Глава 23
Как только вертолет коснулся земли, Ганси выскочил из кабины в траву, оказавшуюся намного выше коленей, и зашагал с таким видом, будто был полноправным владельцем этого места. Ронан шел рядом с ним. Через открытую дверь вертолета Блю слышала, как он произнес в телефон имя Ноа и повторил GPS-координаты местонахождения поля. Он был властен и полон энергии — король в своем замке.
Ну а Блю оказалась гораздо медлительнее. По целому ряду причин она после полета ощущала в ногах сильную слабость. Она никак не могла решить, правильно ли будет сказать Ганси всю правду насчет кануна дня Святого Марка, и опасалась, что Ронан снова полезет к ней с разговорами.
Впрочем, воздух этого поля был изумительный — пахло травой, и деревьями, и немного водой, и еще много-много чем. Блю подумала, что была бы счастлива, доведись ей жить здесь. Адам, стоявший рядом с нею, прикрыл глаза от солнца. Он выглядел здесь как дома, его блекло-каштановые волосы почти не отличались цветом от прошлогодней травы, и весь он выглядел представительнее, чем казался Блю раньше. Она вспомнила, как Адам недавно взял ее за руку, и подумала: было бы ей приятно, если бы он сделал это снова.
— Эти линии отсюда почти невидимы, — не без удивления сказал Адам. Он, конечно, был прав. Хотя Блю отчетливо видела ворона перед тем, как они приземлились рядом с ним, сейчас же все географические приметы, из которых складывалось его очертание, оказались почти невидимы. — Но летать я все равно терпеть не могу. Очень жаль, что Ронан так повел себя.
— Лететь было совсем неплохо, — сказала Блю. Ей действительно понравилось (если бы не Ронан) ощущение полета в очень шумном пузыре, способном двигаться в любом направлении. — Я ожидала худшего. Надо только вроде как не думать о том, что можно что-то сделать, и тогда все в порядке. Ну а Ронан…
— Он просто питбуль, — заявил Адам.
— Я знакома с несколькими очень милыми питбулями. — Среди собак, с которыми Блю еженедельно гуляла, имелся пестрый питбуль с очаровательной улыбкой, какую редко можно встретить среди собак.
— Он из тех питбулей, о которых пишут в вечерних скандальных новостях. Ганси пытается приструнить его.
— Как благородно.
— Это помогает ему легче носить фамилию Ганси.
В этом Блю нисколько не сомневалась.
— Иногда он бывает очень высокомерным.
Адам уставился в землю.
— Он не нарочно. Это все голубая кровь, которая течет в его венах.
Он хотел что-то добавить, но его перебил громкой крик.
— ГЛЕНДУР, ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ? Я ОБЯЗАТЕЛЬНО НАЙДУ ТЕБЯ! — разнесся над полем, отдаваясь от окружавших лесистых склонов, звенящий от возбуждения голос Ганси. Адам и Блю увидели, что он стоял посреди отчетливо видной почти белой дорожки и, раскинув руки, запрокинув голову, кричал в небо. Адам приоткрыл рот в беззвучном смехе.
Ганси широко улыбнулся им обоим. Перед такой улыбкой трудно было устоять: два ряда сверкающих белизной зубов, словно иллюстрация к брошюре, рекламирующей колледж.
— Ракушки, — сказал он и, наклонившись, поднял один из мелких предметов, из которых была сделана дорожка. Обломок был чисто белым, с тупыми, стертыми краями. — Вот из чего сделан ворон. Как делают дороги в Полосе приливов. Полосы из ракушек на голой скале. Что вы об этом думаете?
— Я думаю, что они здорово умаялись, пока таскали ракушки с побережья, — ответил Адам. — И еще я думаю, что Глендур тоже мог бы попасть сюда с побережья.
Ганси указал на Адама пальцем.
Блю вдруг остановилась и уперла руки в бока.
