Глава 9

Ганси проснулся среди ночи. В лицо ему светила луна, рядом звонил телефон.

Он не сразу нашарил его в постели. Без линз или очков он почти ничего не видел, и ему пришлось поднести экран вплотную к глазам, чтобы прочесть, кто же ему звонит: Малори Р. Теперь Ганси понял, почему звонок раздался в такое неподходящее время. Доктор Роджер Малори жил в Сассексе, где время на пять часов отличалось от времени в Генриетте. Полночь в Вирджинии соответствовала пяти утра у Малори, а он рано просыпался. Малори был одним из верховных авторитетов по части силовых линий во всей Британии. Ему было 80, а может быть, 100 или 200 лет, он написал на эту тему три книги, считавшиеся классическими (в очень узком кругу). Они познакомились тем летом, когда Ганси разрывался между Уэльсом и Лондоном. Малори первым из всех отнесся к пятнадцатилетнему Ганси серьезно, и благодарности, которой после этого проникся к нему Ганси, предстояло нескоро угаснуть.

— Ганси, — приветливо сказал Малори, хорошо усвоивший, что собеседник не любит, когда его называют по имени, и без дальнейших вступлений завел повествование о погоде, о последних четырех заседаниях исторического общества и о том, насколько неудачным оказался его сосед, держащий колли. Ганси понимал не более трех четвертей этого монолога. Прожив в Великобритании почти год, он хорошо научился понимать всякие акценты, но все же часто испытывал трудности в общении с Малори, потому что тот был очень стар, мямлил, причмокивал, да и связь оставляла желать лучшего.

Выбравшись из кровати и нагнувшись над своим макетом Генриетты, Ганси по правилам хорошего тона 12 минут слушал старика и лишь потом вежливо сказал:

— Очень приятно, что вы позвонили.

— Я нашел очень интересный текст, — сообщил Малори. Послышался звук, как будто он либо жевал, либо заворачивал что-то в целлофан. Ганси бывал у него в квартире и вполне допускал, что он мог делать сразу и то, и другое. — Там высказано предположение, что силовые линии неактивны. Спят. Вам это ничего не напоминает?

— Как Глендур? Но что же это значит?

— Это может объяснить, почему их так трудно отыскать. Если они существуют, но пребывают в неактивном состоянии, энергия должна быть слабой и проявляться неравномерно. В Суррее я с этим парнем отслеживал одну линию — 14 миль, отвратительная погода, дождь такой, что каждая капля с турнепс величиной, — а потом она взяла и исчезла.

Ганси достал тюбик с клеем, несколько кусков картона и принялся сооружать крышу, слушая, как Малори восторженно рассказывал о дожде. Немного погодя он спросил:

— Не говорится ли в вашем тексте что-нибудь о том, как пробуждать эти силовые линии? Если можно разбудить Глендура, то, значит, линии тоже можно оживить, да?

— В этом-то все и дело.

— Но все это означает, что для пробуждения Глендура потребуется сделать открытие. Ведь люди постоянно ходят по силовым линиям.

— О, нет, мистер Ганси, вот тут-то вы заблуждаетесь. Дороги духа лежат под землей. Даже если они не всегда находились там, то сейчас их покрывает не один метр накопившейся за века почвы, — возразил Малори. — На самом деле к ним сотни лет никто не прикасался. И мы с вами тоже не ходим по этим линиям. Мы просто следуем за их эхом.

Ганси вспомнил, как во время их с Адамом поисков линий те без всяких видимых причин то исчезали, то вновь появлялись. Гипотеза Малори казалась правдоподобной, и, откровенно говоря, именно она-то и требовалась Ганси. Больше всего ему хотелось погрузиться в книги, чтобы отыскать там факты, подкрепляющие новую идею, — и черт с ним, с учебным днем. Он почувствовал довольно редкий у него приступ сожаления, что он еще не взрослый, что он прикован к Эглайонби; возможно, именно такое ощущение все время мучило Ронана.

— Понятно. Значит, полезем под землю. Может быть, в пещеры?

— О, в пещерах очень опасно, — сразу ответил Малори. — Знаете, как много народу гибнет там каждый год?

Ганси ответил, что понятия не имеет.

— Тысячи, — заверил его Малори. — Это все равно, что кладбища слонов. Гораздо лучше находиться на поверхности земли. Спелеология намного опаснее мотогонок. Нет, этот источник был посвящен ритуалу, который должен с поверхности пробудить силовые линии, сделать так, чтобы они узнали о вашем присутствии. Вы как бы символически возлагаете руки на энергию прямо здесь, в Марианне.

— Генриетте.

— Это в Техасе?

Всякий раз, когда Ганси говорил с британцами об Америке, они всегда полагали, что он имеет в виду Техас.

— В Вирджинии, — ответил он.

