Глава 10

Велк не спал.

Раньше, когда он был учеником Эглайонби, сон приходил к нему легко — а почему бы и нет? Как и Черни, и остальные одноклассники, на неделе он спал то два, то четыре, то шесть часов — поздно ложился, рано вставал, — зато в выходные устраивал себе настоящий марафонский сон. И когда он спал, это был спокойный сон без сновидений. Нет… он знал, что это неправда. Все видят сны, только не все их запоминают.

Однако теперь ему редко удавалось проспать больше двух-трех часов кряду. Он метался на простынях. Резко вскидывался, разбуженный шепчущими голосами. Он клевал носом, сидя на кожаном диване, единственном предмете обстановки, который не отобрало у него государство. Казалось, что нечто крупнее и сильнее, чем он сам, управляло структурой его сна и жизненной силы, которая то прибывала в нем, то уходила, словно нерегулярные приливы и отливы. Попытки упорядочить картину своего состояния привели его в глубокое расстройство: вроде бы от бессонницы он сильнее страдал в полнолуние и после грозы, но никакой другой закономерности ему выявить не удалось. В мыслях он представлял себе, что им управляет магнитный пульс силовых линий, каким-то образом влившийся в него через смерть Черни.

Недосыпание лишало его жизнь реальности, превращало его дни в ленточку, бесцельно гонимую водой.

Луна была почти полной, недавно прошел дождь, так что Велк не спал. Он сидел в футболке и трусах перед включенным компьютером и с сомнительной эффективностью (к которой, впрочем, не очень-то и стремился) усталого человека манипулировал мышкой. В голове у него хором бубнили и шипели бесчисленные голоса. Все это вместе напоминало статический фон, наполняющий линии связи по соседству с силовыми линиями. Или завывания ветра перед бурей. Или переговоры, которые ведут между собой деревья. Как всегда, Велк не мог уловить ни единого слова и, конечно, понять, о чем идет речь. Впрочем, одно он все-таки понимал: в Генриетте прямо сейчас происходит что-то странное, и голоса только об этом и говорят.

Впервые за последние годы Велк извлек из тесного стенного шкафа свои старые карты округа. Письменного стола у него не было, а кухонный стол был завален вскрытыми коробками готовой лазаньи, которую достаточно было разогреть в микроволновой печи, и тарелками с прилипшими к ним засохшими хлебными крошками, так что он отправился со своими картами в ванную. Как только он начал разворачивать карту на крышке унитаза, из ванны проворно сбежал поселившийся там паук.

На самом деле он не слишком верил в это. О том, куда могла попасть душа, или дух, или как там еще назвать то, что когда-то являлось Черни, Велк понятия не имел, но если он заработал проклятие в виде шепчущих голосов только за то, что участвовал в ритуале, то участь Черни могла оказаться куда хуже.

Велк выпрямился, скрестил руки на груди и принялся рассматривать множество отметок и подписей, которые он делал на картах, пока занимался своими поисками. Кошмарным почерком Черни, всегда красным цветом, были обозначены энергетические уровни вдоль возможного пролегания энергетических линий. Тогда все это было забавой, охотой за сокровищами. Погоней за славой. Вправду ли так? Неважно. Это было дорогостоящей стратегической игрой, полем для которой служило Восточное побережье. Отыскивая закономерности, Велк с любовным усердием вычерчивал на топографических картах круги вокруг заинтересовавших его мест. Кружком была отмечена старая ясеневая роща, где энергетические уровни всегда были высокими. Кружок вокруг разрушенной церкви, которую старалась избегать всякая живность. Кружок вокруг того места, где умер Черни.

Конечно, этот кружок он начертил до смерти Черни. Это место — зловещего вида дубрава — получило известность потому, что на стволе одного из деревьев в старину были вырезаны слова. На латыни. Надпись казалась неполной, трудно поддавалась переводу, и Велк не смог найти для нее иного значения, кроме как «вторая дорога». Энергетические уровни там казались многообещающими, хотя не были постоянными. Было несомненно лишь то, что там проходила силовая линия.

Черни и Велк возвращались туда полдюжины раз, снимали показания (рядом с кружком рукой Черни было проставлено шесть разных чисел), копались в земле в надежде разыскать какие-нибудь артефакты, ночами караулили возможные проявления активности сверхъестественных сил. Велк сконструировал самую сложную и чувствительную рамку — два металлических прута, согнутые под прямым углом и вставленные в трубчатые металлические ручки, чтобы они могли свободно вращаться. Они обрыскали всю местность вокруг дубравы, пытаясь точно установить местонахождение линии.

Но она оставалась прерывистой, то четко просматривалась, то вдруг исчезала, как передача далекой радиостанции. Линии нужно пробуждать, отстраивать их частоты, усиливать сигнал. Черни и Велк решили провести в дубраве ритуал. Правда, они не очень ясно представляли себе процесс. Велку удалось лишь выяснить, что линии любят взаимность и жертвы, но все это было удручающе смутно. Никакой другой информации не подворачивалось, и они продолжали осуществлять свои планы. Прошли зимние каникулы. Весенние каникулы. Заканчивался учебный год.

Позвонила мать Велка и сказала ему, что отец арестован за неэтичное ведение дел и уклонение от уплаты налогов. Выяснилось, что компания вела торговлю с военными преступниками, о чем мать знала, а Велк догадывался, и что ФБР уже несколько лет вело за ней наблюдение. В ту ночь Велк потерял все.

На следующий день газеты напечатали сообщения о катастрофическом крахе семейного состояния Велков. Обе подружки Велка сразу же бросили его. По правде говоря, вторая была, пусть формально, подружкой Черни, так что ее можно и не считать. Но все происходило крайне публично. Вирджинский плейбой, наследник состояния Велка, внезапно вылетел из жилого корпуса Эглайонби, сразу утратил все свои связи и знакомства, лишился всякой надежды на продолжение обучения в Лиге Плюща и был вынужден смотреть, как его автомобиль погрузили на эвакуатор, а из его комнаты вынесли всю мебель и музыкальную аппаратуру.

Последний раз Велк смотрел на эту карту, когда стоял в своей спальне и думал о том, что у него не осталось ничего, кроме одной десятидолларовой купюры. Все его кредитные карты больше не стоили ни цента.

Черни подъехал на своем красном «мустанге». Он не стал вылезать из машины.

— Ну, что, ты превратился в «белую шваль»? — спросил он. У Черни, в общем-то, не было чувства юмора. Просто иногда ему удавалось сказать что-нибудь смешное. На этот раз Велк, стоявший среди обломков своей жизни, не засмеялся.

Теперь силовые линии не были для него игрой.

— Открывай дверь, — сказал Велк. — Поедем проводить ритуал.