Глава 15
Конечно, Ганси не приехал на гадание к назначенному времени. Оно — время — наступило и миновало. А Ганси так и не было. И что, пожалуй, было еще неприятнее, Адам тоже не звонил. Блю отодвинула занавески, чтобы видеть происходящее снаружи, но там не было ничего, кроме обычного предвечернего уличного движения. Мора уж начала выдумывать оправдания для посетителя.
— Может быть, он неправильно записал время, — сказала она.
Блю сомневалась, что он неправильно записал время.
Прошло еще десять минут.
Мора сказала:
— Может быть, у него машина испортилась.
Блю сомневалась, что у него испортилась машина.
Калла отложила роман, который читала, и поднялась наверх. Оттуда донесся ее голос:
— Кстати, вы мне напомнили. Нужно, чтобы кто-нибудь проверил привязной ремень в «Форде». Я видела в твоем будущем аварию. Рядом с тем подозрительным мебельным магазином. Очень уродливый мужчина с сотовым телефоном остановится и будет очень старательно помогать.
Возможно, она действительно видела в будущем Моры автомобильную аварию, хотя с тем же успехом это могло быть преувеличением. Во всяком случае Мора сделала пометку на календаре.
— Может быть, я случайно назвала ему не сегодняшний, а завтрашний вечер, — сказала Мора.
— Такое всегда возможно, — пробормотала Персефона и добавила погромче: — Пожалуй, я сделаю пирог.
Блю с тревогой посмотрела на нее. Приготовление пирога было длительным занятием и требовало любовной заботы. Персефона не любила, когда ее отвлекали в это время. Она не стала бы затевать пирог, если бы считала, что ее отвлечет визит Ганси.
Мора некоторое время смотрела на Персефону, а потом извлекла из холодильника желтую тыкву и брусок масла. Теперь Блю точно знала, как пройдет остаток дня. Персефона приготовит что-нибудь сладкое. Мора приготовит что-нибудь на масле. Рано или поздно появится Калла и приготовит что-нибудь с сосисками или беконом. Так бывало каждый раз, если еду не планировали заранее.
Блю не думала, что Мора назвала Ганси не сегодняшний, а завтрашний день. Она думала, что Ганси посмотрел на часы на торпеде своего «Мерседес-Бенца» или радиоприемник «астон-мартина» и решил, что гаданье помешает его занятию скалолазанием или матчу в ракетбол. И выкинул гадание из головы, как Адам выкинул из головы телефонный звонок ей. Говоря по большому счету, она не слишком удивлялась. Их поведение точь-в-точь соответствовало тому, чего она ожидала от «воронят».
Как только Блю наконец решила подняться наверх к своему вышиванию и урокам, Орла, находившаяся в телефонной комнате, вдруг громко взвыла; правда, из этого воя можно было выделить осмысленные слова:
— Перед домом стоит «Камаро» семьдесят третьего года! Замечательно подходит к моим ногтям!
Когда Блю в последний раз обратила внимание на ногти Орлы, их украшал сложный многоцветный узор. Она плохо представляла себе, как выглядит «Камаро» семьдесят третьего года, но была уверена в том, что машина покрыта каким-нибудь хитроумным орнаментом — это должно производить впечатление. Еще она была уверена в том, что Орла висит на телефоне; в противном случае она уже была бы здесь и наблюдала бы за происходящим.
— Что ж, мы идем, — сказала Мора, вывалив тыкву в раковину. В кухне появилась Калла; они с Персефоной обменялись выразительными взглядами.
Блю показалось, что ее желудок провалился до самых пяток.
Ганси. Вот и все.
Прозвенел дверной звонок.
— Ты готова? — обратилась Калла к Блю.
Ганси был тем мальчиком, которого она либо убьет, либо полюбит. Или и то, и другое. Куда там — готова! А теперь уже и некогда: Мора открывает дверь.
На крыльце стояли трое юношей, подсвеченных со спины садившимся солнцем, точно так же, как Нив много недель назад. Три комплекта плеч: одни квадратные, одни мощные, одни узкие.
— Извините, что опоздал, — сказал тот, что стоял впереди, с квадратными плечами. От него исходил мятный запах, точно так же, как и в церковном дворе. — Надеюсь, из-за этого не будет проблем?
Блю узнала этот голос.
Когда Президент Сотовый Телефон вошел в прихожую, ей пришлось ухватиться за перила, чтобы удержать равновесие.
