Глава 14
Хелен, старшая сестра Ганси, позвонила буквально в ту секунду, когда Ганси повернул на грунтовую дорогу, ведущую к владениям Парришей. Разговаривать по телефону, сидя за рулем Свина, на ходу всегда было нелегким делом. Во-первых, у «Камаро» была механическая коробка передач, и во-вторых, он ревел, как здоровенный тягач, а между этими двумя факторами имелась еще куча всякой всячины, в которую входили руль, электрические помехи и грязная рукоятка коробки передач. В результате голоса Хелен почти не было слышно, а Ганси чуть не съехал в канаву.
— Когда у мамы день рождения? — спросила Хелен. Ганси, с одной стороны, было приятно слышать ее голос, а с другой — он был раздражен, что она звонит по столь банальному поводу. По большей части они с сестрой неплохо ладили; вся близкая родня Ганси относилась к редкой и непростой человеческой породе, в которой люди не прикидываются тем, чем не являются на самом деле.
— Это ты все время строишь брачные планы, — сказал Ганси; в это время ниоткуда возникла собака. С бешеным лаем она неслась рядом с «Камаро» и пыталась укусить машину за шину. — Так что всякие даты больше по твоей части.
— То есть ты тоже не помнишь, — ответила Хелен. — А я больше не строю брачных планов. Ну, не все время. Скажем, постоянно, но не каждый день.
Хелен не требовалось становиться кем бы то ни было. Она не делала карьеру, зато у нее были различные хобби, охватывавшие собой жизни других людей.
— Я помню, — напряженным голосом сказал он. — Десятого мая. — Нечистокровный лабрадор, крепко привязанный возле первого дома, который он миновал, печально забрехал на машину.
Другая собака продолжала атаковать шины; ее лай нарастал вместе с ревом мотора. Во дворе трое детей в рубашонках-безрукавках стреляли из пневматических ружей по банкам из-под консервированного молока; они орали: «Эй, Голливуд!» и при виде Свина радостно принялись целиться по его колесам. Одновременно они делали вид, будто прижимают к ушам сотовые телефоны. Ганси неожиданно ощутил какое-то странное чувство к этой троице — к их дружбе, к тому, что они находятся на своем месте и являются его порождением. Он не мог понять, жалость это или зависть. Все вокруг было покрыто пылью.
— Где ты находишься? Судя по тому, что я слышу, можно подумать, что сидишь на фильме Гая Ричи.
— Еду, чтобы встретиться с другом.
— С которым? Вредным или тем, что из «белого отребья»?
— Хелен!
— Прости, — тут же отозвалась она. — Я хотела сказать: с Ледяным капитаном или Парнем с трейлерной стоянки?
— Хелен!
Формально Адам жил не на трейлерной стоянке, хотя бы потому, что все домики были двухсекционными. Адам объяснил, что от последнего из односекционных домиков они избавились уже несколько лет назад, но говорил это он иронически, очевидно, понимая, что удвоение размера трейлера ничего, по сути, не меняет.
— Папа говорит, что они хуже всех, — сообщила Хелен. — А мама сообщила, что вчера домой доставили для тебя очередную из твоих безумных книжек «Новой эры». Ты собираешься домой в ближайшее время?
— Может быть, — ответил Ганси. Почему-то каждая встреча с родителями напоминала ему о том, как мало он достиг в жизни, насколько похожи друг на друга они с Хелен, и о том, что он медленно растет навстречу тому самому, чего так боится Ронан. Он оказался перед светло-голубым двухсекционным трейлером, в котором жили Парриши. — Вероятно, на мамин день рождения. А сейчас мне надо идти. Тут, похоже, могут быть неприятности.
В динамике сотового телефона смех Хелен прозвучал шипящим, лишенным тембра звуком.
— Послушать тебя, так кругом одни отморозки. А я могу поспорить, что ты просто едешь в своем «Камаро», слушаешь с диска «Звуки преступления» и собираешься снять телку около какого-нибудь «Олд нейви».
— Пока, Хелен, — сказал Ганси. Он нажал «конец разговора» и вылез из машины.
Над его головой сразу закружились толстые, сияющие пчелы-плотники, которых появление человека отвлекло от работы по уничтожению лестницы. Постучав, он окинул взглядом уродливое поле, покрытое жухлой травой. Мысль о том, что в Генриетте красивые виды стоят денег, должна была прийти ему в голову намного раньше, но почему-то не пришла. И неважно, что Адам много раз говорил ему о том, что он не знает стоимости денег — от этого он, похоже, нисколько не поумнел.