— Ну, конечно, — с готовностью согласился Малори. — Только представьте, насколько легче было бы идти по призрачной дороге, ведущей к Глендуру, если бы она не шептала, а громко заявляла о себе. Остается отыскать ее, исполнить ритуал и идти по ней к вашему королю.

Малори сказал это так, будто говорил о чем-то, однозначно предначертанном судьбой.

Ганси закрыл глаза, чтобы немного утихло внезапно начавшееся сердцебиение. Он видел перед собою покоящегося в сером полумраке короля — руки сложены на груди, справа лежит меч, слева стоит чаша. Эта неподвижная фигура была крайне необходима Ганси, но почему — он не мог не то что сформулировать, но даже понять для себя. Это было нечто значимое, большое, великое. Нечто, не поддающееся оценке. Нечто такое, что следовало заслужить.

— Одна беда — именно в части описания ритуала текст не слишком понятен, — сознался Малори. Тут он отвлекся на всякие странные особенности исторических документов, и Ганси почти не слушал его, пока он не сказал: — Я собираюсь попробовать его на Локьер-род. Потом дам знать, как все пройдет.

— Замечательно! — сказал Ганси. — Даже и не знаю, как вас благодарить.

— Передайте мои наилучшие пожелания вашей матери.

— Обя…

— Вы счастливчик, что в таком возрасте у вас еще есть мать. Мою мать убила британская система здравоохранения, когда я был примерно таким же, как вы. Она отлично чувствовала себя, пока у нее не начался легкий кашель. У нее признали…

Ганси вполуха слушал давно знакомую историю о том, как государственная медицина не смогла вылечить мать старика от рака горла. К концу разговора Малори, похоже, совсем развеселился.

Но теперь уже Ганси заразился азартом; ему позарез было нужно поделиться с кем-нибудь, пока не оформившееся еще окончательно стремление к новому поиску не сожрало его изнутри. Лучше всего, конечно, подошел бы Адам, но вполне могло быть, что Ронан, которого швыряло от бессонницы до чуть ли не суточного беспробудного сна, еще не спит.

Однако еще на полпути к комнате Ронана он вдруг осознал, что она пуста. Стоя в темном дверном проеме, Ганси шепотом позвал Ронана, а потом, не получив ответа, произнес его имя вслух.

Осматривать комнату не было совершенно никакой необходимости, но все же Ганси это сделал. Потрогав рукой кровать, он убедился в том, что она не застелена и совершенно холодна, а простыни отброшены, как будто Ронан куда-то очень спешил. Ганси забарабанил в дверь Ноа, второй рукой набирая номер Ронана. После второго гудка из телефона раздалось: «Ронан Линч».

Ганси на полуслове прервал сообщение автоответчика; его пульс забился чаще. Поспорив несколько секунд с собой, он набрал другой номер. На этот раз он услышал голос Адама, сонный и встревоженный.

— Ганси?

— Ронан пропал.

Адам не сразу ответил. Дело было не в том, что Ронан сбежал, а в том, что он сбежал после драки с Декланом. Но выбраться из дома Парришей среди ночи было не так уж легко. Если его поймают, могут быть последствия, от которых останутся заметные следы, а сейчас уже слишком тепло для того, чтобы носить рубашки с длинными рукавами. Ганси сделалось неловко из-за того, что он втягивает друга в столь опасное дело.

Снаружи высоким пронзительным голосом прокричала ночная птица. Миниатюрная копия Генриетты в полумраке казалась зловещей, у игрушечных автомобильчиков, стоявших на ее улицах, был такой вид, будто они лишь приостановились. Ганси всегда казалось, что с наступлением темноты у макета такой вид, будто что-то должно случиться. По ночам в Генриетте ощущалась магия, а магия по ночам может восприниматься как что-то ужасное.

— Посмотрю в парке, — прошептал в конце концов Адам. — И, м-м-м, пожалуй, на мосту.

Адам так аккуратно отключил связь, что Ганси не сразу понял, что разговор окончен. Он приложил кончики пальцев к закрытым векам; в таком виде его и обнаружил Ноа.

— Собираешься искать его? — спросил Ноа. В желтом свете ночника, падавшем на него сзади из комнаты, он казался бледным и почти не материальным; на лице темными пятнами выделялись мешки под глазами. Он выглядел не столько как Ноа, сколько как намек на Ноа. — Посмотри в церкви.

Ноа не вызвался пойти с ним, а Ганси не стал просить его. Шесть месяцев назад, единственный раз, когда он взял Ноа с собой, тот нашел Ронана во впечатляющей луже его собственной крови и с тех пор был избавлен от опасности вновь увидеть что-нибудь подобное. Ноа не ходил вместе с Ганси в больницу, да и Адам был уличен в желании улизнуть от этого дела, так что с Ронаном, когда ему зашивали раны, был один только Ганси. Это случилось давным-давно — и совсем только что.