О нет! Только не он! Все прошедшее время она гадала, как этот самый Ганси умрет, а теперь выяснилось, что ей предстоит задушить его. У «Нино» рев музыки заглушал обертоны его голоса, а запах чеснока забивал мятный аромат.
Но сейчас, когда она сложила два и два, все встало на свои места.
В их прихожей он не так сильно походил на президента, но лишь потому, что из-за жары не слишком аккуратно засучил рукава застегнутой на все пуговицы рубашки и снял галстук. Его блекло-каштановые волосы тоже были взлохмачены, как это бывает у многих в жаркий день в Вирджинии. Но часы находились при нем — такой величины, что ими можно насмерть убить грабителя банка, — и его все так же окружала аура величия. Аура, означавшая, что не только он сам никогда не был беден, но и его отец не был, и отец его отца, и отец отца его отца. Она не могла бы сказать, был ли он действительно потрясающе хорош собой или просто потрясающе богат. Возможно, это одно и то же.
Ганси. Это Ганси.
А это значило, что тетрадь принадлежала ему.
Это означало, что Адам принадлежал ему.
— Что ж, — сказала Мора. Было заметно, что любопытство заставило ее забыть о требовании соблюдать график. — Еще не поздно. Пойдемте в рабочую комнату. Могу я узнать ваши имена?
Потому что Президент Сотовый Телефон, конечно, привел с собой почти всю свою компанию из «Нино», за исключением Неряхи. Каким-то образом они втроем полностью заняли собой всю прихожую, чуть ли не через край — мужчины, громогласные, чувствующие себя в своем кругу настолько хорошо, что никому другому попасть в этот круг и чувствовать себя там так же хорошо они просто не позволили бы. Они были стайкой ухоженных животных, вооруженных своими часами, и своей драгоценной обувью, и покроем своей дорогой школьной формы. Даже татуировка того, что с ехидным лицом, перерезающая его позвоночник над воротником, была оружием, каким-то образом направленным против Блю.
— Ганси, — снова представился Президент Сотовый Телефон, ткнув себя в грудь. — Адам. Ронан. Куда нам пройти? Туда?
Рукой с выпрямленной ладонью, как у регулировщика уличного движения, он указал на дверь приемной.
— Туда, — подтвердила Мора. — Кстати, это моя дочь. Она будет присутствовать при гадании, если вы не против.
Ганси отыскал взглядом Блю. До этого мгновения он вежливо улыбался, но тут его лицо застыло в полуулыбке.
— Привет еще раз, — сказал он. — Неловко получилось.
— Вы знакомы? — Мора стрельнула в Блю ядовитым взглядом. Блю почувствовала себя несправедливо подвергнутой обвинению.
— Да, — с достоинством ответил Ганси. — У нас вышел спор насчет альтернативных профессий для женщин. Я не знал, что она ваша дочь. А ты, Адам?
Он бросил ядовитый взгляд на Адама, который откровенно выпучил глаза. Адам, единственный из всех, не был в школьной форме; он держал перед грудью растопыренную ладонь, словно надеялся спрятать свою выцветшую футболку с эмблемой «кока-колы».
— Я тоже не знал! — сказал Адам. Если бы Блю знала, что сюда придет он, то ни за что не надела бы свой детского вида голубой топик с вышитыми на вороте перьями. Он как раз уставился на них. И повторил, обращаясь уже только к Блю:
— Я не знал, клянусь.
— Что случилось с вашим лицом? — спросила Блю.
Адам с сокрушенным видом пожал плечами. От него или от Ронана исходил резкий запах гаража.
— Вы считаете, что так я выгляжу круче? — осведомился он извиняющимся тоном.
На самом деле так он выглядел более хрупким и испачканным, ну, скажем, как чайная чашка, испачканная землей. Но Блю не стала говорить это вслух.
— Так ты выглядишь неудачником, — сказал Ронан.
— Ронан, — произнес Ганси.
— Мне нужно, чтобы все сели по местам! — крикнула Мора.
Кричащая Мора представляла собой настолько необычное и устрашающее явление, что почти все тут же опустились или попадали в разномастные кресла, стоявшие в приемной. Адам погладил ладонью скулу, будто надеялся стереть с нее ушиб. Ганси занял большое кресло с подлокотниками, стоявшее во главе стола, положил руки перед собой, словно председатель правления на заседании, и, вздернув одну бровь, посмотрел на оправленный в рамку портрет Стива Мартина.