— Значит, вы считаете, что тело Глендура в Уэльсе погрузили на корабль, привезли в Вирджинию, а потом еще и затащили в горы? С какой стати?
— Энергия, — коротко ответил Ганси. Порывшись в рюкзаке, он достал оттуда черную коробочку, очень похожую на маленький автомобильный аккумулятор.
— Что это за штука? — спросила Блю. — Наверное, дорогая.
Отвечая на вопрос, Ганси щелкал переключателями на боку коробочки.
— Датчик электромагнитных частот. Он измеряет энергетические уровни. Кое-кто пользуется такими для охоты за призраками. Считается, что когда рядом находится дух, прибор должен выдать очень высокие показатели. Но считается также, что показатели будут высокими, если оказаться рядом с источником энергии. Например, энергетической линией.
Она хмуро рассматривала прибор. Коробка для измерения магии, казалось ей, своим существованием оскорбляла и своего владельца, и самое магию.
— И, конечно, у вас тут должна быть кнопочка, чтобы управлять этим самым электромагнитным полем. Как же без этого?
Ганси поднял прибор над головой, словно призывал пришельцев.
— Вам кажется, что это ненормально?
Блю не сомневалась, что ему очень хотелось услышать от нее: «Да, это ненормально», поэтому ответила не так:
— О, не сомневаюсь, что в определенных кругах это считается совершенно нормальным.
Эти слова, кажется, задели Ганси, однако он почти полностью сосредоточился на своем приборе, на котором бледно светились две красные лампочки. Он заметил:
— Хотел бы я попасть в эти круги. Значит, как я сказал, энергия. Силовую линию еще называют дорогой…
— Дорогой мертвых, — перебила его Блю. — Я знаю.
Вид у Ганси сделался довольный, как будто она была его ученицей и сейчас должна была победить на конкурсе.
— Так объясните мне. Наверное, вам об этом известно больше.
Как и прежде, он говорил со свободным, величественным старовирджинским акцентом, и на его фоне слова Блю казались совсем неуклюжими.
— Я точно знаю, что мертвые перемещаются по силовым линиям, — сказала она. — Что полагается носить умерших в церковь для погребения по прямой. Вдоль того, что вы называете силовыми линиями. И, конечно, очень дурно носить их другими путями, не теми, которые они выбирают себе в состоянии духов.
— Верно, — сказал он. — И тогда из этого следует, что в линиях есть что-то такое, что укрепляет или сохраняет труп. Душа. Анима. Сущность.
— Ганси, — перебил его Адам к великому облегчению Блю, — ну, серьезно: никто же не знает, что это за сущность.
— Адам, сущность и есть сущность. Это то, что делает личность тем, что она есть. Если бы Глендура сместили с дороги мертвых, то, думаю, магия, которая держит его во сне, оказалась бы разрушена.
— Проще говоря, вы имеете в виду, что, если бы его убрали от линии, он умер бы окончательно.
— Да, — кивнул Ганси. Огоньки на его приборе замигали чаще и ярче; они вели вдоль клюва ворона к деревьям, под которыми уже стоял Ронан. Блю подняла руки, чтобы верхушки травы не задевали тыльных сторон ее ладоней; кое-где трава доставала ей до пояса.
Она спросила:
— Но почему было не оставить его в Уэльсе? Разве не там все время ждут, что он проснется и вновь станет героем?
— Там было восстание, и английская корона считала его предателем, — объяснил Ганси. Он так легко приступил к рассказу, шагая по траве и не отрывая взгляда от датчика, что Блю сразу стало ясно: он рассказывал об этом уже много раз. — Глендур много лет сражался против англичан. К тому же, что было ужасно, шла борьба и между местными аристократами, поддерживавшими ту или иную сторону. Валлийское восстание было подавлено. Глендур исчез. Если бы англичане узнали, где он находится — все равно, живой или мертвый, — они ни за что не дали бы его телу покоиться с миром, как того хотели валлийцы. Вы слышали о казни через повешение, потрошение и четвертование?