«Здесь не было никакой весны», — подумал Ганси, и эта мысль показалась ему неожиданно мрачной.
На стук вышла мать Адама. Она была копией сына — такие же удлиненные черты лица, такие же широко расставленные глаза. В сравнении с матерью Ганси она казалась старой и суровой.
— Адам во дворе, — сказала она, прежде чем он успел задать вопрос. Она взглянула на него и тут же отвела взгляд. Ганси не переставал удивляться тому, как родители Адама реагировали на джемпер Эглайонби. Они знали о нем все, что нужно, прежде чем он успевал открыть рот.
— Спасибо, — ответил Ганси, но слово показалось ему на вкус таким, будто у него был полон рот опилок. Без него вполне можно было обойтись, тем более что женщина уже скрылась в доме, закрыв за собой дверь.
Адам лежал под старым «бонневилем», который загнали на невысокую яму под навесом. Ганси не сразу разглядел друга в холодно-голубых тенях. Из-под машины торчал пустой поддон для слива масла. Звуков оттуда не доносилось, и Ганси подумал, что Адам, наверное, не столько работал, сколько пользовался возможностью под предлогом работы не идти в дом.
— Привет, тигра, — окликнул его Ганси.
Колени Адама дернулись, как будто он хотел выползти из-под машины, но в последний момент передумал.
— Что случилось? — уныло осведомился он.
Ганси понимал, что значило это нежелание вылезти на свет, и у него перехватило дыхание от гнева и сознания своей вины. Худшим в том положении, в каком находился Адам, было то, что Ганси не мог ни на что повлиять. Ни капельки. Он бросил тетрадку на верстак.
— Здесь сегодняшние конспекты. Я не мог сказать, что ты заболел. Ты уже слишком много пропускал за последний месяц.
— И что же ты сказал? — ровным голосом осведомился Адам.
Под машиной нехотя скрипнул какой-то инструмент.
— Парриш, вылезай оттуда, — сказал Ганси. — Бросай работу.
В опущенную ладонь Ганси ткнулся холодный собачий нос, и он подскочил от неожиданности. Это оказался тот самый щенок-подросток, который так отчаянно атаковал машину. Ганси неохотно потрепал его за толстое ухо, но тут же отдернул руку, когда он подскочил к машине и принялся облаивать зашевелившиеся ноги Адама. Сначала показались продранные колени камуфляжных рабочих штанов Адама, затем выгоревшая футболка с эмблемой «кока-колы» и, наконец, лицо.
На распухшей, словно галактика, скуле красовалась красная ссадина. Еще один ушиб, потемнее, оказался на переносице.
— Ты уедешь со мною, — тут же заявил Ганси.
— Когда я вернусь, только хуже будет, — ответил Адам.
— Я имею в виду: уедешь совсем. Поселишься в «Монмуте». Должен же быть конец этому.
Адам выпрямился. Собака в упоении прижималась к его ногам, будто он не из-под машины вылез, а по меньшей мере вернулся с другой планеты.
— И что же будет, когда Глендур унесет тебя из Генриетты? — устало спросил он.
Ганси ни за что на свете не признал бы, что это невозможно.
— Ты отправишься со мною.
— Я с тобой? Подумай сам, как ты это себе представляешь? Я потеряю всю работу, которую подыскал здесь, в Эглайонби. Мне придется в другой школе разыгрывать всю эту игру заново.
Когда-то Адам сказал Ганси, что никто не захочет слушать сказок о волшебном обогащении бедняка, пока этого не случится. Но рассчитывать на благополучное завершение этого сюжета сейчас, когда Адам снова прогулял уроки, было трудно. История могла закончиться хорошо, только если отметки у Адама будут высокими.
— Вовсе не обязательно ходить в такую школу, как Эглайонби, — сказал Ганси. — И университеты есть другие, не только в Лиге Плюща. К успеху можно прийти разными путями.
— Ганси, я не осуждаю тебя за твои занятия, — сразу бросил Адам.
Этой фразой он сразу перешел на скользкую почву, так как Ганси знал, что Адаму было нелегко принять мотивы, которыми он руководствовался в своих поисках Глендура. У Адама имелось множество причин для того, чтобы остаться равнодушным к туманным предположениям Ганси, к его размышлениям о том, почему вселенная именно ему предоставила возможность родиться у богатых родителей, и о вероятном наличии какой-то великой цели в его жизни. Ганси знал, что раз он получил такой старт, ему суждено сделать что-то полезное, оставить в мире заметный след, иначе он окажется просто ничтожеством из ничтожеств.