Только Калла и Ронан остались стоять, враждебно рассматривая друг друга.
И все равно оставалось ощущение, что в доме никогда не бывало так много народу, что нисколько не соответствовало действительности. Вероятно, можно было бы признать, что здесь никогда не бывало так много мужчин одновременно. И уж определенно так много «воронят».
Блю казалось, что они одним лишь своим присутствием как-то обокрали ее. После того, как они явились сюда, ее семья вдруг показалась жалкой.
— Здесь, — сказала Мора, — чересчур, просто чертовски, шумно. — Из того, как она сообщила это, прикасаясь одним пальцем к артерии, пульсирующей прямо под нижней челюстью, Блю стало ясно, что громкими были вовсе не их голоса. Она имела в виду нечто такое, что слышала в своей голове. Персефона тоже поморщилась.
— Мне выйти? — спросила Блю, хотя этого она хотела меньше всего на свете.
— Зачем вам уходить? — тут же спросил ничего не понимавший Ганси.
— Она делает так, что мы все слышим громче, — пояснила Мора. Она, нахмурившись, рассматривала всех присутствовавших, словно пыталась отыскать какой-то смысл в происходившем. — А вы трое… Вы и так очень громкие.
Кожа Блю прямо-таки горела. Она легко могла бы представить себе, что нагревается, как электропровод, что через нее проходят искры, которые непрерывно испускают обе группы. Интересно, что такое может происходить под кожей у этих «воронят», что даже маму оглушило? Это они все вместе или только Ганси, его энергия, вырывающаяся наружу в преддверии смерти?
— Что значит «очень громкие»? — спросил Ганси. Он, думала Блю, несомненно, являлся вожаком этого маленького отряда. Остальные двое не сводят с него глаз, стараясь уловить подсказку, как оценивать ситуацию.
— Я имела в виду, что в ваших энергиях есть что-то очень… — Мора не договорила, утратив интерес к собственному объяснению. Она повернулась к Персефоне. Блю заметила, что они переглянулись. Это значило: что происходит?
— Ну и как мы будем со всем этим разбираться?
От той растерянности и смущения, с какими она задала этот вопрос, желудок Блю стиснуло нервным спазмом. Ее мать явно нервничала. Второй раз подряд гадание заводило ее в очень неуютное состояние.
— Поодиночке? — почти неслышно предложила Персефона.
— С выбыванием, — сказала Калла. — Или так, или кому-то из них придется уйти. Они слишком громкие.
Адам и Ганси переглянулись. Ронан подергивал ремешки, которые носил на запястье.
— Что значит «с выбыванием»? — спросил Ганси. — Как это отличается от обычного гадания?
Калла продолжала говорить с Морой, как будто он не издал ни звука.
— Совершенно неважно, чего они хотят. Что есть, то есть. Либо так, либо вообще никак.
Мора все так же не отнимала пальца от шеи.
— С выбыванием — значит, каждый из вас берет из колоды Таро только одну карту, и мы истолковываем ее.
Ганси и Адам тоже переглянулись, вернее, провели глазами беззвучный диалог. Блю привыкла видеть, как такие вещи делали ее мать и Персефона или Калла, и не думала, что на это способен кто-нибудь еще. И еще от этого в ней пробудилась странная ревность; она хотела и для себя чего-то такого, связей такой силы, что при них слова вовсе не обязательны.
Адам резко и коротко кивнул, соглашаясь с тем, что могло содержать невысказанное утверждение Ганси, и Ганси сказал:
— Как вам больше нравится.
Между Персефоной и Морой завязался короткий спор, хотя, судя по всему, ни той, ни другой в данный момент не нравилось ровно ничего.
— Подожди, — сказала Персефона, когда Мора взяла свою колоду карт. — Пусть карты сдает Блю.
Блю не в первый раз предлагали извлекать карты из колоды. Иногда, в трудных или очень важных гаданиях, ее просили первой прикоснуться к колоде, чтобы прояснить сведения, которые могут содержать карты. На этот раз, взяв карты у матери, она отчетливо чувствовала внимание посетителей. Для того, чтобы произвести на них впечатление, она тасовала колоду довольно-таки театральными движениями, перекидывая карты из одной руки в другую. Она очень ловко делала карточные фокусы, для чего ей не требовалось никакого таланта к ясновидению. «Воронята» как загипнотизированные следили за мельканием карт, а Блю думала, что из нее могла бы выйти отличная фальшивая прорицательница.