— Неужели это так же ужасно, как разговор с Ронаном? — осведомилась Блю. Ганси бросил быстрый взгляд на Ронана — маленькую неотчетливую фигуру под деревьями. Было слышно, как Адам подавил смешок.
— Это зависит от того, трезвый он или пьяный, — ответил Ганси.
— Что он там вообще делает? — спросил Адам.
— Писает.
— Ну вот, стоит оставить Линча без присмотра на пять минут, и он обязательно осквернит место, где оказался.
— Осквернит? Он метит свою территорию.
— В таком случае у него в Вирджинии должно быть больше владений, чем у твоего отца.
— Если так, то получается, что он вообще не должен пользоваться уборными с канализацией.
Блю эта болтовня казалась очень мужской и типичной для Эглайонби — и обращение друг к другу по фамилиям, и шутки насчет привычки мочиться где попало. Еще она решила, что они могут болтать так до бесконечности, и потому перебила их, вернув разговор к Глендуру.
— Они, что, действительно пошли на все эти сложности, чтобы спрятать его тело?
— Взять хотя бы Неда Келли, — сказал Ганси.
Он произнес эту вроде бы бессмысленную фразу так небрежно, что Блю вдруг почувствовала себя дурочкой, как будто система среднего образования на самом деле была куда хуже, чем она о ней думала.
Но тут вмешался Адам. Бросив быстрый взгляд на Блю, он сказал:
— Но ведь, Ганси, никто не знает, кем был Нед Келли.
— Неужели? — осведомился Ганси, с таким неподдельно озадаченным видом, что стало ясно: Адам уже побеждал в их спорах, и тут не было места снисходительности. — Это был австралиец, преступник, объявленный вне закона. Когда британцы поймали его, они страшно издевались над его телом. Известно, что шеф полиции некоторое время использовал его голову как пресс-папье. И только подумайте, что сотворили бы враги с Глендуром! Если валлийцы действительно хоть немного надеялись на то, что Глендур воскреснет, они должны были сделать все, что в их силах, чтобы укрыть его тело в безопасном месте.
— Но почему горы? — спросила Блю. — Почему было не оставить его прямо на берегу?
Эти слова, похоже, напомнили Ганси о чем-то — вместо того, чтобы ответить на ее вопрос, он повернулся к Адаму.
— Я звонил Мэлори насчет ритуала: узнать, пробовал ли он провести его. И он сказал, что сомневается, что его можно устроить в любой точке силовой линии. Он считает, что его нужно проводить в самом «сердце», там, где больше всего энергии. Я думаю, что какое-то такое место они должны были подыскивать для Глендура.
Адам повернулся к Блю.
— Как насчет вашей энергии?
Вопрос застал ее врасплох.
— Что?
— Вы говорили, что усиливаете восприятие других экстрасенсов, — пояснил Адам. — Это как-то связано с энергией?
Блю сама удивилась тому, что он вспомнил об этом, и, тоже к своему удивлению, обрадовалась, что он ответил ей, а не Ганси, который сейчас выковыривал из глаза мошку и тоже ожидал ее ответа.
— Да, — сказала она. — Судя по всему, я усиливаю всякие вещи, для которых требуется энергия. Словно я — ходячий аккумулятор.
— Словно столик в «Старбаксе», который все стремятся занять, — негромко добавил Ганси, двинувшись с места.
Блю ошалело заморгала.
— Что?
— Возле электрической розетки в стене, — пояснил Ганси, полуобернувшись. Он приложил свой прибор к стволу дерева и теперь с любопытством разглядывал то и другое.
Адам кивнул в сторону Блю и сказал, обращаясь к Ганси:
— Я имею в виду, что она, возможно, могла бы превратить обычный отрезок силовой линии в место, пригодное для ритуала. Погоди… мы, что, в лес идем? А как же Хелен?
