Глава 21

Ослушаться Мору было необыкновенно легко.

У Моры Сарджент было очень мало опыта по обучению детей дисциплине, у Блю — очень мало опыта подчинения дисциплине, так что помешать Блю отправиться куда-то вместе с Адамом, когда он появился перед ее домом, не могло ровным счетом ничего. Ее даже не мучили угрызения совести; возможно, потому, что по этой части у нее тоже было очень мало практики. По правде говоря, самым замечательным во всей этой истории было то, что она против всякого ожидания была полна надежды. Она действовала против желания матери: встречалась с мальчиком, встречалась с «вороненком». Ей следовало бы ужасаться своим поступкам.

Но, когда она поздоровалась с Адамом, ей было очень трудно воспринять его как «вороненка». Он стоял, глубоко засунув руки в карманы, от него исходил пыльный запах скошенной травы. Ушиб на щеке подсох и казался еще страшнее.

— Отлично выглядите, — сказал он, когда они бок о бок зашагали по тротуару.

Блю сомневалась, что он говорит серьезно. На ней были тяжелые ботинки, которые она отыскала в благотворительном магазине «Гудвилл» (она украсила их вышивкой мулине при помощи очень толстой и прочной иглы), платье, которое она смастерила несколько месяцев назад, нашив на него множество оборок из разной зеленой ткани. В том числе в полосочку. В том числе прозрачной. В том числе «кроше». Адам выглядел рядом с нею очень консервативно. Можно было подумать, что она похищала его. Они, с некоторым беспокойством думала Блю, вовсе не походили на нормальную парочку.

— Спасибо, — ответила она. А потом поспешно, пока не утратила решимости, спросила: — Зачем вы попросили у меня номер телефона?

Адам шел все тем же шагом, подчеркнуто не глядя по сторонам. Он казался застенчивым до тех пор, пока не повернул голову.

— А мне не следовало?

— Вы только поймите меня правильно, — ответила Блю. Ее щеки слегка потеплели, но она уже глубоко влезла в разговор, и пути назад для нее не было. — Потому что я знаю: вы подумаете, что я сожалею об этом, а это не так.

— Вот и прекрасно.

— Потому что я не красавица. Ну, не из таких, какие должны нравиться мальчикам из Эглайонби.

— Я учусь в Эглайонби, — сообщил Адам.

Адам не походил на ученика Эглайонби — такого, какими были остальные мальчики, учившиеся в Эглайонби.

— Я считаю, что вы очень симпатичная.

Когда он произносил эти слова, она, впервые за весь день, услышала акцент Генриетты: протяжные гласные и глухой звук в конце слова. На ближнем дереве безостановочно насвистывал кардинал: вик-вик-вик. Кроссовки Адама чуть слышно шаркали по асфальту. Блю задумалась над его словами, а потом задумалась еще раз.

— Фу, — сказала она наконец. Она испытывала примерно то же ощущение, как и после того, когда впервые прочитала карточку, которая лежала в букете. Какую-то необыкновенную неполноту. Будто его слова туго натянули между ними какие-то связи, и ей нужно что-то сделать, чтобы ослабить напряжение. — Впрочем, благодарю. Я тоже считаю вас симпатичным.

Он рассмеялся своим немного удивленным смешком.

— У меня есть и другой вопрос, — сказала Блю. — Вы помните последние слова, которые моя мать сказала Ганси?

Адам сразу как-то сник — значит, помнил.

— Верно. — Блю глубоко вздохнула. — Она сказала, что не станет помогать. Но я этого не говорила.

После его звонка она наскоро нацарапала очень приблизительную схему, где была безымянная церковь, возле которой они с Нив сидели в канун дня Святого Марка. На схеме имелись всего лишь несколько неровных параллельных линий, обозначавших магистральную дорогу, несколько разбегающихся, словно нити паутины, поперечных улиц с подписанными названиями и, наконец, квадратик, обозначавший церковь.

Она протянула Адаму эту схему — ничем не примечательный, помятый листок бумаги, вырванный из тетрадки. А потом извлекла из сумки и вручила ему тетрадь Ганси.

Адам резко остановился. Блю, оказавшись на несколько футов впереди, тоже остановилась и ждала, пока он, нахмурившись, разглядывал то, что держал в руках. Он держал тетрадь очень осторожно, как будто она была очень важна для него или была очень важна для кого-то, кто был очень важен для него. Ей отчаянно хотелось, чтобы он доверял ей и уважал ее, но по его лицу было видно, что у нее не так уж много времени для того, чтобы добиться и того, и другого.

— Ганси забыл ее в «Нино», — поспешно сказала она. — Тетрадь. Знаю, я должна была вернуть ее во время гадания, но мама… Ну, вы же видели ее. Она не может нормально… в общем, ей это не понравилось бы. Я не знала, что и подумать. В общем, я хочу тоже участвовать в том деле, которым вы — ваша компания — занимается. Если там действительно происходит что-то сверхъестественное, я хочу это увидеть. Вот и все.