Первым не вызвался никто, и она протянула колоду Адаму. Тот встретился с нею взглядом и несколько мгновений не отводил глаза. В этом движении было нечто энергичное, целеустремленное и куда более агрессивное, чем Адам проявлял в тот вечер, когда подошел к ней. Выбрав карту, Адам передал ее Море.
— Двойка мечей, — объявила она. Блю с испугом услышала у матери местный акцент, который внезапно показался ей очень провинциальным и звучал в ее ушах как признак необразованности. Неужели и речь самой Блю звучит так же?
Мора продолжала:
— Вы избегаете трудного выбора. Как будто действуете, но ничего не делаете. Вы амбициозны, но вам кажется, будто кто-то просит у вас нечто такое, чего вы не хотите отдавать. Я думаю, что кто-то близкий вам. Ваш отец?
— Я думаю, брат, — уточнила Персефона.
— У меня нет брата, мэм, — ответил Адам. Но Блю заметила, как он стрельнул глазами в сторону Ганси.
— Не хотите что-нибудь спросить? — осведомилась Мора.
Адам задумался.
— Каким должен быть верный выбор?
Мора и Персефона посовещались. Потом Мора ответила:
— Верного выбора нет. Существует лишь тот, с каким вы сможете жить. Возможно, найдется третий вариант, который подойдет вам больше, но сейчас вы его не видите, потому что слишком сильно связаны с этими двумя. Из того, что я вижу, я предположила бы, что любой другой путь должен предусматривать выход за рамки двух первых вариантов и выбора еще одного, своего собственного. Я также вижу в вас значительную склонность к аналитическому мышлению. Вы уделяете много времени тому, чтобы научиться игнорировать свои эмоции, но сомневаюсь, что сейчас для этого подходящее время.
— Спасибо, — сказал Адам. Это было не совсем верное слово, но и не сказать, чтобы совсем неверное. Блю нравилась его вежливость. Она казалась совсем не такой, как вежливость Ганси. Когда Ганси держался вежливо, это придавало ему силы и властности. Адам же своим вежливым поведением делился своей силой.
Ей показалось, что Ганси нужно будет оставить напоследок, и Блю направилась к Ронану, хотя и немного побаивалась его. Что-то в нем наводило на мысль о каплях яда, невзирая даже на то, что он ничего не говорил. Хуже того, по мнению Блю, в его антагонизме имелось нечто такое, что подталкивало ее к попытке заслужить его благосклонность, добиться его одобрения. Ей казалось, что одобрение такого, как он, кто определенно никого ни во что не ставил, может стоить дорогого.
Чтобы подать колоду Ронану, Блю пришлось встать с места, потому что он остался стоять в дверях, рядом с Каллой. У обоих был такой вид, будто они готовы начать драку.
Когда Блю раскинула перед ним карты, он обвел взглядом находившихся в комнате женщин и заявил:
— Ничего я не возьму. Сначала скажите мне хоть какую-нибудь правду.
— Прошу прощения?.. — сухо произнесла Калла, отвечая вместо Моры.
Голос Ронана походил на стекло — холодное и хрупкое.
— Все, что вы сказали ему, может сгодиться для любого. У каждого, у кого сердце бьется, бывают сомнения. Каждый живой человек имеет хоть какие-то разногласия с братом или отцом. А вы скажите мне что-нибудь такое, чего мне никто другой не скажет. И не суйте мне игральные карты, и не кормите меня всякой юнгианской чушью. Скажите мне что-нибудь конкретное.
Блю прищурилась. Персефона высунула кончик языка, эта привычка была порождена у нее не нахальством, а неуверенностью. Мора недовольно повела плечами.
— Мы не даем ко…
Но ее перебила Калла:
— Вашего отца сгубила тайна, и вы знаете, какая именно.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Персефона и Мора уставились на Каллу. Ганси и Адам уставились на Ронана. Блю уставилась на руку Каллы.
Мора часто приглашала Каллу принять участие в гадании на картах Таро, Персефона иногда просила Каллу помочь ей истолковать ее сны, но они крайне редко просили Каллу обратиться к одному из самых странных ее талантов: психометрии. Калла обладала необычной способностью, прикасаясь к предмету, узнавать о его происхождении, чувствовать мысли ее владельца и видеть места, где предмету доводилось бывать.