— Две секунды еще не прошли, — ответил Ганси, хотя, несомненно, это было неправдой. — Насчет энергии — интересная мысль. Впрочем… скажите, а ваша батарея может разрядиться? Из-за чего-нибудь, кроме разговора о проституции?
Блю не удостоила эти слова немедленным ответом. Сначала она подумала о том, как мать говорила, что смерти вовсе не следует бояться, а Нив, похоже, не поверила ей. Бдение у церкви определенно лишило ее чего-то; возможно, ей предстояло обнаружить и какие-нибудь последствия похуже.
— Нет, вот это уже интересно… — произнес, не обращаясь ни к кому, Ганси. Он встал, расставив ноги, над крошечным ручейком, протекавшим по самому краю леса. Это была всего лишь струйка воды, растекавшаяся по траве и, журча, скрывавшаяся под землей. Внимание Ганси было приковано к прибору, который он держал прямо над водой. Указатель продолжал мигать.
— Хелен… — снова напомнил Адам. К ним присоединился Ронан, и теперь они оба оглядывались в сторону вертолета.
— Я сказал: «Это интересно», — повторил Ганси.
— А я сказал: «Хелен».
— Еще несколько шагов.
— Она взбесится.
Вид у Ганси был мрачный, и Блю сразу поняла, что Адаму не удастся настоять на своем.
— Я тебя предупредил, — сказал Адам.
Выбегавший из леса ручеек не спеша пробирался между двумя старыми кизиловыми деревцами с растрескавшейся корой. Вся компания во главе с Ганси двинулась вверх по его течению. Как только они оказались под деревьями, температура заметно понизилась. Блю не отдавала себе отчета в том, насколько много на лугу было насекомых, пока их жужжание не сменилось тишиной, которую нарушали только отдельные трели невидимых птиц. Это был прекрасный старый лес из могучих дубов и ясеней, цеплявшихся корнями за землю между выпиравшими из нее громадными растрескавшимися камнями. На камнях раскинулись папоротники, стволы деревьев облепил зеленый мох. Воздух благоухал зеленью, ростом и водой. Свет, пробиваясь сквозь листву, делался золотым.
— Как красиво! — выдохнула Блю.
Она обращалась к Адаму, а не к Ганси, но заметила, что Ганси оглянулся на нее. Ронан рядом с ним был удивительно молчалив и, судя по позе, насторожен.
— Вообще, что мы ищем? — спросил Адам.
Ганси был ищейкой и следовал за своим ДЭЧ вдоль постепенно расширявшегося ручья. Здесь через него уже нельзя было запросто переступить; он бежал в ложе из гальки и острых сколков камней, между которыми, как ни странно, то и дело попадались ракушки.
— То же, что и всегда.
— Хелен тебя с костями съест, — предупредил Адам.
— Если сильно разозлится, то пришлет эсэмэску, — сказал Ганси. Чтобы подтвердить свои слова, он выхватил из кармана сотовый телефон. — Вот… здесь нет сигнала.
Они находились в горах, так что можно было не удивляться отсутствию сотового сигнала, но Ганси застыл на месте. Вся четверка рассыпалась в неровный круг, а он пролистывал на экране разные опции. В другой руке он держал датчик, лампочки которого продолжали пылать ярко-красным светом.
— У кого-нибудь есть часы? — спросил он странным голосом.
Блю не привыкла в выходные следить за временем, и потому часов у нее не оказалось. У Ронана на руке имелось только несколько узловатых ремешков. Адам поднял руку. На запястье у него находились дешевые с виду часы с потрепанным ремешком.
— У меня, — сказал он и тут же расстроенно добавил: — Только они, кажется, остановились.
Не говоря ни слова, Ганси повернул к ним экран своего телефона. На нем светился циферблат часов, и Блю не сразу поняла, что они стоят. Долгих несколько секунд все четверо молча глядели на три неподвижные стрелки, изображенные на экране. Вместо часов секунды отсчитывало сердце Блю.