Иногда Ганси казалось, что вся его жизнь состоит из десятка-полутора часов, которые он никогда не сможет забыть.

Натянув куртку, он вышел из дома на освещенную зеленоватым светом стоянку. Здесь было зябко. Капот «BMW» Ронана был холодным, а это значило, что в последние полчаса-час он никуда не ездил. Так что, куда бы он ни направился, он пошел пешком. Пешком он мог добраться до церкви с подсвеченным тусклым желтым светом шпилем. До «Нино». И до старого моста, под которым бежала быстрая бурная речка.

Он зашагал вперед. Голова у него работала вполне логично, а вот сердце по-предательски давало перебои. Он не был наивным и не питал иллюзий, что ему когда-нибудь удастся возродить того Ронана Линча, которого он знал до смерти Ниэла Линча. Но он не хотел потерять того Ронана Линча, который существовал сейчас.

Несмотря на яркий лунный свет, вход в церковь Святой Агнессы находился в кромешной тьме. Слегка вздрогнув, Ганси взялся за массивное железное кольцо и потянул на себя. У него не было никакой уверенности в том, что дверь не будет заперта. В церкви Святой Агнессы он был только один раз, на Пасху, потому что его попросил Мэтью, младший брат Ронана. Он вовсе не считал церковь тем местом, куда Ронан может направиться среди ночи, тем более что он вообще не отнес бы Ронана к числу любителей посещать церкви. Тем не менее все трое братьев Линч бывали у Святой Агнессы каждое воскресенье. Целый час они сидели рядом на церковной скамье, хотя в другое время они не смогли бы даже посмотреть друг другу в глаза за столом в ресторане.

Пройдя под черной аркой за дверью, Ганси подумал, что Ноа прекрасно умеет отыскивать всякую всячину. Оставалось надеяться, что сейчас он не ошибся насчет Ронана.

В церкви Ганси обволокло редко встречающимся запахом ладана, который сразу же пробуждал воспоминания о множестве семейных венчаний, похорон и крещений — и все летом. До чего же странно, что в один глоток застоявшегося воздуха может вместиться череда сезонов за много лет.

— Ронан! — Слово повисло в пустоте. Оно эхом отдалось от невидимого высоченного потолка, так что в конце концов Ганси ответил его же собственный голос.

От тусклого света дежурных ламп в нефе лежали резкие вытянутые тени арок. Мрак и неуверенность словно кулаком поддали Ганси под ребра, легким не хватало воздуха. Это состояние напомнило ему о еще одном давнем летнем дне, когда он осознал, что в мире существует такое явление, как магия.

Там и обнаружился Ронан. Он лежал, вытянувшись во весь рост, в тени на одной из скамеек, свесив одну руку, а второй прикрыв голову; его тело выделялось в темноте еще более темным пятном. Он не шевелился.

«Только не сегодня! — подумал Ганси. — Ради Бога, только не сегодня!»

Перегнувшись через спинку скамьи, он положил руку на плечо Ронана, как будто рассчитывал просто разбудить его, молясь про себя, чтобы это сбылось хотя бы потому, что он уверен, что так случится. Плечо было теплым, от Ронана сильно пахло спиртным.

— Просыпайся, чувак, — сказал он. Он хотел произнести это шутливо, но слова дались ему нелегко.

Плечо Ронана дернулось, голова повернулась. На мгновение Ганси показалось, что он опоздал, что Ронан мертв, а его труп пошевелился только потому, что он, Ганси, так приказал. Но затем блестящие голубые глаза Ронана открылись, и жуткое наваждение исчезло.

Ганси с силой выдохнул.

— Ну ты и гад…

— Я не мог уснуть, — откровенно признался Ронан. Потом, разглядев перекошенную физиономию Ганси, добавил: — Обещаю, такого больше не повторится.

Ганси очень старался говорить непринужденно, но это плохо удавалось ему.

— Не нужно было врать…

— Мне кажется, — ответил Ронан, — что ты путаешь меня с моим братом.

В церкви было совершенно тихо. Теперь, когда Ронан открыл глаза, там, казалось, стало светлее, как будто и само здание спало вместе с ним.

— Когда я сказал тебе, чтобы ты не напивался в «Монмуте», то вовсе не имел в виду, чтобы ты пил где-то еще.

— Кто бы говорил… — ответил Ронан, чуть заметно пожав плечами.

— Да, я выпиваю, — с достоинством ответил Ганси, — но не напиваюсь.

Взгляд Ронана скользнул на грудь, где что-то находилось.

— Что это такое? — спросил Ганси.

Ронан держал у груди в пригоршне что-то темное. Когда Ганси наклонился, чтобы разжать его руку, он почувствовал что-то теплое и живое, ощутил кончиками пальцев быстрый пульс. И поспешно отдернул руку.