Сейчас Калла убрала руку, которую только что протянула, чтобы дотронуться до татуировки Ронана как раз там, где она выступала из-под воротника. Он же, чуть повернув голову, смотрел туда, где секунду назад находились ее пальцы.
Можно было подумать, что кроме Ронана и Каллы в комнате не было ни души. Он был выше нее на целую голову, но казался рядом с нею совсем юным, как тощий дикий котенок, еще не набравший тела. Она же была львицей.
— Что ты такое? — прошипела она.
От улыбки Ронана Блю сделалось холодно. В ней открылась какая-то пустота.
— Ронан?.. — неуверенно произнес Ганси.
— Я подожду в машине. — Не добавив ни слова, Ронан вышел, так хлопнув дверью, что в кухне зазвенела посуда.
Ганси с видом обвинителя повернулся к Калле.
— Его отец умер.
— Я знаю, — ответила Калла. Ее глаза были сощурены.
Голос Ганси звучал подчеркнуто любезно, но позволял от вежливого разговора сразу перейти к откровенной грубости.
— Не знаю, откуда это вам известно, но ошарашивать мальчишку такими вещами — гнусное дело.
— Не мальчишку, а змею, вы хотите сказать? — рявкнула в ответ Калла. — А зачем, интересно, вы сюда пришли, если не верите, что мы можем сделать то, за чем вы к нам обратились? Он просил конкретики. Я дала ему конкретику. Сожалею, конечно, что это не был сахарный сиропчик.
— Калла, — сказала Мора, и одновременно с нею Адам сказал:
— Ганси.
Адам что-то прошептал прямо в ухо Ганси и откинулся на спинку стула. У Ганси на скулах заиграли желваки. Блю видела, как он вновь превращается в Президента Сотовый Телефон; она уже не была уверена, что перед этим он был кем-то другим. Сейчас она жалела, что обращала на него недостаточно внимания и не могла определить, что именно в нем переменилось.
Ганси сказал:
— Прошу прощения. Ронан резок в общении, да и вообще не хотел сюда приходить. Я вовсе не намеревался оскорбить вас подозрением, что вы вводите нас в заблуждение. Не могли бы мы продолжить?
Так мог бы говорить человек намного старше, думала Блю. Так официально по сравнению с остальными мальчишками, которых привел с собой. Нечто, имевшееся в нем, ощутимо тревожило ее; это ощущение казалось родственным тому, которое подталкивало ее произвести впечатление на Ронана. И еще что-то в Ганси заставляло ее постоянно чувствовать (помимо всего прочего), что ей следует скрывать от него свои эмоции. Она никак не могла заставить себя относиться к нему хорошо — иначе то, что имелось в этих мальчишках, что заглушило провидческие способности ее матери и переполнило комнату до краев, вывело бы ее из всякого равновесия.
— Все в порядке, — ответила Мора, хотя произнося эти слова, строго смотрела на Каллу.
Направляясь туда, где сидел Ганси, Блю краем глаза увидела его автомобиль, стоявший на обочине: вспышку немыслимо оранжевого цвета, того самого, каким Орла с удовольствием покрасила бы ногти. Машина была не из тех, какую она ожидала бы увидеть у ученика Эглайонби — тем нравились новые сверкающие штучки, а эта сверкающая штучка была старой, но тем не менее это была определенно машина «вороненка». И в этот самый миг Блю посетило резкое ощущение того, что все происходит слишком быстро для того, чтобы она могла должным образом воспринимать события. Во всех этих мальчишках было что-то странное и сложное, думала Блю, — странное и сложное в том же смысле, в каком странной и сложной была тетрадь. Их жизни были каким-то образом перепутаны, словно сеть, а она каким-то образом умудрилась сделать что-то такое, что прицепило ее на самый краешек этой сети. Или же что-то, сделанное в прошлом, или то, что предстояло сделать в будущем, оказалось некстати. В этой комнате, рядом с Морой, и Каллой, и Персефоной, время ощущалось замкнутым кругом.
Она остановилась перед Ганси. Вблизи она снова уловила запах мяты, и от этого сердце Блю вдруг дало сбой.
Ганси опустил взгляд к развернутым веером картам, которые она держала в руках. Так она видела изгиб его плеч, его затылок, и в ее памяти резко вырос его дух, тот мальчик, в которого, как она боялась, ей предстояло влюбиться. Тот образ не имел ничего схожего с естественной, непринужденной самоуверенностью «вороненка», сидевшего перед нею.
