— Это три главные линии, — сказал Ганси. — Те, которые, вероятно, имеют значение.

— Значение для чего?

— Вы много прочитали?

— М-м… Кое-что. Много. Почти все.

— Те, которые, вероятно, имеют значение для поисков Глендура, — продолжил он. — Линия, пересекающая Вирджинию, дальше упирается в острова. Я имею в виду Англию.

Блю картинно закатила глаза и сделала это настолько выразительно, что Ганси заметил ее мимику, даже не поворачивая головы.

— Спасибо, я поняла, о каких островах идет речь. В городской школе не так уж плохо учат.

Он ухитрился снова обидеть ее, не приложив для этого никаких усилий.

— Конечно, нет. О двух остальных линиях известно, что на них происходит очень много необычного. Э-э… паранормальных явлений. Полтергейсты, люди-мотыльки, черные собаки…

Оказалось, что колебался он зря. Блю и не подумала смеяться над ним.

— Этот узор рисовала моя мать, — сказала она. — Силовые линии. И еще Нив — одна из женщин, которые живут у нас. Они не знали, что это такое. Знали только, что это важно. Поэтому и я захотела узнать.

— Теперь вы, — бросил Ронан.

— Я… видела дух Ганси, — ответила она. — До этого я никогда не видела духов. Я вообще не вижу таких вещей, а на этот раз случилось. Я спросила, как вас зовут, и вы ответили: «Ганси. Да, это все». Если откровенно, это была одна из причин, по которой я решила отправиться с вами сегодня.

Ответ полностью удовлетворил Ганси — как-никак, она была дочерью экстрасенса, и то, что она сказала, полностью соответствовало записи на диктофоне — но ему все же показалось, что это не полный ответ.

— Где это было? — требовательно спросил Ронан.

— Я сидела на ограде с одной из своих сводных теток.

— Этот ответ, похоже, удовлетворил и Ронана, потому что теперь он поинтересовался:

— С кем сводных?

— Боже! — воскликнул Адам. — Ронан, прекрати.

Наступило напряженное молчание, лишь ровно рычал вертолет. Все ждали — понимал Ганси — его решения. Поверил ли он ее ответу, считает ли он, что нужно следовать по указанному ею направлению, доверяет ли он ей?

Ее голос был записан на диктофон. Он чувствовал, что у него, похоже, нет выбора. И думал, хотя и не желал говорить это вслух при Хелен: «Ронан, ты прав. Начинается, что-то начинается». И еще он думал: «Адам, расскажи мне, что ты о ней думаешь. Скажи, почему ты доверяешь ей. Хоть на этот раз избавь меня от необходимости решать. Я ведь не знаю, прав ли я». Но вместо этого он сказал:

— Я хотел бы, чтобы мы были друг с другом откровеннее. Хватит игр. И это касается не только Блю, а всех нас.

— Я всегда откровенен, — сказал Ронан.

— О, старина, я такого вранья от тебя еще не слышал, — отозвался Адам.

— Ладно, — сказала Блю.

Ганси подозревал, что никто из них не был полностью честен, но, по крайней мере, он сообщил им, чего хотел. Иногда ему оставалось надеяться лишь на такие вот публичные заявления.

В наушниках вновь воцарилась тишина; Адам, Блю и Ганси старательно смотрели в окна. Внизу тянулась зелень, зелень и снова зелень; с этой высоты все казалось совершенно необычным — набором игрушек с бархатными полями и деревьями размером с брокколи.

— Что мы ищем? — спросила Хелен.

Ганси сказал:

— Как обычно.

— И что бывает обычно? — поинтересовалась Блю.

Обычно почти всегда оказывалось многими акрами, где не было ничего, однако об этом говорить Ганси не стал.

— Иногда силовые линии имеют какие-то внешние признаки, которые видны с воздуха. В Англии, например, некоторые линии можно определить по изображениям лошадей на склонах холмов.

Уффингтонскую белую лошадь, силуэт длиной 300 метров на склоне мелового холма в Англии, он впервые увидел, когда летел вместе с Мэлори на маленьком самолетике. Как и все связанное с силовыми линиями, лошадь была не совсем… стандартной. Изображение было стилизовано и вытянуто — изящный жутковатый силуэт, больше походивший на символ лошади, чем на настоящую лошадь.