— Это… — произнес Адам, осекся и начал сначала. — Это из-за того, что энергия силовой линии действует на аппаратуру?
— На твои часы? — резким голосом осведомился Ронан. — На твои механические часы?
— Все не так просто, — ответил Ганси. — Мой телефон работает. И датчик. Получается, что время… Я думаю: что если…
Но ответа ни у кого не было, и все это знали.
— Нужно пройти дальше, — сказал Ганси. — Совсем немного дальше.
Он немного подождал: не станут ли возражать его спутники. Никто ничего не сказал; когда Ганси полез через громадный валун, Ронан отправился вместе с ним. Адам взглянул на Блю. Судя по выражению лица, он хотел бы задать вопрос: с тобой все в порядке?
С ней все было в порядке, но в том роде, как во время полета на вертолете. Ее не пугали ни мигающие огни датчика, ни внезапно остановившиеся часы Адама, однако, проснувшись утром, она никак не ожидала, что окажется в месте, где, возможно, время отказывается работать.
Блю протянула руку.
Адам взял руку без малейшего колебания, как будто ожидал, что Блю обратится к нему за помощью. И сказал чуть слышно, так, чтобы слышала только она:
— Сердце колотится как ошалелое.
Как ни странно, на Блю сильнее всего подействовало не то, как его пальцы сплелись с ее, а прикосновение его теплого запястья выше кисти.
Я обязана сказать ему, что он не должен целовать меня, — подумала она.
Но не сейчас. Сейчас ей хотелось ощущать рукой прикосновение его кожи и частое и неуверенное биение пульсов у обоих.
Держась за руки, они карабкались вслед за Ганси. Деревья здесь были еще больше, некоторые из них срослись стволами, образовав нечто подобное мощным высоким крепостным стенам с башнями. Высоко над головами нависал шелестящий величественный потолок. Везде зелень, зелень, зелень. Где-то впереди журчала вода.
На мгновение Блю почудилась музыка.
— Ноа?
Голос Ганси прозвучал слабо и жалко. Он стоял под могучим буком и оглядывался по сторонам. Подойдя еще на несколько шагов, Блю увидела, что он остановился на берегу горного озерца, образованного ручьем, вдоль которого они шли. Вода здесь была глубиной всего в несколько дюймов и изумительно чистая. Своей прозрачностью она словно просила прикоснуться к ней.
— Я, кажется, слышал… — вновь нарушил тишину Ганси. Его взгляд метнулся к соединенным рукам Адама и Блю. И снова на его лице мелькнуло удивление тем, что они шли, держась за руки. Пальцы Адама вдруг напряглись, и их пожатие сделалось сильнее, хотя вряд ли он сам отдавал себе отчет в этом.
Это тоже было частью безмолвной дискуссии, хотя Блю очень сомневалась в том, что кто-нибудь из мальчиков знал, что именно хочет сказать.
Ганси повернулся к озерцу. Лампочки прибора, который он все так же держал в руке, потемнели. Присев на корточки, Ганси провел свободной рукой над водой. Его широко растопыренные пальцы находились в каких-то миллиметрах от поверхности. Вода под его рукой вдруг потемнела, по ней пробежала рябь, и Блю поняла, что это тысячи крохотных рыбешек. Они сверкали серебром, но, входя в легкую тень руки Ганси, становились черными.
— Откуда здесь могла взяться рыба? — спросил Адам.
Ручеек, вдоль которого они шли, был слишком мелким для того, чтобы в нем могла водиться рыба, а озерцо, судя по всему, наполнялось водой дождей, проходивших выше в горах. А с неба, как известно, рыба не падает.
— Не знаю, — ответил Ганси.
Рыбки — крошечные тайны — безостановочно метались и толкались. И снова Блю послышалась музыка, но, взглянув на Адама, она решила, что это, вероятно, всего лишь звук его дыхания.