«Ганси, что с тобой происходит? — думала она. — Когда ты сделался таким типом?»
Ганси посмотрел на нее; между его бровями пролегла морщинка.
— Не знаю, как выбрать. Не могли бы вы вынуть карту за меня? Так можно?
Краем глаза Блю заметила, как Адам, нахмурившись, заерзал на стуле.
— Если хотите, — ответила Персефона из-за спины Блю.
— Это зависит от ваших намерений, — добавила Мора.
— Я хотел бы, чтобы это сделали вы, — сказал он. — Прошу вас.
Блю бросила карты на стол; они скользнули по столешнице и остановились. Тогда она провела пальцами над ними. Когда-то Мора сказала ей, что у нее нужные карты могут вызывать в пальцах тепло или щекотку. Для Блю, конечно же, все карты были одинаковыми. Впрочем, одна скользнула чуть дальше остальных; ее-то Блю и выбрала.
Перевернув карту, она не смогла удержаться от короткого безрадостного смешка.
На Блю ее собственным лицом смотрел паж кубков. Можно было подумать, что кто-то насмехается над нею, но в выборе карты она не могла обвинить никого, кроме себя.
Мора, увидев карту, произнесла сдержанным и отстраненным голосом:
— Не эта. Пусть он выберет другую.
— Мора… — мягко начала Персефона, но Мора лишь отмахнулась от нее.
— Другую, — настойчиво повторила она.
— А что не так с этой картой? — спросил Ганси.
— Она заряжена энергией Блю, — объяснила Мора. — Она не должна быть вашей. Вам придется самому взять карту.
Персефона пошевелила губами, но ничего не сказала. Блю положила карту к остальным и снова перетасовала колоду; на сей раз уже без картинных эффектов.
Когда она вновь поднесла карты Ганси, тот отвернулся, будто собирался вытащить лотерейный билет. Задумчиво провел пальцами по краям одной карты, другой… Выбрал одну и перевернул, чтобы показать остальным.
Это оказался паж кубков.
Он посмотрел на лицо нарисованного человечка, потом на лицо Блю, и Блю поняла, что он заметил сходство.
Мора подалась вперед и выхватила карту из его пальцев.
— Возьмите еще одну.
— А в чем дело сейчас? — удивился Ганси. — Что с этой картой не так? Что она значит?
— С ней все так! — отрезала Мора. — Просто она не ваша.
Только сейчас, впервые, Блю заметила на лице Ганси намек на неподдельное раздражение, и от этого ее отношение к нему стало чуть получше.
Это значило, что за внешним обликом «вороненка» имелось что-то еще. Ганси небрежным движением выхватил другую карту, несомненно, решив покончить с этим занятием. Подчеркнуто широким движением он перевернул ее и шлепнул ею по столу.
Блю сглотнула.
— Вот ваша карта, — сказала Мора.
На лежавшей на столе карте был изображен черный рыцарь верхом на белом коне. Забрало шлема было поднято, и нетрудно было разглядеть, что вместо лица у него голый череп, на котором выделялись безглазые глазницы. За спиной рыцаря садилось солнце, а под копытами его коня лежал труп.
Было слышно, как за окнами, позади находившихся в комнате, свистел в деревьях ветер.
— Смерть, — прочитал Ганси в нижней части карты. Судя по голосу, он не был ни удивлен, ни встревожен. Он просто прочитал это слово, как прочитал бы «яйцо» или «Цинциннати».
— Мора, блестящая работа, — сказала Калла. Она стояла, с решительным видом скрестив руки на груди. — Ты собираешься истолковать это мальчику?
— Пожалуй, нам следует просто вернуть ему деньги, — предложила Персефона, хотя Ганси еще ничего не заплатил.
— Я думал, что ясновидящие не предсказывают смерть, — негромко сказал Адам. — Я читал, что карта «Смерть» — это всего лишь символ.
Мора, Калла и Персефона одновременно пробормотали что-то невнятное. Блю, которая не имела ни малейшего сомнения в истинности судьбы Ганси, почувствовала, что ей нехорошо. Учился он в Эглайонби или нет, но он был почти ее сверстником, у него, как все они ясно видели, имелись друзья, которым небезразлична его судьба, и жизнь, в которой нашлось место для ярко-оранжевого автомобиля, и было просто ужасно знать, что не пройдет и 12 месяцев, как он умрет.
— Честно говоря, — сказал Ганси, — меня это нисколько не интересует.