— Расскажи ей о Наске, — посоветовал Адам.

— О, конечно! — обрадовался Ганси. Блю прочла многое из того, что имелось в тетради, но ведь туда входило далеко не все. К тому же она в отличие от Ронана, Адама и Ноа не жила этими интересами на протяжении целого года. Он вдруг почувствовал, что ему трудно сдержать возбуждение от одной только мысли, что сейчас он сможет все ей объяснить. Если ему удавалось изложить разом все факты, история всегда казалась более достоверной.

— В Перу на земле изображены сотни линий, которые складываются в различные изображения: обезьян, птиц, людей и вымышленных созданий. Они созданы много тысяч лет назад, но разглядеть их можно только с большой высоты. С самолета. Они просто слишком велики, и при взгляде с земли разбиваются на отдельные ничем не связанные детали. Когда стоишь рядом, то видишь всего лишь извилистую тропу.

— Вы видели их своими глазами, — утвердительно заметила Блю.

Когда Ганси сам увидел огромные, странные, симметричные картины Наски, он понял, что не имеет права отступить до тех пор, пока не отыщет Глендура. Его поразили размеры линий — причудливые рисунки в сотни и сотни футов в глубине пустыни. Его изумила виртуозность изображений. Рисунки были математически точны в своем совершенном качестве, их симметрия не имела ни одного изъяна. И последним, что поразило его до самых печенок, был эмоциональный порыв, таинственная тупая боль, которая никак не желала прекращаться. Ганси казалось, что он просто не выживет, если не узнает, означают ли что-то эти линии.

Об этой части своей эпопеи с поисками Глендура он никогда и никому не рассказывал. И вообще-то не собирался.

— Ганси, — позвал Адам, — что там такое?

Четверо пассажиров дружно повернули головы, а вертолет замедлил движение. Они уже достигли гор, и почва повышалась навстречу машине. Неровные склоны, покрытые таинственными зелеными лесами, бурным темным морем скатывались сверху. Но среди склонов и расщелин отчетливо выделялся уходящий под уклон зеленый ковер поля, отмеченного бледными пунктирными линиями.

— Посмотрите, разве это не контур? — спросил он. — Хелен, останови. Останови!

— Ты, может быть, думаешь, что это велосипед? — проворчала Хелен, но вертолет все же завис в воздухе.

— Смотрите! — снова воскликнул Адам. — Крыло! А это клюв. Птица?

— Нет, — холодно, размеренным голосом сказал Ронан. — Не просто птица. Это ворон.

Ганси не сразу, но все же разглядел силуэт, возникший в высокой траве: да, птица с запрокинутой головой и крыльями, сложенными, как страницы в книге. Расправленные перья хвоста и упрощенно изображенный клюв.

Ронан был прав. Даже в этом стилизованном изображении легко угадывались крупная голова, благородный изгиб клюва и оторочка из перьев на шее. Птица, несомненно, была вороном.

По его коже пробежали мурашки.

— Сажай вертолет! — потребовал он.

— Нельзя садиться в частных владениях, — возразила Хелен.

Ганси бросил на сестру уничтожающий взгляд. Ему нужно было записать координаты GPS. Нужно было сфотографировать находку для своих записей. Но больше всего ему было нужно прикоснуться к линиям, изображавшим птицу, и убедиться в их реальности.

— Хелен, две секунды!

Ответный взгляд был понимающим, вернее, снисходительным, и два-три года назад, когда Ганси был младше и еще плохо умел владеть собой, привел бы к ссоре.

— Если землевладелец увидит меня здесь и решит поднять скандал, меня могут лишить лицензии.

— Две секунды! Ты же сама видела… Вокруг на многие мили нет ни одного жилища.

Хелен сохраняла полное спокойствие.

— Через два часа я должна быть у родителей.

— Две секунды!

В конце концов она закатила глаза, откинулась на сиденье и, покачав головой, потянулась к приборной панели.

— Хелен, спасибо, — сказал Адам.

— Две секунды, — мрачно повторила она. — Если не уложитесь, я улечу без вас.

Вертолет приземлился в 15 футах от сердца странного ворона.