Ганси снова посмотрел на них, и по его лицу Блю поняла, что это место ему нравится. В его открытом выражении она увидела нечто новое: не только радость от того, что удалось найти силовую линию, и не мелкое удовольствие от подшучивания над Блю. Она распознала странное счастье, которое рождается, когда любишь что-то, неизвестно за что, странное счастье, которое оказывается порой настолько большим, что ощущается как печаль. Что-то в этом роде она ощущала, когда смотрела на звезды.
Таким он был немного ближе к тому Ганси, которого Блю видела в церковном дворе, и сейчас оказалось, что она не в силах смотреть на него.
Поэтому она высвободила пальцы из ладони Адама и направилась к буку, возле которого стоял Ганси. Она осторожно переступила через вылезшие на поверхность узловатые корни и прикоснулась ладонью к его гладкой серой коре. Как и у того дерева, что росло во дворе ее дома, кора бука казалась холодной, как зима, а прикосновение к ней чудесным образом успокаивало.
— Адам. — Это был голос Ронана, и Блю услышала, как шаги Адама осторожно и неторопливо удалились вдоль края воды в ту сторону. Хруст упавших веток под его ногами постепенно делался все тише.
— Сомневаюсь, что эти рыбки настоящие, — негромко сказал Ганси.
Это прозвучало настолько несуразно, что Блю все же снова повернулась к нему. А он, помахивая рукой, смотрел на воду.
— Я думаю, что они здесь потому, что я решил, что они должны здесь быть, — сказал Ганси.
— Ну, конечно, Господь! — ехидно отозвалась Блю.
Он еще раз пошевелил рукой; она увидела, как в воде снова сверкнули контуры рыбок. А Ганси нерешительно продолжал:
— Что сказала во время гадания та женщина? Та, что с такими волосами… Она сказала, что все дело в восприятии… Нет, в намерении.
— Это Персефона. И намерение относится к картам, — сказала Блю. — Это относится к гаданию: когда позволяешь кому-нибудь проникнуть в твои мысли, чтобы увидеть, как складываются будущее и прошлое. Но не к рыбе. Как могут намерения воздействовать на рыбу? Жизнь нельзя переделать переговорами и сделками.
— Какого цвета были рыбы, когда мы пришли сюда? — спросил он.
Они были черными и серебряными, или, по крайней мере, казались такими в свете, падавшем сквозь поверхность воды. Ганси — Блю нисколько не сомневалась — искал признаки непостижимой магии, но она не собиралась позволить так легко сбить себя с толку. Голубое и коричневое при определенном освещении вполне может показаться черным или серебряным. Тем не менее она шагнула в размокшую грязь на самом берегу озерца, туда, где находился Ганси, и присела на корточки рядом с ним. Все рыбки, прикрытые тенью его руки, казались одинаково темными и неразличимыми.
— Я смотрел на них и пытался сообразить, как они все-таки сюда попали, а потом вспомнил, что существует один вид форели, который часто живет в маленьких речках, — сказал Ганси. — Он вроде бы называется гольцом. Американским гольцом. Тогда получается, что хоть какой-то смысл во всем этом есть. Возможно, люди заселили рыбу в это озеро или в озеро где-нибудь выше по течению. Вот что я подумал. У гольца верх серебристый, а брюшко красное.
— Допустим, — сказала она.
Вытянутая рука Ганси неподвижно висела над водой.
— Скажите, когда мы только что пришли сюда, в пруду были красные рыбы?
Блю промолчала, и он посмотрел на нее. Она покачала головой. Красных определенно не было.
Ганси резко отдернул руку.
Стайка мальков кинулась врассыпную искать новое убежище, но Блю успела разглядеть, что все они были серебристыми с красным.
И не красноватым, а ярко-красным, красным, как закат, красным, как мечта. Как будто они никогда не были окрашены в какие-нибудь другие цвета.