Глаза всех присутствовавших в комнате снова обратились к нему, а он держал карту за краешек и внимательно разглядывал.
— Я имею в виду, что карты — это очень интересно, — пояснил он. Он сказал «карты — это очень интересно», как кто-нибудь мог бы сказать «очень интересно» о каком-нибудь очень необычном пирожном, которое ему не хочется доедать. — И я не собираюсь просить скидок за вашу работу. Но вообще-то я пришел сюда не для того, чтобы вы рассказали мне о моем будущем. Я вполне могу выяснить это и сам в свое время.
При этих словах он бросил короткий взгляд на Каллу, несомненно, давая себе отчет в том, что ходит по тонкой ниточке между «вежливость» и «Ронан».
— На самом деле я пришел, потому что рассчитывал спросить вас об энергии, — продолжал Ганси. — Я знаю, что вы имеете дело с проявлениями энергии, а я пытаюсь отыскать силовую линию, которая, как мне кажется, существует в окрестностях Генриетты. Не известно ли вам чего-нибудь об этом?
Тетрадь!
— Силовая линия? — повторила Мора. — Возможно. Правда, я не очень понимаю, что вы имеете в виду под этим названием. О чем именно вы говорите?
Блю эти слова слегка ошарашили. Она всегда считала мать самым правдивым человеком на свете.
— Это насыщенные энергией прямые линии, которые опоясывают весь мир, — объяснил Ганси. — Считается, они соединяют между собой главные средоточия духовной силы. Адам подумал, что вы должны знать о них, потому что имеете дело с энергиями.
Было совершенно ясно, что он имел в виду дорогу умерших, но Мора не собиралась делиться информацией. Она поджала губы и посмотрела на Персефону и Каллу.
— Вам обеим этот колокол ни о чем не напоминает?
Персефона проткнула пальцем воздух и сообщила:
— Я забыла о глазури для пирога.
Она покинула комнату.
— Мне нужно подумать об этом, — сказала Калла. — Я не сильна в конкретике.
На лице Ганси появилась чуть заметная улыбка, означавшая, что он понимает, что ему врут. За этим выражением угадывалась странная мудрость, и Блю снова решила, что он кажется старше, чем мальчишки, которых он привел с собой.
— Я тоже подумаю, — сказала Мора. — И, если удастся что-то обнаружить, я могла бы позвонить вам. Если вы оставите свой номер телефона.
— О, прекрасно, — ответил Ганси. — Сколько я должен за гадание?
— Всего двадцать, — ответила Мора, поднимаясь с места.
Блю подумала, что это преступление. Да одни шнурки на туфлях этого Ганси стоят больше двадцати долларов.
Он хмуро взглянул на Мору поверх открытого бумажника. Там было много бумажек. Конечно, они могли быть и однодолларовыми, но Блю сомневалась в этом. Она также разглядела в прозрачном кармашке водительские права; с такого расстояния она не могла прочесть надпись, но ясно видела, что напечатанное имя гораздо длиннее, чем просто «Ганси».
— Двадцать?
— За каждого, — добавила Блю.
Калла кашлянула в кулак.
Ганси просветлел лицом и протянул Море шестьдесят долларов. Легко было понять, что эта сумма оказалась больше, чем он рассчитывал заплатить, и мир вернулся к своему привычному облику.
А потом Блю посмотрела на Адама. Он пристально глядел на нее, и Блю показалось, что он видит ее насквозь. Она почувствовала себя виноватой. Не только в том, что содрала с Ганси столько денег, но и из-за того, что Мора солгала. Блю своими глазами видела, как дух Ганси пришел по дороге мертвых, и узнала его имя до того, как он вошел в дверь. Как и мать, она ни сказала об этом ни слова. И стала соучастницей.
— Я провожу вас, — сказала Мора. Ей явно не терпелось поскорее увидеть, как посетители покинут дом. На секунду Блю показалось, что и Ганси чувствует то же самое, но это ощущение тут же прошло. Он с излишней аккуратностью закрыл бумажник, убрал его в карман, а после этого вновь посмотрел на Мору, сжав губы в твердую полоску.
— Послушайте, — начал он, — мы все здесь взрослые люди.
Калла скорчила гримасу, как будто не желала соглашаться с этим утверждением.
Ганси расправил плечи и продолжил:
— И поэтому я считаю, что мы заслуживаем правды. Если вам что-то известно, но вы не хотите мне помочь, лучше так и скажите, но не обманывайте меня.