— Христос!.. — проговорил он, пытаясь понять, что же он почувствовал. — Это птица?

Ронан медленно сел, не выпуская из руки свою добычу. На Ганси вновь пахнуло спиртным.

— Ворон. — Ронан долго молчал, глядя на свою руку. — А может быть, ворона. Но я сомневаюсь. Я… да, серьезно, сомневаюсь — Corvus corax.

Даже спьяну Ронан помнил латинское название ворона.

К тому же, как хорошо видел Ганси, это был даже не ворон. Это был крошечный птенец-найденыш, с приоткрытым в почти совершенно детской улыбке клювом, еще не окруженном перьями, и с крылышками, которым до полета предстояло расти еще многие дни и ночи. Ганси сильно сомневался, что ему хочется прикоснуться к чему-нибудь настолько хрупкому.

Ворон был птицей Глендура. В длинной череде королей, ассоциировавшихся с птицами, он именовался Королем-вороном. Легенды утверждали, что Глендур мог разговаривать с вóронами — и наоборот. И одной из причин, по которой Ганси находился в Генриетте, было то, что он славился обитающими здесь вóронами. По его коже пробежали мурашки.

— Где ты его взял?

Пальцы Ронана, словно нежная, сострадательная клетка, обхватывали птенца поперек грудки. В его руке птица казалась ненастоящей.

— Нашел.

— Находят пенни, — возразил Ганси. — Или ключи от машины. Или четырехлистный клевер.

— И воронов, — добавил Ронан. — Ты просто завидуешь, — тут ему пришлось сделать паузу, чтобы собраться с затуманенными пивом мыслями, — что сам не нашел такого.

Птенец вдруг погадил между пальцами Ронана прямо на савку. Держа его одной рукой, Ронан другой взял церковный бюллетень и небрежно стер пятно с лакированного дерева. Испачканную бумагу он протянул Ганси. Недельное расписание молитв украсилось грязно-белым пятном.

Ганси взял листок по единственной причине: он был уверен, что Ронан не даст себе труда отыскать место, куда его можно бросить.

— А что, если я введу в квартире запрет содержать домашних питомцев? — с несколько брезгливой интонацией поинтересовался он.

— Черт возьми, старина, — сказал Ронан с кривой усмешкой, — не можешь же ты просто так взять и выкинуть Ноа на улицу.

Ганси потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что Ронан пытался пошутить, а потом смеяться было уже поздно. Тем более он отлично знал, что позволит Ронану принести птенца в «Завод Монмут» — очень уж бережно тот держал его. А вороненок глядел на него, с молящим видом приоткрывая клюв. И Ганси сдался.

— Вставай. Пойдем домой.

Когда Ронан принялся неуверенно подниматься на ноги, вороненок забился в его руках, превратившись в разинутый клюв, присоединенный прямо к телу, без всякой шеи.

— Привыкай к болтанке, щенок, — строго сказал Ронан.

— Но ты же не будешь так называть его?

— Его зовут Лесопилка, — ответил Ронан, не поднимая взгляда. И тут же добавил: — Ноа, до чего же ты страшный!

В темном, казавшемся бездонно глубоким дверном проеме церкви молча стоял Ноа. В первую секунду можно было разглядеть лишь его бледное лицо; темная одежда сливалась с мраком, а глаза казались провалами в неведомое. Потом он сделал шаг вперед, вышел на свет и сразу стал обычным собой.

— Я думал, ты не пойдешь, — сказал Ганси.

Ноа посмотрел мимо них на алтарь, потом перевел взгляд вверх, на невидимый потолок. Потом сказал со своей обычной напускной бодростью:

— Дома было очень жутко.

— Придурок, — бросил Ронан, однако Ноа его замечание, кажется, не задело. Ганси открыл дверь, выходившую на боковую дорожку. Адама там не было. Ганси начал чувствовать себя виноватым за то, что поднял ложную тревогу. Хотя… он вовсе не был уверен в том, что тревога ложная. Что-то случилось, хотя он пока не знал, что именно. — Так где, ты сказал, ты взял эту птицу?

— В собственной голове. — Смех Ронана походил на отрывистый плач шакала.

— Опасное место, — вставил Ноа.

Ронан споткнулся — алкоголь серьезно нарушил координацию его движений, — и вороненок издал в его руке крик, скорее дробный, чем протяжный.

— Только не для цепной пилы, — ответил Ронан.

Выйдя в глубокую весеннюю ночь, Ганси остановился и запрокинул голову. Теперь, когда он убедился в том, что с Ронаном ничего не случилось, он рассмотрел, что Генриетта с наступлением темноты обретала красоту, превращалась в лоскутный городок, вышитый черными ветвями деревьев.

И нашедшийся Ронан из всех птиц выбрал именно ворона.

Ганси не верил в совпадения.