— Ничего не понимаю, — сказала Блю. Правда, в глубине ее души гнездилось ощущение, что она все понимает, но не может облечь свое понимание в мысли и подобрать для него слова. Она чувствовала себя так, будто является частью сновидения этого места или оно, это место, является частью ее сновидения.
— Я тоже.
Тут слева от них раздался чей-то голос, и они дружно повернули туда головы.
— Это Адам? — спросила Блю. И вроде бы неправильно было задавать такой вопрос, но сейчас она ни в чем не была уверена.
Они снова услышали голос Адама, на этот раз более отчетливо. Они с Ронаном стояли на противоположном берегу озера. За их спинами возвышался большой дуб, в стволе которого зияло дупло высотой в рост человека. А под ногами, в воде, лежало отражение Адама и дерева, которое выглядело более далеким и холодным, чем то, что существовало в реальности.
Адам с силой растирал руки, как будто замерз. Ронан стоял рядом с ним и рассматривал, полуобернувшись, что-то такое, чего Блю не видела отсюда.
— Идите сюда! — крикнул Адам. — И станьте на это место. А потом скажете мне, спятил я или нет. — Его акцент слышался очень отчетливо, а это значило, как начала понимать Блю, что он слишком взволнован для того, чтобы скрывать его.
Блю присмотрелась к дуплу. Как и все дыры в деревьях, оно имело грубо неправильную форму и выглядело сырым и черным; разнообразные грибки, внедрившиеся в кору и древесину, продолжали свой труд и непрерывно углубляли выемку. Неровные края отверстия были настолько тонкими, что вряд ли можно было предсказать дереву сколько-нибудь долгую жизнь.
— Что-то случилось? — спросил Ганси.
— Закрой глаза, — посоветовал Адам. Он стоял, скрестив руки на груди, и крепко сжимал пальцами бицепсы. Дышал он при этом так, что Блю сразу вспомнила, как просыпалась после ночного кошмара — сердце отчаянно бьется, воздуха не хватает, мышцы ног болят после бегства от погони, которой на самом деле не было. — В смысле: сначала встань сюда, а потом закрой глаза.
— А ты заходил туда? — спросил Ганси у Ронана. Тот покачал головой.
— Он его нашел, — сообщил Адам.
— Я туда не пойду, — плоским, как доска, голосом сказал Ронан. В его устах это звучало не признанием в трусости, а принципиальной позицией, как и отказ взять карту во время гадания.
— А мне плевать, — сказала Блю. — Я пойду.
Ей было очень трудно представить себе, что после того, как она войдет внутрь трухлявого дерева, что-то сможет напугать ее — каким бы странным ни был лес, в котором они находились. Шагнув в проем, она повернулась и оказалась лицом к оставшемуся снаружи миру. Воздух в дупле был сырым и затхлым. Здесь также было тепло, и, хотя Блю отлично понимала, что дело тут в процессах гниения, ей показалось, что дерево такое же теплокровное, как и она сама.
Перед нею стоял Адам, все так же обхватывая себя руками. Что, по его мнению, должно здесь произойти?
Она закрыла глаза. И почти сразу же ощутила запах дождя — не слабый аромат тихой мороси, а мощный, то нарастающий, то слабеющий запах бури, всеобъемлющий запах ветра, примчавшегося с необъятных водных просторов. А потом она поняла, что что-то прикасается к ее лицу.
Открыв глаза, она оказалась одновременно в своем теле и вне его, глядя на него со стороны. И никаких признаков дуплистого дерева поблизости. Блю, находившаяся перед нею, стояла в нескольких дюймах от юноши в форменном джемпере Эглайонби. Он чуть заметно сутулился, его плечи потемнели от дождя. Это его пальцы Блю ощутила на лице. Он провел по ее щекам тыльными сторонами своих пальцев.