«Беднякам плохо, потому что они бедны, — сказал как-то Адам, — но выходит, что богатым плохо потому, что они богаты».
А Ронан тогда заявил: «Эй, я богат и нисколько не страдаю из-за этого».
Сейчас же Ганси сказал:
— Ну, ладно. Найдем другую хорошую школу. Игру надо доиграть. Устроим тебе новую жизнь.
Адам протянул руку, отыскал ощупью тряпку и принялся тщательно оттирать пальцы от смазки.
— И работу мне придется искать новую. Такие вещи не делаются за один вечер. Знаешь, сколько времени мне потребовалось, чтобы отыскать то, что есть?
Он имел в виду не работу под навесом позади отцовского трейлера. Это была лишь повседневная рутина. Адам работал сразу в трех местах, и важнейшим из своих занятий считал работу на заводе автоприцепов возле Генриетты.
— Я могу поддержать тебя, пока ты не найдешь что-нибудь.
Наступило продолжительное молчание. Адам продолжал оттирать пальцы. Он не смотрел на Ганси. Разговор на эту тему был не первым, они, бывало, спорили подолгу, чуть ли не целыми днями, и все высказанные прежде аргументы уложились в эти несколько секунд тишины. Все это говорилось так часто, что повторять не было никакой необходимости.
Успех имел для Адама значение лишь в том случае, если он добивался его собственными силами.
Молчание нарушил Ганси. Он изо всех сил старался говорить спокойно, однако запальчивость все же пробивалась в его тоне.
— Значит, ты остаешься здесь только из гордости? Он же убьет тебя.
— Ты смотришь слишком много полицейских сериалов.
— Адам, я смотрю вечерние новости, — огрызнулся Ганси. — Почему ты отказался, когда Ронан предлагал научить тебя драться? Ведь предлагал уже дважды. И совершенно серьезно.
Адам с величайшей аккуратностью сложил промасленную тряпку и положил ее обратно на ящик с инструментами. Под навесом было много всякой всячины. Новые стеллажи для инструментов, календари с изображением красоток с обнаженной грудью, мощные компрессоры и много других вещей, которые мистер Парриш считал более полезными, чем школьная форма Адама.
— Потому что тогда он в самом деле убьет меня.
— Не понимаю.
— У него есть пушка, — сказал Адам.
— Христос… — воскликнул Ганси.
Положив ладонь на голову щенка — собака буквально обезумела от счастья, — Адам выглянул из-под навеса и посмотрел на грунтовую дорогу. Он не сказал Ганси, что высматривал там.
— Адам, решайся, — сказал Ганси. — Ну, прошу тебя. У нас все получится.
Адам смотрел в сторону; между его насупленными бровями пролегла морщинка. Он смотрел не на спаренные домики на колесах, загораживавшие передний план, а мимо них, на бесконечную равнину с кочками жухлой травы. Сколько всего влачило здесь существование, не зная настоящей жизни.
— Это значит, что я так никогда и не стану сам себе хозяином, — сказал он. — Если я позволю тебе поддерживать меня, значит, стану твоим. Сейчас я принадлежу ему, а тогда буду принадлежать тебе.
Эти слова задели Ганси куда сильнее, чем он ожидал. Бывали дни, когда поддержкой ему служила только уверенность в том, что их с Адамом дружба относится к той сфере, где деньги не имеют значения. Все, что утверждало обратное, причиняло Ганси куда более сильную боль, чем он согласился бы признать во всеуслышание.
— Значит, вот как ты обо мне думаешь? — сказал он, тщательно подобрав слова.
— Ганси, ты же не знаешь, — ответил Адам. — Ты ничего не знаешь о деньгах, хотя и купаешься в них. Ты не понимаешь, как люди со стороны смотрят на тебя и меня. Им больше ничего знать не нужно. Они считают меня твоей обезьянкой.
Я — только мои деньги. Так считают все, даже Адам.
— Думаешь, твои планы сбудутся, если ты будешь прогуливать школу, потому что позволил отцу поколотить тебя? — нанес ответный удар Ганси. — Ты ничуть не лучше этого щенка. Ты считаешь, что заслужил это.
Адам вдруг резким движением сбросил с полки на бетонный пол жестянку с гвоздями. От грохота оба вздрогнули.
Адам, скрестив руки на груди, отвернулся от Ганси.