Адам задал лишь один короткий вопрос:

— Зачем?

В разговоре с ним не существовало иного варианта, кроме правды, выраженной самым неприкрашенным образом. Блю сомневалась, что он согласится на что-нибудь другое.

— В нашей семье я одна лишена экстрасенсорного таланта. Вы слышали, что говорила мама: я всего лишь облегчаю работу экстрасенсам. Если магия существует, я хочу ее увидеть. Хотя бы разок.

— Вы ничем не лучше Ганси, — сказал Адам, но, судя по его тону, он вовсе не видел в желании Блю ничего плохого. — Ему тоже не нужно ничего другого, кроме как убедиться в том, что все это существует на самом деле.

Он так и этак крутил тетрадный листок. Блю сразу полегчало — пока он не пошевелился с места, она не отдавала себе отчета в том, насколько неподвижно он замер, а теперь скопившееся было вокруг них напряжение начало таять.

— Это путь к дороге ме… к силовой линии, — объяснила она, указывая на схему. — Церковь стоит на силовой линии.

— Вы уверены?

Блю смерила его испепеляющим взглядом.

— Послушайте, или вы мне верите, или не верите. Вы ведь сами меня пригласили. Заняться исследованиями!

Лицо Адама расплылось в улыбке; она настолько не соответствовала его обычному выражению, что всем чертам лица Адама пришлось сдвинуться с места.

— Значит, вы ничего не делаете потихоньку, да?

По тому, как он это произнес, Блю показалось, что она произвела на него примерно такое же впечатление, какое обычно производила на мужчин Орла. Блю это очень понравилось, тем более что, как выяснилось, для этого не нужно было делать ничего, кроме как быть самой собой.

— Ничего из того, что стоит делать.

— Что ж, — ответил он, — думаю, вам придется убедиться в том, что я делаю потихоньку очень многое. Если вас это не будет раздражать, то, думаю, мы поладим.

Оказалось, что она проходит или проезжает на велосипеде мимо квартиры Ганси ежедневно по пути в школу или к «Нино». Когда они подошли к здоровенному зданию промышленного вида, Блю увидела на заросшей травой автостоянке слепяще яркий оранжевый «Камаро» и в какой-то сотне метров от машины лоснящийся темно-синий вертолет.

Словам про вертолет она поначалу не слишком поверила. Во всяком случае, не поверила настолько, чтобы увидеть настоящий, в натуральную величину вертолет, стоявший на автостоянке с таким видом, будто так и надо, будто это всего лишь чей-то внедорожник.

Блю застыла на месте и выдохнула:

— Ого!

— Я знаю, — ответил Адам.

И тут снова появился Ганси, и снова Блю испытала странное потрясение от того, что помнила его в виде духа, а в действительности он стоял рядом с вертолетом.

— Наконец-то! — крикнул он, подбегая к ним. На нем снова были те же дурацкие мокасины, которые она запомнила в день гадания, но на сей раз они дополнялись длинными шортами с множеством карманов и желтой рубашкой-поло, в которой у него был такой вид, будто он приготовился к любым возможным неприятностям, если только к числу неприятностей можно отнести, например, падение за борт яхты. В руке он держал квадратный пакет натурального яблочного сока.

Этим самым соком без пестицидов он ткнул в сторону Блю.

— Вы тоже отправляетесь?

Точь-в-точь как и во время гадания Блю от одного лишь его присутствия почувствовала себя нищей, маленькой и глупой.

— Вы имеете в виду полет на вертолете, который вам повезло нанять в свое распоряжение? — осведомилась она, тщательно следя за протяженностью гласных звуков.

На затянутых в сияющий хлопок плечах Ганси висел такой же сияющий кожаный рюкзачок. Его улыбка была радушной и искренней, как будто мать Блю совсем недавно не отказала наотрез ему в помощи, как будто сама Блю только что не сказала ему почти откровенную грубость.

— Вы говорите так, будто в этом есть что-то плохое.

За его спиной взревел мотор вертолета. Адам протянул Ганси тетрадь, тот с несколько удивленным видом взял ее. С него слетела небольшая часть самоуверенности; Блю хватило этого, чтобы снова убедиться в том, что эта самоуверенность — часть маски Президента Сотового Телефона.

— Где она была? — выкрикнул Ганси.

Говорить по-другому он сейчас не мог. Лопасти вертолета закрутились и даже не ревели, а, пожалуй, визжали. Воздух бил Блю по ушам, но это было скорее ощущение, чем звук.

Адам указал на Блю.