По лицу другой Блю текли слезы. Благодаря какой-то странной магии Блю чувствовала их и на своем лице. Она ощущала также и тяжкое и продолжавшее нарастать страдание, печаль, которая ощущалась большей, чем она сама. Слезы другой Блю казались бесконечными. Они симметрично струились капля за каплей по ее обеим щекам.
Юноша в джемпере Эглайонби наклонил голову и коснулся лбом лба Блю. Она ощутила прикосновение его кожи и неожиданно уловила запах мяты.
«Все будет хорошо, — сказал Ганси другой Блю. Она была уверена, что ему страшно. — Все будет хорошо».
Вопреки всякой вероятности, Блю поняла, что та, другая, Блю плакала, потому что любила Ганси. И что причина, по которой Ганси так осторожно прикасался к ней пальцами, состояла в том, что он знал, что ее поцелуй может убить его. Она чувствовала, как сильно другой Блю хотелось поцеловать его, хотя она страшно боялась этого. Но она никак не могла понять, почему ее настоящие, сегодняшние воспоминания, когда она оказалась в дупле, смешались с иными, ложными воспоминаниями о том, как их губы почти соприкасались, о жизни, которую другая Блю уже прожила.
«Что ж. Я готов. — Голос Ганси дрогнул и на мгновение прервался. — Блю, поцелуй меня».
Потрясенная, Блю по-настоящему открыла глаза и теперь увидела вокруг себя темноту дупла и снова вдохнула тяжелый запах гниющего дерева. Внутри у нее все словно перекрутилось от призрачной печали и страсти, которые она ощутила в видении. Она ослабела и растерялась и, когда вышла из дупла, не могла поднять глаз на Ганси.
— Ну и?.. — спросил Ганси.
— Это… — с трудом выговорила она, — что-то такое…
Не дождавшись от нее иных слов, он сам занял место в дупле.
Все увиденное казалось совершенно реальным. Было ли это будущее? Был ли это один из вариантов будущего? Был ли это сон наяву? Было невозможно представить себе, чтобы она влюбилась в Ганси — именно в него! — но в видении это оказалось не просто возможным, но и бесспорным фактом.
Когда Ганси повернулся в дупле спиной ко входу, Адам взял ее за руку и привлек поближе к себе. Движение было не очень-то вежливым, но Блю не думала, что это намеренная грубость. Впрочем, она удивилась, когда он вытер ее щеки основанием ладони свободной руки; оказалось, что она плакала по-настоящему.
— Хочу, чтобы вы знали, — яростным шепотом сообщил Адам, — я никогда не сделал бы такого. Это все неправда. Я ни за что не поступил бы так с ним.
Он крепко сжимал пальцами запястье Блю, и она почувствовала, что его трясет. Она, моргая, посмотрела на Адама и насухо вытерла щеки. Еще через мгновение она поняла, что он, судя по всему, видел совсем не то, что она.
Но, если спрашивать его, что он видел, придется рассказать и свое видение.
Ронан откровенно рассматривал их, как будто знал, даже не побывав в дупле, что с ними там случилось.
Ганси стоял, склонив голову, в нескольких футах от них, в дупле. Он сцепил руки перед грудью и походил на статую в церкви. В его облике — его фигуре, над которой, как арка, смыкалось пустотелое дерево, его глазницах, утративших в полутьме всякий цвет, — вдруг проявилось что-то очень древнее. Он оставался самим собой, но стал и чем-то еще — это что-то Блю впервые увидела в нем во время гадания; это ощущение инакости, чего-то большего, чем он сам, словно истекало из неподвижной фигуры Ганси, застывшей внутри темного полого дерева.
Адам смотрел в сторону, и теперь — теперь — Блю разгадала выражение его лица: стыд. Он увидел в дупле неизвестно что, был уверен, что Ганси сейчас видит то же самое, и не мог этого вынести.
Ганси открыл глаза.
— Что вы видели? — спросила Блю.
Он поднял голову. Это было медленное, сонное движение.
— Я видел Глендура, — сказал Ганси.