Это было смелое заявление, а может быть, дерзкое, а может быть, между тем и другим вовсе не было ощутимой разницы. Все находившиеся в комнате повернулись к Море.
Она сказала:
— Я что-то знаю, но не хочу помогать вам.
Вторично за один день Калла взглянула на нее с восхищением. Блю открыла рот. Потом закрыла.
Ганси, однако, лишь кивнул, выказывая ничуть не больше и не меньше недовольства, чем в тот момент, когда Блю в ресторане отвернулась от него.
— Ну, что ж, ладно. Нет-нет, не беспокойтесь. Мы и сами найдем выход.
Именно так они и поступили. Адам бросил на Блю еще один взгляд, значения которого она не сумела с ходу понять. Через секунду взревел мотор «Камаро», и шины взвизгнули, выдав наконец истинные чувства Ганси. Потом в доме наступила тишина. Засасывающая, вязкая тишина, будто «воронята» унесли с собой из квартала все звуки.
Блю резко повернулась к матери.
— Мам… — Она собиралась сказать что-то еще, но сумела лишь повторить, погромче: — Мам!
— Мора, — сказала Калла, — это было очень грубо. — И добавила: — Мне понравилось.
Мора повернулась к Блю, как будто Калла не произнесла ни слова.
— Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь еще встречалась с ним.
— А как же насчет того, что «детьми нельзя управлять приказами»? — негодующе воскликнула Блю.
— Так было до появления Ганси. — Мора звучно швырнула на стол карту Смерти, предоставив Блю возможность насмотреться на череп в шлеме. — Это то же самое, что и совет не переходить улицу перед стоящим автобусом.
В сознании Блю родилось сразу несколько ответов, и ей не сразу удалось выбрать тот, который устраивал ее.
— Почему? Меня-то на дороге мертвых Нив не видела. Я не должна умереть в будущем году.
— Прежде всего дорога мертвых — это не гарантия, а всего лишь обещание, — ответила Мора. — Во-вторых, существуют и иные страшные участи, помимо смерти. Что ты скажешь насчет утраты части тела? Параличе? Неизлечимой психической травме? В этих парнях имеется что-то по-настоящему нехорошее. Когда мать просит тебя не переходить дорогу перед стоящим автобусом, у нее есть на это серьезные основания.
Из кухни донесся слабый голосок Персефоны:
— Мора, если бы кто-нибудь запретил тебе переходить перед автобусом, Блю здесь не было бы.
Мора, нахмурившись, взглянула в ту сторону, а потом провела ладонью по столу для гадания, будто сметала с него крошки.
— Самый лучший сценарий здесь был бы — чтобы ты подружилась с тем мальчиком, который должен умереть.
— А-а! — воскликнула Калла с очень-очень понимающим видом. — Теперь все ясно.
— Не занимайся со мною психоанализом, — сказала Мора.
— Я уже. И снова скажу: «Ах!»
Мора издала какой-то невнятный звук и снова обратилась к Калле:
— Что ты увидела, когда прикоснулась ко второму мальчику? «Вороненку»?
— Они все «воронята», — заметила Блю.
Ее мать покачала головой.
— Нет, этот больше «вороненок», чем остальные.
Калла сложила пальцы в щепотку и потерла их кончики, как будто стирала с них память о татуировке Ронана.
— Это было все равно что заглянуть в их безумное пространство. Из него прет такое, что и представить невозможно. Помнишь, к нам приходила женщина, беременная четверней? Так вот, у него нечто в этом роде, только гораздо хуже.
— Он беременный? — удивилась Блю.
— Он творит, — ответила Калла. — И то пространство тоже творит. Даже не знаю, как еще можно все это выразить.
Блю задумалась о том, какое созидание они имели в виду. Она всегда что-то творила — брала старые вещи, разрезала их и делала из них что-то получше. Брать уже существующие вещи и преобразовывать их в что-то другое. Именно это, по ее представлению, и имело в виду большинство людей, называя кого-то «творческим».
Но она сомневалась, что Калла говорила об этом. Она подозревала, что Калла имела в виду истинное значение творчества: создавать вещи, до которых не существовало ничего.
Мора обратила внимание на выражение лица Блю. Она сказала:
— Блю, прежде я никогда не говорила тебе, что делать, а чего не делать. Но сейчас скажу. Держись от них подальше.