— Спасибо! — проорал Ганси. Это был сам собой разумевшийся ответ; Блю уже сообразила, что стоит Ганси растеряться, как он возвращается к своей высокопарной вежливости. Одновременно он наблюдал за Адамом, пытаясь уловить хоть какие-то знаки насчет того, как относиться к ней. Адам еще раз кивнул — очень коротко, — и маска еще немного сдвинулась. Блю пыталась угадать, исчезает ли полностью обличье Президента Сотового Телефона, когда он находится среди друзей. Может быть, там, глубже, как раз и находится тот Ганси, которого она видела в церковном дворе.

Это была отрезвляющая мысль.

Воздух вокруг рокотал. Блю казалось, что ее платье вот-вот улетит.

— Эта штука безопасна? — спросила она.

— Безопасна, как сама жизнь, — ответил Ганси. — Адам, мы выбиваемся из графика. Блю, если вы летите, держите крепче юбку и полезайте внутрь.

Он наклонился и направился к вертолету; его рубаха вздулась пузырем.

Блю внезапно почувствовала, что волнуется. Нельзя сказать, чтобы ей было страшно. Дело было лишь в том, что, проснувшись утром, она не подготовилась психологически к тому, что ей придется взлететь над землей в компании «воронят». Вертолет, несмотря на свою величину и издаваемый шум, казался не особенно надежной вещью — не такой, которой стоило бы доверить жизнь, а мальчики были, в общем-то, незнакомыми. Вот теперь у нее появилось чувство, что она и в самом деле ослушалась Мору.

— Я никогда не летала, — призналась она Адаму (для этого ей пришлось орать во все горло, чтобы он расслышал ее сквозь рев вертолета).

— Никогда? — крикнул в ответ Адам.

Она кивнула. Он наклонился к самому ее уху, чтобы она слышала его голос. От него пахло чем-то вроде лета и дешевого шампуня. Она почувствовала, что по ее телу от пупка до подошв пробежала щекотная дрожь.

— Я летал один раз, — сообщил он. Блю чувствовала на своей коже его жаркое дыхание. Она оцепенела; в мозгу мелькнула одна-единственная мысль: это же близко, как поцелуй. Происходящее казалось ей как раз таким опасным, каким она себе его представляла. — Терпеть не могу, — добавил он.

Шли секунды; оба стояли неподвижно. Ей следовало сказать ему, что он не должен целовать ее — на тот случай, если он и есть ее настоящая любовь, — но разве могла она это сделать? Разве могла она сказать такое мальчику, даже не зная вовсе, хочет ли он поцеловать ее?

Она почувствовала, что он взял ее за руку. Его ладонь оказалась мокрой от пота. Он действительно терпеть не мог летать.

Ганси, стоявший у двери вертолета, оглянулся. Когда он увидел, что они держатся за руки, в его улыбке появилось нечто двусмысленное.

— Терпеть не могу! — крикнул Адам Ганси. Его щеки пылали.

— Я знаю! — крикнул в ответ Ганси.

В вертолете было место для трех пассажиров на скамье в задней части кабины и одно не слишком удобное сиденье рядом с пилотом. Вообще кабина походила бы на салон очень большого автомобиля, вот только у привязных ремней было целых пять застежек, и они вполне подошли бы для «крестокрыла» — космического истребителя из «Звездных войн». Блю не хотелось думать о том, зачем пассажирам нужно так тщательно пристегиваться; возможно, те, кто это выдумал, ожидали, что людей начнет швырять от стенки к стенке.

Ронан, тот «вороненок», который походил на «вороненка» больше, чем все остальные, уже занял место у окна. Подняв голову, чтобы взглянуть на вошедших, он не улыбнулся. Адам хлопнул Ронана по плечу и уселся посередине, а Блю досталось место у второго окна. Пока она возилась с пристяжными ремнями, Ганси забрался в кабину; они с Адамом приветствовали друг друга, стукнувшись костяшками сжатых кулаков.

Через несколько минут, когда Ганси карабкался на переднее сиденье, Блю увидела, что он улыбается, открыто и искренне, и что он страшно возбужден тем, что они отправляются туда, куда отправляются. В нем не было ничего общего с его прежним лощеным обликом. Это было некое внутреннее веселье, порожденное, — решила она, — пребыванием в вертолете, и сама Блю испытывала такое же возбуждение.

Адам наклонился к ней, как будто хотел что-то сказать, но в конце концов лишь покачал головой и улыбнулся, как будто Ганси был шуткой, которую слишком трудно растолковать.

Впереди Ганси повернулся к пилоту, который немного удивил Блю, — это оказалась молодая женщина с поразительно прямым носом, каштановыми волосами, собранными в красивый пучок. Наушники надежно удерживали на месте все выбившиеся прядки. Кажется, близость, возникшая между Блю и Адамом, заинтересовала ее больше, чем Ганси.

— Дик, ты не хочешь познакомить нас? — крикнула пилот.

Ганси скорчил рожу.

— Блю, — сказал он, — позвольте представить вам мою сестру Хелен.