— Не прикидывайся умным, — сказал он. — Не приходи больше сюда и не прикидывайся, будто что-то знаешь.
Ганси сказал себе, что надо уйти. Ничего не говоря. Но все же сказал:
— Тогда и ты не прикидывайся, будто тебе есть чем гордиться.
Не успев договорить, он понял, что это несправедливо, а если даже и справедливо, то все равно неверно. Но он не жалел, что сказал это.
Он вернулся к «Камаро» и взял телефон, чтобы позвонить Ронану, но сигнал, как это часто бывало в Генриетте, напрочь исчез. Обычно Ганси в такие моменты думал, будто что-то сверхъестественное действует на энергетические поля в окрестностях города, заглушает сигнал сотовой связи и даже электрический ток.
Сейчас же он просто отметил, что это значит, что ему не удастся ни с кем связаться.
Закрыв глаза, он подумал об ушибе на щеке Адама и темно-красном синяке на переносице. Он представил себе, что приедет сюда когда-нибудь, а Адама здесь не окажется, он будет в больнице, или, даже хуже, что Адам будет здесь, но из него выбьют что-то важное.
От одной только мысли об этом он почувствовал дурноту.
Тут машина дернулась, пассажирская дверь скрипнула, и Ганси открыл глаза.
— Ганси, подожди! — сказал запыхавшийся Адам. Чтобы заглянуть в машину, ему пришлось сложиться чуть ли не вдвое. — Не уезжай, как…
Ганси уронил руки с баранки на колени и уставился на него. Сейчас Адам должен был сказать, что не нужно принимать сказанное им на свой счет. Но как иначе он мог это принять?
— Я лишь пытаюсь помочь.
— Я знаю, — сказал Адам. — Но я так не могу. Просто не сумею оставаться самим собой.
Ганси не понимал его, но все же кивнул. Он хотел, чтобы это закончилось, он хотел перенестись во вчера, когда с Ронаном и Адамом слушал диктофон и на лице Адама еще не было побоев. За спиной Адама он разглядел фигуру миссис Парриш, глядевшую на них с крыльца.
Адам на минуту закрыл глаза. Ганси видел, как под тонкой кожей век шевелились глазные яблоки, словно при пробуждении от сновидения.
А потом он одним изящным движением скользнул на сиденье. Ганси открыл было рот, чтобы задать вопрос, но промолчал.
— Поехали, — сказал Адам, не глядя на Ганси. Его мать продолжала смотреть на них с крыльца, но он и на нее не смотрел. — У нас запланированы ясновидящие, да? Будем выполнять план.
— Да. Но…
— Мне нужно вернуться к десяти.
Теперь Адам посмотрел на Ганси. В его глазах сверкало нечто свирепое и пугающее, нечто неименуемое, которое могло, как всегда боялся Ганси, рано или поздно полностью завладеть им. Он знал, что это компромисс, опасный дар, от которого он предпочел бы отказаться.
Поколебавшись секунду, Ганси стукнулся с Адамом костяшками стиснутых кулаков над рукоятью коробки передач. Адам опустил окно и схватился за крышу, словно ему нужно было держаться.
«Камаро» медленно пополз по одноколейной грунтовой дороге через поле, но почти сразу же ему преградил путь синий пикап «Тойота», направлявшийся навстречу. Адам вдруг перестал дышать. Сквозь два ветровых стекла Ганси встретился взглядом с отцом Адама. Роберт Парриш был здоровенным громилой, бесцветным, как август, выросший из пыли, окружавшей трейлеры. Глаза у него были темные и маленькие, и Ганси не сумел прочесть в них ничего, что относилось бы к Адаму.
Роберт Парриш сплюнул в окно. Он не стал сворачивать, чтобы уступить дорогу. Адам, повернувшись, разглядывал кукурузное поле, но Ганси не отвел глаз.
— Ты не обязан никуда ехать, — сказал Ганси, потому что должен был это сказать.
Голос Адама донесся будто издалека.
— Я поеду.
Ганси вывернул рулевое колесо и наддал газу. Взметнув пыль из-под шин, Свин соскочил с дороги и перевалился через неглубокий кювет. Сердце Ганси зашлось от нехорошего предчувствия, опасности и желания крикнуть в лицо отцу Адама все, что он о нем думал.
Когда они снова выскочили на дорогу позади «Тойоты», Ганси ощущал спиной сопровождавший их взгляд Роберта Парриша.
Тяжесть этого взгляда предсказывала будущее куда материальнее, чем могла бы сделать любая гадалка.
